Глава восьмая
Весла неспешно погрузились, провернулись и поднялись. Длинные лопасти, с которых капала вода, вновь опустились. С каждым долгим гребком лодка устремлялась вперед, потом замедлялась, пока весла роняли капли в серо-зеленый Сэферн. Мы не спешили, потому что отлив и течение реки влекли нас к морю, и гребки только удерживали «Дринес» на курсе и заставляли ее слушаться руля. Финан напевал тягучую, унылую песню на родном ирландском, задавая ритм тридцати шести парням, ворочавшим на судне весла. Часть команды сидела на носу, лениво наблюдая, как камыши расступаются перед кораблем. «Дринес»! С какой стати называть судно в честь Троицы? Я до сих пор так и не встретил ни одного священника, монаха, монахини или ученого, который разъяснил бы мне суть Троицы. Три бога в одном? При этом один из них дух?
С момента провозглашения Этельфлэд правительницей Мерсии прошло три дня. Я принес ей присягу, потом стянул с шеи крест и сунул Финану, заменив привычным молотом. После ухватил отца Сеолберта за шиворот и вытащил через боковую дверь большого зала. Этельфлэд пыталась отчитать меня, но я, не обращая на нее внимания, выволок верещащего попа в переднюю и притиснул к стене. От этих упражнений под ребрами у меня все свело, а смрад от сочащегося из раны гноя был невыносим, но гнев оказался сильнее боли.
– Ты мне соврал, щербатый ублюдок! – рявкнул я.
– Я… – пискнул он, но я опять приложил его плешивой башкой к камням римской стены.
– Ты клялся, что не знаешь про Ледяную Злость.
– Я… – снова попытался он что-то пролепетать, но я снова не дал ему шанса, в третий раз с силой толкнув на стену.
Он заскулил.
– Ты вынес меч с поля битвы, – заявил я. – И притащил сюда.
Об этом поведала мне Эдит. Она видела священника с мечом. Ее брат Эрдвульф пытался выкупить клинок, но Сеолберт отказал, сообщив, что оружие обещано другому.
– Так где он? – спросил я, но Сеолберт не отвечал, лишь в ужасе глядел на меня.
В дверях из холла появился Финан и вскинул бровь.
– Надо выпотрошить этого лживого попа, – бросил я ирландцу. – Только медленно. Дай нож.
– Господин! – взвизгнул Сеолберт.
– Выкладывай, кусок дерьма: что ты сделал с мечом Кнута?
Он снова заскулил, поэтому я взял протянутый Финаном нож. Лезвие было тонким и очень острым и оттого легким как перышко. Таким можно бриться. Улыбнувшись Сеолберту, я проткнул кончиком черную рясу и коснулся кожи на животе.
– Я выпущу тебе кишки медленно, очень-очень медленно. – Я ощутил, как острие пронзило кожу, вызвав похожий на мяуканье звук. – Где меч?
– Господин! – охнул поп.
Я не собирался потрошить его, но он-то думал иначе. Рот Сеолберта быстро открывался и закрывался, уцелевшие зубы стучали. Наконец ему удалось заставить себя произнести:
– Он отправился в Скиребурнан, господин.
– Повтори!
– В Скиребурнан! – почти выкрикнул священник.
Я по-прежнему сжимал в руке нож. Скиребурнан – город в Торнсэте, одной из богатейших областей Уэссекса. Все земли вокруг Скиребурнана принадлежали Этельхельму.
– Ты передал Ледяную Злость Этельхельму? – допытывался я.
– Нет, господин!
– Тогда кому, ублюдок ты этакий?
– Епископу, – прошептал поп.
– Вульфхерду?!
– Он имеет в виду епископа Ассера, – сухо подсказал Финан.
– Епископа Ассера? – уточнил я у Сеолберта, и тот кивнул.
Я отвел нож от живота священника и поместил окровавленный кончик на толщину пальца от его правого глаза.
– Быть может, стоит ослепить тебя? – рассуждал я. – Зубы я тебе уже выбил, так почему бы не лишить и глаз? А потом языка.
– Господин! – вырвался у него едва слышный шепот. Поп не смел пошевелиться.
– Епископ Ассер мертв! – напомнил я.
– Он хотел получить меч, господин.
– Значит, клинок в Скиребурнане?
Сеолберт только застонал. У меня создалось впечатление, что он собирался помотать головой, только побоялся.
– Тогда где? – Острие ножа коснулась кожи прямо под нижним веком.
– В Тиддеви, – пролепетал поп.
– Тиддеви? – Мне никогда не доводилось слышать о таком месте.
– Епископ Ассер удалился туда умирать, господин. – Сеолберт едва отваживался говорить, и голос его звучал тише шепота, а глаза собрались в кучку, неотрывно наблюдая за хищным лезвием. – Прелат хотел умереть на родине, господин, поэтому отправился в Уэльс.
Я отпустил Сеолберта, который с облегчением рухнул на колени, и вернул нож Финану.
– Значит, оружие в Уэльсе, – заключил я.
– Выходит, так. – Ирландец протер лезвие.
Епископ Ассер! Звучало правдоподобно. Я ненавидел этого человека, а он ненавидел меня. То был мстительный коротышка-валлиец, одержимый клирик, который втерся в доверие к королю Альфреду и затем лизал монаршую задницу с жадностью пса, лакающего кровь во время осеннего забоя скота. Я рассорился с Ассером еще до его встречи с Альфредом. Валлиец был не из тех, кто прощает обиды, поэтому не покладая рук сеял раздор между мной и государем. Когда даны не угрожали, Альфред, подогреваемый гадючьим ядом Ассера, обращался со мной как с изгоем, но едва у Уэссекса появлялся новый враг, я снова оказывался в чести, поэтому валлийцу так и не удалось поквитаться со мной. До настоящего времени.
За пресмыкание и службу прелат получил от Альфреда в награду монастыри и епархию со всеми ее жирными доходами. Его рукоположили епископом Скиребурнана – особо богатого диоцеза в процветающей области. До меня доходили вести, что мерзавец покинул город накануне смерти, но я не придал им значения – разве что возблагодарил Тора и Одина за то, что прикончили-таки мелкого коварного ублюдка. Но ублюдок и впрямь оказался коварен, потому как рана моя так и не заживала. А это означало, что теперь кто-то другой владеет мечом Кнута и до сих пор творит на клинке христианское колдовство.
Вот почему «Дринес» плыла на запад, встречь поднимающемуся ветру. Река начала расширяться, сливаясь с морем. Отлив все еще влек воды Сэферна, ветер крепчал, там, где они встречались, начиналась борьба, и «Дринес» врезалась в короткие, крутые волны. Это был один из кораблей немногочисленного флота Этельреда, патрулировавший южное побережье Уэльса с целью защиты мерсийских торговцев от пиратов, что выныривали из бухточек и заливчиков. У меня ушло два дня на то, чтобы погрузить на судно продовольствие. Два дня, когда я каждую минуту ожидал приказа вернуться и выговора от Этельфлэд за отказ повиноваться ее приказу. Мне следовало скакать на север в Сестер, а вместо этого я болтался в нескольких милях к югу от Глевекестра и затаривал «Дринес» сушеной рыбой, хлебом и элем. Дочь хотела пойти со мной, но я уговорил ее отправиться вместе с полусотней дружинников Этельфлэд, посланных на усиление гарнизона Сестера. Человек, который любит свою дочь, не повезет ее в Уэльс. Этельфлэд настаивала также, чтобы в Сестер уехал ее племянник Этельстан. Там, за крепкими римскими стенами, вдали от злобы Этельхельма, мальчик будет в безопасности. Его сестра-близняшка Эдгит, которая не представляла угрозы для амбиций олдермена, осталась в Глевекестре с Этельфлэд.
«Дринес» была хорошим кораблем, если не считать имени. Крепкой постройки, с парусом, которым редко пользовались. Не пригодился он и сейчас, потому что мы шли прямо навстречу резкому ветру. Оставив сына за кормчего и капитана, я наблюдал, как он хмурится, когда очередная волна покрупнее подбрасывает украшенный крестом нос «Дринес». Мне было интересно, какое решение примет парень. Смотрел, как Утред налегает на рулевое весло, забирая южнее. Наш пункт назначения лежал на северном берегу, но сын правильно сделал, уклоняясь к югу. Когда начнется прилив, нам потребуется помощь ветра, и Утред уходил дальше в море, чтобы потом поднять большой парус и позволить ему нести нас. Если ветер сохранит направление, то нам едва ли хватит места для маневра. Хотя, скорее всего, он тоже зайдет к югу. Кроме того, я склонялся к мысли, что нам следует укрыться на ночь на уэссекском берегу. Вполне возможно, близ того места, где много лет тому назад я сразил Уббу.
Нас насчитывалось сорок семь – весьма значительный военный отряд. Эдит тоже пошла. Кое-кого из моих парней удивляло ее присутствие. Народ по большей части считает, что женщина на корабле не приносит ничего, кроме несчастья, потому как пробуждает зависть Ран, богини моря, не терпящей соперниц. Но я не решился оставить Эдит в Глевекестре из-за ревности Этельфлэд.
– Она прикончит бедную девочку, – пояснил я Финану.
– Или, возможно, отошлет в монастырь?
– Это одно и то же. Кроме того, Эдит знает Уэльс, – солгал я.
– Вот как? Неужто?
– Да, как свои пять пальцев. Вот почему она плывет с нами.
– Тогда понятно, – протянул Финан и больше не возвращался к этому.
Эдит, разумеется, ничего не знала об Уэльсе. Да и кто знает? По счастью, Гербрухт бывал в Тиддеви. Гербрухт – приятель моего сына, известный своей прожорливостью, из-за которой растолстел, хотя его бычья туша состояла по большей части из стальных мускулов. Я позвал его на корму, усадил рядом с рулевой площадкой и велел Эдит слушать.
– Откуда тебе известен Уэльс? – спросил я у фриза.
– Ходил в паломничество, господин.
– Ты? – Я не сдержал удивления. Гербрухт и паломничество как-то плохо сочетались.
– Мой отец был священником, господин, – пояснил толстяк.
– Он отправился из Фризии, чтобы посетить Уэльс?
– Король Альфред дал ему приход в Винтанкестере, потому что отец знал греческий.
Это звучало правдоподобно. Альфред дюжинами привлекал чужеземных попов в Уэссекс, но только если у них имелось образование.
– И вот отец, мать и я частенько посещали святые места, – продолжал Гербрухт.
– Так в Тиддеви тебя возили родители? – уточнил я.
Фриз кивнул:
– Я был совсем маленьким.
– Только не говори, что там был мертвый святой, – сказал я.
– Был, господин! – воскликнул Гербрухт благоговейно и осенил себя крестом. – Святой Деви.
– Ни разу о таком не слыхал. Чем он знаменит?
– Он проповедовал, господин.
– Да это все делают!
– Верно, вот только люди в задних рядах толпы не могли его разглядеть.
– Как это? Он что, был карлик?
Гербрухт нахмурился, явно страстно желая помочь мне, но не в силах подобрать слова.
– Не знаю, был ли он карликом, но люди не могли его видеть. И тогда Деви помолился Богу, и Тот воздвиг под его ногами гору.
– Деви создал гору в Уэльсе? – Я вытаращился на Гербрухта.
– Да, господин.
– И народ посчитал это чудом?
– Еще бы!
В моей «стене щитов» Гербрухт считался не самым сообразительным, но отличался силой и выносливостью. Мог целый день махать веслом, а секирой орудовал со смертоносным умением.
– Хорошо, расскажи мне про Тиддеви, – велел я.
Фриз снова нахмурил лоб, напрягая память.
– Он недалеко от моря, господин.
– Замечательно.
– Там монахи. Славные люди.
– Не сомневаюсь.
– И еще горы.
– Там был Деви. Быть может, он и создал горы?
– Точно, господин! – Идея пришлась ему по вкусу. – И еще там есть маленькие поля и много овец.
– Мне нравится баранина.
– Мне тоже, господин! – с восторгом воскликнул толстяк.
– А воинов в Тиддеви ты видел?
Он кивнул, но не мог сообщить, обитал ли близ монастыря какой-нибудь лорд, или же воины жили где-то неподалеку от поселения. Там размещалась церковь, в которой упокоился святой горотворец, и некие каменные кельи, населенные монахами. Но вот о близлежащей деревне Гербрухт ничего не помнил.
– Господин, церковь находится во впадине.
– Во впадине?
– В низине.
– Стоило предположить, что храм построят на горе, – пробормотал я.
– На горе?
– На той самой, которую воздвиг Деви.
– Нет, господин, – возразил озадаченный фриз. – Она в низине. И монахи угощали нас рыбой.
– Рыбой, значит?
– И медом.
– Одновременно?
Мысль показалась ему смешной, и он захохотал.
– Нет, порознь. Вместе получится невкусно. – Толстяк посмотрел на Эдит, ожидая, что та оценит шутку. – Мед и рыба! – воскликнул он, и девушка хихикнула, что весьма порадовало Гербрухта.
– Мед и рыба! – повторил он. – У них селедка была.
– Селедка? – спросила Эдит, стараясь не рассмеяться.
– И еще раки, ракушки и угри. Ну и макрель!
– Теперь расскажи мне о воинах, которых ты видел.
– Зато хлеб был странный, господин, – не унимался фриз. – И на вкус как из водорослей.
– Воины, – напомнил я ему.
– Было несколько близ усыпальницы Деви, господин.
– Они приходили поклониться, как и ты?
– Да, господин.
– Как из водорослей? – переспросила Эдит.
– Хлеб был комковатый, госпожа, и кислый. Но мне все равно понравился.
– Как ты попал туда? – спросил я его.
– Нас проводили до трапезной, и мы ели вместе с монахами.
– Нет, я имел в виду, как ты оказался в Тиддеви?
– Господин, мы верхом ехали, – ответил он, нахмурившись.
Большего от Гербрухта добиться не удалось. Было очевидно, что Тиддеви – место христианского паломничества, и, если память не подводила фриза, чужеземцы могли относительно спокойно путешествовать по каменистым дорогам южных валлийских королевств, что ободряло. Христиане любят паломников, этот благочестивый люд, который тащится поглазеть на свиные кости, якобы принадлежавшие мертвым святым, и готовы платить за то деньги, много денег. Едва ли сыщется церковь, монастырь или аббатство, которые не похвастались бы веком святого Иоанна, пупком святой Агаты или копытцем одной из гадаринских свиней. Большинство пилигримов бедны, но глупцы отдадут последний медяк за щепотку грязи из-под ногтя покойного святого. Факт, что Тиддеви открыт для этих болванов, играл нам на руку, потому что мы могли идти под видом паломников.
Первую ночь мы провели где-то на северном побережье Дефнаскира. Подыскали бухточку, бросили каменный якорь и спали на корабле. Где-то по пути миновали устье реки, где я победил Уббу. Та схватка на берегу сделала мне имя, только с тех пор утекло много воды, и в один прекрасный день какой-то молодой воин сразит меня так же, как некогда я сразил Уббу, и заберет Вздох Змея, и будет упиваться славой. Wyrd bið ful āræd.
Следующее утро предвещало усердную греблю, потому как ветер по-прежнему дул в лицо, а прилив подчас увлекал нас вспять. Уже вечерело, когда мы добрались до Лунди, острова, который мне довелось посетить много лет назад. Он мало изменился с тех пор, хотя народ упорно пытался обосноваться здесь – дурацкая затея, так как рыщущие в этих водах викинги замечали постройки и приставали к берегу. В том месте, где пристала «Дринес», обнаружились две кучи застарелой золы, оставшиеся от сгоревших домов, и скелет на галечном пляже. Козы наблюдали за нами с утесов, испещренных норками тупиков. Мы добыли и поджарили двух коз на костре из плавника. Небо расчистилось, высыпали звезды, воздух был прохладным, но не ледяным. Мы расположились на ночлег на тонкой полоске дерна, выставив двоих часовых.
На другой день мы плыли на запад по прозрачному морю, которое неспешно вздымалось, мерцая приглушенным туманом отсветом. Вокруг судна порхали на коротких крыльях тупики, а тюлени высовывали из воды усатые морды и наблюдали за нами. Ближе к полудню задул ветер. Он заходил то к северу, то к югу, но в итоге сделался устойчивым юго-западным. Мы подняли парус и позволили «Дринес» бежать вольно. Иногда я сам принимал рулевое весло – не из-за неумения сына управиться с кораблем, но от радости чувствовать дрожь моря, передающуюся через длинное деревянное веретено. Затем от усилий, необходимых для работы веслом, начинали болеть ребра, я вновь уступал сыну и просто лежал на рулевой площадке и наблюдал за проплывающим мимо сверкающим морем. Интересно, есть ли корабли в Валгалле? Я представлял себе вечность на добром судне, среди мерцающих волны с ветром, обдувающим лицо, с командой из славных парней и с женщиной рядом.
– «Скидбладнир», – прошептал я.
– Скид… Что? – не поняла Эдит.
– Корабль богов, – пояснил я. – Он помещается в сумке воина, а когда надо, ты бросаешь корабль на воду, и он вырастает до нормального размера.
– И ты еще смеешься над христианскими чудесами, – улыбнулась она.
– Ни разу не видел трупа, восставшего из мертвых, или прозревшего слепца.
– Зато видел корабль, вырастающий в море?
– Терпеть не могу умных женщин, – проворчал я.
Она рассмеялась. Ей не доводилось ходить на корабле прежде, не считая гребных прогулок по Сэферну близ Глевекестра, поэтому она занервничала, когда мы вышли в открытое море и короткие волны стали разбиваться о наш нос. На ее глазах корпус прогибался при всходе на крутой вал, и ей казалось, что доски вот-вот поломаются. Но я объяснил, что, если бы набор не был гибким, корабль бы наверняка утонул.
– Доски гнутся, – растолковывал я, – а набор просто не дает им изгибаться слишком сильно. Это как меч: перекали его – и клинок сломается, не закали как следует – не будет острым.
– А зачем эти камни? – Эдит кивнула на балласт в трюме.
– Они удерживают нас в ровном положении, – объяснил я и захихикал, припомнив забавную проповедь отца Беокки. Он уподобил христианскую веру балластным чушкам и продолжал нагружать воображаемый корабль камнями до тех пор, пока мой родитель не пробурчал, что чертово судно того и гляди пойдет ко дну. Бедный Беокка так и застыл у алтаря с разинутым ртом.
– Ты счастлив, – заметила Эдит, и в ее голосе тоже звучало счастье.
Да, я был счастлив. Боль в боку беспокоила умеренно, корабль шел гладко, меня тревожил только Уэльс. Я не слишком много знал о валлийцах, не считая того, что они христиане, говорят на каком-то варварском языке и, если Гербрухт прав, едят водоросли. Страна их разделяется на мелкие королевства, меняющие свои названия с каждой сменой погоды. Однако Тиддеви, насколько мне было известно, являлся частью государства Дивед, хотя я понятия не имел, кто там правит. Наверняка какой-нибудь князек, весь заросший бородой и постоянно хнычущий. Однако мужчины Уэльса слыли великими воинами, и среди саксов считалось, что в эти горы полезет только дурак, решивший сложить голову. Впрочем, дураков это никогда не останавливало. В свою очередь, валлийцы, обвинявшие нас в захвате их земли, любили совершать набеги в Мерсию за скотом и рабами. Эта беспрестанная война служила хорошей школой для молодежи. Да и мне самому довелось впервые сражаться в «стене щитов» против валлийцев. Меня всегда удивляло, отчего это валлийцы не почитают богов, враждебных саксам, ведь те наверняка помогли бы им отвоевать утраченные земли. Но они упрямо придерживались христианства, и очень хорошо, потому что именно валлийские христиане подоспели под Теотанхель и помогли мне одолеть Кнута.
Теперь Ледяная Злость находилась в Диведе, и «Дринес» устремлялась туда под раздутым парусом, оставляя за собой пенный след. Я заметил еще несколько кораблей, все в отдалении. Маленькие темные паруса принадлежали, очевидно, рыбакам, но два более крупных и белых – явно «купцы», направляющиеся к устью Сэферна. В том, что это боевые корабли, я засомневался, потому что хоть они и держались рядом, но, едва завидев нас, бросились наутек и вскоре растворились в морской дымке.
К исходу дня мы были у валлийского побережья и сели за весла, потому как ветер снова сделался встречным. В те два дня, пока мы наполняли чрево «Дринес» бочонками с элем, кадками с соленой рыбой и мешками с сухарями, я переговорил с кормчим, знавшим здешние воды. Это был здоровяк с окладистой бородой и смуглым лицом, изборожденным морщинами. Он уверил меня, что разыскать Тиддеви труда не составит.
– Иди на запад до конца страны, господин, – сказал он. – Пройдешь большой залив и окажешься близ скалистого мыса с островками прямо у берега. Там поворачивай на север и пересеки обширную бухту. Мыс на дальней стороне бухты и будет Тиддеви. Даже слепой разыщет его в самую темную ночь.
– Плыви с нами, – предложил я.
– Хочешь, чтобы я ступил ногой на тамошнюю землю? – воскликнул кормщик. – За тридцать восемь лет на море я ни разу не причаливал в Уэльсе и не собираюсь.
– Мы будем паломниками.
– С мечами? – фыркнул верзила. – Ошибиться нельзя, господин, – двигайся на запад, пока земля не кончится, потом пересеки бухту в северном направлении. Затем немного на восток, пока не увидишь остров с большой каменной аркой. Там в заливчике ты найдешь хорошую якорную стоянку. Человек, который рассказывал мне о побережье, назвал это место Пастью Дракона. Скалы острые как зубы, господин, но оттуда ты доберешься до Тиддеви.
– Ты бросал якорь в Пасти Дракона?
– Трижды. Один якорный камень с носа, другой с кормы, и чтобы хорошие дозорные бдили всю ночь.
– И на берег ты не сходил? Даже воды набрать?
Кормщик скривился:
– Там засели косматые ублюдки с топорами. Я там пережидал бурю, господин. И молился, чтобы дракон не захлопнул пасть. Просто пересеки бухту, высмотри арку, и Господь сохранит тебя.
Возможно, христианский Бог обережет нас. Уэльс ведь, в конце концов, земля христиан. Но я все же трогал молот на шее и молился Одину. Однажды он сошел в наш средний мир, разделил ложе с девушкой, и та родила ему смертного сына. У этого сына тоже был сын, а у него свой, и так продолжалось, пока не родился я. Во мне течет кровь богов, и я гладил молот и просил Одина охранить меня в этой враждебной земле.
Тем вечером, когда ветер стих и море едва колыхалось, мы пересекли широкую бухту и подошли к каменной арке. Позади нее, высоко в сумеречном небе, висел над скалистой землей столб дыма. Финан стоял рядом со мной и смотрел на темное пятно. Он понимал его значение. Всю нашу жизнь мы наблюдали вот такие столбы пожарищ.
– Даны? – предположил он.
– Скорее, норманны, – ответил я. – А быть может, усобица между валлийцами? Склочный народец.
Мы медленно гребли на восток, разыскивая Пасть Дракона, и вот она показалась – объятая густой тенью расселина в береговой линии. Когда длинные весла толкнули нас в объятия земли, я снова коснулся молота. На крутых склонах паслись овцы, чуть глубже в долине виднелось скопление крытых соломой хижин, но людей я не видел: ни с топорами, ни без топоров. Никого. Если эту прибрежную долину населял народ, то он попрятался от тех, кто заволок небо дымом.
– Кто-то наблюдает за нами, – предупредил Финан, оглядывая высокие берега. – Мы их не видим, но они наблюдают за нами.
– Вполне вероятно.
– И они сообщат о нашем прибытии.
– У нас крест на носу, – напомнил я, имея в виду, что мы изображаем христианский корабль и в христианской земле это может оберечь нас.
– Да поможет нам Бог, – произнес ирландец и перекрестился.
Выставив часовых, мы попытались уснуть.
Но сон не шел в ту ночь. Мы находились в Пасти Дракона.
* * *
Перед рассветом мы всемером проскользнули на берег. Я взял Финана, разумеется, сына, Гербрухта, поскольку тот посещал усыпальницу прежде, и еще двух воинов. Эдит настояла на том, чтобы тоже пойти с нами.
– Тебе будет безопаснее на корабле, – твердил я ей.
Но она упрямо трясла головой и наконец убедила меня, что присутствие женщины сделает нашу легенду о паломниках более правдоподобной. Я согласился. Мы все надели плащи, я сменил молот на крест. Под плащами скрывались короткие мечи.
Едва сойдя на берег, мы вскарабкались по западному склону Пасти Дракона. К моменту, когда мы достигли каменистого гребня, мои ребра горели так, будто все дьяволы христианского мира втыкали в них раскаленные вилы. Ситрик увел «Дринес» в море. Если незримый наблюдатель из Пасти Дракона пошлет весть своему хозяину, к заливчику придут воины, но обнаружат его пустым. Они решат, что мы провели тут ночь и поплыли дальше. Точнее сказать, я надеялся на такое их решение, потому велел Ситрику держаться вдали от берега до наступления сумерек, а затем потихоньку вернуться в бухту.
Мы двинулись в путь – как оказалось, очень короткий.
Ко времени, когда восходящее солнце осветило мир косыми лучами, мы обнаружили Тиддеви. Как и деревушка в Пасти Дракона, Тиддеви оказалось пустым. Я ожидал услышать привычную какофонию из собачьего лая и петушиного пения, но в удушающем запахе дыма, затягивающего утреннее небо, нас встретила тишина. Там, где некогда было селение, остались лишь пепел и обугленные бревна. Сгорело все, кроме мрачной каменной церкви в низине. Мне слишком часто приходилось видеть подобное зрелище, нередко я сам становился его причиной. Враг налетел, предал Тиддеви огню и разграбил. Однако, подойдя ближе, мы не обнаружили трупов. Нападающие забирают, как правило, молодых парней и девушек, годных в качестве рабов и для забавы, и убивают старых и больных. Но здесь не было ни терзаемых стервятниками тел, ни кровавых брызг на камнях, ни черных смрадных трупов среди тлеющих углей. Деревня была окутана дымом и пуста.
– Если меч Кнута был здесь, то теперь его тут нет, – изрек Финан.
Я ничего не сказал, не желая даже вникать в его слова. Но ирландец, разумеется, был прав. Некто – морские грабители или люди из соседнего валлийского королевства – нагрянул в Тиддеви и превратил его в пепелище. Кот выгнул спину и зашипел на нас, но больше не обнаружилось ни единой живой души. Мы подошли к церкви, построенной из темного шероховатого камня. Позади храма располагались остатки сгоревших зданий. Они дымили сильнее, чем остальные строения деревни. Я предположил, что именно тут был монастырь, куда удалился умирать Ассер. Дальше виднелись крошечные каменные хижины в форме муравейника. Они прилепились к менее высокому северному склону горы. Две или три лежали в руинах, но около дюжины выглядели вполне целыми.
– Каменные кельи, где живут монахи, – сообщил Гербрухт.
– Я бы в такой даже собаку не поселил, – проворчал я.
– Конечно не поселил бы, ведь тебе нравятся собаки, – заметил Финан. – А вот монаха – запросто. Исусе! Это что такое? – Он вздрогнул, потому как из западной двери церкви вылетел вдруг обугленный кусок дерева. – Проклятье, там кто-то есть!
– Пойте! – велел мой сын.
– Петь? – Я уставился на него.
– Мы паломники, – пояснил Утред. – Поэтому должны петь.
– Он прав, – буркнул Финан.
– Псалом, – добавил сын.
– Ну вот и пойте! – рявкнул я.
И они запели, хотя едва ли это выглядело убедительно – Гербрухт знал чуть больше пары слов. Мой сын вроде как получил образование у монахов, но, пока мы пробирались между сгоревшими хижинами, он просто ревел какую-то чушь. Там все пропахло дымом.
В низину вели каменные ступени, и едва мы достигли их, из дверей храма вышел монах. Какой-то миг он испуганно смотрел на нас, потом бросил очередную обгорелую деревяшку и снова скрылся в тени. Когда мы спустились по склону, псалмопевцы утихли. Потом я зашел в церковь.
На меня смотрели три монаха. Один, отважный дурак, сжимал на манер дубинки кусок полуобуглившегося бруса. Лицо у него было бледное, напряженное, но решительное, и своего подвернувшегося под руку оружия он не опустил, даже когда мои люди переступили через порог. За его спиной виднелись почерневшие остатки алтаря, над которыми висело раскрашенное деревянное распятие. Оно пострадало от огня, но не сгорело. Ноги пригвожденного Бога опалились, покрывающая нагое тело краска закоптилась, но распятие пережило пожар. Монах с дубинкой обратился к нам, но на местном наречии, которого никто из нас не понимал.
– Мы паломники, – ответил я, чувствуя себя глупо.
Монах снова заговорил, не выпуская из рук деревяшки. Потом вмешался самый младший из троицы, бледный юнец с куцей бороденкой.
– Кто вы? – спросил он на нашем родном языке.
– Я же говорю, мы паломники. А вы кто?
– Вы пришли, чтобы убить нас?
– Если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв, – отрезал я. – Мы пришли с миром. Так кто вы такие?
Молодой монах перекрестился, затем осторожно отвел дубинку собрата и заговорил с ним по-валлийски. Я разобрал слово «сезон», как они называли саксов. По их лицам разлилось облегчение, когда они поняли, что их не станут убивать. Старший из монахов, седобородый дед, упал на колени и заплакал.
– Так кто вы такие? – снова обратился я к юнцу.
– Меня зовут брат Эдвин, – представился молодой монах.
– Сакс?
– Из Скиребурнана.
– Из Скиребурнана, господин! – резко поправил я его.
– Да, господин. Из Скиребурнана.
– Ты приехал вместе с епископом Ассером? – осведомился я. Это казалось очевидным объяснением тому, как саксонский монах оказался в этом прокопченном углу Уэльса.
– Верно, господин.
– Почему?
Он нахмурился, явно озадаченный вопросом:
– Чтобы учиться у него, господин. Прелат был в высшей степени святым человеком и великим учителем. Он попросил меня ехать с ним, чтобы внимать его словам, господин.
– И что тут приключилось? Кто сжег поселок?
Приключились норманны. Где-то к северу от Тиддеви находилось устье реки. Брат Эдвин назвал то место Абергвайн. Я его слышал в первый раз. Норманны из Ирландии осели там.
– Господин, у них есть разрешение, – сообщил Эдвин.
– Разрешение?!
– От короля, господин. Норманны обещали платить ему дань.
На это я захохотал. Многие короли в Британии приглашали северян осесть и верили их обещаниям жить мирно и платить за пожалованные земли. Но постепенно прибывали новые корабли, военные отряды поселенцев разрастались в числе. Внезапно король узнавал, что вместо арендаторов заполучил шайку свирепых воинов, кукушат с когтями, желавших зацапать его поля, его женщин, его сокровища и его трон.
– Кто предводительствует этими норманнами? – спросил я.
– Его имя Рогнвальд, господин.
Я посмотрел на Финана, но тот пожал плечами, показывая, что имя ему ни о чем не говорит.
– Он приплыл из Ирландии? – уточнил я у монаха.
– Множество норманнов сбежало из Ирландии в последние годы, господин.
– Интересно почему? – хмыкнул Финан.
– И сколько воинов привел Рогнвальд?
– По меньшей мере сотню, господин! Но мы знали, что он идет. Мы наблюдали с гор и получили весть, так что имели время спастись. Но вот сокровища… – Не договорив, он унылым взором обвел ободранную церковь.
– Сокровища?
– Мы захватили малые реликварии и алтарную утварь, но остальное? Большой золотой саркофаг святого Деви, серебряное распятие – они слишком тяжелые, и у нас не было времени вывезти их, господин. Считаные минуты. Они прискакали на конях.
– Норманны забрали святого?
– Мы спасли мощи, господин, но гробы… Увезти их мы не успели.
– Когда это случилось?
– Два дня назад. Мы втроем вернулись вчера.
Он замялся. Монах со здоровенным куском бруса стал что-то яростно говорить, и брат Эдвин смутился. Потом собрался с духом и снова повернулся к нам:
– А ты, господин? Могу я осведомиться, откуда ты прибыл?
– От короля Эдуарда.
Разумнее было сделать вид, будто мы из Уэссекса, а не из Мерсии. Уэссекс находился дальше, его воины реже сражались с валлийцами, тогда как Мерсия являлась соседом и беспрестанно отражала набеги с гор.
– От короля Эдуарда? Хвала Господу! – воскликнул Эдвин. – Это добрый христианин.
– Как и мы все, – благочестиво добавил я.
– И это сам король послал тебя, господин?
– Чтобы посетить могилу епископа Ассера.
– Ну разумеется! – с улыбкой произнес юный брат. – Епископ был большим другом Уэссекса! И таким святым человеком! Каким замечательным слугой Божьим он был! Такая щедрая и благородная душа!
«Такая куча слизнячьего дерьма», – подумал я, но кое-как ухитрился изобразить улыбку.
– В Уэссексе так его не хватает! – возопил я.
– Он был там прелатом, – заявил брат Эдвин. – И нам никогда не найти равного ему. Однако теперь подвижник присоединился к сонму святых на небесах, где ему и полагается быть!
– Воистину так! – пылко подхватил я, представляя, какой скучной должна быть эта компания святош.
– Его усыпальница здесь, – продолжил монах, подойдя к дальней стороне обгоревшего алтаря и указав на большую каменную плиту, поднятую и сдвинутую в сторону. – Боже милосердный, эти норманны не дают покоя даже мертвым!
Я подошел к могиле и посмотрел на выложенную камнем усыпальницу, в которой стоял простой деревянный гроб Ассера, разбитый в щепы. Ублюдок лежал внутри, завернутый в серую ткань, покрытую черными пятнами. Спеленат он был так, что я не мог видеть иссохшего лица, но ощущал запах тления. Меня подмывало плюнуть в могилу, но я переборол себя. И тут осенило вдохновение – идея столь замечательная, что я удивился, как не додумался до нее прежде.
– Король Эдуард, – начал я, повернувшись к брату Эдвину и сделав голос медовым, насколько смог, – просил нас привезти ему что-то на память об Ассере.
– Понимаю, господин! Епископа так любили в Уэссексе.
– Воистину так, – кивнул я. – Некогда король дал Ассеру меч, датский меч. Он просил нас забрать его и поместить в высоком алтаре новой винтанкестерской церкви.
– А, меч! – воскликнул Эдвин. Он опять занервничал.
– Мы, разумеется, заплатим за него.
– Епископ был очень привязан к тому мечу, – заявил монах, чуть не плача. – А ведь прелат был совсем не воинственным человеком.
– Видимо, ценил подарок короля, – предположил я.
– О да, еще как ценил! Но, увы, мы не можем вернуть меч королю Эдуарду.
– Не можете?
– Последним желанием Ассера было похоронить его вместе с мечом. Клинок находился в могиле. Норманны проведали о том и забрали оружие.
– Откуда они могли знать?
– Это не держали в тайне, – пояснил брат Эдвин. – Миссионеры могли рассказать об этом.
– Миссионеры?
– Рогнвальд получил разрешение поселиться, господин, в обмен на условие приютить нескольких наших миссионеров и слушать их проповеди. Это отец Элиделл послал нам весть о нападении Рогнвальда.
А заодно эти ублюдки-миссионеры наверняка хвастали про меч.
– Королю Эдуарду нужен этот клинок, – пробормотал я беспомощно.
– Быть может, короля устроит какая-нибудь другая реликвия от епископа? – поспешил на выручку Эдвин. – У нас есть его башмаки. По крайней мере, были где-то. А, знаю: у нас хранится материя, которой мы вытирали предсмертную рвоту учителя. Быть может, отрезать от нее кусок для короля?
– Тряпка с рвотой?! – воскликнул я.
– Рвота давно высохла, господин! Это теперь просто корочка, местами весьма хрупкая. Но если Ассера причислят к святым, что очень возможно, эта корочка наверняка сотворит чудеса!
– Король, вне всяких сомнений, будет хранить ее как драгоценность, – подтвердил я. – Но он послал нас за мечом.
– Неудивительно, – проговорил монах. – Ведь король сразил язычника, владевшего этим мечом! Мы часто слышали эту историю!
– Король Эдуард сразил? – изумился я.
– Воистину так! Епископ Ассер был совершенно уверен в этом. И епископ сказал, что намерен использовать клинок, чтобы даже в могиле сражаться с дьяволом. Такой святой человек!
«Подлый, алчный, коварный кусок куньего дерьма!» – кипел я.
– То был величайший борец против зла, – воодушевленно продолжал Эдвин. – Он просил завернуть меч в крапиву, чтобы хлестать демонов, глумящихся над христианскими покойниками! – Брат осенил себя крестом. – Даже после смерти епископ ведет бой за Христа.
И после смерти он продолжает мучить меня. Возможно, конечно, меч теперь в руках у какого-нибудь норманна, но я не сомневался, что наложенные Ассером на клинок христианские чары не утратили силу. Но меч пропал, и, чтобы найти его, мне предстояло иметь дело с Рогнвальдом.
– А этот вождь норманнов, он до сих пор в Абергвайне? – осведомился я.
– В Абергвайне, господин, да. Насколько нам известно.
– И как далеко до… – начал я было задавать вопрос, но сын перебил меня:
– Отец! – Голос Утреда был встревоженным.
Он стоял у двери храма и вглядывался в свет разгорающегося дня. Повернувшись к нему, я услышал голоса. Мужские голоса. Потом топот ног. Множества ног. Я подошел к двери. Не далее как шагах в двадцати от нее стояли воины.
Целая орда. Бородатые и смуглые мужчины в кольчугах и шлемах, одни в кожаных доспехах, а другие вовсе в толстых набивных куртках, способных остановить рубящий удар, но не укол. У большинства имелись щиты, почти у всех мечи, были и такие, кто вооружился одним только тяжелым копьем с широким острием. Но у всех на шее висели кресты, у некоторых они были намалеваны на щитах. Это означало, что перед нами не люди Рогнвальда, а валлийцы. Я начал пересчитывать их, но скоро сбился.
– Хвала Господу! – К двери подошел брат Эдвин. – Король здесь.
– Король?
– Король Хивел! – с упреком промолвил монах, как будто мне полагалось знать имя какого-то дикаря, правящего этим уголком Уэльса. – Он будет рад познакомиться с тобой, господин.
– Это честь для меня, – отозвался я, припоминая всех тех, кто отправился в Уэльс и не вернулся. Ходили легенды об огромных пещерах, в которые валлийские колдуны заманивали души саксов. «То, что мы называем родиной, – это кладбище саксов! – в порыве в высшей степени нехристианской похвальбы поведал мне однажды валлиец отец Пирлиг. – Добро пожаловать к нам! Нашим юнцам нужны упражнения во владении мечом!»
Предводитель валлийских воинов, угрюмый скотт с красным шарфом вокруг шлема, бородой до пояса и со щитом, на котором был изображен изрыгающий пламя дракон, вытащил длинный меч.
Wyrd bið ful āræd.
* * *
Детина с красным шарфом отступил в сторону, и вперед вышел мужчина ростом пониже. Он тоже был в кольчуге и шлеме, но без щита. Светло-зеленый плащ из очень дорогой ткани был обшит по кромке золотыми крестами. Я бы принял его за священника, если бы не роскошный шлем и богатая отделка ножен, подвешенных к поясу с декором из мелких золотых пластин. На золотой цепи висело золотое распятие, которого незнакомец коснулся, когда остановился и воззрился на нас. Что-то в нем напомнило мне Альфреда. В его лице не читалось признаков постоянной болезни и нескончаемых забот, донимавших Альфреда, зато в нем угадывался острый ум. Это явно не дурак. Он еще на шаг приблизился к нам, и я обратил внимание на холодную уверенность, сквозившую в его манере держаться. Валлиец изрек что-то на своем наречии. Брат Эдвин сделал два шага вперед и поклонился.
– Король! – прошипел он нам.
– Кланяйтесь! – велел я своим спутникам и сам согнул спину.
Значит, это и есть король Хивел. По моей прикидке, он был лет тридцати, ростом ниже меня на голову, но крепкого сложения. Я слышал о нем, но придавал мало значения имени, потому как короли в Уэльсе появляются и исчезают, как мыши в соломе. Но что-то в этом человеке подсказывало – с ним стоит считаться более, чем с остальными его собратьями. Он с видимым интересом задавал брату Эдвину вопросы и выслушивал ответы, которые монах переводил. Мы пришли как паломники, сказал я. От короля Эдуарда? Я замялся, не желая называться официальным посольством, потому как при нас не было ни грамот, ни даров. Но потом я пояснил, что король знал о нашем путешествии и велел передать от нас христианский поклон. Хивел на это улыбнулся. Ложь ему не составило труда распознать. Валлиец осмотрел моих людей, сразу разгадав, кем они являются. Его любопытный взгляд на миг задержался на Эдит, потом снова впился в меня. Хивел сказал что-то Эдвину, и тот обратился ко мне:
– Король желает знать твое имя, господин.
– Осберт, – ответил я.
– Осберт, – передал монах королю.
– Осберт, – задумчиво повторил Хивел, потом повернулся и стал слушать, что нашептывает ему на ухо детина в красном шарфе поверх шлема. Сообщение вызвало на губах Хивела улыбку. Он бросил что-то Эдвину, и брат смущенно посмотрел на меня.
– Кредо, – перевел монах. – Государь желает, чтобы ты прочитал кредо.
– Символ веры? – промолвил я, понимая, что слова, которые вдалбливал в меня в детстве отец Беокка, напрочь выскочили из головы.
– Веруем в Бога, – начал сын, – Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа…
Тут присоединились Финан и остальные:
– …Сына Божия Единородного… – Все дружно перекрестились, прочитав нараспев последние три слова, и я торопливо повторил жест. – От Отца рожденного прежде всех веков, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного…
Хивел вскинул руку, прервав чтение. Он снова обратился к Эдвину, хотя не отрывал проницательного взгляд от меня.
– Король желает знать, – перевел монах, – почему ты не произносишь слова?
– Единосущного Отцу, – забубнил я, когда воспоминания пробились вдруг через пелену детства, – через Которого все сотворено. Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и ставшего человеком.
Снова король вскинул руку, и я покорно смолк. Хивел глянул на брата Эдвина. Тот кивнул, вероятно подтверждая, что я процитировал слова кредо правильно. Король продолжал улыбаться, бросив несколько слов Эдвину, но монах вдруг побледнел.
– Король говорит… – начал он, запнулся, но потом собрался с духом и закончил: – Король говорит, что удивлен знакомством великого господина Утреда с Символом веры.
Я ничего не ответил, просто уставился на Хивела, который снова взял слово.
– Ему хочется знать, – перетолмачил Эдвин, – почему ты солгал насчет своего имени.
– Передай, что у меня плохая память, – велел я.
Хивел рассмеялся, причем мне бросилось в глаза, что перевода брата Эдвина ждать не стал. Он рассмеялся сразу после моих слов, затем улыбнулся мне.
– Плохая память, – повторил он, причем на нашем языке.
– Похоже, господин, – заметил я, – что и твоя память прихотлива – она только что подсказала тебе про умение говорить по-английски.
– Церковь учит нас любить врагов, – сказал король. – Мой отец верил, что врагов к тому же стоит знать.
Я понял, что Хивел изображал нужду в переводчике, чтобы послушать, посмотреть и самостоятельно сделать выводы насчет нас. Похоже, мы ему понравились.
– Идвал был среди тех, кто вместе с отцом Пирлигом участвовал в твоей битве против Кнута, – продолжил король, указав на верзилу, шептавшего ему на ухо. – Он узнал тебя. Итак, господин Утред с плохой памятью, ты не паломник. Что же привело тебя сюда?
Не оставалось иного выбора, как сказать правду или ту ее часть, которую я мог открыть. Мы пришли, сообщил я, потому что у меня украли меч ярла Кнута. А меч принадлежит тому, кто убил врага. Я желаю забрать Ледяную Злость.
– Которая находится в руках у Рогнвальда, – заключил Хивел. – Получается, тебе повезло.
– Повезло, господин?
– Потому что мы пришли убить его. Можете к нам присоединиться.
Вот так мы отправились на войну.
