Метка

– Не снимай пальто. Тебе надо уходить. – Радужник захлопнул крышку разъездного чемодана Моха, едва тот переступил порог квартиры.

– Что происходит? – спросил Мох. Рука его, державшая пуговицу пальто, повисла. В квартире царил кавардак. Со спинок мебели свисала одежда, на дорогостоящих деревянных столешницах громоздилась оставшаяся от завтрака грязная посуда. Шторы были распахнуты настежь, давая полную волю дневному свету. Приняв решение съехать, зная, что пребывание его тут подходит к концу, Мох всё больше впадал в нетерпение и всё меньше заботился о всяческих домашних мелочах. Больше чем когда бы то ни было воспринимал он это место как уродливый музей тщеславия хозяина. Всякая грань составляла тщательно подобранный натюрморт, и всякая вопила: посмотри, что у меня есть, взгляни на меня. Мох не испытывал никакой зависти и с удовольствием взирал на кучу битого красного стекла, заметённого к плинтусу. Мох ничего не жалел ради продуманного ухода. Пусть Сифорт знает, что осуждённый им человек справлял нужду в его шкатулке драгоценностей.

– Сморчок приходил и стучался уже раз десять с тех пор, как я вернулся, – сообщил Радужник. – Звякал своей связкой ключей, и я подумал, что он собрался без спросу войти. Вот и заговорил с ним через дверь, притворяясь, что это ты, воспользовался расхожим извинением, мол, одеваюсь. Он рассказал мне, что сегодня утром ему позвонил секретарь Сифорта.

– Чёрт, – ругнулся Мох, предвидя худшее. – Он возвращается?

– Пока нет, но уже в пути. Очевидно, он спросил о тебе. Хотел узнать, всё ли ты ещё здесь. Не будешь ли ты здесь, а здесь ли ты по-прежнему. Сморчок едва скрывал свою радость.

– Кто-то ему стукнул. – Первой мыслью Моха было, что Сифорта предостерёг Шторм, но это как-то не складывалось. Шторм выиграл бы больше, ведя игру неспешно. Агнец? Подход казался чересчур окольным.

– Тогда, возможно, в пути он вместе с полицией, – сказал Радужник.

Мох отрицательно повёл головой.

– Не думаю. Если он что-то заподозрит, то захочет разобраться со мной лично. Мне представляется, тут есть кое-что такое, что ему хотелось бы скрыть от постороннего взгляда.

– Может быть. Секретарь просил Сморчка убедиться, что ты окажешься здесь, когда приедет Сифорт.

– Лады, отправляемся. Нас тут уже и след остынет, когда он доберётся до дома.

Радужник натянул капюшон на голову.

– Я вызвал такси. Оно ждёт во дворе за домом. Я попросил водителя вызвать по радио ещё одну машину – для тебя – и отправил её к входным дверям. За сим я ухожу. – Он вручил Моху листок бумаги. – Отправляйся в дом корабельного плотника. Я увижусь с тобой завтра в десять часов вечера на Полотняном Дворе.

– Погоди, а Имоджин?

– В другой комнате, – ответил Радужник. – Ждёт. Я ей не рассказывал, но она, должно быть, подозревает, что тут что-то происходит.

Мох считал, что его друг как личность проявил к нему больше человечности, чем любое из человеческих существ когда бы то ни было, даже в своих критических оценках. Радужник оставался верен, и даже сейчас, когда Мох подверг его громадному риску. Пришелец по виду, грозный настолько, насколько Мох только мог себе представить, с головы до пят одетый в чёрное, в окружении смертоносных оцелусов. Он ждал возвращения Моха и даже чемодан его собрал, невзирая на приближающуюся опасность. Резко развернувшись, Мох направился в спальню, бросая на ходу:

– Имоджин я беру с собой.

– Нелегко было добудиться: у неё всё ещё горячка, и она разговаривает во сне. Когда она проснулась и увидела меня, то принялась руками махать, отбиваться. Пришлось дать ей успокоительное. В конце концов она успокоилась и уснула. Я не мог нести её в таком виде, когда Сморчок так и шныряет вокруг.

Мох повернул ручку двери и вошёл в спальню. Имоджин сидела возле камина, глядя на язычки угольного пламени. Глаза у неё запали, кожа была бледной и скользкой от пота.

– Вам холодно, – сказал он. – Вы уж извините за это. Радужник не воспринимает холод так, как мы. Если честно, от этого иногда даже зло берёт. Вам всё ещё не по себе? – Имоджин отрицательно повела головой.

Не желая вызвать у неё раздражение своими возражениями, он присел возле решётки, мешая горящие угли. Искры рванули вверх, а по стене, клубясь, пополз дым.

– Тут я не спец. – И Мох вновь обратился к Имоджин. Её била дрожь.

– Я вам не всё рассказала, – зашептала она. – Взгляните. – Она подняла блузку, и стала видна царапина, линия содранной кожи, шедшая наискосок через живот.

– Что случилось?

– Не что, а кто. Её зовут Элизабет, – сдержанно сообщила Имоджин. – Девочка, которая никогда не взрослеет. Ездит верхом на собаке. Она – ведьма. – Имоджин украдкой глянула на Моха. – Заявляет, что походный сундук принадлежит ей, и она одержима тем, чтобы вернуть его. Поцарапала меня ещё до того, как я к вам наведалась. Пристала ко мне на рынке. Я убежала, но прежде она вот это мне устроила. Думаю, от этого-то мне и нездоровится. – Она прикрыла рану.

– Так почему было и не отдать ей его тогда же?

– Именно потому, что ей так этого хотелось. Она – зло, Мох. Вы глаз её не видели. Они ужасны, так и пронзают. В её взгляде какое-то жуткое желание. Не могу в точности передать, что её взгляд заставляет меня чувствовать, только всё во мне восстает против того, чтобы поддаться её похотливой страсти к сундуку. Я разом поняла, что с познаниями, которые есть в тех книгах, она станет способна на великое зло. Я бы сама с собой ужиться не смогла, если б подчинилась её воле.

– Я собираюсь помочь вам. Вы идти можете? Мы должны уходить.

– Почему, что происходит? – спросила она.

Мох сделал глубокий вдох. Имоджин явно бредила. Возня послышалась из соседней комнаты, где чемодан Моха потащили по полу. Потом последовал глухой удар. Грубый голос (как Мох догадывался, он принадлежал таксисту) торговался по поводу оплаты.

– Через пару минут они уедут. А потом надо будет уходить и нам.

– Ответьте на мой вопрос.

– Так сразу не смогу. Времени нет. – Раз за разом раздававшиеся глухие удары подтверждали его слова. – Двигаться можете?

– Не знаю. У меня сильная слабость.

Мох принёс сапоги и сумел натянуть их ей на ноги. Он неё исходил жар, от которого Моху хотелось зарыться лицом ей в живот.

Имоджин смежила веки.

– Ой, мне и вправду нехорошо.

– Давайте я помогу вам. – Мох поднял её руки с колен и рывком поднял Имоджин на ноги. Она стояла, качаясь из стороны в сторону.

– Мне так холодно. Она опять отыщет меня. Я чувствую, что она близко. Я просто не думаю, что снова смогу бегать. У меня сил нет.

– Мы отвезём вас скоро туда, где тепло. – Мох мысленно возвращался к временам, когда увидел Имоджин впервые: бесшабашной и быстрой в залах музея, смертельно опасной и злобной в штольне. Мысль, что кто-то сумел изменить её так быстро, заставила его застыть, а потом разозлиться, стоило ему ощутить завистливое любование теми былыми свойствами.

– Мох, я не ребёнок, – прошептала она.

– Нет, – отозвался он, – не ребёнок.

Нужно было, чтобы она как-то пришла в движение. Сейчас, когда Сифорт уже в пути, он не мог позволить себе расчувствоваться. Нужно дать ей какой-то стимул.

– Мы едем в другой дом, – сказал он. – На другом конце города, вдали от суеты. Агнец или эта ваша Элизабет об этом не будут знать. Мы пропадём из виду, но у нас с вами всего несколько минут. Пойдёмте, там внизу такси. – Мох выбросил из головы образ девочки и пса, ухватив руку Имоджин грубее, чем собирался. Вывел её из комнаты. Радужника, чемодана и сундука уже не было.

– В чём дело, Мох? К вам ещё и беды тоже, как болячки, пристают? – выговорила Имоджин дразнящим, но едва слышным голосом.

– Идите не останавливаясь, – твердил Мох.

Пока они выбирались из квартиры, Имоджин не противилась. На площадке она направилась было к лифту, но Мох, покачав головой, повёл её к лестнице. Они стали спускаться. Покрепче ухватив её за руку, Мох сумел держать её прямо, зная: если она сядет, то поднять её без борьбы ему не удастся. Когда они добрались до первого этажа, то сверху донёсся голос Сморчка:

– Я вижу вас. Стойте там!

– Такси уже подъезжает, – выговаривал Мох вполголоса. – Не обращайте на него внимания и продолжайте идти. Не останавливайтесь. – Мох толкнул входную дверь парадного, подгадав их выход к прибытию обветшавшего такси. Водитель (сигара торчала в углу рта, как сучок на дереве) заметил Моха с Имоджин, а потом отвернулся, копаясь в листочках у него на панели. Имоджин колебалась. Мох слился с нею.

– Вы что делаете? – спросил он. Мох подавлял в себе раздражение, понимая, что оно – предвестник паники. – Пойдёмте. – Он сделал шаг, но Имоджин высвободила свою руку, останавливая его.

– Куда вы меня везёте? – спросила девушка, в глазах которой царила полная неразбериха.

– Я ж вам сказал – в один дом. – Он сжал губы и покачал головой. Только конкретные сведения могли бы выманить её из подъезда. – Это дом на Загульных Полях.

– Ваш дом?

Мох помедлил:

– Нет. Конечно же нет. Я похож на того, кто мог бы позволить себе дом на Загульных Полях? – Он повысил голос.

– Чей же тогда? Дом Агнца? – У Имоджин побелели губы, руки сжались в кулаки.

– Что? Нет, – выпалил поражённый Мох. И подумал, не воздействие ли царапины толкало её к паранойе. – Я вам говорил, что это место безопасное. Дом принадлежит кому-то, кого знает Радужник. Их сейчас нет в городе и не будет ещё несколько месяцев. Дом пуст. Никто не будет знать, что мы там. Вы сможете отдохнуть, и мы сумеем сообразить, что делать дальше. – Он надеялся, что его улыбка окажется более ободряющей, чем получилось.

– Она опять меня отыскала, – произнесла Имоджин. Она оглянулась вокруг, будто ждала, что та странная девочка вдруг выскочит из-за кадки с цветами. – Эхо с нею.

Желая быть в этот момент в любом другом месте, Мох бросил взгляд на машину.

– С чего вы решили, что она отыскала вас? – спросил он.

Ответа же так и не услышал. Секунда – и куда более новая машина, покрытая пылью и раздавленными насекомыми, сделав крутой вираж, приткнулась к бровке за поджидавшим такси. Задняя дверца открылась нараспашку, и сухощавый мужчина с зачёсанными назад седыми волосами и в тёмных очках силился перебраться через чемоданы и выбраться изнутри. Вылезши, он нахлобучил на голову шляпу и вытащил по виду дорогое пальто. От шляпы на лицо мужчины ложилась тень, но она не скрывала выражение гнева от сжатых скул и подбородка. Патрульная машина с радио, корпус которой был сплошь в латках и пулевых пробоинах, остановилась позади первой, и с её пассажирского сиденья выскочил второй мужчина. В правой руке, одетой в перчатку, он сжимал револьвер. Первым мужчиной был Хабих Сифорт, другой, судя по оружию и выцветшему плащу, очень походил на полицейского в штатском.

Мох, ругнувшись, обхватил Имоджин за плечи. Силой увлёк её в тень парадного. Веля ей не двигаться, он присел на корточки и сделал вид, что зашнуровывает ботинок. Он уповал на свою бороду и присутствие женщины как на способ не быть узнанным. Хотя Моху лицо Сифорта было отлично известно, работодатель не видел его со времён суда, бывшего много лет назад. Оба мужчины торопливо прошли мимо. Сифорт пихнул Моха в плечо.

– Прочь с дороги, – прикрикнул Сифорт, толкая внутреннюю дверь парадного. Потом оба мужчины ушли, громко топая по ступеням лестницы в облаках пыли.

Мох встал и ухватил Имоджин за рукав.

Та вырвалась, вскрикнув:

– Не трогайте меня!

– Нам надо идти, быстрее, – уговаривал Мох. – Они вернутся в любую секунду.

– Кто такие они?

– У нас нет времени для объяснений, – сказал он.

– Кто такие они? – настаивала она.

Он поднял руки:

– Послушайте, тот, в очках, владелец квартиры. Другой – коп. – На лестнице загрохотали шаги, сопровождаемые сдавленными криками. – Они ищут меня.

– У него пистолет, – заметила Имоджин в изумлении.

– Пойдёмте, – сказал Мох. Схватил Имоджин и потащил её из парадного. Она двигалась с ним в каком-то жутком танце. Звук шагов на лестнице напоминал бешеное сердцебиение. Мужчины возвращались. Сморчок кричал сверху. Припадочная закатывалась хриплым лаем. Мох молился, чтоб управляющий не спустил собаку с поводка. Дверь парадного закрылась за ними. Мох с Имоджин бросились вперёд. На полпути между дверью и бровкой девушка встала. Лицо у неё исказилось.

– А где рисунки, книги? – Она шагнула обратно. – Я должна вернуться за ними.

– Нет, Имоджин, не надо, – завопил Мох. – Радужник их взял.

В дверях появились оба мужчины. Мох развернулся на брусчатке обратно к Имоджин, раскинув руки. Сыщик прицелился из револьвера. Выстрел сухо щёлкнул на узкой улице, и ранение красной ниткой опоясало шею Имоджин, а её кулон полетел над булыжниками. Мох схватил её, когда она падала. Пока он мягко укладывал её на землю, вторая пуля прошила ему воротник рубашки, хлопнувшей как флаг на ветру. Имоджин лежала на тротуаре, недвижимая и бледная. Мох сжал её голову в ладонях. «Имоджин, вставай!» – кричал он. Третья пуля ударилась в землю около её головы и усыпала лицо искрами и каменной крошкой. Мох поднял ей веки, но зрачки под ними были недвижимы.

Сыщик попробовал применить захват. Какой-то звериный инстинкт упредил Моха, и в последнюю секунду он перекатился влево, шлёпнувшись лбом о землю. На мгновение белая боль заглушила все остальные чувства, и он едва не потерял сознание. Чья-то рука за колено упрямо тащила его по тротуару. Он приподнялся на корточки и лягнул копа прямо в лицо. Раздался тошнотворный хруст сломанной перегородки носа. Сыщик уткнулся лицом в ладони и заверещал, раскачиваясь вперёд-назад, сдерживая хлынувшую меж пальцев кровь. Мох, пошатываясь, поднялся на ноги. Бросив последний взгляд на бездвижное тело Имоджин, он дал дёру.

Продрался через собравшуюся толпу. Чьи-то руки хватали его за одежду. У него оторвался обрывок воротника рубашки. Кто-то попытался дать ему подножку. Он упал прямо на изгиб колена подставленной ноги. Стоявшие рядом зеваки с криком разбежались. Острая боль в левой голени дала понять, что ещё одна пуля таки попала в цель.