Близ Донецка
Тысяча восьмой день Катастрофы

Человеку мало надо – встретили нас с уважением, покормили, разместили. Местные – а тут находились самые авторитетные люди со всего Донецка – с нескрываемым интересом подходили, осматривали оружие, машины. Понятное дело, и распоряжаться не надо было – рассказывали, показывали. Мы же не столько военные, сколько коммивояжеры, нам продавать надо, иначе завод встанет. А завод должен работать, иначе хана…

Мы же покушали, нормально, с мясом на углях. Потом пошли с Темой прогуляться по ботсаду.

– А знаешь, кто сейчас у соседей старший?

Я покачал головой.

– Пастор!

– Это тот, о ком я думаю?

Тема кивнул.

– Он самый.

– Ё…

– Псих долбаный. Мы его тогда еще в четырнадцатом просекли – псих, на всю голову ипанутый. Он там у них такую хрень нездоровую устроил – какие-то молитвенные бдения, людей в жертву приносят.

– Ёпс тудей.

– Во-во. Нездоровая херня.

– Она щас кругом.

– Да, но не такая. Мы же не пляшем с бубнами и людей в жертву не приносим.

– Точняк людей приносят?

Тема достал телефон, начал копаться в нем.

– Связь наладили?

– Только в городе, здесь уже не ловит. Щас покажу.

Протянул мне телефон.

– О. Наслаждайся.

Я посмотрел, ничего не понял. Камень, какие-то ошметки.

– Это чо?

– Это капище их. Они тут людей приносят. Причем не просто глотку перерезают – сначала заживо выпускают кишки.

Меня затошнило, я отпихнул телефон.

– Предупреждать надо.

– Сам спросил.

– Так они чо, не христиане?

– Не. Язычники, кажется. Какая-то новая религия. Детей обращают.

Тема понизил голос:

– Готовят смертников. Вот такой джихад у нас, брателла.

– Да уж. Но у меня тема другая, я у вас помощи ищу.

– Какой?

– Был базар с луганскими. Они сейчас морозятся.

Я кратко пересказал суть переговоров. Тема скривился:

– Ну, понятное дело.

– Что тебе понятно?

– То, что с луганскими всю дорогу так – добазарились, потом нет – спрыгнули с темы.

Тема добавил еще несколько матерных выражений.

– И чо мне делать теперь? Я не пустой приехал. Моя доля – все готово.

Тема, никого не стесняясь, почесал в голове:

– В принципе можно порешать. Там сейчас война, но… они от нас во многом зависят. Если наши впрягутся…

О – пошла тема. Только немного не в том направлении.

– И сколько объявишь?

– Да вопрос не в бабле. Мы тебе и сами приплатим.

– За что?

Тема посмотрел мне в глаза:

– Уронить кое-кого надо.

Я покачал головой:

– Не моя тема. Что, мокроделов мало?

– Да мокроделов-то полно. Только цель больно стремная. Охраняют ее хорошо. И дятлы у них здесь есть.

– Даже сейчас?

– Сейчас тем более.

– Назови.

– Пастор.

Я выругался:

– Ни хрена себе. Ты соображаешь, что говоришь?

Тема кивнул.

– Соображаю. Я с брательником о тебе говорил, давно еще. Он сказал – ты чел с понятиями, реальный. Вот и скажи мне, то, что детей в жертву приносят, – нормаль это? Можно рядом с этим жить?

Я еще раз выругался.

– Тем, вот не надо, а? Не надо на психику давить. Я не вчера родился. И прекрасно понимаю, что Пастор вам поперек горла стоит не потому, что там эта хня происходит. А потому что там находятся меткомбинаты, так. И месторождения.

– И кому они сейчас нужны?

Я промолчал.

– Ништяки интересные для нас там есть, базара нет. Но дело не в этом. Пастор – он не человек, в натуре. И те, кто с ним сейчас, – тоже не люди. Но и ты, и я – мы прекрасно понимаем, что если сейчас Пастора не уронить – эта зараза пойдет к нам, к вам… везде.

– Он детей делает смертниками, понимаешь? Тут уже были. Я не знаю как, никто не знает…

Боюсь, что я – знаю. В Днепропетровске была психушка, известная на весь Союз, там диссидентов лечили. Думаю, оттуда врачи теперь на частные хлеба пошли. Делают то, что умеют – людям мозги калечат.

Да… не шутняк…

– Тема… ты соображаешь, что предлагаешь? Может, сделаем, чтобы этого базара не было.

– Не веришь?

– Да при чем тут это…

– Не веришь.

Я кивнул.

– И не верю тоже. Но дело не в этом. Мне роль гондона в чужом половом акте не нужна.

Тема сплюнул.

– Ладно, пошли назад.

– Тут у вас зомбей нет?

– Нет, всех перестреляли.

На входе поймал глазами Сомяру, кивнул – отойдем, мол. Больше мне с таким и довериться-то некому – ну вот как, к примеру, сказать Попцову, что мне тут заказное убийство предлагают совершить.

Хотя… может, его это и не шокирует…

А сказать надо. Я сам ввел такое правило – ничего не делается тишком. О том, что ты говоришь, делаешь, обещаешь – должен знать еще кто-то, хотя бы один человек. Это для того, что если ты в блудняк влетишь или пропадешь без вести – чтобы твои товарищи знали, что дальше делать и кого за яйца подвешивать.

И так получилось, что у меня близким самым был как раз Сомяра. Странно, но чаще всего я делился с ним. Пусть у него опыт не военный, а зоновский – но с жизненным опытом человек. И большим пониманием этого мира…

Отошли.

– Всем передай, только тихо – быть внимательнее и за базаром следить. Тут слушать могут.

– Без вопросов.

Я посмотрел… растения зеленые, поливают, видать.

– Короче, так. Этот деятель, что нас встретил, – он мне должен. За брата. Но не так чтобы по гроб жизни – просто должен.

– Ясно.

– Остальные и вовсе не должны ничего. И сам понимаешь – просто так давить на луганских они не будут.

– И чо предлагают?

– Пастора уронить. Он у соседей за главного.

Сомяра присвистнул:

– Ни хрена себе, сказал я себе. А чего тебе?

Хороший вопрос.

Разница между мной и многими другими, кто сейчас решает вопросы или пытается решать, в том, что я умею стрелять. И хорошо умею стрелять. Это ведь я тогда Мраза уронил – сам, никому не перепоручая. Вынес мозги с километра из триста тридцать восьмой винтовки.

А это – не Мраз. Это хуже.

– Я с его братом на стрельбище ходил. Сдуру. Понтануться захотел.

Сомяра ничего не ответил.

– Тут дело еще в другом. Тема фотки показал. Пастор – псих, он какую-то секту создал – человеческие жертвы приносят. Язычники типа. И еще детей они там смертниками какими-то делают.

– Не гон?

Я покачал головой.

– Ну, если так, то такую мразь уронить – дело благое. Общее, можно сказать.

– Думаешь?

Сомяра кивнул.

– Решать тебе, конечно. Но если это не гон – наши все пойдут, отвечаю.

Я покачал головой.

– В любом случае обязаловки мои тут. Я и иду. Точка.

Сомяра на это ничего не сказал.

Винтовка лежала в машине, в кейсе.

Три ноль восемь, винчестер – ничего необычного, но это была моя винтовка, пристрелянная, хорошо знакомая – короче, моя. И к ней остались еще патроны с того самого времени, когда их в магазине покупали, а не переснаряжали хрен знает чем.

И не просто обычная 308, а «Ремингтон Таргет Тактикал». Обкатанная, на ложе от «Белл-Карлсон», с тяжелым стволом и приличным прицелом – у меня на ней сначала один «Леопольд» стоял, потом другой поставил – «Марк-4» с постоянным увеличением в шестнадцать крат. Для тысячи метров достаточно, а больше и не надо.

Проверил все остальное – труба пятидесятикратная, мобильная ветровая станция, дальномер. Дальномер, кстати, Китай, дешевый, но до тысячи пятисот работает, и лучше, чем военные дальномеры, – это не гон, мы сравнивали. И до сих пор живой.

Завалить человека – не стакан воды выпить. Но Пастор – дело другое. Это он, тварь, ответственный за многое, в том числе и за трагедию этой земли. Он не просто мразь, он мразь с долгой историей, в том числе и в телевизоре. Уронить такого – дело благое, хоть и грязное.

Сумею?

В принципе сейчас все расслабились, опасность по-другому представляют – никто не ждет снайпера, умеющего стрелять на тысячу метров. Но Пастора по-прежнему могут прикрывать люди из «держохороны» – профессионалы. А они действительно опасны, и контрснайперские команды у них есть. Хотя мне проще – города сейчас полупустые, свидетелей лишних нет.

Говорю так, как будто дело решенное.

Хотя оно и есть решенное. Сомяра подтвердил то, что я и так думал.

Через час – я уже разобрался со снарягой – заехал Тема. Морда – Баба-яга в тылу врага, не иначе.

– Короче, поехали.

– Куда?

– Добазарился я, будут тебе гарантии…

Я поднял брови.

– На месте там.

Ну, раз на месте.

– Только своих предупрежу.

Забирал нас «шестисотый» «мерс», настоящий. Рванули куда-то в южную сторону.

– Куда едем?

– Тут недалеко, увидишь…

Пока ехали, обратил внимание – чисто и разрушений нет. Все-таки это не Грозный, тут немного по-другому воевали. Страшные разрушения есть в районе аэропорта, он фактически стерт с лица земли. А в самом городе почти нет, сюда мало что попадало, особенно по центру.

И я бы не стал это сразу относить на какую-то особенную человечность украинских воинов. Просто эта война с какого-то момента стала договорной, и все это поняли. Как сказал один украинец, убежавший от призыва работать в Россию и при этом сохранивший вполне пробандеровские взгляды – они договорятся, а я так на всю жизнь без ноги и останусь. Были, конечно, и фанатики, но семьдесят процентов – тупо не являлось в военкомат.

Не получилось войны между Россией и Украиной. Народ забил, и тупо все в дерьме потонуло. Может, оно и к лучшему.

Выехали за пределы городской черты, хотя тут сложно сказать, где она начинается и где заканчивается – юг, так, как у нас на Урале, капитально не строят. Потом подкатили к дворцу у дороги – явно разбогатевший корчмарь возвел его. Я такой видел в Куеде, где вся эта шняга, наверное, и началась, и у нас есть пара мест таких – Лось, Ширван…

Там стояло несколько дорогих машин, «мерсы» и джипы, около них люди с автоматами – причем спецы, я таких на раз распознаю. Шагнули к нам.

– С оружием нельзя, просьба сдать.

Делать нечего. Я посмотрел на Тему, после чего стволы оставил в машине, нас охлопали и пустили внутрь. Внутри – сохранившаяся былая роскошь места, которое для его хозяина было не просто забегаловкой, а было началом начал, и потому содержалось соответственно. Густой запах мясного ударил в нос.

– Извините.

Еще один досмотр. Серьезно.

– Проходите.

Зашли в зал. Там был только один человек, но я сразу его узнал. И разом понял, как все серьезно…

…Схлопывание национального бизнеса будет происходить с разной скоростью, потому что сама природа бизнеса у олигархов разная. Раньше всех распалась газовая империя Дмитрия Фирташа. Не потому, что на него оказали самое мощное давление. А потому что в основе бизнеса Фирташа лежал не актив, а схема.

Монополия на поставки российского и среднеазиатского газа в страну, затем эксклюзивные условия при поставках газа на внутренний рынок. Все это были схемы, зиждущиеся на коррупционном сговоре «высоких договаривающихся сторон». А нет схемы – нет и бизнеса.

Кстати, мы должны отдавать себе отчет в том, что до 2006 года эта коррупционная схема работала не против, а в пользу Украины – газ, заходивший в страну через «коррупционного посредника», действительно был дешевле, нежели прямые поставки. Выигрывали домохозяйства и предприятия. Убытки ложились не на украинский, а на российский бюджет. Слезая с газовой иглы и устанавливая «честные цены», украинская власть победила гидру RosUkrEnergo – за счет убытков сотен предприятий и миллионов украинских домохозяйств. Оказывается, бывает и такая коррупция, которая во благо.

Следующим пал Коломойский. Причина та же – схемы рушатся намного легче, чем активы. Нефтяной бизнес Коломойского – сущая схема.

Зыбкий контроль над «Укрнафтой», чисто менеджерский контроль над государственной «Укртранснафтой» и отжатый у татар завод в Кременчуге долгие годы позволяли реализовывать бензин и сжиженный газ на сотнях заправках «Привата» с дисконтом.

Дисконт дал монополию, монополия – сверхприбыль. Но этот дисконт, которому радовались автолюбители, был оплачен из недополученных бюджетом налогов, то есть в складчину всеми нами. Нишу Коломойского в этом бизнесе займут ОККО, WOG, Socar и другие крупнейшие импортеры топлива. Украинская нефтепереработка будет окончательно уничтожена.

В металлургическом бизнесе Коломойский не задержался, удачно продав заводы российскому Evraz. Слишком много мороки – слишком трудный гешефт.

Единственный системный актив самого богатого аллергика на амброзию в стране – Приватбанк. Вокруг него действительно завязалась серьезная борьба, свидетелями которой мы сейчас проходим.

Я убежден в том, что именно миллиарды, заработанные на схемах, навредили Украине больше всего. Потому что «схемы» и «ответственный национальный капитал» – вещи несовместимые.

В этом смысле я бы четко отделял таких олигархов, как Фирташ и Коломойский, от таких, как Ринат Ахметов, Сергей Тарута и отчасти Виктор Пинчук.

Последние – реальные владельцы активов. Именно у них был шанс стать тем самым «ответственным национальным капиталом». Но они его упустили, за что сейчас платят сполна.

Владение реальными активами в отличие от схем сопряжено с большими рисками, что показала, например, история с национализацией предприятий Ахметова в ЛДНР.

Создание холдингов «Метинвест», «ИСД» и EastOne – попытка выстроить системный бизнес по западным менеджерским стандартам. Эти компании проводили аудит, брали кредиты, отчитывались перед инвесторами. Этот бизнес создавал реальные рабочие места и добавленную стоимость.

Однако прибыли, заработанные на этих активах в тучные годы, недостаточно реинвестировались в их модернизацию. Что это – банальная жадность или желание создать запасной аэродром где-нибудь на Туманном Альбионе, сложно сказать. Но ценное время упущено.

Особыми привилегиями металлургия сейчас не пользуется – налоговых льгот нет, тарифы на ж/д транспортировку бьют по заводским закромам. Забрать у Ахметова металлургический бизнес можно лишь в случае, если он проиграет битву за эффективность.

Суть этой битвы неплохо выразил Ростислав Шурма, генеральный директор одного из ключевых активов «Метинвеста» – комбината «Запорожсталь». «Или мы построим конвертер, или не будет ни «Запорожстали», ни Запорожья», – сказал он мне однажды.

В этой фразе – все, что вы хотели знать об угрозе деиндустриализации страны.

Ни «Запорожсталь», ни ММК Ильича, ни «Азовсталь» транснациональным корпорациям не нужны – в мире переизбыток стали. Но успешная работа этих заводов – необходимое условие выживания таких крупных городов, как Мариуполь и Запорожье. А чтобы выжить, нужно модернизироваться.

Процесс деолигархизации страны уже запущен. Впору констатировать: олигархи проиграли битву за страну. Кто-то воспримет этот процесс на ура – слабость национального капитала упрощает внешнее управление страной. Но «хорошие парни» не всегда хороши конкретно для вас.

Интересы транснационального бизнеса далеко не всегда совпадают с интересами украинских граждан. И если пресловутый «конвертер» таки не будет построен – процесс деолигархизации может оказаться для Украины столь же болезненным, как и собирание олигархами капитала в лихие девяностые и нулевые.