Опилки и клей

В свой первый год в брикскольдской тюрьме Мох оказался свидетелем того, как один молодой человек (постарше Эндрю, но не слишком) умер от заражения крови. Во время грубой игры в футбол юношу столкнули в сточную канаву, что тянулась вдоль игровой площадки. Выбираясь из мутной воды, тот порезал ногу о кусок ржавой трубы, утопавшей в мягкой грязи. За какие-то часы то, что казалось поверхностным порезом, начало опухать, появились признаки гангрены. Всю ночь юноша метался в жару, а от раны по венозным протокам на его бледных ногах расходилась краснота. Кто-то из заключённых постарше принёс ему одеяла и чаю, однако заражение было неукротимо, и, несмотря на грубые слова ободрения, исход сомнений не вызывал. Утром Мох видел, как служители потащили тело, завёрнутое в заплесневелый покров, на двор для кремации.

Звуки, что издавал кустарный саван на тюремном полу, забыть невозможно. Воспоминание подняло Моха, заставило, превозмогая боль, сойти с лестницы и пошагать к дому корабела. Дом обещал сухое, тёплое и укромное место для принятия синиспоры. Он отыщет Радужника, как только силы восстановятся.

Понадобился час, чтобы добраться до Загульных Полей. Слабоосвещённые авеню и поросшие деревьями сады радушно предоставляли укрытие. Он дошёл до мраморного фонтана в центре безлюдной площади, сдавленной со всех сторон внешне молчаливыми зданиями. Ненастная погода загнала обитателей в средоточия тепла в их домах. Мох дрожал в тени морского божества, тщедушного тела в сравнении с его чешуйчатыми руками и щупальцами, сплетёнными в стилизованных рыб – все с разинутыми пастями и вытаращенными глазами.

Он определил извилистый проём между дворцом и его каретным сараем. Летняя поросль покрывала крошащиеся стены по обе стороны, скрывая находившееся за ними. Речка из кирпичей привела его к хрупкому домику, окружённому шумливыми сорняками. Ржавеющий якорь возгласил, что Мох отыскал дом корабельного плотника с «Сомнамбулы». Такого дома Мох не видел никогда. Была в нём какая-то уязвимость, заставившая приостановиться. Требовательное внимание к архитектурным деталям, возможно, и давало представление о гордости, только Моху виделось в том непереносимое мучение быть вдали от моря – необходимость в постоянном отвлечении.

Дом представлял собой башню, возведённую на окружённом стенами участке земли, по углам которого жались корявые яблони. Мох обошёл входную дверь и направился к заднему двору. От калитки среди неухоженной растительности шла тропинка к двери, которая была маленьким шедевром плотницкого мастерства. Под подошвами хрустели раковины улиток, когда Мох переступал с ноги на ногу, облегчая нагрузку на раненую ногу. Задняя дверь была не заперта. Мох выжидал, не решаясь идти дальше.

– Радужник?

Внутри лунный свет выложил узоры на полу. Мох был на кухне. Стоял пряный запах кардамона и гвоздики. Простая чистая комната, вогнутая колода для рубки мяса, скромная газовая плита и кладовка. Всей мебели – деревянный стол с единственным стулом. «По-корабельному», – подумал Мох.

В следующей комнате он почувствовал под ногами листья и мелкие камешки. Кто-то опередил его. Но кто и когда? Из единственного окна пробивалось слабое свечение. Ещё несколько шагов – и он оказался у основания витой лестницы. Оттуда стала видна входная дверь, где под почтовой прорезью крепился чайный поднос, на котором домиком складывалась забрасываемая почта. Комковатые формы обитой мебели и книжные полки таились в тенях, словно спящие звери. В циферблате часов над камином искажённо отражалось лицо ходившего по комнате Моха.

У основания лестницы он вслушивался в звуки на верхних этажах, но там стояла тишина.

– Радужник? – Никакого ответа. – Радужник, ты здесь? – Опять ничего. Он стал подниматься. Отшагал половину ступеней, когда услышал, как по кухонному полу со скрипом прошёл кто-то очень тяжёлый. Мох поспешил подняться наверх, сжимая зубы от пульсирующей боли в голени.

Он попал в мастерскую, устроенную вокруг верстака, покрытого самыми разными чертежами и эскизами. К стенам стойками прислонялись пиломатериалы. На крючьях с потолка свисали плотницкие инструменты. Модель снаряжённого судна (по-видимому, «Сомнамбулы») стояла на столе. В воздухе стойко держался крепкий запах опилок и клея.

Согнув ноги в коленях и сев на ноющие пятки, Мох через открытый лестничный проем осмотрел комнату внизу. Среди мебели двигалась теперь уже знакомая фигура. Её голова, непропорционально большая, раскачивалась из стороны в сторону. Клочья дыма от сгоревших листьев лезли Моху в нос, вызывая желание чихнуть. Чудище (поскольку видеть в нём человека было нельзя) на своём пути крушило мебель, оставляя за собой на полу её обломки. Оно по-звериному всхрапнуло, выпустив из пасти горячее облако с тлеющими угольками, как болотные огоньки, взметённые внезапным порывом ветра. Мох едва дышал. Он боролся с желанием забиться куда-нибудь поглубже в ниши здания. Чудище пропало из виду.

Холодная рука зажала Моху рот. Он извернулся и оказался лицом к лицу с мужчиной, лицо которого пряталось в глубокой тени. Внезапно рёв чудища сотряс здание. Незнакомец прижал палец к губам. Мох глянул в комнату внизу, но чудища уже видно не было. Вонь от палёной древесной гнили уменьшилась. Когда он повернулся обратно, то увидел, как мужчина идёт к открытой двери, где силуэтом на фоне ночного неба виднелся подвесной блок. Мужчина был худ и невысок, немногим выше Эндрю. Всклоченные чёрные волосы спадали на высокий лоб и рассыпались по воротнику его пальто. Когда он поворачивался, Мох видел узкий нос, мазок белого между близко посаженными глазами, тонкие губы и заострённый подбородок.

Мох догнал его, и они вместе смотрели вниз на сад.

– Что это? – шёпотом спросил Мох.

Мужчина покачал головой и поднял руку, давая знак Моху: молчи. Пальцы у него были тонкими, как палочки, и необыкновенно длинными. Мох ощущал какой-то ужасный жар в груди и неприятную расслабленность во внутренностях. Воздух искрился вокруг него. «Чёрт, только не всё заново», – подумал он и оглянулся на сад.

Чудище вышло наружу и стояло в подымавшемся тумане. Тяжёлое пальто скрывало его фигуру. Плечи и руки его были покрыты биолюминесцентными лишайниками и грибками, которые, казалось, вырастали и тут же отмирали, осыпаясь тонким, но нескончаемым шлейфом спор. Покрытая голова чудища тлела. Неожиданно оно пошло из сада, выказывая странное слоновье возбуждение, свидетелем которого Мох уже был на сортировочной станции.

Мужчина отошёл от двери. Проницательные глаза его сверкали.

– Его зовут Эхо. – В голосе его сквозила печаль. – Он прислужник Элизабет. Её демон.

– Оно вернётся, – сказал Мох. Он всё больше запутывался и слабел. Воздух вокруг головы мужчины, казалось, завихрился.

– Не сегодня.

– Я дверь за собой на запор закрыл. Как оно сюда попало?

Губы мужчины тронула едва заметная улыбка:

– Нет запора, способного удержать Эхо.

Комната поплыла кругом. Мох, чтобы удержаться, потянулся рукой к стене.

– А вы кто? – произнёс Мох.

Мужчина взял его за руку.

– А мы уже встречались, хотя меня не удивляет, что вы этого не помните. Я друг Скворца, того, кого вы Радужником зовете. Меня зовут Умелец Ворон.

– Я знаю Скворца. – Уже много времени минуло с тех пор, как Мох услышал настоящее имя Радужника.

– У вас кровь течёт, – сказал Умелец Ворон. Он смотрел на доски пола. Они были покрыты тёмными пятнами. Подошвы Моха стали липкими.

– О-о, – шепнул он. Свет в глазах померк, и он привалился к стене.

Рука Умельца Ворона схватила его, но Мох был чересчур тяжёл. Он рухнул, теряя сознание. И что-то неразборчиво прошептал в доски пола.

Пробудился он от боли в плечах – следствие проведённой ночи на полу без сознания. Он был укрыт одеялом. В комнате было тихо, не считая призывных кликов голубой сойки в саду. Умелец Ворон ушёл. Мох был совершенно один. Пол пах деревянными стружками. Хотелось пить. Рана на ноге отдавала далёкой болью. Он сел и увидел, что голень ему почистили, рану зашили. Поверх смазали какой-то горькой на запах мазью. Мох робко потрогал швы. Опухоль вокруг пореза опала, кожа, судя по всему, стала восстанавливаться.

Поискав, Мох нашёл в гардеробе старую одежду. Он сбросил наряд Сифорта, как гадкую кожу, признательно выбравшись из сваленной у ног кучи. По счастью, у них с плотником размеры были схожи. Мох натянул пару рабочих штанов, потрёпанную футболку и свитер злополучной домашней вязки. Утолил жажду из чугунного рукомойника на кухне. Отирая воду с бороды, распахнул кухонную дверь. Солнце и нежный ветерок смягчили раннее утро сада. Кроме некоторых поломанных стеблей, не было видно никаких следов того чудища, которого Умелец Ворон звал Эхом. Следов самого Умельца Ворона тоже не было, что вызывало сожаление: у Моха накопилась тысяча вопросов.

Он сел на ступеньку и свернул сигарету. Табак разгорался с приятным потрескиванием, когда он делал затяжку. Он пустил дым в солнечный свет. Скворец скакнул на тропинку с жёлтой улиткой в клюве. Он колотил ракушкой об основание флагштока, пока та не раскололась, а потом сглотнул корчившееся лакомство. Мох вспомнил про слизняка, увиденного предыдущей ночью, и это вызвало в памяти каскад отрывков из его разговора с Оливером.

– Привет, – произнёс Мох. Птичка оглядела его, склонив головку набок, и улетела. Мгновение спустя она вернулась с ещё одной улиткой – и представление повторилось. Проглотив улитку, скворец раскидал клювом кусочки ракушки. Удостоверившись, что ничего не осталось, птичка громко пожаловалась Моху. Он пригнулся, когда она пролетала мимо него, через дверной проём и в дом. Поражённый Мох швырнул окурок в сад и поковылял за птицей.

Он нашёл её в комнате с камином. Скворец скребся на мраморной каминной полке, стараясь вытащить из-под часов конверт. Мох отогнал птицу. Она отлетела на спинку кресла, где нахохлилась и заверещала на него. Мох рывком высвободил конверт. На лицевой стороне были отпечатаны его инициалы. Внутри обнаружился плотный листок бумаги с запиской, аккуратно написанной теми же синими чернилами: «Подарок от общего друга». Подписи не было, просто – «Икс». Он перевернул листок, но обратная сторона была пуста. Птица вскрикнула. Мох повернулся, всё ещё держа перед собой записку, а сумасшедшая птица взметала в воздух пыль и перышки. Потом Мох увидел его. Из-за кресла выглядывал походный сундук, с угла которого свисала его сумка с лямкой через плечо.