Глава 15. Сдача в плен

Утром пришлось вернуться к важным вопросам. Мы собрались вокруг фон Брауна для получения указаний. Было ясно, для меня по крайней мере, что он строит планы на будущее. Он начал с оценки существующей ситуации.

– Вы знаете об эсэсовцах в Обераммергау, – мрачновато сказал он. – Честно говоря, мне это не нравится. Что бы ни происходило в Германии, благодаря техническим навыкам каждого из нас, знанию о тайнике с результатами всех наших исследований мы являемся носителями всей инженерной науки. Я боюсь, что у этих эсэсовцев разовьется комплекс Тотилы и они постараются уничтожить нас и все, что мы сделали. – Будучи очень напряженным, он наклонился вперед. – Дабы не позволить этому случиться и избежать попадания наших материалов к ним в руки, я считаю, мы должны покинуть этот район. Генерал Дорнбергер уже предпринял кое-какие шаги в этом направлении и расположился вместе с оставшимися сотрудниками в отеле «Ингеборг», в Оберйохе вблизи перевала Адольфа Гитлера. Я предлагаю к ним присоединиться. Там будет довольно много людей; вряд ли разочарованные эсэсовцы захотят схватить такое количество народа. Я уезжаю завтра.

Оспаривать мудрость его замечания конечно же не следовало. Меня не радовала перспектива остаться в Обераммергау в нынешних обстоятельствах.

На следующее утро фон Браун уехал, и вскоре после этого я отправился за ним в сопровождении Ирмель, Ганса и Пауля. Мы проехали через Пфронтен, где я оставил Ирмель у надежных, старинных друзей семьи. Все было слишком неопределенно; никто не знал, что произойдет дальше; мое решение показалось мне единственно правильным.

Друзья пообещали сделать для Ирмель все возможное. Я как можно скорее помог ей устроиться и с грустью с ней попрощался. Мы провели вместе так мало времени! Я пообещал ей вернуться как только смогу; в нынешней ситуации я не мог говорить ей ничего определенного. С тяжелым сердцем я покинул Ирмель.

День близился к вечеру, когда мы отправились к перевалу. После утомительного подъема по узким горным дорогам, когда уже совсем стемнело, мы наконец приехали в Оберйох. Мы видели дома и тусклые огни то здесь, то там; по улицам гуляли люди. Я остановился и окликнул одного из них:

– Как нам добраться до отеля «Ингеборг»?

Мужчина указал нам путь:

– Около двух сотен метров вверх по дороге.

Поблагодарив его, я стал подниматься по крутой подъездной дороге к стоянке у большого трехэтажного отеля с покатой крышей. Мы подошли к широкой лестнице, открыли тяжелую дверь и оказались в современном, ярко освещенном вестибюле. Там было много людей, многие носили немецкие армейские мундиры. Заметив Магнуса, я почти сразу же к нему подошел.

– Я познакомлю вас с капралом Зейдлицем, который ведает номерами, – сказал он. – У нас договоренность, а он выступает от имени владельца отеля «Ингеборг».

Через несколько минут мне выделили одноместный номер на втором этаже. Он был довольно хорошо обустроен, учитывая сложившуюся ситуацию в стране, а утром я обнаружил, что из окон открывается великолепный вид на горы. Гансу и Паулю выделили номера на верхнем этаже.

Это произошло 15 апреля 1945 года. В мой рассказ начинают вторгаться исторические события, поэтому точные даты имеют особое значение. Я думаю о наиважнейшей для меня дате – 2 мая – и ярко представляю, как мелькали дни, словно страницы календаря.

Итак, 15 апреля поздно вечером я лениво ел бутерброды и размышлял о прошлых и настоящих событиях. Утолив голод, я спустился вниз и начал выяснять, где разместились знакомые мне люди: Дорнбергер, подполковник Акстер с сотрудниками, Бернхард Тессман, который также благополучно вернулся после выполнения секретной операции. Мы рассказали друг другу о своих приключениях.

Мне очень хотелось подробно поведать о своей секретной миссии фон Брауну, и с помощью Тессмана я разыскал его и Магнуса. Тессман конечно же рассказал ему историю в общих чертах, а я желал сообщить все детали. Магнус еще не слышал всего рассказа о секретной операции, поэтому мы вчетвером могли довольно тщательно обсудить различные аспекты.

Закончив рассказ, я почувствовал усталость, извинился и ушел. Я буквально упал на кровать и впервые за много дней провел по-настоящему приятную ночь, вдыхая чудесный, свежий, весенний горный воздух.

Ближайшие семьдесят два часа прошли без особых событий – в ожидании. Я гулял, читал интересные книги и даже сыграл несколько партий в шахматы. Я довольно давно не играл в шахматы, поэтому на партии ушло много часов. Армейское питание оказалось превосходным. Где-то у подножия горы, за пределами Хинделанга, находился военный продовольственный магазин, куда ежедневно отправлялся грузовик, привозивший нам еду.

Вечера, как правило, проходили в столовой, где мы играли в шахматы или рассказывали друг другу истории. Время от времени кое-кто из нас собирался в номере фон Брауна, и мы проводили в оптимистических разговорах запоминающийся вечер. Было и добродушное подшучивание друг над другом, и вскоре фон Браун предлагал нам выпить сладкого вермута.

После трех дней бездействия я взял велосипед и поехал вниз по холму в Пфронтен, чтобы узнать, как дела у Ирмель.

Мы провели вместе несколько восхитительных часов, а потом я с грустью поехал обратно. Дорога шла в гору, и в пути я пробыл пару часов.

Войдя в отель, я услышал, как из радиоприемника в дальнем конце вестибюля раздается громогласная поздравительная речь Йозефа Геббельса по случаю дня рождения Гитлера. Я остановился, чтобы послушать. Его слова поразили меня. Просто фантастика какая-то! Как он может игнорировать факты и говорить, будто все замечательно? Словно через несколько дней произойдет великое чудо. Я подумал, что когда-то мы и Фау-2 считались таким чудом. И что теперь? Покачав головой, я пошел в свой номер.

На следующий день, 20 апреля, напротив отеля устроили небольшую церемонию по случаю пятьдесят шестого дня рождения Гитлера. Мероприятие проходило в довольно подавленной атмосфере. Офицер армии, выступавший с речью, искусно изложил собственную точку зрения на реальные обстоятельства. Я восхитился его подходом, который так резко отличался от выступления Геббельса накануне вечером.

Время шло, ощущение бесполезности ожидания усиливалось. Природа в каком-то смысле повторяла наше состояние: сначала шел дождь, а вскоре пошел снег. Это означало, что теперь я не смогу ездить в Пфронтен. Придется посвящать больше времени тревожным и беспокойным разговорам, в подавленном настроении играть в шахматы, читать от отчаяния и ждать, ждать.

Через несколько дней в отель «Ингеборг» приехал мой старый друг Хартмут с женой в сопровождении одного из своих сотрудников – лейтенанта Хаймса с женой. Приезд Хартмута стал полной неожиданностью, и мы обрадовались встрече.

– Сначала, – сказал он мне, попивая суррогатный кофе и поедая булочки, – мы планировали просто ждать в Бад-Заксе неизбежного прихода американцев. Но в последнюю минуту моя жена испугалась идущих по полю солдат, и мы уехали. В большой спешке, должен я сказать, – прибавил он, улыбаясь.

Их поездка в «Ингеборг» была примерно такой же опасной и авантюрной, как моя. Я поведал ему свою историю.

Погода улучшилась, но новости ухудшились. Мне удалось еще пару раз навестить Ирмель, но даже встреча с ней не избавила меня от назойливого вопроса: когда и кто нас захватит? Американцы или англичане? На шоссе, проходящем в сотне метров ниже отеля, мы видели постоянный поток спасающихся бегством мирных жителей и солдат с передвижным оборудованием всех видов. Это продолжалось день и ночь. Куда они шли? Никто не знал. И кстати, беженцы тоже не знали конечного пункта своего движения.

27 апреля всех внезапно охватила истерия – срочно бежать из отеля «Ингеборг».

– Давайте убираться отсюда. Я знаю, высоко в горах есть шале, – говорил майор, в порыве волнения назначенный ответственным за отъезд. – Выезжаем завтра рано утром!

Но, как можно было предвидеть, следующее утро принесло лишь путаницу и мало действий. Только после полудня разрозненные группы стали подниматься на гору в сторону шале «Изилер».

Шале оказалось примитивным и переполненным людьми, в нем было много пьяных офицеров. Не было никакой организованности, никакого плана, никакого начальства. Вокруг царило разложение и хаос, вернувшие мне ощущение реальности, которое я потерял от волнения за последние двадцать четыре часа.

Пробыв в шале всего несколько минут и поняв, что происходит, я вернулся в «Ингеборг», очень сожалея о том, что потратил столько сил, поднимаясь в «Изилер». Плетясь обратно, я размышлял, не отправиться ли мне в Пфронтен. Однако уже стало известно, что его заняли американцы.

Я встретил Тессмана. Он одинаково сильно злился на себя и на неудачный переезд. После того как мы обменялись замечаниями, он предложил:

– Почему бы вам не переехать со мной в отель «Хохнас»? Там для вас найдется номер.

Его идея мне понравилась. По крайней мере, я сменю обстановку. Расположившись на новом месте, я вернулся в «Ингеборг», чтобы узнать, кто там остался. Среди прочих я нашел фон Брауна и Дорнбергера, однако многие уже уехали. Я также почувствовал растущую нервозность и своего рода разочарование, что не происходит неизбежное. Почему никто за нами не пришел? Отчего мы до сих пор не в руках союзников? Берлинское радио сообщало в целом неточные сведения, но даже в этом случае было совершенно ясно, что американские войска уже давно должны находиться здесь, двигаясь вдоль предгорий к северу.

29 апреля фон Браун обратился ко мне в вестибюле отеля «Ингеборг» и предложил вернуться. Я тут же согласился. Теперь мне казалось, что лучше всего держаться поближе к начальству. На следующий день, после того как я снова перевез мешок для грязного белья и чемодан в «Ингеборг», пошли разговоры, что идут французы. Все с уверенностью заявляли, будто они придут на следующий день из Хинделанга, преодолев перевал.

– Там в основном марокканцы! – воскликнул кто-то.

По опыту службы в армии, работы в Пенемюнде, бегства по территории Германии могу сказать, что со мной не происходило ничего более трагикомического, чем в те дни. Вспоминая то время по прошествии многих лет, я считал его забавным, но тогда мы находились во власти истерии и неопределенности.

Появился слух, что марокканцы чрезвычайно жестокие солдаты, а в состоянии опьянения просто звери. В результате этого слуха перепуганный служащий отеля признался, что у его хозяина хранится в погребе несколько тысяч бутылок вина. Несмотря на неистовые протесты хозяина, мы осмотрели погреб и пришли в ярость. Все это время владелец отеля «Ингеборг» твердо заявлял, что может предложить нам только сидр. Мало того что он отказал нам в простом удовольствии, но еще собирался подкупить оккупационные войска прекрасным запасом вин. Мы злились все сильнее, опасаясь, что попавший в руки марокканцев эликсир превратит их в наших убийц.

Мы решили, что нужно что-то сделать с вином сегодня же вечером, до прихода марокканцев, поэтому подготовили все имеющиеся грузовики и позвали в отель и гражданских, и военных лиц, а также служащих отеля, кроме владельца. Выстроившись в шеренгу, мы передавали бутылки из рук в руки. Сотни, тысячи бутылок. Мы проработали несколько часов и чрезвычайно устали. На этикетках бутылок, проходивших через мои руки, красовались названия фантастически хороших вин: «Хайдсик», «Вдова Клико», «Этталер», «Чинзано», «Молоко любимой женщины», «Рюдесхаймер». Время от времени кто-нибудь отставлял бутылку в сторону для последующего использования. Но вино все не кончалось! Его доставали из стальных шкафов, проносили через тяжелые двери погреба, защищавшие вино от перепадов температуры, несли по узкому ко ридору вверх по крутой лестнице, через парадный вход и на улицу – в ожидавшие грузовики. Я отлично помню, что некоторые бутылки доходили до грузовиков уже без пробок.

К двум часам ночи мы отправили в близлежащий военный госпиталь около пяти тысяч бутылок вина и ликера. Обитатели госпиталя несколько дней отлично проводили время, ибо на каждого совершенно бесплатно пришлось по три бутылки.

Наступило 1 мая, а за нами не пришли ни французы, ни американцы. Совсем ничего не изменилось. Стоял серый пасмурный день, недолго шел дождь. Во второй половине дня по радио передали зловещие новости.

«Важное сообщение!»

Мы все собрались вокруг радиоприемника, притихшие и испуганные. Я решил, что объявят о капитуляции.

«Вчера, 30 апреля, во время столкновения в берлинской штаб-квартире был убит фюрер». Диктор зачитывал объявление максимально непринужденным тоном.

Мы все переглянулись. Никто не произнес ни слова; так или иначе, все ждали чего-то подобного. Однако символом поражения стала даже не его гибель, а сама Германия: деморализованная, потрепанная и опустошенная. Умер маленький человек, уже давно потерявший свою значимость. Вот и все. Постепенно толпа рассеялась; кто-то вернулся в столовую, чтобы закончить прерванную трапезу, кто-то к игре в шахматы, а кто-то к чтению. Позже мы узнали, что Гитлер не был убит в столкновении, а покончил с собой в берлинском бункере вместе со своей любовницей Евой Браун.

Рано утром 2 мая Вернер фон Браун вызвал в свой номер несколько человек. Он казался спокойнее по сравнению с прошедшими днями. Я сразу понял, что период ожидания закончился. Он говорил просто и решительно:

– Магнус знает английский язык и только что поехал на велосипеде на переговоры с американскими войсками в Ройтте. Мы не можем ждать вечно.

В два часа дня Магнус вернулся, договорившись с американцами. Вернер спокойно выслушал его доклад, потом приказал подготовить три автомобиля БМВ с водителями.

Итак, скучным, дождливым днем 2 мая 1945 года семь человек в гражданской одежде постепенно собрались у входа в отель «Ингеборг»: доктор Вернер фон Браун – технический директор и движущая сила Пенемюнде, где зародилась эра ракетостроения, его брат Магнус, еще недавно отвечавший за производство гироскопов на заводе «Миттельверк», генерал доктор Вальтер Дорнбергер – глава немецкого ракетостроения, Ганс Линденберг – инженер, отвечающий за массовое производство камер сгорания Фау-2, Бернхард Тессман – главный конструктор испытательного оборудования Пенемюнде, подполковник доктор Герберт Акстер – офицер из команды Дорнбергера и я.

Вскоре подъехала судьбоносная колонна автомобилей БМВ, мы погрузили свои вещи и залезли в машины. Мы сидели, сжавшись, среди чемоданов, сундуков, портфелей и ящиков. У меня возникло неприятное ощущение, будто это все, что осталось от величайшей отрасли современности.

Наконец, мы поехали. Три серых автомобиля начали спускаться с перевала Адольфа Гитлера к маленькой австрийской деревне Шаттвальд. По этой же дороге несколько недель назад двигались бесконечные колонны автомобилей, грузовиков, конных повозок, тележек – жалкие остатки разбитой немецкой армии, ищущей несуществующего спасения. Сегодня дорогу очистили от транспорта для проезда нашей несчастной маленькой колонны. Низкие и густые облака мрачно окутывали нас вместе с густым лесом на склонах гор Кюгунд. Все были серьезны, задумчивы и молчаливы. Никто не знал, какое будущее его ждет ни в ближайшие несколько минут в Шаттвальде, ни в предстоящие дни, месяцы и годы.

Рычание автомобильного двигателя, плеск дождя, отсутствие каких-либо признаков жизни создавали ощущение отрешенности, безвременья, безразмерности пространства. Мне казалось, что неумолимая судьба снова лишает меня любимой работы.