Глава одиннадцатая
Сигтригр пришел в полдень.
Мы знали, что он придет.
Знали, куда он ударит.
Мы уступали числом, но располагали высокими каменными стенами Сестера, а те стоили доброй тысячи человек. Сигтригр тоже это понимал, но, как все северяне, не питал любви к осадам. У него не было времени сбивать лестницы, не было инструментов, чтобы сделать подкоп под наши укрепления. Ему оставалось полагаться на отвагу своих воинов и на трюк, с помощью которого он собирался нас одурачить.
Вот только теперь мы знали про этот трюк.
Добро пожаловать в Сестер.
* * *
Солнце встало, но в главном доме, мрачном римском здании в самой середине Сестера, было темно. В главном очаге тлел огонь, дым клубами стелился под крышей, пока ему не удавалось найти дыру, прорубленную в черепичной кровле. По краям зала спасли люди, их храп громко раздавался в пустом пространстве. Тут стояли столы и скамьи, и кое-кто разлегся прямо на столешницах. Две служанки пекли на камнях очага овсяные лепешки, а третья таскала поленья для огня.
Во дворе были сложены громадные кучи древесины. Она предназначалась не на топливо и состояла из грубо ошкуренных дубовых и вязовых бревен. Я остановился взглянуть.
– Для частокола в Брунанбурге? – спросил я у Мереваля.
Тот кивнул.
– В Вирхелуме не осталось высокого леса, – пояснил он. – Приходится рубить деревья тут.
– Доставлять повозками собираетесь?
– Скорее всего, кораблем.
Бревна были здоровенные, каждое толщиной с хорошего толстяка и в два человеческих роста в высоту. По окружности земляного вала в Брунанбурге будет вырыта канава, куда поместят стволы, воткнув их верхней частью в грунт. Так древесина сохраняется дольше. Бревна поменьше пойдут на сооружение боевых площадок и ступеней. Мереваль обвел кучи хмурым взором:
– Она хочет, чтобы все было готово до Рождественского поста.
– Работы вам хватит!
Когда мы вошли в зал, люди зашевелились. Становилось светлее, пели петухи – самое время начинать новый день. Несколько минут спустя прибыл Осферт, зевая и почесываясь, и замер как вкопанный, глядя на меня.
– Господин!
– Добрался без приключений?
– Да, господин.
– А моя дочь?
– Все в порядке, господин. – Он оглядел меня с головы до ног. – Ты не корчишься!
– Боль прошла.
– Слава богу! – воскликнул Осферт, потом обнял меня. – Финан! Ситрик! Утред!
Его радость оказаться в родной дружине не знала предела, пока он не заметил Эдит. Глаза его расширились и вопросительно уставились на меня.
– С госпожой Эдит следует обращаться почтительно, – предупредил я.
– Разумеется, господин! – Осферта обидело предположение, что он мог бы обращаться непочтительно с женщиной. Тут Финан ему подмигнул, указал глазами на нее, потом на меня. – Разумеется, господин, – повторил Осферт, на этот раз более сдержанно.
– А Этельстан? – поинтересовался я.
– О, тоже здесь, господин.
Пламя разгорелось снова, я собрал своих людей, отвел в темный угол зала и укрылся там. Мереваль тем временем вызвал пятерых саксов, прибывших накануне. Те вошли улыбаясь. Народ пробуждался, отправлялся на поиски провизии и эля, и в доме собралась толпа. Большинство появлялось без оружия, но те пятеро были с мечами у пояса.
– Садитесь! – пригласил их Мереваль, махнув в сторону стола. – Вот эль, скоро принесут еду.
– Это люди моего брата, – прошептала мне на ухо Эдит.
– Ты только что обрекла их на смерть, – буркнул я в ответ.
– Знаю, – немного замявшись, призналась она.
– Как их зовут?
Женщина назвала имена, и я стал наблюдать за саксами. Все нервничали, хотя только один из пятерки не пытался скрыть этого. Этот был самый младший, почти мальчишка, он выглядел испуганным. Остальные говорили слишком громко и подшучивали друг над другом, один шлепнул по заднице служанку, подавшую им эль. Но я видел, что, вопреки напускной беспечности, взгляд у них настороженный. Старший, по имени Ханульф Эральсон, обвел глазами зал и посмотрел в темный угол, где мы наполовину скрывались среди теней и столов. И вероятно, решил, что мы еще спим.
– Мереваль, ожидаешь боя сегодня? – осведомился он.
– Думаю, скоро начнется.
– Дай бог, – искренне обрадовался Ханульф. – Потому как врагу никогда не проникнуть за эти стены.
– Господину Утреду удалось, – возразил Мереваль.
– Господину Утреду всегда везло как дьяволу, – кисло заметил Ханульф. – А дьявол своих не бросает. Есть новости о нем?
– О дьяволе?
– Об Утреде.
Я наставил Мереваля, что отвечать, если такой вопрос будет задан.
– Ходит молва, что господин Утред при смерти, – запечалился Мереваль, перекрестившись.
– Одним язычником меньше, – презрительно откликнулся Ханульф, потом помолчал, пока на стол ставили сыр и хлеб. Он потискал девчонку, которая принесла еду, и сказал ей что-то, отчего она залилась румянцем и убежала. Его товарищи захохотали, хотя у младшего вид стал еще более напуганный.
– Дьявол своих не бросает, да? – хмыкнул Финан.
– Поглядим, не оставит ли он своей заботой эту пятерку, – проворчал я.
Потом повернулся, так как в зал вошел Этельстан в сопровождении троих мальчиков и двух девочек, все не старше лет одиннадцати-двенадцати. Ребята смеялись и гонялись друг за дружкой, затем Этельстан заметил двух гончих у очага, плюхнулся на пол рядом с ними и стал гладить длинные спины и серые морды. Остальные дети последовали его примеру. Его неоспоримый статус вожака в этой маленькой шайке был очевиден. Он обладал даром вести за собой, и я не сомневался, что он не покинет его и во взрослые годы. Я наблюдал, как Этельстан стащил с камней очага две поджарившиеся овсяные лепешки и разделил их между собой, собаками и девочками.
– Значит, мы поможем тебе на стенах сегодня? – поинтересовался Ханульф.
– Ничего иного мы от вас и не ожидаем, – подтвердил Мереваль.
– Где они нападут?
– Хотел бы я знать.
– Быть может, на ворота? – предположил Ханульф.
– Скорее всего.
Беседа вызвала интерес. Большинство воинов Мереваля знали о моем присутствии в доме и получили строгий приказ молчать об этом. Многие попросту верили в то, что Ханульф искренне хочет помочь на стенах. У них создалось впечатление, что он и его спутники – всего лишь пятеро мерсийцев, волей судьбы прибывших на подмогу защитникам бурга.
– Как насчет сухопутных ворот? – поинтересовался Ханульф.
– Сухопутных?
– Тех, через которые мы вчера вошли.
– А, северных!
– Мы предпочли бы сражаться там. Если ты не против.
Так я выяснил, что Сигтригр пожалует не со стороны моря. Что ж, иного я и не ожидал. Чтобы зайти с моря, ему пришлось бы спуститься с флотом по Мэрсу, повернуть на юг, потом грести вверх по течению Ди. Таким образом путь до южных ворот занял бы у него целый день. Вместо этого норманн предпочел идти по суше, а ближайшими к Брунанбургу воротами были северные, те самые, через которые недавно попали в город мы.
– А можно и мне сражаться у северных ворот? – спросил у Мереваля Этельстан.
– Ты, принц, будешь находиться подальше от всяких схваток! – отрезал Мереваль.
– Дозволь парнишке пойти с нами! – жизнерадостно предложил Ханульф.
– Ты будешь сидеть в церкви, – наказал Мереваль Этельстану. – И молиться за наш успех.
Солнце поднималось, и в зале становилось светлее.
– Пора, – шепнул я Финану. – Хватайте ублюдков!
Я вытащил Вздох Змея, но еще не доверял вполне своим силам, поэтому предоставил Финану и сыну повести к столу дюжину воинов. Мы с Эдит шли следом.
Ханульф почуял опасность. Да и трудно было не почуять, поскольку все до единого в зале вдруг замолчали, словно языки проглотили. Сакс извернулся на скамье, обнаружил надвигающиеся на него клинки. И Эдит. Он удивленно уставился на нее, потом привстал, но зацепился за лавку, пытаясь обнажить меч.
– Ты и в самом деле хочешь сразиться с нами? – поинтересовался я.
С десяток воинов Финана тоже вытащили мечи. Большинство до сих пор не понимало толком, что происходит, но подчинилось приказу командира, и таким образом Ханульф оказался в кольце. Этельстан вскочил и изумленно уставился на меня.
Ханульф наконец поднялся, пинком повалив лавку, и глянул на дверь. Добраться до нее шансов не было. На один удар сердца мне показалось, что он намерен напасть на нас и умереть в пылу безнадежной битвы один против всех, но потом мерсиец уронил меч. Тот со звоном упал на пол. Ханульф не сказал ни слова.
– Вы все, бросайте оружие, – приказал я. – А ты, – я ткнул в Этельстана, – иди сюда.
Осталось лишь допросить пленников, и ответы не заставили себя долго ждать. Надеялись ли они правдой купить себе жизнь? Парни признались, что являются дружинниками Эрдвульфа, что бежали вместе с ним из Глевекестра и плыли на запад на «Годспеллере» до тех пор, пока не встретили флот Сигтригра. А сейчас пришли в Сестер, чтобы открыть норманнам северные ворота.
– И это должно было случиться сегодня? – задал я вопрос.
– Да, господин.
– Какой знак вы ждете от него?
– Знак?
– Подсказывающий, что пора открывать ворота.
– Сигтригр приспустит свой стяг, господин.
– И тогда вы должны перебить всех, кто встанет у вас на пути, и отпереть врагу ворота? – уточнил я.
Ханульф ничего не ответил, но младший, мальчишка, заблеял жалобно:
– Господин!
– Цыц! – рявкнул я.
– Мой сын не… – попробовал один из мерсийцев, но смолк, когда я глянул на него. Парнишка зарыдал. Ему было едва ли больше четырнадцати, насилу пятнадцать, и он знал, какая жестокая судьба его ждет. Я был не в настроении прощать. Эти пятеро не заслуживали пощады. Исполни Ханульф задуманное, Сигтригр ворвался бы в Сестер и почти всех людей, и моих, и Мереваля, ждала бы лютая смерть.
– Принц Этельстан! – позвал я. – Подойди сюда!
Мальчишка пересек зал и встал напротив меня.
– Господин?
– Принц, эти люди были в числе тех, кого послали пленить тебя в Аленкастре, – сказал я ему. – Они собирались сдать врагу Сестер. Тебе предстоит определить им меру наказания. Осферт, принеси своему племяннику кресло.
Осферт притащил первое попавшееся ему.
– Не это, – возразил я и указал на самое большое в зале, видимо то, на котором восседала Этельфлэд во время пребывания в бурге. У него имелись подлокотники и высокая спинка, и оно очень напоминало трон, поэтому я усадил Этельстана в него.
– Однажды, – обратился я к нему, – ты можешь стать государем этого королевства, и тебе нужно учиться ремеслу короля, как ты учишься ремеслу воина. Так вот сейчас тебе выпал случай явить правосудие.
Этельстан уставился на меня. Совсем еще ребенок.
– Правосудие? – нервно произнес он.
– Правосудие, – повторил я, глядя на пятерых мерсийцев. – Тебе предстоит жаловать за подвиги золотом или серебром и наказывать за преступления. Вот и яви правосудие.
Мальчик нахмурился, глядя на меня, словно решая, всерьез я говорю или нет.
– Они ждут, – резко напомнил я. – Мы все ждем!
Этельстан посмотрел на пятерых. У него перехватило дыхание.
– Вы христиане? – спросил он наконец.
– Громче, – потребовал я.
– Вы христиане? – На этот раз голос его не дрогнул.
Ханульф покосился на меня, как бы прося избавить от этой глупой забавы.
– Отвечай принцу! – велел я ему.
– Мы христиане, – с вызовом заявил он.
– И тем не менее согласились помочь язычникам овладеть этим городом? – уточнил Этельстан.
– Мы исполняли приказ своего господина, – ответил Ханульф.
– Ваш господин – изгнанник, – заявил Этельстан, и возразить на это Ханульфу было нечего.
– Твой приговор, принц? – потребовал я.
Этельстан нервно облизнул губы.
– Они должны умереть, – выдавил он.
– Громче!
– Они должны умереть!
– Еще громче! – приказал я. – Обращайся к ним, не ко мне. Смотри им в глаза и огласи свой приговор.
Пальцы мальчика впились в подлокотники так, что побелели костяшки.
– Вы должны умереть, – объявил он пятерым. – Потому что вы предали вашу страну и вашего Бога.
– Мы… – начал было Ханульф.
– Тихо! – прикрикнул я и посмотрел на Этельстана. – Быстро или медленно, принц? И каким способом?
– Способом?
– Принц, мы можем повесить их медленно, – пояснил я. – А можем повесить быстро. Или предать мечу.
Мальчик закусил губу, затем снова повернулся к пятерым мерсийцам.
– Вы умрете от меча, – твердо сообщил он.
Четверо старших потянулись за оружием, но опоздали. Всех пятерых схватили и вытащили на улицу, на серый свет утра. Там люди Мереваля сняли с них доспехи и одежду, оставив только грязные рубахи, доходившие до колен.
– Приведите нам священника! – взмолился Ханульф. – Ну хотя бы священника!
Священник Мереваля, по имени Виссиан, взялся читать над приговоренными молитву.
– Не слишком долго, отче, – предупредил я его. – Нас еще дела ждут!
Этельстан наблюдал за мерсийцами, которых поставили на колени.
– Я сделал правильный выбор, господин? – тихо спросил он у меня.
– Когда ты начинал упражняться с мечом, то чему научился прежде всего?
– Отбивать.
– Отбивать, – согласился я. – А чему еще?
– Отбивать, делать замах и выпад.
– Ты начинал с этих простых вещей, – напомнил я. – То же самое и с правосудием. Это решение было простым, поэтому я и предоставил тебе его сделать.
– Простым? – Он нахмурился, глядя на меня. – Отнять жизнь у человека? Отнять жизнь у пятерых?
– Они предатели и находятся вне закона. Какое бы решение ты ни принял, их все равно ждала смерть. – Я смотрел, как священник касается лбов приговоренных. – Отец Виссиан, дьявол не ждет, пока ты тут растрачиваешь время! Поторопись!
– Ты всегда говорил, что одного надо оставлять в живых, – вполголоса сказал Этельстан.
– Разве?
– Говорил, – заявил он, потом уверенно подошел к стоящим на коленях мерсийцам и указал на младшего. – Как тебя зовут?
– Кенгар, господин, – ответил юнец.
– Подойди, – велел Этельстан, а когда Кенгар замешкался, потянул его за плечо. – Подойди, я сказал.
Он подвел Кенгара ко мне.
– На колени! – приказал принц. – Господин Утред, могу я позаимствовать у тебя меч?
Я передал ему Вздох Змея, и маленькие ладони обхватили рукоять.
– Клянись мне в верности, – потребовал он от Кенгара.
– Ты объевшийся мухоморов болван, господин принц, – язвительно провозгласил я.
– Клянись! – велел Этельстан Кенгару, и тот положил ладони поверх рук Этельстана и принес присягу. Произнося слова, он глядел на Этельстана, и я видел бегущие по его лицу слезы.
– Мозги у тебя как у головастика, – клеймил я Этельстана.
– Финан! – воскликнул тот, делая вид, что не замечает меня.
– Господин принц?
– Верни Кенгару его одежду и оружие.
Ирландец посмотрел на меня. Я пожал плечами:
– Делай, что велит тебе этот воробьиный умишко.
Остальных четверых мы убили. Произошло все достаточно быстро. Этельстана я заставил смотреть. Меня подмывало поручить ему лично казнить Ханульфа, но я спешил и не хотел тратить время, наблюдая, как мальчик пытается зарубить взрослого мужчину. Поэтому Ханульфа прикончил мой сын, оросив римскую улицу еще одним фонтаном крови. Этельстан, побледнев, наблюдал за казнью, а Кенгар продолжал плакать, видимо, потому, что был вынужден присутствовать при гибели отца. Я отвел юнца в сторону и припугнул:
– Если ты нарушишь данную принцу клятву, я тебя уничтожу. Спущу куниц грызть твои яйца, отрежу твой отросток кусочек за кусочком, ослеплю, вырву язык, сдеру кожу, переломаю лодыжки и запястья. И после этого оставлю жить. Понял меня, сопляк?
Слишком напуганный, чтобы отвечать, тот просто кивнул.
– Тогда перестань хныкать, – велел я. – И за работу, у нас много дел.
Дел у нас было действительно много.
* * *
Я не видел, как умер мой отец, хотя находился поблизости. Мне было примерно столько, сколько Этельстану, когда даны вторглись в Нортумбрию и взяли Эофервик, столицу нашей страны. Отец с дружиной присоединился к войску, пытавшемуся отбить город. Задача выглядела простой, потому что даны позволили обвалиться целому отрезку частокола, открыв путь к улицам и переулкам за стеной. До сих пор помню, как мы насмехались над глупостью и беспечностью данов.
Тогда наша армия построилась тремя клиньями. Отец Беокка, который присматривал за мной и следил, чтобы я никуда не вляпался, объяснил, что клин на самом деле называется «porcinum capet», то есть «свиное рыло», и по какой-то странной причине эти латинские слова накрепко засели у меня в голове. Беокка был возбужден, уверен, что ему предстоит стать свидетелем победы христиан над языческими захватчиками. Я разделял его азарт, смотрел, как взметаются знамена, слышал боевой клич нортумбрийцев, которые перевалили через неглубокий ров, миновали руины частокола и ворвались в город.
Где и погибли.
Даны не были ни глупы, ни беспечны. Они хотели, чтобы наши вошли в город. Внутри саксы натолкнулись на новую стену, которую даны выстроили, образовав загон для бойни. Наша дружина оказалась в ловушке, и Эофервик был переименован в Йорвик, а северяне стали хозяевами всей Нортумбрии, за исключением Беббанбурга, что был не по зубам даже копейщикам-данам.
Вот и в Сестере благодаря Этельфлэд в нашем распоряжении оказались многие дюжины бревен, готовых к отправке в Брунанбург для строительства частокола.
Мы пустили их в ход для сооружения стены.
Пройдя через северные ворота Сестера, путник оказывался на длинной улице, идущей прямо на юг. По обе стороны дома – римские здания из кирпича и камня. Справа – одно длинное строение, которое, как я всегда предполагал, служило казармой. У него имелись окна, но только одна дверь, и заделать эти проемы не составляло труда. Слева – дома, разделенные переулками, которые мы перегородили бревнами, а двери и окна домов забили наглухо. Переулки были узкими, так что уложенные поперек бревна образовывали боевую площадку, возвышающуюся футов на пять. На самой улице мы соорудили завал, использовав наиболее тяжелые стволы. Люди Сигтригра ворвутся в город, но обнаружат, что оказались на улице, ведущей в никуда. Улице, перегороженной огромными бревнами. Улице, обернувшейся ловушкой из дерева и камня и ставшей смертоносной из-за огня и стали.
Самой уязвимой частью ловушки было длинное здание на западной стороне улицы. У нас не оставалось времени, чтобы разбирать крышу и сооружать над стенами боевую площадку. Пойманным в капкан норманнам не составит труда расщепить секирами доски, которыми мы забили дверь и окна, поэтому я велел забить длинную комнату соломой и поленьями, ненужной древесиной и всем, что могло гореть. Если северяне ворвутся в старую казарму, перед ними радушно распахнутся врата в ад.
На боевую площадку над воротами мы тоже нагромоздили бревен. Я приказал развалить два римских дома и заставил людей таскать обломки кладки на завалы и к воротам. Были подготовлены копья, чтобы метать сверху в воинов Сигтригра. Солнце поднималось, а мы трудились, добавляя к ловушке лес, камень, сталь и огонь. Потом заперли ворота, расставили гарнизон по стенам, подняли яркие знамена и стали ждать.
Добро пожаловать в Сестер.
* * *
– Этельфлэд поняла, что ты не сразу направился сюда, – сообщила мне дочь. – Ей доложили, что ты снаряжаешь корабль.
– Но препятствовать мне она не стала?
Стиорра улыбнулась:
– Передать тебе ее слова?
– Да уж будь любезна.
– «От твоего отца, – сказала она, – больше всего проку, когда он нарушает приказы».
Я хмыкнул. Мы со Стиоррой стояли на боевой площадке над северными воротами и наблюдали за далеким лесом, откуда, как я ожидал, должен был показаться Сигтригр. Все утро сияло солнце, но после полудня с северо-запада стали набегать облака. Далеко на севере, где-то над дикими землями Кумбраланда, небо уже затянула дождевая пелена, но в Сестере пока было сухо.
– Еще камней? – спросил Гербрухт.
На платформе скопилось уже сотни две обломков кладки, каждый размером с голову взрослого мужчины.
– Еще, – подтвердил я и молчал, пока фриз не ушел, затем повернулся к Стиорре. – Какой от меня был тут прок, раз я не мог сражаться?
– Похоже, госпожа Этельфлэд понимала это.
– Хитрая ведьма.
– Папа! – с укором воскликнула она.
– Как и ты, – проворчал я.
– И еще госпожа Этельфлэд думает, что пора выдать меня замуж, – продолжила Стиорра.
Я тихо зарычал. Брак моей дочери не касался Этельфлэд, хотя она была права в своем выводе, что Стиорре пора подыскать мужа.
– У нее уже есть жертва на примете? – осведомился я.
– Один западный сакс, по ее словам.
– Западный сакс? Что? В самом деле какой-то западный сакс?
– Госпожа Этельфлэд упомянула, что у олдермена Этельхельма три сына.
Я рассмеялся:
– Ты недостаточно выгодная партия для него. Без земли, без больших денег. Он может просватать тебя за своего управляющего, но не за сына.
– Госпожа Этельфлэд говорит, что любой сын уэссекского олдермена будет для меня хорошей партией, – возразила Стиорра.
– С ее точки зрения – да.
– Почему?
Я пожал плечами.
– Этельфлэд хочет привязать меня к королевству брата, – пояснил я. – Беспокоится, что, если вдруг умрет, я вновь уйду к язычникам. Вот и считает, что твой брак с западным саксом поможет.
– И это так?
Я снова пожал плечами:
– Мне трудно представить себя сражающимся с отцом твоих детей. Особенно если тебе он будет дорог. Поэтому да, это поможет.
– У меня есть выбор? – уточнила Стиорра.
– Нет, разумеется.
Она наморщила носик:
– Выходит, вы с госпожой Этельфлэд решите все за меня?
Над далеким лесом взметнулись птицы. Кто-то потревожил их.
– Этельфлэд тут ни при чем, – отрезал я. – Выбирать предстоит мне.
Стиорра тоже заметила поднявшуюся над деревьями стаю и наблюдала за ней.
– А у моей мамы был выбор?
– Никакого. Стоило ей меня увидеть, и она влюбилась до беспамятства. – Я говорил вроде как в шутку, но ничуть не преувеличивал. По крайней мере, в отношении себя. – Я увидел ее и тоже влюбился до беспамятства.
– Но меня ты выдашь замуж ради выгоды? Ради земель и денег?
– А какой еще от тебя прок? – сурово спросил я.
Дочь уставилась на меня, и я пытался сохранить серьезное выражение лица, но не сумел.
– Я не стану отдавать тебя за плохого человека, – продолжил я. – И снабжу богатым приданым, но и ты и я – мы оба будем знать, что это брак по расчету.
Я смотрел на лес и не замечал ничего подозрительного, но был уверен, что норманны там.
– Ты-то женился не по расчету, – укорила меня Стиорра.
– А вот ты выйдешь замуж ради выгоды, – отрезал я. – Ради моей выгоды.
Я повернулся к Гербрухту, тащившему на боевую площадку очередной кусок кладки.
– В городе должны быть ночные горшки, – намекнул я ему.
– Которые для дерьма, господин?
– Неси, сколько найдешь.
– Есть, господин! – ухмыльнулся толстяк.
Луч света коснулся римского кладбища, отражаясь от белых камней.
– Есть мужчина, за которого ты хочешь выйти? – поинтересовался я у дочери.
– Нет. – Она покачала головой. – Нет.
– Но ты подумываешь о замужестве?
– Хочу сделать тебя дедушкой, – призналась Стиорра.
– Может, я тебя в монастырь ушлю, – буркнул я.
– Нет, не пошлешь.
Мне вспомнилось пророчество Гизелы, давным-давно подсказанное ей рунными палочками. Один сын разобьет мне сердце, другим я буду гордиться, а Стиорра станет матерью королей. До сих пор рунные палочки не лгали. Первый сын стал попом, второй выказал себя воином. Черед стоял за судьбой Стиорры. Воспоминание о рунных палочках навело меня на мысль об Эльфаделль, старухе, прорицавшей смерть королей. И о ее внучке, девушке, которая не умела говорить, но пленяла мужчин своей красотой. Бабка звала ее Эрсе, но, когда девушка вышла за Кнута Длинный Меч, ей дали имя Фригг. Тот женился на ней не ради земель или выгоды, но просто потому, что она была диво как хороша. Мы пленили ее после Теотанхеля, ее и ее сына, но я тогда был так плох, что напрочь забыл о ней.
– Интересно, а что сталось с Фригг? – пробормотал я.
– А ты не знаешь? – удивилась дочь.
Ее удивление вызвало, в свою очередь, удивление у меня.
– А ты знаешь?
Дочь криво улыбнулась:
– Ее содержит твой сын.
– Утред содержит ее? – Я в изумлении вытаращился на Стиорру.
– На ферме под Сирренкастром. Ферме, которую ты ему дал.
Я продолжал хлопать глазами. Мне казалось, будто сын проявляет превеликий интерес к земледелию. Похвальный интерес. Теперь я понял, чем его так манила ферма.
– Почему ты не рассказывала мне?
– Подумала, что ему не придется по вкусу, если ты станешь навещать ее. – Она ласково улыбнулась мне. – Мне нравится Фригг.
– Он ведь не женился на ней? – обеспокоился я.
– Нет, папа. Но ему уже пора жениться. Утред старше меня. – Стиорра отступила на шаг, зажав нос, потому как Гербрухт притащил большой железный горшок, полный мочи и кала.
– Не расплескай! – крикнула она ему.
– Это всего лишь дерьмо из караулки, госпожа, – отозвался фриз. – Никому не повредит, просто воняет чуточку. Где поставить, господин?
– Еще есть?
– Э, навалом! Много ведер лучшего дерьма!
– Поставь там, откуда легко свалить на норманнов, – приказал я.
Добро пожаловать в Сестер.
* * *
Сигтригр пришел в полдень. Солнце снова скрылось за облаками, но его свет все равно отражался от копий норманнов. Враги захватили из Ирландии лишь дюжину коней, скорее всего, потому, что лошадей тяжело содержать на борту драккаров, поэтому почти вся рать была пешей. Я решил, что сам Сигтригр находится в числе небольшой группы всадников, скакавших под широким белым знаменем с изображением красного топора.
По меньшей мере в одном предположении я ошибся. Сигтригр раздобыл лестницы. Вид у них был странный, пока я не сообразил, что их сделали из мачт вытащенных на берег кораблей, а перекладины прибили гвоздями или примотали. Всего лестниц насчитывалось двенадцать, все достаточно длинные, чтобы позволить перебраться через ров и влезть на наши укрепления.
Миновав могилы римского кладбища, армия остановилась в ста шагах от стен. Норманны вопили, хотя я не мог разобрать оскорблений и слышал только рев мужских глоток и стук клинков по тяжелым щитам. Всадники ехали по дороге, их щиты были закинуты за спину. Один из них держал зеленую ветку – приглашение к переговорам. Я искал глазами Эрдвульфа, но не обнаружил. Конные остановились, за исключением одного. Тот подвел здоровенного скакуна к самым воротам.
– Поговори с ним, – велел я Меревалю. – Он не должен знать, что я здесь.
Я отступил подальше и сдвинул лицевые пластины шлема. Дочь осталась стоять рядом с Меревалем и смотрела с высоты стены на одинокого всадника.
– Видимо, это Сигтригр, – сообщила она, подойдя ко мне.
Так оно и было. Вот так я впервые увидел Сигтригра Иварсона. Это был молодой человек, совсем юноша. Я сомневался, что ему исполнилось хотя бы двадцать, и тем не менее ему доверили вести армию. На нем не было шлема, и длинные светлые волосы ниспадали на плечи. Лицо чисто выбритое, с тонкими и резкими чертами, которые смягчались улыбкой. Сигтригр производил впечатление парня очень самоуверенного и, как я подозревал, весьма тщеславного. Кольчуга его сияла, на шее висела золотая цепь в три оборота, руки унизывали браслеты, а ножны и уздечка были отделаны серебром. Конь был ухожен под стать хозяину. Мне вспомнились восторженные слова Берга, что Сигтригр похож на бога, сошедшего на землю. Серый скакун гарцевал, полный задора, пока наездник не остановил его буквально в десяти шагах ото рва.
– Меня зовут Сигтригр Иварсон, – представился он. – Желаю вам всем доброго дня.
Мереваль ничего не ответил. Один из его подручных пробормотал перевод.
– Вы молчите, – продолжил Сигтригр. – Это от страха? Если так, то недаром, потому как мы пришли истребить вас. Мы заберем ваших женщин и обратим в рабство детей. Если, конечно, вы не уйдете из города.
– Ничего не говори, – прошептал я Меревалю.
– Если уйдете, я не стану преследовать вас. Собаки не гоняются за мышами-полевками. – Молодой норманн тронул коня пятками и подъехал еще на пару шагов. Он заглянул вглубь наполненного водой рва, заметил едва торчащие над поверхностью заостренные колья, потом снова поднял взгляд на нас. Теперь, когда он был ближе, я понял причину благоговения Берга. Сигтригр обладал неотразимой привлекательностью: светловолосый, голубоглазый, безупречные черты. Наше молчание, видимо, забавляло его.
– У вас в городе есть собаки и свиньи?
– Пусть болтает, – велел я.
– Должны быть и те и другие, – продолжил юнец, поняв, что не дождется ответа. – Я исключительно ради дела спрашиваю. Если закапывать ваши тела, уйдут недели, если сжигать – уйдут дни, да и воняют обгорелые трупы так мерзко! Но собаки и свиньи быстро сожрут вашу плоть. Если вы не уйдете сейчас же.
Он прервался, глядя на Мереваля.
– Предпочитаете отмалчиваться? Тогда должен сообщить, что мои боги предсказали мне сегодня победу. Рунные палочки говорят, а они не ошибаются! Я возьму верх, вы проиграете. Но можете утешиться мыслью, что ваши собаки и свиньи не будут голодать. – Сигтригр развернул коня. – Прощайте! – крикнул он и ускакал прочь.
– Нахальный ублюдок! – буркнул Мереваль.
Мы знали о его намерении атаковать северные ворота, но если бы Сигтригр сразу сосредоточил воинов на этом направлении, то и мы стянули бы своих для отпора. И даже если Ханульф и его сообщники остались бы в живых и сумели открыть ворота, у нас имелось достаточно сил, чтобы устроить кровавый бой во въездной арке. Поэтому Сигтригр решил обмануть нас. Он разделил войско, послав половину к северо-восточному углу города, а другую половину к северо-западному. Северо-западный бастион был слабейшим, потому что весеннее половодье подмыло укрепления. Но и сохранившаяся часть постройки представляла собой внушительное препятствие. Стену укрепили бревнами, ров углубили и расширили. К тому же там у нас находился надежный отряд, как и на северо-восточном бастионе, хотя основные силы мы собрали к месту западни. Они не показывались. Все, что мог наблюдать Сигтригр, – это группа примерно из дюжины человек на парапете близ северных ворот.
На дороге молодой норманн оставил всего около сотни с небольшим воинов. Те расселись кто прямо на дороге, кто на полях по обеим сторонам от нее. Я решил, что нас пытаются подтолкнуть к выводу, что это отряд, оставленный в резерве. Разумеется, именно эти парни выжидали, когда откроют ворота. Остальные викинги рассеялись группами вдоль всей северной стены, швырялись копьями и оскорблениями, явно стремясь отвлечь внимание защитников, пока пятеро изменников совершат задуманное. Сигтригр, по-прежнему верхом, держался шагах в шестидесяти или семидесяти от укреплений. Его окружали остальные всадники и два десятка пеших воинов. Он старательно смотрел на северо-западный бастион, подчеркивая отсутствие интереса к воротам. Юнец выхватил меч и на удар сердца высоко воздел его, а потом резко опустил, давая сигнал к приступу на угол города. Его воины разразились боевым кличем, перевалили через ров и приставили свои неуклюжие лестницы к стенам. Они метали топоры и копья, производили оглушительный шум, стуча мечами по щитам, но на самом деле никто не лез вверх по кособоким лестницам. Вместо этого знаменосец Сигтригра внезапно покачал большим полотнищем флага из стороны в сторону, а затем уверенным и вальяжным жестом склонил его так, что красная секира легла на дорогу.
– Пора! – крикнул я со стены.
Люди, ждавшие под аркой, распахнули тяжелые створки.
И норманны пришли. Они двигались стремительно. Настолько быстро, что трое или четверо из моих дружинников, отворявших ворота, едва не оказались застигнуты всадниками, первыми ворвавшимися под арку. Эти всадники наверняка посчитали себя счастливчиками, потому как ни одно копье не упало на них с боевой площадки. В мои намерения не входило препятствовать атаке – я хотел, чтобы как можно больше норманнов запрудило улицу, поэтому конные проскочили без помех, и копыта гулко зацокали по камню. Следом бежала толпа пеших воинов. Отряды, изображавшие атаку на угловые бастионы, стремительно развернулись и поспешили к открытым воротам.
Сигтригр находился уже внутри города и на пару ударов сердца, должно быть, уже поздравлял себя с великой победой, но потом увидел высокий завал впереди и врагов, поджидающих на заграждениях по восточной стороне улицы, и резко развернул коня, понимая, что его атака уже провалилась. Следующие за ним конники стали врезаться в его скакуна.
– Давай! – заорал я. – Давай! Бей их!
И полетели первые копья.
Лошади почти доскакали до главной преграды через улицу, и шансов у них не было. Они ржали и храпели, валясь под ударами копий и секир, падающих на них с трех сторон. На мостовую полилась кровь, мелькали копыта, всадники старались высвободиться из стремян. А позади них поток норманнов, не подозревающих о ловушке, продолжал вливаться в ворота.
Вот так погиб мой отец, подумалось мне. Так пала Нортумбрия. Так даны начали свое завоевание саксонской Британии, которое едва-едва не увенчалось успехом. Подобно потопу, хлынули они на юг. Их победы привлекли следом и норманнов. И вот теперь мы теснили их назад и область за областью, деревня за деревней отвоевывали свою землю с юга на север.
– Господин! – раздался напряженный возглас Гербрухта.
– Давай! – кивнул я, и фриз с товарищами столкнул с площадки три толстых бревна, чтобы создать препятствие у ворот, после чего со злорадной ухмылкой принялся метать в мельтешащих норманнов горшки с дерьмом.
Множество северян скопилось с внешней стороны ворот, не понимая причины задержки и не осознавая ужаса, уготованного для них. Четверо моих парней стали швырять большие камни, каждый из которых был способен проломить защищенный шлемом череп.
Это была безжалостная, односторонняя бойня. Кое-кто из воинов Сигтригра пытался взобраться на завалы, но наши располагались выше, и карабкающиеся наверх оказывались беззащитны против разящих копий, не говоря уж о секирах. Я наблюдал с надвратной площадки, предоставив молодежи вести эту битву. Норманны старались отбиваться, но тем только увеличивали груду тел под завалами. Около дюжины викингов попробовали ворваться в длинный дом в надежде сбежать через черный ход. Они изрубили уличную дверь топорами, но Осферт уже приготовился, в комнату полетели горящие факелы, и густые клубы дыма и волна жара заставили хитрецов попятиться от обнаруженной лазейки.
Часть людей Сигтригра вздумала вернуться через открытые ворота, но огромная толпа еще пыталась войти в них, а Гербрухт и четыре его товарища сбрасывали здоровенные камни. Одни призывали освободить арку, другие уворачивались от падающих глыб. Затем из-за главного завала, перегородившего улицу, ударил Финан.
Ирландец не пустил меня в бой.
– Ты еще недостаточно окреп, господин, – твердил он.
– Финан прав, – поддержал его сын.
Поэтому я оставался на боевой площадке над воротами и смотрел, как Финан и Утред повели полсотни дружинников через высокую баррикаду. Парни спрыгивали на мостовую, на пространство, расчищенное от врага булыжниками и копьями, усеянное трупами. Туда, где они построили «стену щитов», и норманны, взбешенные, раненные, испуганные и приведенные в замешательство, накинулись на них как безумные. Но одержимые яростью северяне не образовали собственной «стены щитов», а просто увидели противника и кинулись в бой и были встречены заведенными друг за друга щитами и выставленными копьями.
– Вперед! – орал Финан. – Медленно, но верно! Вперед!
Раздался треск ударов щитов о щиты, но на норманнов, до сих пор объятых паникой, сыпались с тыла метательные снаряды. А по мере того как «стена» Финана продвигалась на очередные несколько шагов, в нее вливались дополнительные воины с баррикады. С высоты над воротами я видел линию сомкнутых щитов с гребнем шлемов поверх нее, видел, как устремляются вперед разящие копья и весь строй продвигается дальше. Но медленно, очень медленно. Иначе никак – путь воинам преграждали тела убитых и умирающих, а раненые кони на мостовой до сих пор молотили копытами. Чтобы «стена щитов» не разорвалась, дружинникам Финана приходилось перебираться через эти препятствия. «Бей! Бей! Бей! Бей! Бей!» – выкрикивали они, наступая. Всякий раз, когда норманны пытались остановить «стену», на них обрушивался очередной поток камней с восточной стороны улицы. Жар от горящего дома теснил их с запада, а с юга ирландец и мой сын вели шайку своих головорезов.
Затем я заметил Сигтригра. Я считал, что он погиб в первые минуты боя с нашей засадой или хотя бы ранен при падении лошади, но ярл был тут как тут – по-прежнему без шлема, с потемневшими от крови длинными волосами. Молодой человек располагался в самой гуще своих и орал, приказывая следовать за собой. Другим он велел освободить ворота. Норманн понимал, что подобная жернову «стена щитов» Финана обратит бойню в резню, и поэтому побежал. Сначала мне показалось, что к воротам, но в последний момент он свернул и запрыгнул на баррикаду, преграждавшую путь в идущий между северной стеной и крайним домом узкий проулок.
Парень сиганул как олень. Щит он потерял, но оставался в тяжелой кольчуге и плотной коже, однако с ходу запрыгнул на вершину баррикады. Поворот был таким резким, таким неожиданным, а прыжок таким быстрым, что трое наших людей на завале были застигнуты врасплох, и меч Сигтригра впился в шею одному из них. На скорости юнец пронесся мимо раненого и врезался во второго защитника, сбив его с ног. За вождем хлынули другие норманны. Третий из наших взмахнул мечом, но кольчуга Сигтригра остановила удар, а потом сакс полег под секирой викинга. На баррикаде стояло уже полдюжины северян, и Гербрухт со товарищи забрасывали камнями тех, кто пытался присоединиться к ним. Но Сигтригр уже спрыгнул с бревен на ступеньки, ведущие на парапет. Он ухмылялся. Упивался собой. Его людей крушили, убивали, жгли и били, но это был властелин войны. В глазах его, когда он повернулся и заметил на самой вершине длинной лестницы нас, горело упоение битвой.
Сигтригр увидел меня.
Его взору предстал другой властелин войны. Норманн видел человека, обогатившегося в битвах, облаченного в шлем и сверкающую кольчугу, лицо которого скрывалось за инкрустированными серебром пластинами, с золотом вокруг шеи, а руки унизывали браслеты от побед. Человека, наверняка задумавшего эту засаду. И Сигтригр понял, что может извлечь из этого поражения хотя бы один триумф, и полетел вверх все с той же ухмылкой до ушей. Гербрухт, быстро смекнувший, что к чему, метнул в него камень, но Сигтригр тоже оказался быстр, очень быстр. Напоминающим танец движением парень уклонился от летящего снаряда и продолжил путь ко мне. Он был юн, упоен войной. Истинный воин.
– Кто ты? – вскричал он, одолевая последние ступени.
– Утред Беббанбургский, – представился я.
Юнец взревел от радости. Вот она, его слава!
И ринулся убивать меня.
