Глава 14. …И найти
События, разворачивавшиеся с этого момента, были почти сказочными, хотя я плоховато их припоминаю. Казалось, я бегу, бегу… будто в тщетной попытке избежать неизбежного. Никто не мог сказать, что произойдет завтра или на следующей неделе. Просто нельзя было останавливаться.
10 апреля 1945 года я проснулся до семи утра, чувствуя себя вполне отдохнувшим, несмотря на обстоятельства. Побрившись, я с удовольствием позавтракал. Солнце едва проглядывало сквозь туман. Полдюжины деревянных ящиков, несколько чемоданов и еще кое-какие вещи – вот и все, что осталось от моего личного имущества.
В половине восьмого я нервно вышагивал между своей комнатой на верхнем этаже и входной дверью. Ничего не менялось – холмистая улица была тихой. Где грузовик? Вдруг дверь распахнулась, и тетушка хозяйки, жившая на той же улице, ворвалась в дом.
– Прошлой ночью мой друг вернулся из Хайнроде, – взволнованно сказала она. Хайнроде находился всего в нескольких километрах к востоку. – Жители вывесили белые флаги, и он перед отъездом слышал пулеметный огонь. Они сегодня будут здесь, да?
Теперь я действительно забеспокоился. Было почти восемь часов. Неужели Пауль и Ганс уехали без меня? Я сразу же отмахнулся от этой мысли. Но что случилось? Мне стало страшно. Может быть, сержант автобазы решил отобрать у нас грузовик? Я поехал на велосипеде на автобазу. Там никого не оказалось… Шахта? Быстрее крутя педали, я поехал в сторону шахты, а затем на повороте увидел их: они завтракали в тени грузовика. Остановившись, я уставился на них. Вероятно, впервые за прошедшие мучительные дни я действительно потерял самообладание. Меня раздражала их небрежность, пока я сам был на взводе. Я высказал им все, что думал, о чем позже немного сожалел.
– Мы вчера вечером выпили лишнего, господин Хуцель. – Пауль очень смутился. – Мы поздно легли спать и проспали…
Он и Ганс присмирели, и я смягчился.
– Ладно-ладно, – огрызнулся я, нетерпеливо махнув рукой. – Теперь поехали. Поторапливайтесь. Соберите свои вещи.
Они собрались всего за несколько секунд, пока я заводил грузовик. Положив велосипед в кузов, мы сели в кабину, и я рванул с места. Мы забрали несколько чемоданов, костюмы и другие вещи фон Брауна. Пауль продолжал извиняться:
– Господин Хуцель, я ужасно виноват. Уже девять часов, и мы опоздали на два часа…
– Забудьте об этом. Забудьте.
Забравшись в грузовик, мы поехали к месту моей ночевки.
– Теперь самое главное – ехать не останавливаясь.
По дороге мы на минуту заехали на склад и взяли трехкилограммовый бочонок масла и большой деревянный ящик с итальянским сладким вермутом, которые держали про запас на случай, если руководство решит угостить должностных лиц.
На последнем повороте к моему дому мы услышали ужасающий треск пулемета.
– Боже мой! – воскликнул Ганс. – Они здесь!
Я так резко остановился у своего дома, что завизжали тормозные колодки. Мы выбрались наружу.
– Гоните во весь дух! Скорее! – заорал я.
Пулеметный огонь раздался снова, всего в нескольких сотнях метров от нас. Мы бросились в подвал дома и потащили ящики на улицу. Один раз Ганс споткнулся и упал на лестнице, громко ругаясь. Я поднял выроненный им ящик и понес к грузовику. Очередная пулеметная очередь и ружейные выстрелы послышались одновременно, когда мы бросили последний чемодан в кузов и захлопнули дверцы. Прокричав «до свидания» квартирной хозяйке, мы рванули прочь.
– Куда? – крикнул Пауль.
– На север, – ответил я. – Мы объедем американцев по широкой дуге с северо-востока, затем повернем на юг.
Когда грузовик стремительно въехал в рассеивающийся туман, я вспомнил о забытой электрической плитке и ящике с газетными вырезками и несколькими книгами – вещами, которые казались настолько ценными прежде, но теперь вдруг стали ничтожными.
Когда звуки пулеметного огня стихли, солнце стояло высоко. Мы снова двигались на север, через красивые горы Гарц. Мы свернем на Галле, потом на Лейпциг, затем на юг в сторону Обераммергау. Если только останемся живы. День был великолепным, но я по-прежнему сомневался в реальности происходящего: мы бежим от опасности по родной стране.
В Бляйхероде мы попали под пулеметный огонь американцев. А где советские войска? Кольцо вокруг нас сжималось. Что с Ирмель в Берлине? Я съежился при одной мысли об этом.
Мы по возможности избегали основных магистралей. Даже на проселочных дорогах наблюдалась военная активность. Повсюду небольшие подразделения устанавливали дорожные блоки, оборонные укрепления – тщетные попытки избежать неизбежного. Благодаря охранному свидетельству с грифом «секретно» мы беспрепятственно проезжали куда нужно. Время от времени мы подвозили солдат или блуждающих беженцев, которым было все равно куда идти.
Вскоре мы приехали в Бланкенбург – маленький городок у утеса Чертова стена, где я полгода учился в средней школе во время французской оккупации Рура много лет назад. Замечательные люди, с которыми я общался в те дни, по-прежнему жили здесь, и я не мог отказать себе в удовольствии с ними поздороваться. Я полагаю, мои чувства были сродни универсальному выражению «дух товарищества», который в эти трудные дни так ценился.
Кюдлинбург был рядом – в 20 километрах на восток. Там меня тоже ждали воспоминания… и надежда. В этом городе жили друзья Ирмель, и прежде она часто проводила у них лето. Может быть, она сейчас у них – вдалеке от берлинской бойни. На окраине города находился укрепленный блокпост.
– Мы только что получили предупреждение о воздушном налете, – сказал сержант с блокпоста. – Вам придется подождать.
Я остановил грузовик на обочине:
– Вы, ребята, оставайтесь здесь. Я пойду и узнаю, не здесь ли Ирмель.
Я вошел в Кюдлинбург. Внезапно прозвучал отбой воздушной тревоги, и люди начали выходить из убежищ и подвалов. В мэрии я узнал адрес друзей Ирмель и наконец нашел нужный дом. Ирмель там не оказалось.
– Но мы получили от нее письмо несколько дней назад. Из Берлина. Она говорит, что все живы.
Хоть какая-то информация, но она меня вряд ли удовлетворила. Кто скажет, сколько пройдет времени, прежде чем я снова с ней увижусь? Поблагодарив друзей Ирмель, я устало побрел к грузовику. Мои друзья, естественно, нервничали.
– Извините. Я не думал, что так задержусь, – грубовато сказал я. – Поехали.
Возникла заминка.
– Мы тут разговаривали… – начал Пауль.
Уже садясь в кабину, я обернулся:
– И что?
– Господин Хуцель, – сказал Ганс, – мои родители живут в Бергвице. Это около Виттенберга, вы знаете. – Он медлил. – Я знаю, это не совсем по плану, но давайте там переночуем. Там, по крайней мере, мы выспимся и, вероятно, хорошо поедим.
– Но это намного дальше на восток, чем мы планировали, – возразил я и почесал подбородок. – Хотя что мы теряем?
– Господин Хуцель, – вставил Пауль, – кто знает, что будет дальше? Может быть, Ганс больше никогда не увидится с родителями!
– Согласен. – Я улыбнулся и сел в кабину. – Поехали!
Грузовик взревел, и они уселись рядом со мной.
– Мы приедем поздно, – прибавил я. – Бензин заканчивается.
Ганс усмехнулся:
– У моего отца автомастерская. Он достанет нам бензин. А до Бергвица хватит бензина из канистр.
– Ну, тогда не будем терять время!
Как только мы тронулись с места, высоко в небе появилось огромное количество бомбардировщиков, направляющихся на Берлин. Очередная ковровая бомбардировка осажденного города! Почему Ирмель не уехала из Берлина? Конечно, у нее там родители и дела, которыми приходится заниматься даже в такие времена. Но все же…
Я едва заметил, сколько прошло времени и сколько километров мы проехали. Мы приближались к Ашерслебену, когда пулеметная очередь вырвала меня из задумчивости. Бомбардировщики! Я быстро съехал с шоссе; мы выбрались из грузовика и залегли в кювет – к нынешнему моменту подобная процедура выполнялась почти автоматически.
Мы прижались к земле. Грохот и гул самолетов становился все громче, стрельба велась почти непрерывно. Я осторожно поднял голову. На дороге стояли автомобили с открытыми дверцами – люди поспешно выбрались наружу. Никто не шевелился.
Теперь вдали слышались разрывы небольших бомб. Рядом находилась железнодорожная сортировочная станция. Вдруг к взрывам бомб присоединился стук и беспорядочный грохот, словно кто-то стрелял с земли. Потом взрывы стали тяжелыми и непрерывными.
– Они попали в поезд с боеприпасами! – хриплым шепотом воскликнул Ганс.
Самолеты улетали – пулеметный огонь прекратился, гул двигателей стих. Вскоре мы снова отправились в путь. Я размышлял о судьбе тех, кому вместе с нами пришлось остановиться на дороге.
Поздно вечером нас ждал радушный и трогательный прием в доме родителей Ганса в Бергвице. Они сделали все, что в их силах, чтобы нам было удобно. Вскоре нас вкусно и сытно накормили и напоили хорошим вином, отчего мы получили почти неслыханное удовольствие.
После мы выпили еще вина, расслабились и поговорили. Для Ганса вечер был радостным, хотя и полным воспоминаний о прошлом. Пауль получил последний шанс расслабиться. Однако я не мог не думать о Берлине и Ирмель. И тут мне в голову пришла идея.
Я представил карту Германии. Берлин находился в 117 километрах от Бергвица; мимо дома, где мы сейчас сидим, проходит главное шоссе. Я отхлебнул еще вина. Мы уложились бы в несколько часов…
Вдруг дом сотряс сокрушительный взрыв – недалеко взорвались бомбы. Все внезапно умолкли. Смотря в потолок, мы ждали. Постепенно звук одинокого самолета стих.
– Должно быть, кто-то забыл о светомаскировке, – предположила мать Ганса.
– Вероятно, они просто сбросили оставшуюся бомбу по дороге из Берлина, – прибавил его отец.
Сейчас самое подходящее время изложить свой план.
– Моя невеста в Берлине… – начал я и откашлялся.
Все меня внимательно слушали. К моему удивлению, никто не возражал.
– Я знаю, что это опасно, – подытожил я, – но сейчас опасен каждый шаг, и я хотел бы забрать ее оттуда, пока у меня есть возможность. Советские войска… – мрачно прибавил я. Даже здесь ходили слухи об их крайней жестокости, особенно с женщинами. – Что бы ни случилось, я хочу, чтобы она была со мной, если нас схватят.
Ганс пожал плечами:
– Вы начальник, господин Хуцель. Приказывайте, и мы поедем с вами.
Я покачал головой:
– Этого недостаточно. Скоро не останется никаких начальников. И наша поездка будет не совсем законной.
Ганс рассмеялся:
– А разве здесь наше присутствие законно?
– Согласен. – Я замолчал.
Пауль встал и положил руку мне на плечо:
– Я с вами. Ведь пока все получается, да?
– А бензин? – спросил я. – У нас закончились карточки.
– Верно, – согласился Ганс. – Но мой отец достанет нам несколько литров.
Старик кивнул.
– А позже мы просто найдем другой способ получить то, что нам нужно. Давайте не будем об этом волноваться.
Итак, мы решили втроем ехать в Берлин. На следующий день мы поздно поднялись, отдыхали в доме родителей Ганса, а примерно в шесть часов вечера уехали.
В десятом часу вечера 11 апреля мы сидели в грузовике в Потсдамском лесу на окраине Берлина, в последний раз обсуждая план. Я решил ехать в Берлин на велосипеде, который по-прежнему лежал в кузове.
– Отдыхайте, – сказал я, садясь на велосипед. – Возможно, меня не будет всю ночь.
Вскоре я ехал по знакомым улицам через центр Потсдама в Берлин. Мой маршрут пролегал по знаменитому гоночному треку Авус, идущему в центр Шарлоттенбурга – шоссе, по которому в обычные дни езда на велосипеде запрещалась. Я был в конце трека, когда ночной воздух прорезала сирена воздушной тревоги. В тот момент я находился у выставочной территории и стадиона, где почти десять лет назад проводились Олимпийские игры.
Сирена воздушной тревоги продолжала ужасающе завывать. Полицейский отправил меня в ближайшее бомбоубежище. Я взял велосипед с собой. Несколько человек в убежище были очень молчаливыми и, как мне показалось, крайне подавленными. Налет закончился за полночь, и я смог снова выйти на улицу.
Оказавшись в Берлине, я ехал по выделенным велосипедным полосам, которые были на всех главных улицах города. Это облегчало поездку в кромешной тьме. Ирмель жила с семьей в квартире в северной части Берлина. Шел второй час ночи 12 апреля 1945 года, когда я постучал в их дверь и увидел их испуганные и сонные лица. Я увидел Ирмель впервые за много месяцев. Она выглядела удивленной и по-прежнему сонной, но целой и невредимой. Когда до нее наконец дошло, что я действительно приехал, на ее глаза навернулись слезы. Я обнял ее, и прошло немало времени, прежде чем мы смогли произнести что-то связное.
Но все было в порядке. Как только семья проснулась и мгновенное удивление от моего визита прошло, я сказал, зачем приехал.
– Я хочу, чтобы Ирмель поехала со мной. Наши сотрудники переехали на юг.
Говоря, я думал о ее родителях. Что делать с ними? Но я не мог тоже взять их с собой; нужно следовать логике даже в вопросах долга и ответственности. Они отлично понимали, о чем я думаю, и хотели так же, как и я, чтобы Ирмель уехала из Берлина, который бомбили чаще остальных немецких городов.
– Мы должны уехать прямо сейчас, – предупредил я их.
– Конечно, – согласился ее отец, и они тут же начали собирать ее вещи.
Пока шла подготовка к отъезду, я сказал Ирмель, что нам лучше вернуться в Потсдам на электричке.
– Это не так просто, как ты думаешь, Дитер, – предупредила она меня. – Нужен специальный пропуск.
– Для электрички?
Она кивнула:
– Для электрички, для трамваев – для всего.
Я улыбнулся:
– Ну, возможно, проблема не такая серьезная, как ты думаешь. Я скоро вернусь.
Я отправился в ближайший полицейский участок в нескольких кварталах от дома и благодаря охранному свидетельству с грифом «секретно» получил необходимые пропуска для проезда на электричке для Ирмель, для себя и для провоза моего велосипеда.
В половине пятого утра на рассвете мы с Ирмель наконец вышли из квартиры. Ее мать провожала нас до вокзала Потсдама. В дороге мы провели два часа – непомерно долго, – и нам пришлось дважды делать пересадку. До чего же сильно испортилась из-за воздушных налетов некогда прекрасная транспортная система Берлина!
Распрощавшись с матерью Ирмель, мы прошли 2 километра до грузовика, везя чемоданы на велосипеде. Когда мы прибыли, Ганс и Пауль спали. Они даже не знали, как долго я отсутствовал.
Я познакомил Ирмель с Гансом и Паулем, а потом мы все вместе поели. Между тем я постарался сделать грузовик максимально комфортным для ночлега.
По дороге в Виттенберг Ганс, Ирмель и я сидели в кабине, а Пауль, как обычно, на крыле грузовика в качестве наблюдателя. Прошло не больше двенадцати часов, но уже стали заметны изменения. В настоящее время наблюдалась значительная активность около мостов – военные готовились их взрывать; дважды мы наблюдали такую же ситуацию на дороге. Количество контрольно-пропускных пунктов и пунктов технического осмотра резко возросло. Нам не удалось бы беспрепятственно проехать без специальных пропусков.
Мы ехали через Виттенберг в Бергвиц, где нас тепло встретили обеспокоенные родители Ганса. По радио недавно сообщили, что американские войска наступают на Лейпциг. Нам следовало немедленно бежать из Бергвица.
Отец Ганса отдал нам остатки бензина, а его мать – большую сумку с бутербродами. Для Ганса прощание было печальным, ибо он не знал, увидится ли с родителями еще когда-нибудь. Сначала мы ехали по главному шоссе в сторону Лейпцига, но у Дюбена свернули на юго-восток, огибая Лейпциг с востока. Мы проехали Вурцен, Лаузик и Альтенбург. Я никогда прежде не бывал в этой местности и сожалел, что меня привели сюда такие обстоятельства.
Мы постоянно спасались от налетов бомбардировщиков – Пауль вовремя предупреждал нас о налете. Во время страшных периодов, прячась в канаве и думая о скорой смерти, я с горечью осознавал, что моя прекрасная страна не сумела избежать разрушения. Спокойствие, с которым люди передвигались – как правило, это были женщины, – безропотно прячась под деревьями или позади домов, когда начинался обстрел, свидетельствовало о приспособляемости человека к тяготам.
В Альтенбурге нам удалось найти Kaserne – штаб моторизованного подразделения, где мы разыскали офицера, чтобы он выделил нам бензин. Однако он был слеп к нашим документам и глух к нашим доводам. После получасовых пререканий мы сдались.
Стояла типичная апрельская погода – солнце сменялось ливнями. Как только мы поднялись на холмы к югу от Альтенбурга, солнце вышло из-за туч, и его ослепляющие лучи заблестели на мокром шоссе. Перед нами тянулись остатки разбитой военизированной колонны: по крайней мере, 100 взорванных легковых и грузовых автомобилей валялись по обе стороны от шоссе. При виде этого у Ирмель перехватило дыхание.
Кое-какие автомобили по-прежнему тлели. Другие водители на дороге игнорировали обломки. Пока в небе нет бомбардировщиков, все спешат к конкретному пункту назначения. Мы остановились возле грузовиков, которые показались нам просто брошенными, надеясь найти бензин. Но грузовики были обгоревшими, бензина не было.
Мы нигде не заметили трупов. Видимо, оставшаяся часть колонны уехала, подобрав и живых, и мертвых. В воздухе пахло горелой резиной.
Однако, продолжая путь, мы приободрялись. В конце концов, мы все еще живы, и наш грузовик по-прежнему исправен. Мы долго ехали под солнечными лучами, не встречая никаких горький напоминаний о войне, и разговаривали о том, что не имело к ней никакого отношения. Для нас с Ирмель перспектива будущего становилась прекраснее с каждым километром.
Но бензин заканчивался, а нам предстояло долгое путешествие. В сложившихся обстоятельствах следовало иметь при себе канистру с бензином, ибо неизвестно, как будет пролегать наш маршрут. Тем не менее двадцатилитрового запаса бензина в кузове грузовика могло не хватить.
Мы останавливались у каждой АЗС по пути, но все безуспешно. Наконец, на тихой улице на подходе к Плауэну наши документы с грифом «секретно» впечатлили работницу бензоколонки, и она выдала нам двадцать литров бензина. Мы подписали чек, обещая как можно скорее прислать ей карточки на бензин, хотя понимали, что исполняем формальность. Должно было случиться чудо, чтобы мы сдержали свое обещание.
Не заезжая в Плауэн, мы остановились в Ауэрбахе, который находился дальше. На одной из АЗС, где мы не получили бензин, нам назвали имя начальника, выдающего продовольственные и промтоварные карточки в Ауэрбахе, и мы решили его разыскать. Когда мы приехали, было уже пять часов вечера, поэтому его контора была закрыта. Не смутившись, я позвонил ему по телефону и объяснил ситуацию. Он согласился вернуться в контору после того, как поужинает.
Видимо, ужинал он плотно, ибо до его приезда прошло почти два часа. Он выделил нам двадцать литров бензина.
– Этого недостаточно, – твердо сказал я. – Нам нужно больше.
Я показал ему наши документы:
– У нас строгий приказ. Мы должны добраться до Обераммергау, и никто не имеет права нам препятствовать.
– Хорошо-хорошо, – проговорил он, беспомощно размахивая руками. – Тогда тридцать литров. Это все, что я могу сделать.
Я сердито согласился с его предложением, хотя на самом деле ликовал – нам удалось преодолеть основные трудности. Воспользовавшись карточками на следующей АЗС, мы отправились в ночь. Я и Ганс попеременно садились за руль. Нам следовало как можно скорее выехать из этой местности, ибо, по всей видимости, союзники решили расколоть Германию пополам по территории, на которой мы сейчас находились. Мы все по очереди спали в кузове, где было не слишком удобно в данных обстоятельствах.
Вождение утомляло. Небо было пасмурным, свет фар оказался настолько слабым, что нам приходилось быть очень внимательными, дабы не попасть в аварию. К счастью, на дороге было мало машин.
Через Брамбах, Эгер и Нойштадт удалось проехать без инцидентов. Мы приближались к красивому городу Регенсбургу, когда взошло солнце. Здесь было много транспорта и тех, кто путешествовал на попутках. Мы подвезли столько народу, сколько смогли. Иногда в кузов набивалось по десять человек. Об удобствах они не думали; самым главным для этих несчастных была возможность ехать и скорее добраться до места назначения. Обычно это был их последний шанс попасть домой или в другой не менее важный пункт. На железнодорожной станции Регенсбург мы высадили наших благодарных пассажиров, выехали за пределы Регенсбурга и остановились, чтобы отдохнуть. Мы нашли местечко в нескольких сотнях метров от дороги, у небольшой речки, где умылись и освежились, а мужчины побрились. Потом мы растянулись на траве и поели бутербродов, запивая их вкусным вермутом, разбавленным родниковой водой в соотношении один к двум. Атмосфера была идиллической, резко контрастирующей с ужасами войны, от которой мы бежали.
Отдохнув часок, мы снова поехали. Двигались медленно. Снова случился налет бомбардировщиков.
Уже стемнело, когда мы прибыли в Аугсбург, где на станции высадили пассажиров, которых подвозили. Из-за возможных воздушных налетов ночевать в городе было опасно. В конце концов к югу от Ландсберг-на-Лехе мы съехали с дороги и припарковались под деревьями, дожидаясь утра. Мы находились на высоте всего 600 метров, но в это время года по ночам становилось довольно холодно, и наша ночевка оказалась крайне некомфортной. Мы все проснулись рано утром, надеясь сегодня же добраться до Обераммергау.
Внезапно весь наш проект повис на волоске – грузовик не заводился. По-моему, мы пережили тогда самые отвратительные минуты за все время пути. Тысяча мыслей промелькнуло у меня в голове, потом стала доминировать одна: что делать, если грузовик бесповоротно сломался?
Время тянулось медленно, пока мы искали причину неприятностей. Наконец, мы обнаружили много воды в стакане-отстойнике бензинового фильтра. Когда просушили стакан и бензопроводы, я включил зажигание. Машина завелась, и у меня потеплело на душе. Пока двигатель работал на холостом ходу, я, Ганс и Пауль умылись, затем мы возобновили наше путешествие.
Теперь мы ехали по ровной дороге, пролегающей по дну долины. Вдали возвышались горы, как на туристических открытках; мы ехали через ярко-зеленые луга. Темные деревянные сельские дома с балконами и широкими крышами, почти касающимися земли, свидетельствовали о том, что мы прибыли в Баварию.
Подъезжая к Обераммергау, мы проследовали мимо пасущихся коров и быков, слышали мелодичное позвякивание альпийских колокольчиков на их шеях. На краю деревни мы остановились.
– Ну, – сказал я, обращаясь к остальным, – у нас получилось.
Мы обменялись взаимными поздравлениями. Меня охватило внезапное облегчение – своего рода шок от осознания того, какое у нас было опасное приключение. Я произнес «У нас получилось», ощущая значительность нашей миссии и почти изнеможение.
– Подождите здесь, – проговорил я после минутного размышления. – Я схожу в город и узнаю что и как.
Вскоре я заметил знакомые лица. Меня сразу узнал инженер, работавший со мной на ИС-7.
– Где все? – воскликнул я.
Он развел руками:
– Повсюду. В отелях, ресторанах, кое-кто поехал дальше. – Он грустно покачал головой. – Здесь ничего не готово. Не хватает жилья. Полная дезорганизация.
Остальные описывали мне ситуацию точно так же. Боевой дух сломлен. Хотя как может быть иначе, если вокруг творится катастрофа? Никто не верил, что завод снова заработает, но для того, чтобы хотя бы чем-то заняться, отдельные группы пытались собрать чертежные столы и оформить кабинеты. Но не было ни материалов, ни оборудования. Германия была разделена на части и рушилась; связь практически не работала; союзники наступали.
Я искал фон Брауна. Примерно в полдень я наконец нашел его в маленькой гостинице на другом конце города. В вестибюле было полно эсэсовцев зловещего и угрожающего вида. Они держались, возможно, менее высокомерно, чем обычно, но тревожило само их присутствие.
Как только фон Браун заметил меня, сразу подошел и очень быстро произнес:
– Подождите в вестибюле. Я приду через минуту.
Вскоре он вышел из временного кабинета, увел меня в довольно уединенный уголок и пожал руку.
– Итак, вы все-таки сделали это. – Он улыбнулся. – Приятно снова вас видеть. Но мы не можем обсуждать вашу миссию здесь. Эти ребята, – он мотнул головой в сторону эсэсовцев, – из бригады Каммлера, и я подозреваю, что они затевают недоброе. Только ответьте мне: у вас получилось?
– Да, – просто ответил я.
– Ах! – Он явно испытал большое облегчение. – Хорошо. Вот и еще одна причина убраться отсюда.
Он снова огляделся:
– Как вы сюда приехали?
– На грузовике, который брали для операции. Но, – поспешно прибавил я, – у нас мало бензина.
– Очень хорошо. – Он снова сжал мою руку. – Подъезжайте к южному входу в деревню. Я буду ждать вас там.
Он ушел в кабинет. Секунду я смотрел ему вслед, затем почувствовал, что за мной из угла наблюдает эсэсовец. С чувством беспокойства я покинул гостиницу.
Мои спутники начали допытываться, что я узнал, но мне почти нечего было им сказать. Я упомянул озабоченность фон Брауна присутствием эсэсовцев.
Охнув, Ганс немного успокоился.
Фон Браун подъехал на машине с Гансом Линденбергом – одним из главных разработчиков ракетных двигателей в Пенемюнде. Я подошел к окну их автомобиля.
Фон Браун говорил загадками, как и в гостинице:
– В Эттале, всего в нескольких минутах езды, есть армейский склад. Поедем туда, заберем все необходимое и заночуем в Вайльхайме.
Я представил ему Ирмель, Ганса и Пауля и объяснил причину их присутствия. Фон Браун, как всегда, произвел благоприятное впечатление.
– Бензина у вас хватит? – спросил он. – Вы говорили…
– Да, я думаю, хватит. Да, Ганс?
Ганс кивнул.
– Очень хорошо. Тогда следуйте за нами. – Фон Браун закрыл окно.
Город Этталь славится своим монастырем, который, в свою очередь, больше известен благодаря производимому там прекрасному, сладкому ликеру. Мы недолго пробыли на складе, потом повернули на север в сторону трассы с перекрестком – на Вайльхайм. Уже наступила ночь, когда мы приехали.
Автомобиль фон Брауна остановился у одного из временных жилых домов, которые строились правительством взамен разрушенных во время бомбардировок в крупных городах. Дома были маленькие, обустроенные с максимальной пользой и не слишком плохие по сравнению с теми, в которых я жил во время войны.
Фон Браун объяснил, что бывает здесь после переезда в Обераммергау.
– Старые друзья. – Он улыбнулся.
В доме был Магнус фон Браун; мы обменялись теплыми приветствиями, так как давно не виделись. Тем временем женщины накрыли стол для нас – гражданских лиц. Ганс и Пауль решили поесть в городе.
– Минутку! – воскликнул я, когда мы собрались сесть за стол.
Я вспомнил об итальянском вермуте, который мы провезли по всей Центральной Германии, и быстро принес несколько бутылок. Электроэнергии не было, поэтому мы сидели при свечах. Магнус превосходно играл на аккордеоне. Музыка и вермут создали прекрасную расслабляющую атмосферу. Давно у меня не было такого хорошего настроения. Вспоминая сейчас тот замечательный вечер, мне кажется, осознание предстоящего конца освободило нас от забот, по крайней мере на некоторое время. Расслабившись, мы пели и выпивали. В ту ночь мы, четверо путешественников, последний раз ночевали в грузовике, в котором столько пережили.
