Тридцать пять долгих лет шла война с приверженцами ереси, цветущая земля превратилась в руины. Не желавшие покориться Франции и Риму южане гибли целыми семьями — кто на виселице, кто на костре. Были уничтожены представители знатнейших домов Окситании. Гордые, духовно чистые, они предпочитали умереть, чем жить под французской короной.

После изгнания еретиков приостановилась торговля — ведь многие состоятельные негоцианты принадлежали к катарской церкви. Дворянство под тяжелой рукой французской администрации затаилось, лелея надежду о мести. Катары ушли в подполье, «совершенные» только по ночам выбирались из своих убежищ, чтобы совершить моления. Они существовали лишь на подаяния доброхотов и питались в основном дикими плодами и ягодами.

Одни только трубадуры открыто исполняли песни, полные ненависти к французскому королю, римской церкви и духовенству. Инквизиция, конечно, не могла пройти мимо этих возмутителей спокойствия. Вскоре папой был издан закон, запрещающий даже напевать песни трубадуров. Чтобы спасти жизнь, многие из них перебирались в Ломбардию, где инквизиция еще не успела получить ни такого распространения, ни таких чудовищных полномочий, как в Провансе и графстве Тулузском. Флоренция же попросту закрыла перед инквизиторами ворота.

Ужас перед зверствами инквизиции делал порядочных людей предателями. Чтобы спасти жизнь и тело от мучений, все свидетельствовали против всех. Жены оговаривали мужей, дочери — матерей, братья и сестры забывали о родственных узах, добрые соседи оказывались коварными доносчиками. Сожжение еретиков считалось делом настолько угодным Богу, что каждый, кто приносил дрова для костра, получал отпущение грехов. Католические священники внушали пастве, что для борьбы с еретиками все средства хороши: обман, провокация, предательство.

Постоянный страх наказания за истинные или мнимые провинности, опасность стать жертвой инквизиции изменили облик некоторых ранее глубоко верующих альбигойцев. Теперь даже многие катарские архиереи не избегали связей с женщинами, стремясь, чтобы эти отношения не освящались узами брака. Грехом продолжало считаться умножение числа себе подобных. Бесплодие стало рассматриваться как благословение небес, рождение детей — как кара Господня.

Но большинство по-прежнему соблюдало строгое воздержание, не ело убоину, масло, яйца, сыр. Они не позволяли себе давать клятвы, лгать, продолжали разносить свои идеи и не допускали праздности. Убежищем для «совершенных» служили многочисленные пещеры. Они получили названия городов и сел: Ломбрив, Вифлеемская, Орнолак.

На равнине южане, по крайней мере внешне, смирились с гнетом северных завоевателей и римского духовенства, но на горе Фавор продолжало существовать государство катаров. Здесь они были сильны, чувствовали поддержку местных жителей, передвигались в местах, известных им с детства. Бертран Мартен, известный во всем Лангедоке епископ катаров, объединил вокруг себя друзей и учеников. Истинным главой крепости Монсегюр являлся именно он; комендант и начальник гарнизона смиренно подчинялись ему. Этот убежденный еретик был вдохновенным проповедником, ярким и пылким оратором, наделенным невероятным даром убеждения. Его вера была фанатична и не знала ни границ, ни запретов. Верящих ему он вел к смерти в огне и освобождению от оков грешной плоти. Их было немного, и они были слабы, но само их существование бросало вызов власти Франции и католицизму.

Гарнизон замка состоял примерно из пятидесяти молодых мелкопоместных дворян. Они тоже были катарами. Командовал ими барон Пьер-Роже Мирпуа, владелец Монсегюра. Он считал, что над ним нет господина, и вел себя совершенно независимо. Твердый в своей вере, — что не мешало ему клясться, лгать, убивать, — он был настоящим разбойником. В других его владениях, родовых, альбигойские обряды совершались столь же открыто, как в Монсегюре. Больные или умирающие просили принести себя в собрание верующих и получали утешение. Врачи не боялись лечить; близкие и даже малознакомые женщины до последнего ухаживали за больными. Умирающих собратьев альбигойцы навещали и напутствовали, невзирая на опасность.

Жители всех поселений в окрестностях Монсегюра по-прежнему исповедовали альбигойское вероучение и даже не стремились скрыть свои убеждения. Да им и нечего было скрывать: они вели чистую жизнь на земле, испокон веков принадлежавшей их предкам.

Понятно, что церковь не могла безучастно относиться к таким вопиющим нарушениям ее предписаний. В конце мая 1242 года в Авиньонский замок, расположенный недалеко от Монсегюра, прибыли одиннадцать путешественников, в которых безошибочно узнавались инквизиторы. Впрочем, они и не скрывали своих намерений — их целью было покарать жителей городка за ересь. Главой инквизиторов был Гийом Арно, хорошо известный своей неумолимостью и жестокостью. Доминиканцы планировали организовать в Авиньоне инквизиционный трибунал, приурочив его к празднику Вознесения.

Барон Мирпуа, узнав о появлении инквизиторов, решил уничтожить ненавистного Гийома Арно и поживиться за счет имущества доминиканцев. Когда отряд в двадцать пять человек двигался к месту ночлега инквизиторов, им не раз встречались группы вооруженных горожан, которые тоже горели ненавистью к папистам. Это не оставляло доминиканцам ни малейшего шанса: их участь была предрешена. Пробуждение двенадцати инквизиторов, спавших в одной комнате, оказалось ужасным. Разъяренные головорезы Мирпуа с тяжелыми палицами и секирами не знали пощады. Перед гибелью клирики запели молитву, сбившись в кучу, но конец наступил слишком быстро. Альфаро вырезал язык у мертвого Гийома Арно.

Жестокое убийство инквизиторов, что удивительно, осталось безнаказанным. Но умудренные опытом катары, предвидя новые притеснения, потянулись к Монсегюру. По-видимому, замок оказался слишком мал для того, чтобы дать приют всем верующим. Поэтому некоторые из них построили на скалах, нависших над пропастями, отдельные хижины, где можно было в уединении и безмолвии погрузиться в молитву. Другие поселились в деревне под горой.

Римляне называли Монсегюр Castrum montis securi («Замок неприступной горы»). Он был одной из самых мощных романских крепостей, гордо возвышавшейся над провансальской равниной, — как первая ступень на пути к небесам, к которым стремились альбигойцы. Над башнями замка развевался красно-желтый флаг катаров.

Расположение Монсегюра на горе Фавор действительно способствовало обособленности от остального мира. Низины, глубокие долины и пропасти, над которыми даже днем клубился густой туман, отрезали замок от равнин и дорог. Огромные, древние и могучие деревья с темно-зелеными кронами подавляли своим величием и словно парили над окружающим миром. Влажная сумеречная мягкость, царившая под пологом леса, сглаживала опасность пней, бревен, замшелых камней под ногами. Бурелом и колючие заросли изломанного кустарника образовывали естественные баррикады, непреодолимые для чужаков. Местные жители, напротив, чувствовали себя здесь свободно и без затруднений передвигались в местах, известных им с детства.

После убийства инквизитора Гийома Арно и его приспешников всем стало очевидно, что Монсегюру раньше или позже следует ожидать штурма.

Чиновники-французы и приверженцы папы втайне организовали «вооруженное братство» для уничтожения Монсегюра, который считали болезненным нарывом на теле завоеванной страны. Братство было хорошо вооружено и состояло из людей, стойких в католической вере и опытных в военном деле. Но, несмотря на скрытность замыслов, враги альбигойцев не смогли утаить полностью свои планы: они жили в окружении местных жителей, и те, конечно, передали весточку альбигойцам.

Наконец «братство» вышло из тени и принялось открыто угрожать Монсегюру. Но катары тоже имели сторонников, и их было немало, несмотря на свирепость инквизиции. Для помощи защитникам замка по всей стране проходил сбор денег, оружия и продовольствия. В Монсегюр пробирались «совершенные», туда шли трубадуры, даже знатные дамы, убежденные в вере катаров, покинув богатые удобные жилища, пробирались с запасами в замок.

В 1244 году наступил финал: армия крестоносцев, в десять раз превышающая число защитников крепости, окружила подножие горы. До осады катарские отшельники жили на лесистом восточном склоне Фавора. Увидев приближение вооруженных отрядов, они переселились сначала под стены замка, а потом перебрались внутрь. Осажденный замок был небольшим: донжон, на первом этаже которого проходили религиозные обряды катаров. К этому залу примыкали просторные помещения: склады, конюшни, фехтовальные залы и комнаты защитников крепости.

В замке с приходом всех верных катар стало чрезвычайно тесно. Места не хватало, поэтому многие поселялись в пещерах Сабарте. Неудивительно, что появилось и множество проблем, которые неминуемо возникают, когда большое количество людей собирается на малой замкнутой территории. Ни о каких удобствах не приходилось и мечтать. Продовольствие было под строгим контролем, вода расходовалась только на питье. Сотни людей, собравшихся за стенами замка, вдохновляла на подвиг и поддерживала не земная пища, а преданность своим убеждениям и несокрушимая воля. Они готовы были защищать Монсегюр, последний оплот своей веры.

Видимо, французское золото подкупило несколько местных горцев — они сумели провести добровольцев из французского войска прямо под стены замка. Осажденным больше неоткуда было ждать помощи.

Мирпуа и его люди не сидели сложа руки. Они предприняли ночную вылазку, которая не увенчалась успехом, однако показала, что дух катаров по-прежнему стоек. Какой бы мощной ни была осаждающая армия, она не могла лишить осажденных помощи извне уже потому, что действовала во враждебной стране. Сочувствие всего населения было на стороне земляков, сражающихся за свои убеждения.

Граф Тулузский предпринимал отчаянные скрытые попытки помочь осажденным. Безусловно, именно с его ведома в замок смогли переправить продовольствие, так необходимое защитникам. Сам граф надеялся на команду арагонских рутьеров, готовых за золото резать не только католиков, но и собственных родных. Но наемники даже не смогли преодолеть передовые посты французов. Граф умолял осажденных продержаться еще немного: им на помощь непременно выступит император Фридрих II.

Иногда можно встретить упоминания о появлении у подножия горы Фавор королевы Бланки Кастильской. Видимо, она желала присутствовать при взятии замка. Настойчивые слухи о том, что в нем укрыта чаша Тайной вечери, загадочный Грааль, заставила решительную женщину отправиться в путь. Королева торопилась взять в руки заветную чашу, но тут оказалось, что осада еще и не начиналась. Воодушевив осаждающих, королева отправилась обратно в Париж, по пути обозревая уже почти французские владения.

Конец Монсегюра неумолимо приближался. Люди устали от многомесячной осады. Их было всего несколько сотен против тысяч крестоносцев. Никто не мог ни сменить их, ни дать передышки. Мощная катапульта французов без перерыва обстреливала восточную стену замка. Осажденным не давали покоя ни днем, ни ночью.

Считается, что утром 28 февраля 1244 года, еще до рассвета, катары Монсегюра сдались и их полководцы предложили вступить в переговоры. И осажденные, и осаждающие желали только одного — конца этой мучительной осады.

Условия, предложенные катарам, были почти великодушными: они сохранят за собой Монсегюр еще на несколько дней и выдадут победителям заложников, кроме того, получат прощение за все прежние грехи, в том числе и за совершенное ими в Авиньоне убийство инквизиторов. Солдатам позволено будет уйти свободными, без ущерба для чести, но при условии, что перед тем, как покинуть Монсегюр, они предстанут перед доминиканскими инквизиторами, покаются в своих грехах и отрекутся от ереси. Прочие обитатели цитадели останутся свободными, но они также должны исповедоваться инквизиторам и отречься от ереси: те, кто не отречется, будут приговорены к немедленной казни на костре. Сама же крепость Монсегюр без промедления будет сдана королю и церкви.

«Совершенные», которые ни под каким видом не соглашались отречься от веры и покаяться, легко могли бы ускользнуть из Монсегюра, но решительно отказывались это делать. Какой же великой должна была быть их вера, если, зная о предстоящей мучительной гибели, они ждали этого часа, занимаясь, кроме молитв, обыденными делами.

Неизвестно, что произошло 14 марта в храме Солнца, где катары отмечали свой праздник. По-видимому, случилось какое-то экстраординарное событие, укрепившее дух осажденных. Когда 15 марта крестоносцы ворвались в замок, инквизиторы пришли в ярость. И было от чего: 257 человек вместе с главой катарской церкви епископом Бертраном Мартеном предпочли костер предательству своих убеждений. Многие катары были готовы умереть за веру не в отчаянном порыве, а после долгих дней осознанной подготовки. Несколько верующих уже после капитуляции замка стали «совершенными», то есть сознательно обрекли себя на смерть. В оставшиеся дни они готовились к уходу и раздавали свое имущество солдатам, защищавшим их, не щадя жизни.

Такое количество фанатиков, готовых на мучительную гибель в огне, поразило воображение крестоносцев!

И вот день расставания с грешным миром настал. Загнанные французами за частокол, обложенные вязанками дров и хвороста, обреченные на мучительную смерть, некоторые катары плакали и кричали от страха, другие молча стояли, поддерживая друг друга, в ожидании своей ужасной участи. Агония была мучительной и могла продлиться до двух часов, если у приговоренных выдержит сердце. Если же горели зеленые или мокрые ветки и сено, дым окутывал и удушал несчастных прежде, чем до них добирались языки пламени. Несколько часов спустя на площадке остались только груды обуглившейся плоти…

Однако трое «совершенных» и некий служитель не участвовали в подвиге веры своих братьев. В ночь на 16 марта они с помощью все того же барона Мирпуа тайно покинули замок. Сначала беглецы укрывались в разветвленных подземельях Монсегюра, потом спустились на веревках вдоль отвесного склона горы. Их целью было не спасение собственной жизни, как может показаться. По мнению большинства историков, они были избраны, чтобы сохранить главное сокровище катаров — чашу Святого Грааля.

Уже в наше время, преодолев множество трудностей, некий энтузиаст обнаружил в пещерах под развалинами замка Монсегюр небольшое помещение, в котором на камне было выбито изображение, датированное XIII веком. При желании на нем можно рассмотреть все характерные признаки Грааля. Это Святая Кровь, Святое Копье и Чаша, или Блюдо, служившее крышкой, которая, если верить Кретьену де Труа, прикрывает Грааль.

Комплексная научная экспедиция нашла в отдаленной пещере под замком маленькую свинцовую звезду, символизирующую беспредельность знания, и каменного голубя с раскрытыми крыльями, означающего переход из царства Сына в царство Святого Духа — символ человека совершенного.

Трое «совершенных», покинувших Монсегюр, скорее всего, были преемниками хранителей Грааля. Правда, среди них не было женщины, но тяготы и суровость обстановки диктовали необходимость отступить от правил. Считается, что целью «совершенных» был замок Монреаль-де-Со, ранее принадлежавший графу де Фуа, а теперь — королю Хайме Арагонскому. Они стремились не только скрыть сокровище катаров от врагов, но и поместить его в некое сакральное убежище. Сюда и доставили беглецы из Монсегюра свои загадочные реликвии, золото, серебро и несколько «тайных книг». В них, как полагали многие, помимо священных текстов содержались сведения о великих тайнах мироздания, мистические рецепты сохранения вечной молодости и красоты, а также заклинания, дающие необоримую силу влияния на людей. Эти сокровища «совершенные» укрыли в одной из многочисленных пещер Пиренейских гор, недалеко от озера Эстанис-де-Ангонелла.

После уничтожения катаров французский король в ультимативной форме потребовал от Хайме Арагонского передать ему крепость Монреаль-де-Со. Король Арагона решительно отказал.

По другой версии, сундук с сокровищем и секретными свитками был зарыт в окрестностях церкви Санта-Колома. Озеро и церковь находились в то время на территории графства Фуа (современная Андорра), горы, скалы и многочисленные пещеры которой как нельзя больше подходят для создания тайника. Есть свидетельства и о захоронении священных реликвий катаров в кастильском монастыре Сан-Мильян-де-ла-Коголья.

Эти предположения не исключают друг друга. Многие святые места подходили для того, чтобы сохранить Святой Грааль от алчных рук инквизиторов.

Как бы то ни было, кто бы из историков ни оказался прав, сейчас важно только то, что легендарные сокровища катаров были спасены. После них подобным образом исчезли и не менее легендарные сокровища тамплиеров. История постаралась набросить на эти события непроницаемый покров тайны.

В дальнейшем мы вспомним и тамплиеров, и их вероятных патронов — таинственный Приорат Сиона. Священный Грааль снова появится на сцене истории.