Глава 29
Офицер Нэнси Блокман ведет наблюдение

Офицер Нэнси Блокман нахмурилась, обнаружив очередной кусок яичной скорлупы в волосах. Эта приземистая, с лицом бульдога, тридцативосьмилетняя брюнетка уже дважды приняла душ после бомбардировки куриными эмбрионами, однако множество упрямых белых осколков продолжало удерживать свои позиции. Опустив зеркало перед водительским сиденьем остановившейся патрульной машины, Нэнси выбросила один из них на окутанную сумерками улицу Виктори, где он дважды перевернулся и исчез в похожей на пасть трещине в асфальте.

– Ополаскиватель для волос не пробовала? – спросил с пассажирского сиденья офицер Эйб Лотт.

– Ополаскиватель? Ты уверен, что ты не голубой?

Сорвавшись с места и промчавшись через перекресток, Блокман взглянула на своего толстенького коротышку напарника.

– Что? – с вызовом переспросил Эйб. – Куча людей им пользуется. И я, кстати, тоже.

Бывший муж Нэнси Стив оказался гомосексуалистом – несмотря на вполне сексуально успешный пятилетний брак с женщиной, – и с того самого момента, как он открыл супруге правду о себе, она искала предупредительные сигналы в каждом мужчине. У нее не имелось никаких оснований подозревать, что Лотт голубой – он был женат, ходил в стрип-клубы, и под ногтями у него всегда была грязь, – но Нэнси считала, что ее долг состоит в том, чтобы сообщить ему о появлении первых признаков гомосексуализма.

– Ты не обижайся, но мне кажется, что у тебя определенно паранойя на этот счет, – сказал Эйб.

– Дело не в паранойе; просто я всегда начеку, и не без причины.

– Твой муж?

– Мой бывший ни при чем, – сказала Блокман, сворачивая с Саммер-драйв. – Ученые говорят, что тело человека полностью перестраивается каждые семь лет. До мельчайших клеток. Все тело.

– Совсем все?

– Так утверждают ученые.

– А как же татуировки? Почему они держатся больше семи лет?

– Потому что их делают чернилами. Они просто тихонько сидят и бездействуют, в то время как клетки вокруг них обзаводятся детишками и умирают. Татуировки – это подкожные украшения.

– Хм-м-м… – Эйб вертел в руках револьвер, как будто тот превратился в игрушку-трансформер.

– Понимаешь, – продолжала Нэнси, – ты ведь не знаешь, как повлияет на тебя активность клеток… Как ты можешь измениться, когда твое тело – мозг и все прочее – выстроят себя заново, а человек, которым ты являлся семь лет назад, перестанет существовать.

Толстенький офицер посмотрел на свои руки.

– Они кажутся мне такими же, как раньше.

– Внешне. Но, возможно, некоторые из клеток твоего мозга стали другими. Мутировали. Может, в следующий раз, когда ты отправишься в стриптиз-клуб, кто-нибудь…

– Мужской клуб, – поправил напарницу Эйб.

– Может, в следующий раз, когда ты отправишься в мужской клуб и какая-то девица снимет лифчик, чтобы продемонстрировать тебе сиськи, ты скажешь: «И чего?»

– Такого не будет никогда, – твердо заявил толстенький офицер. – Сиськи – лучшее, что есть на свете.

– И почему ты так думаешь?

– Потому, что я – мужчина и потому, что сиськи – это классно.

– Потому, что ты мужчина с определенными биологическими реакциями на женскую грудь, а их запрограммировали твои клетки. Но все это может измениться, когда произойдет перестройка твоего тела.

– Слушай… – Лотт начал сердиться. – Эти разговоры наводят на меня депрессию.

– Просто я хочу сказать, что ты меняешься по мере того, как проходит время, – все меняются. Молекула за молекулой. А потому будь осторожен со штуками вроде «ополаскивателя для волос».

– Но мне и вправду нравятся сиськи! – с ноткой отчаяния заявил Эйб.

– Я не думаю, что у тебя есть повод беспокоиться.

– Хорошо. – Толстенький полицейский принялся снова поигрывать револьвером.

– А вот Лэнгфорд – совсем другое дело.

– Лэнгфорд – гомик?

– Знаешь, я терпеть не могу это слово – я ничего не имею против гомосексуалистов, – но да. – Нэнси представила красивое лицо упомянутого офицера, его аккуратные светлые волосы и безупречную фигуру. – А если и нет, его клетки на самом краю.

– Ты видела блондиночку, которую он привел на рождественскую вечеринку? С офигенными буферами? – Эйб сглотнул обильную слюну. – Хотел бы я взглянуть на нее в мужском клубе… – И он снова сглотнул свои выделения.

– Вот, значит, какие у тебя возникают фантазии, когда ты видишь подобных женщин? Представляешь, как она раздевается?

– Я – женатый человек. – Полный офицер постучал пальцем по золотому обручальному кольцу. – Даже в своих фантазиях я верен жене.

– Как мило!

– Я серьезно отношусь к клятвам. – Лотт на мгновение задумался. – Но подружка Лэнгфорда… Она как будто сделана из замороженного сладкого крема. – Он снова сглотнул. – Хочешь сладкого крема?

Блокман уже давно поняла, что мозг ее напарника представляет собой линейное устройство.

– Только сначала проверим мотоцикл, – сказала она.

– Ага. Конечно, ясное дело. Знаешь, я слышал, что он намного лучше мороженого… я про замороженный крем.

– Наверное.

Нэнси знала, что в замороженном креме очень высокое содержание яичных желтков и он невероятно вредный, но решила не поправлять напарника. Ему и без того трудно было переварить новость о постоянной смене клеток тела и известие о смерти Энтони Джанетто и Дейва Стэнли.

Женщина свернула на Сотую и Семьдесят Восьмую улицы и покатила на запад в сторону той части Сортира, откуда угнали мотоцикл. Солнце уже садилось, и дома на горизонте казались черными силуэтами на фоне неба.

Она включила фары, и из темно-серых теней возникли отражатели велосипедов, настороженные глаза и куча пустых пивных банок. Повернув руль против часовой стрелки, Нэнси объехала спящего терьера.

– Симпатичный, – заметил Эйб.

Блокман не стала спрашивать его, испытывает ли он особую любовь к маленьким собачкам.

Патрульная машина прокатила по району с частично заселенными домами и свернула на идущую на север улицу, которая называлась Лютер. Через десять минут они оказались в самой южной точке Сортира – и сразу увидели приколоченную к телефону-автомату верхнюю половину тела дохлой кошки.

Нэнси с отвращением отвернулась.

– И кто только на такое способен?

– Демократы.

Женщина редко обсуждала политику со своим напарником.

– Номер дома? – спросила она.

Эйб посмотрел на салфетку из «Бигмэнз бургер», на которой записал информацию.

– Лютер, восемнадцать-пятьдесят три.

– Смотри по сторонам.

– Мы только что проехали семнадцать-шестьдесят семь.

– Хорошо. – Нэнси сбросила скорость. – Значит, уже близко.

Поскольку большинство домов в Сортире не имело номеров, любому, кто туда попадал, приходилось включать наблюдательность и уметь считать.

Лотт на пассажирском сиденье вертел в руках револьвер, как будто тот был трансформером.

– Повнимательнее, приятель, – попросила его напарница.

У толстенького офицера сделался озадаченный вид.

– А чего искать? Украденный мотоцикл?

– Засаду. Зволински же предупредил нас, чтобы мы были настороже.

– Из-за того, что произошло с Дейвом и Джанетто?

– Именно.

Патрульная машина миновала группу черных подростков, раздавленную пивную банку и мертвого голубя, по которому кто-то проехал.

– Они меня жутко раздражают, – проворчал Эйб. – И почему они дохнут и дохнут?

– Тут такой воздух, что они от отчаяния совершают самоубийства.

– Ты всегда так говоришь…

Блокман еще немного сбросила скорость и принялась внимательно рассматривать дом, на котором было не меньше пятисот фунтов граффити. Среди избитых цитат, имен и половых органов офицер разглядела квадратный черный знак.

– Можешь прочитать, что там написано? – спросила она у напарника.

Тот посмотрел сквозь ветровое стекло, прищурился и кивнул.

– Отсоси мой большой толстый ч…

– Не то. У двери. – Нэнси показала на черный знак. – Можешь определить, что там написано?

– Похоже на четыре и девять в конце.

– Значит, осталось два дома.

Женщина прибавила скорость, машина проехала мимо точно такого же дома и вскоре оказалась около трехэтажного здания, украшенного огромной выцветшей настенной росписью, прославлявшей эру брейк-данса.

Нэнси остановила машину.

– Осмотрись по сторонам.

– Чтобы не попасть в засаду? – Эйб любил, чтобы все было ясно и понятно.

– Да.

Копы принялись оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать людей, которые могли бы причинить им вред. Мимо проехали несколько ребят на велосипедах для езды по бездорожью, из окна дома напротив выглянула пара взрослых. Никто из них не казался опасным.

– Пойду постучу в дверь, – сказал Лотт.

– Я не буду выключать двигатель.

– Хорошая идея. – Толстенький офицер убрал оружие в кобуру, посмотрел на салфетку из «Бигмэнз бургер» и пробормотал: – Гаррет Оквелл, Гаррет Оквелл… – Потом засунул салфетку в нагрудный карман и еще два раза повторил это имя, как будто готовился к выступлению на сцене. – Похоже на фальшивку, ты так не думаешь?

– Он налогоплательщик. Диспетчер проверила его, прежде чем отправить нас сюда.

Эйб безрезультатно подергал ручку, смутился и, нажав на замок двери, потянул ручку во второй раз, после чего дверца открылась. Когда он вылезал наружу, внутрь прогретой машины тут же пробрался холод.

– Если со мной что-нибудь случится, не рассказывай моей жене про мужской клуб, – попросил Лотт.

– Договорились. Будь осторожен.

Выдохнув облако пара, Эйб кивнул, похлопал по кобуре и закрыл дверцу.

Нэнси не особо беспокоила безопасность напарника. Опыт, приобретенный на улицах Виктори и в качестве солдата на Гаити, научил ее, что пули любят умных.

В дверях дома, украшенного настенной росписью, появился плотный белый мужчина с серебристыми волосами, длинной бородой и в потертом джинсовом комбинезоне. У него за спиной стояла брюнетка, его жена или сестра, одетая в видавшую виды кожу. Не меньше трети массы ее тела приходилось на объемный зад.

Эйб помахал рукой, направившись к ним, а Блокман приоткрыла окно.

– Давно пора было вам приехать, – заявил бородатый байкер. – Мой мотоцикл уже, наверное, у канадской границы.

Толстенький офицер продолжал идти по выложенной камнем дорожке.

– Вы мистер Гаррет Оквелл?

– Интересно, у какого количества местных жителей угнали мотоцикл, чтобы вы могли задать мне такой вопрос?

– Сэр, пожалуйста… – Лотт подошел к крыльцу. – Я должен следовать официальной полицейской процедуре, когда…

– Любишь перекусить у «Бигмэна»? – Оквелл наставил указательный палец на карман Эйба. – Я вижу салфетку.

– Сэр, пожалуйста…

– Может, там ты встретился за ланчем с типом, который угнал мой мотоцикл? – заявил байкер. – Может, он сидел рядом с тобой, и когда он сказал: «Передай кетчуп», ты так и сделал? Новенькую бутылочку, еще запечатанную – она даже щелкнула, когда он ее открыл.

– Сэр, пож…

– Может, тип, который украл мой мотоцикл, зашел в туалет одновременно с тобой, в его кабинке закончилась туалетная бумага, он попросил тебя дать ему кусок и ты дал? Такую мягкую, что можно целый день вытирать задницу…

– Мы патрулировали улицы.

Нэнси, сидевшая в машине, тяжело вздохнула.

– Когда вы стояли на светофоре, перед вами, случайно, не было украденного мотоцикла? – продолжал Гаррет.

– Я не помню. – Эйб оглянулся через плечо, посмотрел на напарницу и закатил глаза.

– Ты чего оглядываешься? – тут же спросил байкер.

Толстенький полицейский снова посмотрел на него.

– Вас зовут Гаррет Оквелл?

– Ты еще не понял?

В зеркале заднего вида что-то мелькнуло. Блокман поправила его, пытаясь понять, что это такое, и увидела в двух кварталах что-то вроде движущегося с выключенными фарами фургона.

Совершенно спокойно, не спеша, Нэнси достала из держателя помповое ружье.

– Прошу вас, просто ответьте на мой вопрос, – сказал Эйб.

– Я есть, всегда был и буду Гарретом Оквеллом.

Нэнси повернулась к напарнику и байкерам.

– Все внутрь, немедленно.

– Законникам в моем доме не рады.

– Внутрь! – рявкнула женщина. – Вам угрожает опасность.

Она снова посмотрела в зеркало заднего вида.

Фургон находился в квартале от них – коричневый, грузовой, точно такой же, какой видели на месте преступления накануне вечером.

– Внутрь! – заорал Лотт и стал толкать мужа с женой (или брата с сестрой) в дом. – Шевелитесь!

Блокман направила ружье через заднее стекло на фургон.

Завизжали шины, и коричневый фургон прибавил скорость. Нэнси вела за ним ствол своего ружья, когда тот с грохотом промчался мимо патрульной машины и пролетел через перекресток в конце квартала. Офицер успела заметить, что у него нет номерных знаков на заднем бампере.

Она знала, что не должна позволить убийцам копов уйти, и поэтому, крикнув Эйбу: «Вызови подкрепление!», положила ружье на пассажирское сиденье, переключила передачу и вдавила в пол педаль газа.

Патрульная машина взревела, ее колеса заскользили, и Сортир превратился в смазанные картинки, проносившиеся мимо, когда Нэнси бросилась в погоню за коричневым фургоном.

Автомобиль, который она вела, отчаянно содрогался, летевшие из-под колес камни оставляли отметины на стеклах, двигатель стонал, но Блокман не убирала ноги с педали, и вскоре расстояние, разделявшее две машины, сократилось до половины квартала.

Нэнси потянулась за ружьем, и тут на задней части фургона появился черный квадрат.

Окно.

Оттуда вылетело белое пламя. Фары патрульной машины разбились вдребезги, шина одного из передних колес лопнула, и руль дернулся влево. Заскрежетал металл.

Полицейская машина завертелась на месте – испорченное колесо болталось на своей оси.

Нэнси убрала ногу с педали газа и повернула руль по движению. Оставшиеся колеса встали на свои места, и ей удалось взять машину под контроль. Она снова нажала на педаль газа и продолжила преследование.

Расстояние между машинами начало сокращаться, и Блокман во второй раз потянулась за ружьем.

И снова раздался окутанный пламенем выстрел.

Ветровое стекло взорвалось, и несколько осколков впились в шею и грудь женщины.

Шины зашлепали по асфальту, машина вылетела на тротуар и врезалась передней решеткой в телефонный столб.

Окровавленная, чувствуя, как ее голову заполняет туман, Нэнси потянулась за ружьем и выставила его в разбитое ветровое стекло. Однако коричневый фургон уже был не больше спичечного коробка, а вскоре и вовсе стал воспоминанием.

– Идите сюда, вонючие гомосеки! Гребаные членососы, гнусные ублюдки, идите ко мне! – Офицер Нэнси Блокман сильно удивилась своему собственному словарному запасу.