В начале было Слово, и Слово было у Бога,

И слово было Бог.

Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него начало быть, и без Него ничто

Не начало быть, что начало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Облаченный в темный праздничный костюм и погруженный в полумрак приходской церкви, юный Гевин понимал только одно; что он уже несколько часов сидит на жесткой деревянной скамье. Он давно перестал чувствовать собственный зад и боялся, что еще через пару минут и остальные частного тела перестанут слушаться.

Дело происходило в конце зимы, но в церкви было жарко как в аду. На улице же толстый слой льда покрывал дороги и голые ветви деревьев. Они с родителями жили в Браунсвилле, квартале Бруклина. Как и в других бедных районах города, никто здесь не заботился о чистоте улиц. Снегоуборочные машины сюда не заезжали, и людям приходилось ждать, пока весеннее тепло не растопит все эти глыбы льда. А тем временем лед въедался в асфальта углублял рытвины на дорогах. В тот день мистер Скотт осторожно направлял свой старенький «линкольн» по ледяной дороге, ведущей к ближайшей церкви: машина кашляла и скользила на поворотах. Церковь была маленькая и располагалась посреди квартала между винным магазином и сожженной до тла публичной библиотекой Бруклина. Юный Гевин вошел в церковь в теплом пальто с капюшоном, замотанный шерстяным шарфом.

А в церкви был настоящий ад. Старые батареи отопления вели себя странно. Временами они совсем не грели, и прихожане часами терзались от холода. А в другие дни, как сегодня, они извергали горячий пар с громким лязгом. Припекало словно в разгар лета, и женщины обмахивались всем, что мало-мальски походило на веер. Мужчины теребили стоячие воротнички рубашек, а дети постоянно ерзали, не в силах усидеть на одном месте. Всем хотелось расстегнуть рубашки и снять туфли. Но они не смели: правила приличия не позволяют раздеваться в церкви.

Одиннадцати летний Гевин тихо сидел с несчастным видом и слушал завывания пастора, беспрестанно цитировавшего Библию. В паузах пастор издавал странный булькающий звук, а в уголках его рта скапливалась белая пена. Микрофон — единственное, что бесперебойно работало в церкви, — многократно усиливал звук, и дыхание пастора превращалось в тяжелое пыхтение. Наблюдая, как брызги слюны вылетают изо рта пастора, Гевин пожалел прихожан, сидевших в первом ряду. И еще больше пожалел микрофон: тот уже наверное провонял дешевым одеколоном и несвежим дыханием. Добавьте к этому сидевшую впереди миссис Браун: она постоянно жестикулировала и подпрыгивала, живо реагируя на каждую фразу пастора. Тогда у вас появится слабое представление о страданиях, пережитых Гевином в тот день. «И ради этого я пропустил „Трансформеров"? — в отчаянии подумал мальчик. — Если Бог добр, зачем он так мучает меня?»

Раздумывая над этими вопросами, он почти впал в транс: мечтания увлекли его далеко-далеко. Он представил, что он Гальватрон, лидер десептиконов, облаченный в фиолетовые доспехи. Он может трансформироваться в пушку и стереть в порошок всех, кто встанет у него на пути. Пока он грезил наяву, его голова мерно покачивалась вперед-назад, и впервые за долгие часы, проведенные в душной церкви, на лице Гевина засияла улыбка. Но внезапно улыбка сменилась гримасой боли: он почувствовал острое жжение в районе пупка и вернулся к реальности. Он хотел вскрикнуть, но рукав белой перчатке зажала ему рот, заглушив крик. Рука его матери — это она была виновницей жгучей боли. Она ущипнула его, чтобы пробудить от грез.

Может, и был на свете более изощренный способ причинять боль, чем щипки матери, но юный Гевин такого способа не знал. Он предпочел бы, чтоб его отшлепали, поколотили или даже выпороли — любая боль не шла ни в какое сравнение с одним-единственным щипком. Только мать так умела: глубоко впиться в кожу, захватить пальцами кусок плоти и потом выкручивать. После ее щипков темная кожа мальчика становилась кроваво-красной, а жжение в боку не прекращалось весь день, а то и дольше.

— Это тебе урок: не забывай, как следует вести себя в доме Господа, — сказала мать.

Так она объяснила причиненную ему боль: Бог. Гевину казалось, что Бог и есть главный источник боли. Это Он заставлял Гевина страдать. Мальчик был одинок в этом холодном мире без братьев и сестер, а фанатично религиозные родители думали только о Боге. Гевин мечтал о младшем брате, с которым делился бы горестями,играл и просто болтал. «Говори, лишь когда к тебе обращаются», — учила его мать. Так что мальчик редко открывал рот, и горе ему, если в его речи слышался акцент. Мать этого не прощала. Гевин любил, когда вокруг звучал смех, но дома редко смеялись: только и делали, что строго соблюдали заповеди. Единственное облегчение приносил сон, потому что во сне мальчик мог помечтать. Он обожал мечтать и ненавидел утро, прерывавшее сны: приходилось вставать на рассвете и собираться в школу. И так пять дней в неделю. Но еще больше он ненавидел воскресенье, когда его лишали не только утреннего сна, но и любимых мультиков. В субботу вечером настроение его резко портилось: он вспоминал, какая пытка ждет его на следующий день.

Сначала мальчуган скрестил руки на груди и недовольно надул губы. Но мать посмотрела на него ледяным взглядом, и он понял, что придется сменить позу. Он положил одну ладонь на скамейку, сунув ее под полу пальто. Шершавая, занозистая поверхность скамьи временами впивалась в попу, но он не смел пошевелиться от страха, что мать ущипнет его снова. Он двигал только рукой: водил взад-вперед без всякой цели, пока рука не уткнулась случайно во что-то мягкое и теплое. Он еще дальше подвинул руку, а затем поднял взгляд вверх и увидел Марианну Рейес. Она дружелюбно ему улыбалась.

Марианна была красивой девочкой-кубинкой с гладкой смуглой кожей и роскошной копной черных волос.

В свои тринадцать она уже выглядела вполне зрелой. Смотреть на нее было одно удовольствие. И подумать только — она ему улыбалась.

«С чего это такая красавица мне улыбается?» — подумал Гевин. Ответа он не знал, но ему стало приятно. Неосознанно Гевин еще дальше передвинул руку, ощущая тугое тепло ее тела, и положил ладонь на колено девочки. Когда до него дошло, что он сделал, он попытался было убрать руку. Но мягкая ладонь легла на его руку сверху, не давая ей сдвинуться. Гевин не совсем понимал, что это значит, но его охватило радостное волнение. Он нежно мял ее коленную чашечку, ощущая вес девичьей горячей ладони, лежавшей сверху. Марианна слегка наклонилась в его сторону. Он осторожно попытался сделать то же самое. Под неусыпным контролем матери он незаметно придвинулся поближе к девочке, а его рука продолжала медленно скользить вверх под складками ее красивого праздничного платья. Происходящее осталось тайной для ее старшего брата и родителей, сидевших рядом.

В тот день дети молча наслаждались обществом друг друга: через несколько минут рука Гевина добралась до ее трусиков, проникла между ног и коснулась влажной и теплой плоти. Он забыл обо всем на свете и даже не заметил, как кончилась служба. Пришлось уходить. Не сказав ни слова, оба последовали за своими семьями, но юный Гевин еще долго вбирал в себя запах, оставшийся на кончиках пальцев.

Та служба стала лучшим событием в жизни Гевина, и с тех пор неделя за неделей не менее увлекательно проходили и все остальные службы. Когда подросткам удавалось сесть рядом, они продолжали ласкать друг друга. Временами ее рука оказывалась у него в штанах. Шумная атмосфера церкви служила неплохим прикрытием для их забав. Когда не выпадало шанса сесть рядом, они страдали от несбыточных желаний. Но так или иначе воскресные службы стали несравненно интереснее, и у Гевина появилась причина пораньше ложиться спать в субботний вечер. Столь благочестивые развлечения продолжались около двух лет.

Но в одно из воскресений все кончилось: в тот день Марианна во время службы вышла в туалет. И юный Гевин решил последовать ее примеру. Они случайно столкнулись в холле: она хотела пройти мимо, но Гевин схватил ее за руку и потянул за собой. Она с готовностью последовала за ним, и подростки спрятались в незапертой кладовке дворника. Через несколько мгновений его штаны уже свалились на пол, а ее платье было задрано вверх. Они открывали неизведанные для них ощущения с пылкой ненасытностью, свойственной неопытным птенцам. И настолько увлеклись процессом, что не замечали ничего вокруг: ни шума, ни людей, проходивших поблизости. Они очнулись только в тот момент, когда дворник отдернул занавеску, закрывавшую вход в кладовку, и не менее пятидесяти зрителей увидели, каким интересным делом они заняты...

Позор был невыносимым: меньше чем через месяц родители Марианны окончательно перебрались из Браунсвилля в Бронкс. Миссис Скотт пришлось оставить церковь, которую она посещала уже восемь лет, и искать божьего благословения гораздо дальше от дома: новая церковь находилась в нескольких милях. Зато там их никто не знал. Мать как следует вознаградила Гевина за его поступок: выпорола как Сидорову козу. Даже рабов на плантации вряд ли били сильнее. Но тринадцатилетний Гевин не проронил ни слезинки во время пыток и не испытывал стыда за содеянное. Воскресенья без Марианны потеряли всякий смысл. Она подарила ему незабываемое ощущение настоящей близости; впоследствии ему не довелось пережить подобного ни с одной женщиной. Больше никогда он не испытывал таких сильных чувств.

В старших классах школы Гевин был тихим, задумчивым юношей. Он носил немодную одежду никому не известных марок — то, что покупали родители.

И в мире, где встречают по одежке, он по всем законам должен был стать идеальным предметом насмешек. Но как ни странно, его никогда не задирали. В его глазах горел такой огонь, что другие парни боялись его, и в то же время скрытая в нем энергия привлекала девчонок; ему никогда не приходилось добиваться их внимания, они первые подходили и заговаривали с ним. Особенно привлекательным его находили взрослые женщины: как-то раз, когда он пришел домой к одной из них, та объяснила ему, что он выделяет совершенно особый феромон, что-то вроде мускуса у животных. Его природный запах неизменно воздействовал на женские гормоны. Она сказала ему об этом как раз перед тем, как он овладел ею с бесстрастной яростью, — и ее слова накрепко засели у него в памяти.

Как-то раз, когда Гевин шел в школу, рядом притормозила огромная тачка. В ней сидели два взрослых парня странного вида. Тот, что на пассажирском сиденье, подозвал Гевина к себе. И сказал, что заплатит Гевину сто баксов, если тот доставит одну посылочку. Гевин согласился, не спрашивая, что в посылке. Он и так знал. Люди не платят такие деньги за доставку, если речь не идет о наркотиках. Он не видел в этом проблемы: наркотики были такой же неотъемлемой частью жизни квартала, как нищета. Хруст новеньких купюр показался Гевину самой чудесной музыкой. И он забил на школу и запрыгнул в поезд на Гарлем, чтобы доставить товар.

Неделю спустя та же машина подкатила к Гевину, когда он возвращался из школы. Ему дали еще одну посылку и еще сто баксов. На этот раз пришлось ехать в Квинс. Так он включился в недетские игры с наркотой. Он стал регулярно доставлять товар для Родигана, стройного мулата, никогда не расстававшегося с дробовиком. Гевин узнал, что этот парень был одним из крупнейших дилеров Бруклина. Он торговал всем: от травки до крэка. И на него работала целая армия мальчишек, таких же, как Гевин. Они наводняли улицы города, перемещаясь от квартала к кварталу, от Краун-Хайтс до Бедстай — и везде толкали товар.

Родиган испытывал симпатию к Гевину по той простой причине, что тот всегда молчал и не задавал лишних вопросов. И наконец решил повысить его, сделав дилером. На базе в квартале Сайпресс-Хилл должна была состояться сходка. И малыша Гевина пригласили туда, чтобы познакомить с другими членами команды.

На этой встрече присутствовали Родиган и его напарник-латинос по имени Боливар, а кроме них еще человек пятнадцать молодых ребят. Когда подошла его очередь представиться, Гевин четко произнес: Ганнибал. В тот раз он впервые назвался этим именем, и оно привлекло всеобщее внимание. Звучность имени и уверенность, с которой он его произнес, не могли не вызвать уважения окружающих. В тот раз Родиган выделил его среди остальных.

Всех парней разделили на пары: каждой паре поручили определенный квартал в определенном районе. Тогда-то Ганнибал познакомился и закорешился с Муком. Мук был весьма нервным юношей, изо всех сил старавшимся произвести впечатление на других. Как и остальные парни, он родился в бедной семье и считал наркотики единственным спасением от нищеты. В школе он хулиганил, воровал и так часто лез в драку, что в конце концов попал в исправительную колонию для подростков. Он делал все это, чтобы добиться уважения, которого, по собственному мнению, заслуживал как никто. Он восхищался Ганнибалом и одновременно завидовал своему другу, которому уважение окружающих досталось без особых усилий. Мук старался превзойти Ганнибала во всем и при этом во многом брал с него пример. Они сдружились и стали почти как братья. Наконец-то Ганнибалу было с кем посмеяться и поболтать. К тому же они отлично дополняли друг друга в бизнесе. Их команда стала лучшей из восьми на службе у Родигана и приносила дилеру наибольшую прибыль.

В те годы, оглядываясь вокруг, Ганнибал испытывал отвращение от того, в каких условиях вынуждены жить его братья. Он понимал, что истинная разница между белыми и черными заключается в количестве зелени. В мире капитализма зеленый был единственным цветом, имевшим значение. «У белых есть зелень, и главная их задача — не допустить, чтобы ее заполучили черные». Для Ганнибала путь наверх пролегал по грудам долларовых купюр. В отличие от своих напарников, он не тратил заработанные деньги. Другие гонялись за последними моделями «джорданов», а он донашивал свои старые джинсы и прятал накопления в коробку из-под ботинок. Такая скромность объяснялась рядом причин: во-первых, суть для него всегда была важнее дешевой показухи,а во-вторых — пришлось бы объяснять родителям, откуда взялись новые джинсы и кроссовки. Он скрывал материальные выгоды, получаемые им от побочной деятельности, а частые отлучки по вечерам оправдывал тем, что подрабатывает после школы.

Как-то раз Родигана зашли навестить двое шикарно одетых итальянцев, ведущих себя по-хозяйски. Их манера держаться и то, как пристально они оглядели квартиру, подсказали Ганнибалу, что это истинные боссы наркобизнеса. Тогда он впервые познакомился с Джерси и Якобинцем. Ганнибалу пришлись по душе спокойствие и самообладание Джерси: таким он видел — вернее, хотел бы видеть себя самого. В свою очередь, Ганнибал тоже заинтересовал гангстера: Джерси безошибочным чутьем выделил парня среди других. Этому был целый ряд причин, и первая та, что Ганнибал единственный из своего окружения не был в тот день под кайфом. Джерси попросил Родигана взять юношу с собой: они собирались проехаться в офис Джерси. Ганнибал уже готов был отправляться, когда разочарованный Мук выразил ему свое недовольство. По настоянию Мука Ганнибал попросил, чтобы другу тоже разрешили к ним присоединиться: Джерси дал добро. И с тех пор так повелось в их компании: если двери были открыты для Ганнибала, они были открыты и для Мука.

По дороге к офису Джерси в Бей-Ридж Ганнибал помалкивал и вслушивался в разговор. Он начинал постигать тонкости бизнеса: сделки с колумбийцами и перуанцами, связи в Бостоне и Лос-Анджелесе, оптовые поставки, рыночная стоимость контрабандного товара... И он вдохновенно мечтал о том, как начнет проворачивать собственные сделки, независимо от Родигана.

Ганнибалу тогда исполнилось шестнадцать; он пахал на Родигана уже два года. Ему удалось сберечь почти все, что он заработал; накопилось немногим более пятидесяти штук. Внушительная, почти невероятная для подростка сумма, но Ганнибал уже в столь юном возрасте научился видеть картину целиком. Он знал, что вокруг вращаются совсем другие деньги. А ему доставались лишь жалкие крохи. Теперь появился шанс все изменить. Они с Муком попали в офис большого босса. Их поручили бдительному надзору Якобинца и допустили в тайный оплот наркобизнеса. Там Ганнибал попросил Джерси сделать его ответственным за торговлю в Бруклине. Джерси посмеялся над амбициями паренька, но был впечатлен его храбростью и дальновидностью. Уже испытывая к нему некоторую симпатию, Джерси разрешил Ганнибалу заняться организацией небольших сделок и представил его партнерам, с которыми ему предстояло вести дела в Бостоне.

Ганнибал открыл свои торговые точки и меньше чем через год отхватил немалый кусок от пирога Родигана. Он нравился другим дилерам: во-первых, он был молод, а во-вторых — предлагал им большую долю прибыли, чем позволял заработать Родиган. Вот тогда Ганнибал и встретил Терренса. Тощий паренек в свои тринадцать успел уже столько раз помахать кулаками в драке, что иному хватило бы на тринадцать жизней. Он был резок и ершист, но Ганнибал, пожалуй, не встречал более талантливого продавца. Парень мог уболтать любого, и по окончании его пылкой речи клиент покупал раз в десять больше того, что планировал взять первоначально. Поначалу Ганнибал ценил Терренса за то, что тот приносил прибыль. Но позже он полюбил его за энергичность и преданность. Терренс же полюбил Ганнибала сразу и навсегда, потому что тот всегда был хозяином положения. Терренс мало знал о Ганнибале, но чувствовал в нем особое величие и верил, что достаточно следовать за этим парнем, и отблески величия озарят его собственную жизнь.

Вскоре Родиган начал представлять угрозу. Юный Ганнибал слишком уж явно вторгся в его владения. И в мозгу Родигана стала зарождаться мысль устранить конкурента. Ганнибал узнал об этом от Джерси: Родиган открыл боссу свои кровавые планы. Ничто не должно было угрожать великому будущему. И вот уже Ганнибал с Муком, в черных масках и с дробовиками в руках, проникли в квартиру, где сидели напрочь обдолбанные Родиган с Боливаром, и без лишних слов заляпали стены и ковер пятнами крови. Ганнибал покинул комнату сразу после выстрелов. Мук остался удостовериться, что жертвы испустили дух. Для обоих это убийство стало первым в жизни. Мук испытал наслаждение, и в дальнейшем испытывал его снова и снова, и это чувство только росло. Ганнибал остался равнодушен. Он подошел к убийству с логической точки зрения. Он убил Родигана потому, что тот собирался убить его самого и тем самым уничтожить его великое будущее. Ганнибал теперь видел картину целиком: ни один человек в этом мире не будет распоряжаться его жизнью. Да что там человек — сам Господь Бог ему не указ.

В семнадцать лет Ганнибала выгнали из родительского дома. К тому времени он уже проворачивал собственные сделки. Новые обязанности трудно было замаскировать под вечерние прогулки, они отнимали гораздо больше времени. Два года Ганнибалу удавалось скрывать очевидное от родительских глаз. Но теперь его частые отлучки и прогулы уроков стали вызывать нежелательные вопросы. У матери появились подозрения, но не было конкретных фактов. Доказательства нашлись в одно из воскресений. В тот день мать вошла в комнату сына рано утром и напомнила, что Господь зовет их исполнить свой долг перед Ним. И тогда Ганнибал впервые бросил вызов матери, отказавшись идти на службу. Она не могла так просто примириться с подобной дерзостью. Она бросилась колотить сына и била, пока не выдохлась. А Ганнибал просто стоял и терпеливо сносил удары. И по сей день у него на спине оставался шрам — напоминание о материнской любви. В конце концов родители отвязались от него, но сначала мать по христианскому обычаю долго осыпала его проклятиями, а отец молча кивал, соглашаясь со словами жены. Когда они вернулись из церкви, сына не было дома, и миссис Скотт решила воспользоваться этим отсутствием и обыскать его комнату. Она нашла коробку из-под обуви, засунутую в самую глубину платяного шкафа, а в ней — туго свернутые рулоны стодолларовых купюр, пропахшие марихуаной. Она позвала отца засвидетельствовать находку. Затем они посовещались, и мать приняла твердое решение. Они дождались прихода сына. На этот раз не было ни побоев, ни уговоров. Решение было окончательным. «Покинь наш дом», — сказали ему. Ганнибал лишился родительского крова, как раньше лишился материнского лона. Он поселился в Сайпресс-Хилл и с тех пор жил сам по себе.

В конце девяностых Ганнибал увлекся хип-хопом. Он и раньше осознавал важность этой культуры, зародившейся в Южном Бронксе двадцать лет назад. Парень вырос на этой музыке, наблюдал, как она поднималась из самых низов: от андеграундных тусовок в массы и мейнстрим, завоевывая широкое признание. Он ценил хип-хоп за все, чего тот достиг. Однажды Ганнибалу попалась газета, в которой в деталях описывалась жизнь титанов рэпа. Он узнал, что на создании битов можно сделать сотни миллионов. Он пересмотрел кучу видеоклипов и передач, где рэперы выставляли напоказ свой успех. Многие из них сделали состояние, притворяясь крутыми парнями и поэтизируя мир банд и наркоты — мир, который Ганнибал знал не понаслышке.

Бык понимал, что торговля наркотой не будет кормить его всю жизнь. Рано или поздно он окажется за решеткой, или хуже того — словит пулю. В тот самый момент Мук отбывал двухлетний срок в Синг-Синге всего лишь за то, что попался с крошечной порцией наркоты. Прежние провинности плюс ужесточение законов против наркотиков надолго обеспечили ему славный оранжевый костюмчик. Арест Мука стал поворотным событием для Ганнибала. Его мечты не выжили бы в заключении. И необходимость заставила его действовать.

Он стал слушать рэп намного чаще. Он изучал его и понял, что все, кто добивался успеха, отличались не только уровнем текстов, но и особым стилем звучания. Он стал практиковаться втайне от всех и совершенствовал свой рэп, пока не создал свою особую манеру, поражавшую почти животной яростью. Терренс первым отметил его талант. Парень занимался граффити, но и хип-хопом увлекался не меньше других. Именно Терренс вдохновил Ганнибала на дальнейшие творческие успехи.

Но хип-хоп не ограничивается манерой исполнения; не менее важен дар импровизации, умение состязаться в фристайле. Надо проявить себя на улицах. И Ганнибал стал наблюдать за пацанами во время уличных баттлов, анализируя их стиль и методы. Позже он понял, что на самом деле представляет собой искусство фристайла. Далеко не всегда это был спонтанный поток остроумных рифмованных строк. Большая часть текстов создавалась заранее. Фристайл, как понял Бык, заключается в импровизированном включении новых строк в заготовленные заранее строфы. Большинство рэперов имели пару сотен отрепетированных остроумных реплик, что-то вроде общего сценария. Искусство заключалось в том, чтобы привязать готовый текст к ситуации, к личности и репликам того, с кем рэпер сражался на этот раз. Здесь приходилось импровизировать, добавляя строки. И новые слова должны были плавно вливаться в отрепетированный текст и выдаваться без задержки. Овладеть этим мастерством оказалось нелегким делом, но через три месяца постоянных репетиций Ганнибал решил, что готов показать себя.

Он помнил тот вечер, когда познакомился с Безупречным. Ганнибалу было двадцать, а знакомство состоялось в баре «Спит», где постоянно проходили баттлы эм-си, состоявшие обычно из четырех раундов. В мире хип-хопа Ганнибал был неопытной целкой, а ему предстояло сразиться с тем, кто в сравнении с ним был искушенной шлюхой, управлявшейся с десятком мужиков за ночь. Ганнибал стал одним из шестнадцати участников в тот вечер. Он видел главного соперника — весьма нахальный красавчик, как обычно, сидел в углу возле черной лестницы. Безупречный выигрывал схватки уже столько раз, что победы вошли в привычку. Иногда он усложнял себе задачу, ограничиваясь всего одним выступлением, тогда как у соперников их было по три. Все присутствующие не сомневались в его победе. Остальные соревновались между собой за выход в финальный раунд.

У Ганнибала имелся весьма продуманный план. В его мозгу вертелось сотни три отрепетированных строк. Он осматривал соперников: как выглядят, как ходят. Он выискивал недостатки, чтобы унизить их в поединке. И внимательно слушал каждого, стараясь предугадать, какого рода выпадов можно от них ожидать. Ганнибал не сомневался: все присутствующие знают, кто он такой. И понимал, что их страх перед ним сыграет ему на руку. Большинство рэперов лишь болтают о насилии, однако все знают, кто среди них настоящий убийца. Ганнибал убил человека только раз в жизни, и то считал это актом самозащиты. Но слухи о нем значительно превосходили реальность.

План Ганнибала полностью оправдался. Он раунд за раундом двигался вперед, смешивая отработанные заготовки и импровизированные реплики. Целка показала себя настоящей профессионалкой, но впереди ее ждала схватка с величайшей шлюхой. Ганнибал не был готов к богатому арсеналу приемов, которыми владел Безупречный. Ганнибал проиграл, но незначительным количеством голосов. Он был так близок к победе, что его чествовали даже после поражения. Выдержать все раунды против Безупречного считалось невероятным достижением. И имя Ганнибала стало притчей в мире андеграундного хип-хопа. А две недели спустя он сумел побить Безупречного, следуя своей прежней стратегии, но на этот раз специально подготовив строки, рассчитанные на главного врага. И имя Ганнибала превратилось в легенду. Он чувствовал себя королем мира и ясно видел свою дорогу — это хип-хоп. С помощью бита и слова он превратит грезы о великом будущем в реальность.

Но выполнить задуманное оказалось не так-то просто. Жаждавший мщения Безупречный не собирался сдаваться, и раз за разом Ганнибал уступал сокрушительной силе его слов. Поражения давили тяжким грузом. Безупречный стал досадной помехой, которую необходимо устранить. Временами Ганнибал задумывался, как все могло сложиться, если бы он и Безупречный объединили усилия: каких бы высот он достиг, стоя плечом к плечу с этим талантливым парнем. Но он выбросил из головы бесплодные мечты. Безупречный никогда не присоединится к нему по собственной воле. К тому же гордость не позволяла Ганнибалу самому выступить с таким предложением. Они остались врагами, и врагами прошли весь путь от бара «Спит» до шоу «106» и чемпионата по фристайлу. Теперь Ганнибалу еще раз предстояло сразиться с Безупречным уже в другой, новой жизни, где не было родительского очага и церковных наставлений и где — как он надеялся — не осталось места наркотикам и насилию.