14. Девяносто процентов ужина
Грохот подносов – серые приносят ужин и сталкиваются в дверях, но, удержавшись на ногах, входят по очереди, вежливо балансируя, неуклюже помещаясь. Оба совершенно одинаковые и даже, похоже, запараллеленные для экономии, именно поэтому им и трудно координировать движения. Первый серый несёт семь тарелок макарон с рыбой, второй ещё две, да чайник, да пластиковые ложки (УПНО не признаёт вилок и ножей) и девять пластиковых стаканчиков.
Минуту! – подмечает Бармалей. – Господа, тут только девять тарелок и ложек тоже девять, а нас-то десять.
Как десять? – серые удивлённо пересчитывают обитателей кельи. – Девять вас.
Девять, девять, – подтверждает его товарищ.
Никакого подвоха, они и в самом деле не видят десятого.
А кого нет? – интересуется Вики. – Меня небось?
Понятия не имеем, – отвечает серый. – Откуда мы знаем, кого нет, если его нет?
Логично, – соглашается Паскаль. – Если кого-то нет, то невозможно узнать, кого именно…
Детектив такой есть, – Николай Николаевич. – Десять негритят.
А вот господина Казиахмедова мы попросим ножичек отдать. Ножичек не положено.
Боба без слов протягивает ножик серым, те учтиво кивают.
А капли мои от глаукомы могу я обратно получить? – Галка. – У меня в сумке.
Сожалеем, – говорят серые. – Не можете. Не положено.
Так, значит, я тоже есть, – Галка.
Как не положено? – некстати вмешивается Вики. – Вам русским языком говорят: от глаукомы! Вы хоть знаете, что такое глаукома? Это человек ослепнуть может!
Что-то ещё? – говорит серый, делая шаг к двери.
Нет! – Вики подходит к серому вплотную. – Капли от глаукомы выдайте! Мы жаловаться будем!
Со-жа-лею, – дверь захлопывается, но Вики успевает вставить руку в щель, и дверь захлопывается прямо на её руке. Вики визжит матом, и дверь распахивается снова.
Сожалеем, – повторяет серый и захлопывает дверь.
Господа, – подаёт голос Органайзер, – я могу со всей уверенностью… из нас десятерых серые не увидели именно меня. Ведь мой чип у Бармалея включился без коннекта, вот они меня и не видят, как компьютер не видит принтер без драйверов. Поэтому тут отсутствует именно моя порция, и, следовательно, именно мне не полагается ужина.
Ни фига, – возражает Боба, – ты вон у двери сидел, они же на тебя не наткнулись! Значит, видели. Просто перессорить нас хотят. Думают, мы сейчас опять начнём выяснять, кто злодей, кто существует, а кто нет, и закончится тем, что и вправду кого-нибудь замочим! Поэтому я вам сразу говорю – я есть не буду! Я – за мир!
Не, лучше я свою порцию отдам, – Алексис. – Я и так самая жирная здесь.
Нет, это я самая жирная! – возражает Вики. – Мне вообще есть вредно!
А мне есть уже поздно, я никогда не ем после шести, – Галка. – И вообще меня здесь быть не должно, запищал-то Рич, а не я. Давайте разбирайте еду-то, а то остынет вконец!
Макароны с рыбой – очень странное сочетание, – Паскаль. – И они какие-то серые, а рыбу мы сегодня уже ели. Знаете, мне не очень хочется, так что…
Я есть не буду, – Янда из угла. – Можете сразу моё забрать.
Если чип Органайзера у меня, то значит, это моей порции нет! – возражает Бармалей.
Не спорьте! – дядя Фёдор. – Это мне не полагается ужина, потому что я товарищ без документов. Нет документов, нет человека.
Тут встаёт промолчавший всё это время Николай Николаевич. Поправляет пиджак брата. Все замолкают.
Что-то странные я здесь слышу рассуждения! По-моему, это как раз такие рассуждения, которых от вас серые и хотели добиться. Кто жирный, у кого чип… Ерунда какая-то. Так нельзя. Нельзя так. Я бы тоже мог сейчас начать изобретать на ходу, что раз приехал сюда вместо брата, то, значит, мне и есть тут не надо. Но меня это, честно говоря, сердит. Как Вики сказала бы, «бесит».
Николай Николаевич улыбается – кто бы мог подумать!
Как же вы посоветуете действовать? – серьёзно спрашивает его Паскаль.
Предлагаю действовать так. Каждый съедает девять десятых еды. Ровно! Я буду следить! Затем получившееся отдаём мне.
Десятина, – говорит Бармалей. – Вы наш духовный лидер, Николай Николаевич.
Как у Достоевского… Старец, – вставляет Паскаль.
Ну-ну, – Николай Николаевич. – Пока ещё не старец. Просто люблю точность. Ешьте скорее ваши девяносто процентов, а то мои десять остынут, – он протягивает тарелки Янде и Паскалю, потом передаёт Бобе, стоящему у стены, затем Органайзеру, Бармалею; Вики придвигает тарелку к себе, начинает есть и Алексис, а дядя Фёдор салютует Николаю Николаевичу пластмассовой ложкой.
И вам, – девятая тарелка оказывается в руках у Галины Иосифовны. – Ложка вот… – вдруг Николай Николаевич замирает, глядя на неё. – Извините… – Галка встречается с ним взглядом. – Я вот смотрю, смотрю на вас… и у меня возникает такое странное чувство…
Да, это я и есть, – Галка, очень мило и буднично. – Я тебя, Коля, давно узнала.
Ой, да вы знакомы? – Вики спрашивает и тут же понимает по наступившей тишине, что ляпнула невпопад.
Они не просто знакомы, они ещё как знакомы. Это катастрофическое узнавание; они отшатываются, шарахаются друг от друга; и Галка, которая – она-то узнала Николая Николаевича уже давно – думала, что у неё есть фора, – вдруг понимает, что держалась за соломинку, что форы у неё нет, – но продолжает бодро и беспомощно улыбаться. Николай Николаевич берётся за голову.
