Чувствовать себя кем-то вроде альфонса, пусть и не в денежном, а информационном плане, – крайне неприятно. Только и остается довольствоваться убеждением самого себя в том, что ядовитые змеи, пусть и ласковые, всегда знают, о чем говорят и с кем. В том числе и в постели.

В конце концов, ну узнал он месторасположение центра Сестринского. Просто так его отсюда не выпустят. Связаться ни с кем он не может: даже с Денисом. Так и дальше? Можно подумать, легче стало.

Зато Анастасия сделала красивый жест: показала, будто полностью доверяет пленнику и готова рассказывать все, о чем тот ни спросит. Чем больше она говорила, тем сильнее Ворон убеждался, что угодил в западню. Сестринский действовал более тонко, а рядом с Анастасией по венам вместо крови начинал течь яд, порой воспламеняющийся и затмевающий рассудок, а иногда холодный и сковывающий, заставляющий дышать через раз и цедить слова.

Другие сотрудники центра так на него не действовали. Ворон по сто раз на день ловил на себе заинтересованные, удивленные и недоуменные взгляды. Наличествовали среди них и настороженные, и откровенно враждебные, а еще – и их он воспринимал гораздо хуже – доброжелательные и восхищенные. Однажды в коридоре его остановил человек (человек ли?), чуть ли не лучившийся от восторга.

Сталкер Ворон, живая легенда, совершивший (и еще более не совершивший) миллион и один подвиг, смотрел на раскрасневшееся и улыбающееся от уха до уха недоразумение и понимал, что может сколь угодно строить планы захвата центра, но стрелять по вот таким «лыцарям Зоны» не сумеет сам и не позволит никому другому.

Еще неделю назад он представлял их кем-то вроде «белых сталкеров», считал, будто они здесь строем ходят и готовятся к мировому или хотя бы зонному господству. Ну а если не так, то знавал Ворон и «сталкеров черных»: в большинстве своем людей себе на уме, индивидуалистов до мозга костей, пусть и держащихся вместе, вне сомнения, интересных и смертельно опасных, со своим тонким пониманием Зоны. Однако ничего подобного в центре Сестринского не было, как и не наличествовал полный бардак. Люди просто жили и работали сообща. Центр все сильнее напоминал Ворону ИИЗ. Из-за этого на душе становилось тошно.

Он даже не отказался помогать в экспериментах, как собирался вначале. В конце концов, Сестринский спас ему больше чем жизнь и несколько лет не вспоминал о долге, а ведь тот имелся, причем немалый.

Ворон запутался окончательно и найти выход даже не рассчитывал. Сейчас он просто лежал с закрытыми глазами на кровати поверх покрывала, закинув ноги на высокую спинку, и то ли дремал, то ли все же думал, то ли находился на грани сна и яви.

Если верить эзотерикам, именно в таком состоянии возможно практически все: от осознанных снов и вхождения в астрал до посещения нирваны, Шамбалы и присасывания к информационному полю Земли. К эзотерикам Ворон себя не причислял, наверное, потому был не в состоянии не только прикоснуться к высшим материям, но и позвать того, кого мог ощутить всем существом, даже находясь здесь.

По стеклу словно прошла оса. Звук показался слишком громким, резанул по нервам, заставив поморщиться и открыть глаза. В оконную раму тихонько постучали: словно крупная ночная бабочка прилетела на огонек. Только откуда бы ей здесь взяться, да еще посреди серого московского дня?

Ворон обернулся, до конца не веря, будто может кого-либо увидеть. Даже разглядев Гранина – все равно посчитал подобное невозможным. Так и застыл с крайне недоуменным выражением лица и пустой со сна головой.

– Мне каркнуть, чтобы ты отлип от дивана и открыл окно? – поинтересовался Никита.

Ворон скосил глаза к потолку и прикрыл рот указательным пальцем.

– Брось. Я позаботился, чтобы остаться незамеченным, а за тобой не наблюдают, я проверял.

Хотел бы он знать, как Никита сумел это выяснить. Впрочем, вдаваться в технические возможности эмиоников казалось сейчас совершенно неуместным.

Ворон поднялся и подошел к окну, стараясь, чтобы движения не выглядели торопливыми. Если здесь все же установлена миниатюрная камера, наблюдатель должен видеть, как дурной сталкер, увидев плохой сон, идет проветриться и подышать Зоной, а не то, как он неожиданно срывается с места и несется открывать окно, впуская кого-то невидимого для сложной техники.

– Каркать положено мне, но я, пожалуй, воздержусь, – сказал Ворон, хватаясь за раму. Оконная ручка легко повернулась, пластик работал безупречно.

Никита ничем не напоминал среднестатистического сталкера: самый обыкновенный тип, которого легко встретить по всему Подмосковью, в поношенной, но добротной одежде и кедах (ну да, дождей в Зоне не бывает, как и грязи). Неопрятные волосы, отросшие чуть ли не до плеч, скоро удастся завязывать в хвост и выдавать не за небрежение парикмахерскими и собственным внешним видом, а заявкой на стиль. Он легко спрыгнул в комнату, стащил с плеч небольшой компактный рюкзачок и уселся на стул у стола. Чтобы не пялиться на него, Ворон вернулся к кровати.

Никита, покопавшись в рюкзаке, вынул из него «крест» и кинул ему. Ворон все это время глядел в другую сторону. Подождав с полминуты (специально отсчитывал про себя секунды), небрежно потянулся и словно невзначай уронил на артефакт руку.

– Все же не веришь мне?

– Скорее, чую слежку, – сказал Ворон. – Наверное, если я внезапно исчезну с мониторов, они заподозрят что-то неладное.

– Пусть так, зато не прочтут по губам, – усмехнулся Никита. – К тому же, если сюда ворвутся, ты точно узнаешь, следят ли за тобой.

– Резонно. – Ворон ухватил артефакт, встал и, пройдя к двери, тщательно запер ее на два оборота замка. Тот был хлипенький, а петли – еще хуже, однако и до окна всего пара шагов: Никита успеет, а он сумеет задержать ворвавшихся.

– Что по аномалиям внизу? – спросил он первым делом.

Никита побарабанил пальцами по столешнице.

– Без оборудования даже не вздумай. Забудь, как страшный сон, – ответил он, и Ворон кивнул, внимая совету. Он именно это и предполагал, но уточнить следовало.

– Где я? – Этот вопрос занимал его ничуть не меньше. Ворон привык смотреть из своего окна на лес и видеть лишь его. Он мог разгуливать замысловатыми коридорами, но не представлял, как выглядит со стороны это здание. К тому же не доверял прекрасной «Нагайне», которая вполне могла и обмануть.

– Мы в сердце Измайловского парка, – сказал Никита вроде и бесстрастно, но в его голосе вдруг почудилось едва уловимое злорадство.

В отличие от Дениса и самого Ворона Гранин являлся обычным человеком, просто попавшим не в то время в ненужное место. Хотя… будь он вовсе не выдающимся, Сестринский не заинтересовался бы им, и Дим не пришел бы его выручать и учить.

«Мог ли профессор знать историю Никиты и сопоставить факты? Предполагал ли, будто его пропавший брат станет одним из эмиоников, и более того – введет его в “семью”?» – подумал Ворон, тотчас уверился в собственной неспособности к пониманию других людей вкупе и гениев в частности и предпочел раз и навсегда закрыть тему. Если на каждом шагу станет подозревать тайный умысел, то рано или поздно выдумает невесть какую пакость.

– Плохо, – прошептал Ворон. Он предпочитал прогулки по югу и юго-западу Москвы всем прочим. Северо-восток столицы, а тем более восток представлялись ему даже не темным лесом, а непроходимыми дебрями. – Я практически не знаю прилегающих районов. Если бы хоть немного севернее или южнее. Да хотя бы центральнее…

– Думаю, тебя специально привезли именно сюда, – заметил Никита.

– Значит, все-таки следили.

На некоторое время воцарилась тишина. Никита молчал, а Ворон принимал окончательное решение.

– Мне необходим сканер, хотя бы самый заурядный. Еще… гайки, шурупы, любая компактная, не слишком тяжелая дрянь, которой удобно размахнуться и запустить перед собой.

– До стены не так уж далеко, – произнес Никита, доставая из рюкзака старинного вида детектор. Ворон подобный лет десять назад видел, и то в старой Зоне.

– Да поможет мне зрительная память, – фыркнул Ворон. – Впрочем, главное – выйти на большую улицу и не сворачивать. Откуда такое чудо?

Никита пожал плечами.

– Даже не представляешь, сколько в башнях Москва-Сити интересного барахла.

– Как раз наоборот, представляю. Дети – всегда дети. – Ворон взял прибор и повертел в руках. Пальцы помнили гораздо больше и лучше него самого: сразу приняли единственно правильное и удобное положение, под мизинец попала кнопка включения, указательный и средний покрутили колесико настройки. – Ты смотри, работает. Матерь божья!.. – неуместное и совершенно несвойственное ему восклицание вырвалось, стоило сканеру отразить буйство аномалий, в прямом смысле слова расцветших под окном.

– Выключи, засекут.

Ворон внял совету.

– Неужели ты думал, будто я подсунул бы тебе муляж?

– Разумеется, нет, но не проверить не мог.

Никита вздохнул. Его все еще задевало чужое недоверие, хотя пора было бы к нему привыкнуть. Привычка проверять все, любую мелочь давно впиталась Ворону в кровь.

– Я проведу тебя до самого КПП, если не случится ничего экстраординарного, – заверил Никита.

– А оно обязательно случится, – хмыкнул Ворон, напоминая: – Вокруг Зона. И именно поэтому я сейчас буду говорить, а ты – внимательно слушать и запоминать. А потом, когда мы уйдем отсюда и вдруг обнаружим погоню, пойдешь вперед, даже побежишь, если потребуется, потому как я стану гирями на твоих ногах. Сестринскому я нужен живым, а информацию ты потом передашь Дэну. Пусть уже он решает, что из нее стоит знать Шувалову или кому бы то ни было еще.

– Отличный план, – проворчал Никита. – А Дэн меня пристрелит сразу, чтобы не мучился, или медленно в бетон катком закатает? Я ведь, по его мнению, кину тебя в Зоне, считай, предам.

– Не терплю истеричной драматичности, – сказал Ворон, поморщившись. – Ничего он тебе не сделает, можешь передать, что морду стоит бить мне лично, я даже сопротивляться почти не стану – разве лишь позлить.

– Знаешь, когда-то я ему сильно завидовал.

– А теперь? – поинтересовался Ворон и чуть приподнял бровь.

– Сочувствую, – вздохнул Никита. – Если бы Дим не просто умер, а постоянно выкидывал коленца с кренделями, я б с ума съехал.

– Дэну лишь на пользу немного от меня отдыхать.

– Хоть бы ты предпочитал Багамы или Карибские острова, а не гробиться в Зоне.

Ворон усмехнулся. Не столько этим словам, сколько собственным мыслям. Интересно, почему Никита пришел? Неужто переживал? И за кого, интересно, больше? Зона умела направлять темных сталкеров и требовать с них исполнения своих желаний. Она никогда не ломала их о колено, но волю… госпожи они чувствовали очень четко и не смели не повиноваться. Может быть, Никиту пригнала сюда именно эта воля?

– В Атлантике слишком часто формируются ураганы, – произнес Ворон, а затем заговорил о Сестринском, этом центре, людях, так называемых «рыцарях», ученых, их работе, вакцине и брешах, способных не только привести к катастрофе, но и к возникновению гораздо более сильной аномалии – того, с чем ни один человек уже справиться не сумеет. – Необходимо вывести все группы, проверить туристов. В последнее время их только и таскают по локальным аномалиям. Пусть их проверят в ИИЗ, особенное внимание уделят крови. Матричная Зона… или матрица по Зоне сильно влияет на таких, как мы. Обычные же люди или «рыцари» Сестринского не чувствуют ничего. Приборами она тоже не определяется. Потому-то мне и не верят: думают, саботажник. Вот только если выйдет из-под контроля или расширится, худо будет всем: и людям, и сталкерам, и твоей… семье, и всем зоновым тварям.

– Поясни, – попросил Никита.

– Сестринский научился пробивать бреши в ткани привычной нам Зоны, – сказал Ворон. – Он полагает, будто уничтожает аномалию, но это не так. Вовсе не обычное пространство образуется внутри бреши, а матрица. Физические законы в ней работают как в обычном мире, искажений нет, привычных аномалий – тоже, но… она точно не несет ничего хорошего.

– Я понял, – отозвался Никита. – Ты прав, об этом стоит знать всем. Я уже передал брату… вернее, он слушал параллельно со мной.

– Удобно, – похвалил Ворон. – Мое почтение маленькому хозяину Зоны, – сказал он вполне серьезно. Он действительно считал эмиоников не просто мутантами.

– В случае необходимости они передадут Дэну, а я тебя все же вытащу, – пообещал Никита.

– Нет, ты станешь действовать так, как я сказал, – слегка подпустив в голос стальных ноток, произнес Ворон. – Иначе я останусь здесь и, аки Василиса Прекрасная у окошка, стану ожидать освободителей в камуфляжах с автоматами на изготовку. Возможно, параллельно с этим меня станут совсем немного резать на куски, подвергая различным опытам, – последнее он прибавил для красного словца: не верил в кровожадность Сестринского. Впрочем, известную фразу про «я тебя породил, я и убью» тоже со счетов не скидывал.

«Ну пойми же, – уговаривал он мысленно. – Не заставляй меня произносить вслух всякие нехорошие предположения. Например, о том, что эмионики поддерживают контакт с людьми, только пока есть ты: парламентер… ходок от людей к хозяевам Зоны и обратно. Да они же просто играются и попутно делают приятное именно тебе. Зона всегда всаживает крючок в сердца, и у каждого он свой. И желания она всегда выполняет честно, не то что сказочные джинны. Тебе вот всегда хотелось иметь семью, делать важное дело и считать себя значительным. Вот. У тебя все есть. И разве ради этого не жаль приходить в Периметр снова и снова? Только я боюсь и помыслить о том, чтобы произнести это прямо. Некоторым словам лучше не рождаться, не обретать плоть в мыслях и душах. И уж тем более я не готов размышлять, какой подарок сделала Она именно мне».

– Ладно. Я тебя услышал, – нехотя сказал Никита.

– Я сам терпеть не могу бросать людей, – заверил Ворон, – но иногда выбор стоит между гробануться вместе или выжить. Я всегда выбираю последнее. Тебе советую поступать так же.

– Говорить о плохом – кликать беду, – заметил Никита и, вытащив из рюкзака пластиковую бутылку с водой, передал ее Ворону. – Я сделаю, как условились.

– Благодарю, – сказал тот. – За все разом. В горле изрядно сухо. – Отвинтив крышку, сделал несколько глотков и вернул обратно: не в руках же нести. Хватит с него сканера. На оружие и камуфляж рассчитывать не приходилось, однако Никита же как-то ходил по Москве. Значит, и у него получится. – Идем.

– Сейчас, еще вот. Навесить надо бы. – Никита достал из рюкзака забавного вида артефакт: «пирамидка» обзавелась золотистой плямбой на вершине – этакой аллюзией на известное изображение на долларе. Ворону по меньшей мере показалось подобное забавным. Правда, стоило Никите повесить артефакт на шею, он как-то вдруг стал уплывать, а голова кружиться – это забавным уже не казалось.

– Глаза отводит, – пояснил Никита, дождавшись, когда Ворон сдастся и зажмурится. – Правда, работает не у всех, только у тех, кто имеет отношение к Зоне.

– Знаю, – ответил Ворон, массируя виски, – тебе я так же глаз не отведу?

– Ворон…

Когда он открыл глаза, все стало по-прежнему. Только Никита теперь держал «пирамидку» в одной руке, а «золотинку» в другой.

– А ты соединяй только в случае необходимости, – посоветовал он.

– Вот этим они меня и шарахнули, – вздохнув, произнес Ворон. – Иначе не захватили бы врасплох.

– Отомстишь, – уверенно произнес Никита.

Ворон фыркнул и рассовал артефакты по разным карманам.

– Вот теперь все. – Никита поднялся и подошел к окну.

– Минутку, – сказал Ворон, задерживаясь у стола. Он взял лист и быстро накидал пару строк, поставил роспись и перелез через подоконник, включая сканер. Тот все же работал с перебоями. По экрану время от времени проходили помехи, подсветка рябила, раздражая глаза.

По всем законам жанра им стоило бежать ночью, но в Зоне подобное удалось бы только с четким намерением оказаться на том свете. Через десяток шагов они, не сговариваясь, все же соединили артефакты, и Никита ухватил его за руку – идти так стало проще.

Они шли по узкой тропке, петляющей между аномалиями. Ворон даже не вдавался в подробности, просто отмечал для себя их наличие и протяженность. Шаг, другой. Еще шаг.

Неладное произошло, когда они уже преодолели опушку и погрузились в лес… то есть парк. Уши на мгновение заложило, а раскаленный обруч опустился на лоб. Неприятные ощущения продолжались несколько секунд, а затем пропали, как не было: растворились в заполошно стучащем сердце и жаре выплеснутого в кровь адреналина.

– Вот теперь бегом! – воскликнул Никита, таща его за собой. – Крысам глаза без надобности.

Ворон выругался, ускорил шаг, а потом остановился и резко дернул на себя руку.

– Нет. Бежишь ты, а я иду: медленно и осторожно, по сканеру. Если суждено – выберусь, если нет… значит, не судьба. Однако аномалии значительно поредели, а крысы вряд ли станут меня убивать. В отличие от тебя. Давай!

Никита, к величайшему облегчению, спорить не стал и, пожелав удачи, отступил. Только кусты шелохнулись. Казалось, недавно стоял совсем рядом – и вот уж нет как не было.

Ворон вздохнул, разъединил артефакты и бросил их в траву. В настолько сильную удачу он не верил. Более того – не желал. Если бы Зона помогла ему выйти отсюда, да еще и оставила преследователей с носом, она запросила бы слишком весомую цену. Только расплачиваться с ней Ворон совсем не горел желанием: предпочитал еще пожить.

Теперь он выверял шаги, каждой клеточкой тела ощущая собственную уязвимость и беззащитность. Набредут на него крысы – он не только убежать или бороться с ними, застрелиться не сможет.

На этой мысли он тихо выругался и прикусил щеку с внутренней стороны – чтобы неповадно было думать о всякой гадости. В мертвой тишине на удивление живого зеленого леса раздался громкий ужасающий вопль. Сердце упало в желудок, и Ворон сорвался с места. Резко стало не до собственной безопасности. Хотя он и смотрел на сканер, но скорее шел интуитивно, почти бежал и на поляну выскочил бездумно, буквально впрыгнул на маленький островок безопасной земли между «иллюзом», «соловьем», «кругом огня» и «роем». По идее, на первый он мог бы наплевать, но застыл на одной ноге, оглядываясь вокруг. А посмотреть было на что. Хотя бы на алые капли крови впереди или оскаленные морды существ, охраняющих его тюрьму.

Крысы не приближались. Пока. То ли чувствовали аномалии, то ли получили приказ не калечить.

– Ворон!

Он обернулся. Анастасия вышла на поляну с другой стороны. Лесной камуфляж шел ей до безумия, а злость – так еще сильнее.

– Здравствуй, моя радость, – хмыкнул Ворон.

Наверное, именно она и подняла тревогу. В этом случае стоило рассчитывать…

– Предатель!

После подобных слов рассчитывать не приходилось уже ни на что.

Ворон вздохнул. Интересно, она вообще представляла себе значение словосочетания «нравственная вилка»? Выйти из нее, не ущемив ничьих интересов (в том числе и своих собственных), невозможно. Однако предательство – все равно слишком громкая характеристика его поступка.

– Вряд ли, моя радость. Есть птицы, не выносящие клеток. Не думаю, будто обретение ими свободы можно назвать предательством тех, кто их изловил, – произнес он глухо. Стоять на одной ноге, изображая из себя цаплю на болоте, было крайне неудобно. Причем физически. Падать лицом или садиться в какую-нибудь аномалию ему не хотелось.

Вокруг скалились крысы-мутанты, и наверняка только Анастасия их и сдерживала. На траве алела кровь, слишком выделяясь цветом и контрастом с окружающей действительностью. Ее было много и мало одновременно. Если крысы не разорвали Никиту на куски, не сожрали вплоть до костей и не вылизали здесь все, оставив лишь эти капли, тот мог и уйти. Наверное, он ранен, но грош цена эмионикам, не способным его прикрыть, подобрать, вытащить. Чудеса иной раз случаются. Особенно с любимцами Зоны и теми, кого эмионики считают братьями.

Надежда – крайне глупая штука. Ворон терпеть ее не мог и отвергал всеми фибрами души – нельзя рассчитывать на кого-то, удачу или обстоятельства, только на себя, – но задержать и крыс, и их хозяйку он все же постарается. Если не ради Никиты, то для собственной совести. К тому же с каких пор Ворон, начиная разрушать очередной мост, не сжигал его до основания?

– Я был честен до последнего и не просто так оставил ту записку, хотя она и навела бы на след. Я обещал профессору не выдавать его местонахождения и более не препятствовать никак и ни в чем. Разве этого мало? Я настаивал и настаиваю лишь на прекращении экспериментов. Ими он не уничтожит Зону, она просто отступит, но на этом месте Сестринский создаст матрицу: Зону в Зоне!

– Да откуда тебе знать, ты…

– Всего лишь сталкер, – проронил Ворон, на мгновение теряя равновесие, но выправляясь, чудом поймав себя в почти полете к земле. – Нет у меня научных степеней, дипломов, наград и признания, не говоря уж о публикациях. Однако жил и проходил я там, где другие оставались навечно. Я дышал Зоной, она ласкала меня во сне, нашептывала желания. Ее любовь не сравнится ни с чем и ни с кем. С тобой – тоже. Тем более лишь одним вы с Зоной похожи: попыткой манипулировать мной, раздвинув ноги.

Вначале он собирался возвысить голос на последней фразе, но затем отказался от этой идеи. Бесстрастный, равнодушный тон бил по собеседнику гораздо сильнее истеричного.

– Побойся Бога, Ворон! За что ты так?!

«Как плохо, когда женщина оказывается столь наивной, как ужасно, когда она пытается играть не на своем поле», – мелькнула заполошная мысль. Анастасия была старой, даже древней. Однако большую часть своей неправильно длинной жизни она посвятила науке. А наука – это всегда теория, пусть и основанная на фактах. По сути, научники и проигрывали сталкерам именно в этом: сталкиваясь с необходимостью применений своих обширных знаний на практике, они терялись и уступали менее образованным, неутонченным мужланам, не только не пытавшимся найти решение бинома Ньютона, но даже не интересующимся, что это за зверь. И вот теперь Анастасия – прекрасная, восхитительная, умная – не просто стояла на месте, когда стоило отдавать приказ крысам прочесывать местность и искать второго, а выдавала реакцию, типичную для тупенькой девочки-подростка из молодежного дешевого американского сериальчика.

– Однажды, когда я был ребенком, у меня заболел зуб, – усмехнулся Ворон. – Мама умыла меня святой водой, и боль от осознания отсталости родителей приглушила зубную.

– К чему ты?..

– Это я так, к слову. О ситуации.

Зато намеки Анастасия схватывала на лету, плевать она хотела на «иллюз» и, что немаловажно, умела бить в ответ. Ворон охнул, когда небольшой, но от этого не менее твердый кулак врезался в скулу. Одновременно в голове, а возможно, под ногами что-то взорвалось. Он потерял равновесие и рухнул. Благо не в «круг огня», а в ту самую матричную аномалию, которую, как показала практика, совершенно не переносил его организм.