Глава 2
Мой первый боевой поход

Мое первое военно-морское приключение на борту U-505 началось 11 февраля 1942 года с довольно церемонно обставленного выхода из Лорьяна. Члены экипажа, не занятые вахтой, выстроились узким парадным строем на верхней палубе. Остальные члены экипажа исполняли свои обязанности на своих постах внутри лодки. Я отчаянно старался не допустить какой-либо оплошности в самом начале этого первого настоящего боевого похода нашей подводной лодки. Командир и вахтенные офицеры тесной группой стояли на мостике, который по этому поводу был украшен гирляндами цветов. Волна возбуждения прошлась по всем нам, когда капитан-лейтенант Лёве громко скомандовал отдать швартовы.

Отдача швартовых тросов стала сигналом для исполнения местным оркестром серии прощальных маршей. Три громких возгласа «Ура!» прокричали все собравшиеся проводить нас в поход в доках, а эхо повторило их крики, отразившись от стен скупо освещенных бункеров. В это время, ровно в 18:00, наша лодка начала медленное движение по темной маслянистой воде вокруг причала для субмарин в гавань Лорьяна.

Отойдя от причала, мы встали в кильватер подводной лодки U-68, которая должна была проводить нас до пункта расставания. На внешнем рейде гавани мы встретились с нашим эскортом, малым минным тральщиком. Музыка и приветственные крики постепенно затихали вдали, когда наша небольшая флотилия прокладывала свой путь до Пор-Луи, последнего клочка дружественной земли, который мы сможем видеть еще некоторое время.

Капитан-лейтенант Лёве повернулся к вахтенному офицеру и сказал:

– Ноллау, выбросьте цветы за борт.

Согласно старинной военно-морской традиции является плохим предзнаменованием нести на борту корабля цветы, не имея в виду земли. Обер-лейтенант Ноллау кивнул, подтверждая распоряжение, и цветы полетели за борт. Никто не хотел оскорбить морского бога Нептуна во время нашего первого похода против неприятеля!

Когда глубина океана достигла 200 метров, мы совершили наше последнее тестовое погружение, предварительную процедуру, выполняемую всеми подводными лодками, выходящими на боевое патрулирование. После успешного прохождения этого испытания мы всплыли на поверхность и просигналили нашему эскорту: «Все в полном порядке».

В ответ они просигналили нам: «Счастливого возвращения и удачной охоты!», после чего развернулись и отправились обратно в порт. Теперь мы были предоставлены самим себе.

Наши дизели взревели на полных оборотах, и нос U-505 начал рассекать себе путь через волны Бискайского залива. Послеобеденное время нашего выхода в море было рассчитано так, чтобы пересечь пространство залива под покровом тьмы. Англичане не переставали вести непрерывное наблюдение за поверхностью залива и воздушную разведку, направленные на обнаружение выхода наших субмарин в море и их возвращение в порт. Вскоре мы даже прозвали это место «кладбищем подводных лодок» из-за всех несчастных субмарин, потопленных здесь. Ближе к концу войны большинство подводных лодок не имело шансов вступить в единоборство с неприятелем, не преодолев предварительно кордон смерти, поставленный союзниками по антигитлеровской коалиции вокруг портов базирования наших субмарин. Несмотря на наши опасения относительно того, что ждало нас в битве за Атлантику, мы были полны решимости не быть захваченными здесь и не быть потопленными, пока мы не прольем кровь противника.

Довольно скоро после того, как наш эскорт предоставил нас нашей судьбе, мы услышали клик интеркома – громкоговорящей системы внутренней связи. Каждый из нас насторожил уши, повернувшись к ближайшему громкоговорителю, чтобы не пропустить ни одного слова командира, доносившемуся до нас сквозь грохот дизелей.

«Говорит капитан-лейтенант. Нами получен приказ вести охоту вдоль побережья Западной Африки. Районом наших операций будет точка сбора союзнических конвоев на траверзе порта Фритаун. Нам будут противостоять самые быстрые суда, охота за которыми определенно будет не легким делом. А тем временем держите глаза открытыми и будьте бдительны! Это все, что я хотел вам сказать».

Мало кто из нас, членов экипажа, представлял себе, где находится Фритаун. От офицеров мы узнали, что это столица и порт страны Сьерра-Леоне, представляющий собой крупный центр заправки топливом союзнических конвоев, следующих для снабжения фронта в Северной Африке против сил Роммеля. С радостью мы узнали, что будем играть непосредственную роль, помогая Роммелю и его Африканскому корпусу сражаться против томми.

Вскоре после этого обращения командира мы получили радиограмму, приказывающую нам изменить курс и оказать помощь одной из наших подводных лодок, получившей тяжелые повреждения в результате воздушной атаки у побережья Испании. Некоторые из самых молодых членов экипажа пребывали в разочаровании; мы рвались быть воинами, но отнюдь не медицинскими сестрами или помощниками санитаров! Лишь позднее, повзрослев и набравшись опыта, мы осознали, что тот, кто спас жизнь товарища, герой в той же степени, как и тот, кто убил врага. Вопрос решился сам собой, когда некоторое время спустя мы узнали, что поврежденная подводная лодка смогла добраться до одного из испанских портов своим ходом. Мы снова легли на предписанный нам курс к побережью Западной Африки.

За время пересечения нами Бискайского залива мы были вынуждены совершить несколько «экстренных погружений» из-за сближения с вражеской авиацией. Это было подлинное испытание для экипажа субмарины: скрыть подводную лодку под морскими волнами еще до того, как вражеские самолеты получат шанс обрушить на наши головы свой смертоносный груз. Во время первых таких налетов наши сердца стучали, я думаю, громче наших работающих дизелей, но через на удивление краткое время подобные погружения стали для нас совершеннейшей рутиной. Порой мы слышали, как над нами взрываются глубинные бомбы, сброшенные этими стервятниками, но они ложились слишком далеко, чтобы причинить ущерб или заставить нас серьезно волноваться.

После того как мы пересекли Бискайский залив, напряжение несколько ослабло. Проходя Азорские острова, мы выключили один дизель и пошли на половинной скорости, чтобы экономить горючее. Капитан-лейтенант даже стал разрешать трем членам экипажа одновременно постоять вместе с вахтенными на мостике, покурить и насладиться свежим воздухом. Какое же это было наслаждение – стоять на мостике с хорошей сигаретой, ощущая, так теплый африканский бриз бьет тебе в лицо! Дома, в Германии, в это время года наши семьи все еще теснились вокруг еле горящего камина.

Довольно скоро, однако, экваториальная теплота превратилась из благословленной в сущее проклятие. После того как мы пересекли тропик Рака, подводная лодка в дневное время стала прогреваться подобно доменной печи. Германские субмарины не были оборудованы системами кондиционирования воздуха, поэтому мы использовали любой возможный предлог, чтобы выбраться на палубу и спастись от температуры обжарки внутри корпуса. Когда мы погружались, океанская вода охлаждала прочный корпус, вызывая постоянный дождь из конденсата, льющийся на нас. Мы переоделись в облегченную до предела тропическую форму: брезентовые шорты цвета хаки и без рубах. Выбираясь на палубу, мы надевали на головы тропические пробковые шлемы с широкими полями. Вскоре, густо загорев, мы стали похожи на истинных жителей Африки.

Тропическая жара портила наши запасы продовольствия куда быстрее, чем ожидалось. Так, например, в момент нашего выхода из Лорьяна у нас на борту было 3000 яиц. В холодных водах Северной Атлантики яйца могли продержаться свежими по меньшей мере два или три месяца, прежде чем начали бы портиться. Теперь же, в жарком африканском климате, яйца начали портиться уже через пару недель. Командир решил, что мы должны съесть их как можно быстрее, и объявил, что мы можем есть их сколько угодно каждому за завтраком, обедом или ужином. На борту нашлись такие любители яиц, которые начали истреблять их буквально дюжинами ежедневно. Спустя несколько дней никто из нас уже не мог даже видеть этих маленьких белых дьяволов. Многими из нас даже их запах еще долгие годы воспринимался как омерзительный.

Долгими ленивыми днями мы медленно продвигались на юг. В ясные прохладные ночи мы выбирались на верхнюю палубу, рассаживались на ней и, глядя на пылающий над головой Южный Крест, рассказывали различные истории из нашей прежней жизни, которые могли вспомнить. Поначалу казалось идиллическим плыть под этими странными созвездиями навстречу нашей неизвестной судьбе. Но недели через три после нашего выхода из Лорьяна эта скучная рутина начала действовать мне на нервы. Нескончаемый цикл вахт, попытки освоить по учебнику английский язык под непрекращающейся капелью конденсата, рассказы по десятому разу все тех же жизненных историй, заводимые в сотый раз одни и те же граммофонные записи. Для таких молодых парней, как мы, все это бездействие превращалось в медленную психологическую пытку.

Конечно, насмешки и подначки в экипаже имели самую разнообразную природу. Я был куда меньше и моложе большинства членов экипажа и поэтому должен был вынести куда большую долю подначек, прежде чем быть принятым в коллектив в качестве своего. Также у меня было меньше опыта, чем у других, потому что я избежал первоначального перехода U-505 из Киля в Лорьян. Самой значительной задачей для меня было обретение мною «морских ног». Во время штормов подводная лодка могла испытывать крен до 60 градусов в обе стороны. В подобной ситуации, даже если вы едва ли не умирали от морской болезни, вы все равно должны были исполнять свои служебные обязанности безупречно. Мы все прекрасно знали, что многие подводные лодки никогда не вернулись на базу из-за малейшего просчета, допущенного кем-то на центральном посту управления. В определенном роде мне повезло, что первый боевой поход проходил в весьма суровой обстановке, поскольку если вы сумели научиться работать в подобных обстоятельствах, то потом вам легче нести вахту. Некоторые члены экипажа так и не смогли приспособиться к постоянной болтанке и перемене давления в лодке. Один из унтер-офицеров с сожалением был вынужден согласиться с переводом его на эсминец, поскольку ему так и не удалось приноровиться к трудностям жизни на подводной лодке.

Во всяком случае, через несколько недель, проведенных в море, я получил повышение относительно своих обязанностей на центральном посту управления. Командир освободил меня от обязанностей оператора перископного насоса и перевел на должность оператора управления многочисленными клапанами заполнения и опорожнения балластных цистерн рядом с моим местом. Мои новые обязанности оказались гораздо более сложными, теперь я отвечал за управление многочисленными клапанами нескольких балластных цистерн. Эти цистерны было необходимо продувать воздухом или заполнять водой в определенной временной последовательности, иначе лодка могла потерять управление по тангажу. За исключением нескольких чрезвычайных ситуаций, когда я помогал мотористам дизельного отсека в ремонте двигателей, пост управления клапанами балластных цистерн оставался моим вплоть до конца моей военной карьеры на U-505.

Во время нашего перехода к оперативному району на траверзе Фритауна мы несколько раз замечали клубы дыма на горизонте от идущих конвоев. Однако патрулирующим британским самолетам, обычно одному из огромных четырехмоторных «Сандерлендов», всегда удавалось заметить нашу подводную лодку до того, как мы успевали выйти на позицию для атаки. Однажды в такой ситуации мы были вынуждены совершить экстренное погружение, что дало возможность судам противника уйти от нас, поскольку электродвигатели U-505 развивали в подводном положении только скорость в 7 узлов. Даже если бы мы были в благоприятной позиции на пути конвоя, такая скорость была слишком мала для перехвата цели и производства атаки. Капитан-лейтенанту Лёве оставалось только, ругаясь, смотреть в перископ, как этот конвой исчезает вдали.

Пару раз самолеты не замечали нас, что позволяло нам оставаться на поверхности моря и использовать наши мощные дизель-моторы для погони за целью. Но, даже двигаясь на полном ходу, мы развивали скорость всего на несколько узлов большую, чем большинство конвоев. Поэтому нам пришлось бы маневрировать перед их ожидаемым курсом, чтобы занять позицию для атаки и перехватить их. Несколько раз мы включали двигатели в опасном форсированном режиме, чтобы догнать конвой, но всякий раз случайное или намеренное изменение курса их движения спасало вражеские суда от атаки.

Вы не можете представить себе возбуждение, которое охватывало весь экипаж во время этих погонь. «На этот раз, – думали мы все, – мы сможем нанести наш первый удар!»

Но в конце концов мы слышали, как надсадный рев дизелей возвращается к своему обычному уровню, а командир извиняется по внутреннему переговорному устройству за неверное прогнозирование курса конвоя. В такие моменты настроение всего экипажа субмарины опускалось до нуля, а все пережитые разочарования и мелкие ссоры последних недель возвращались к жизни. Внезапно снова ощущался жар и стуки на камбузе, в ноздри лез запах того осточертевшего варева, которое кок пытался приготовить на обед. Имея на руках команду молодых, совсем зеленых парней, капитан-лейтенант Лёве знал, что нам нужна победа – куда больше для поднятия морального состояния экипажа, чем для военного эффекта.

В попытке предоставить нам хоть какое-то занятие капитан начал организовывать наши внеслужебные хобби в общекорабельный конкурс. Самыми популярными соревнованиями стали шахматы и карточные игры. Моими любимыми играми стали три подобия викторин, в которых мы должны были назвать столицы иностранных государств или ответить на вопросы по истории. Победители этих конкурсов освобождались от вахты или получали дополнительную порцию десерта. Эти игры частично помогали, но все, от командира до последнего моториста, знали, что не было лучшего лекарства для моральных проблем, чем несколько победных вымпелов, развевающихся над рубкой.

Когда мы достигли нашего района операций у западноафриканского побережья, значительно повысилась воздушная активность сил антигерманской коалиции. Их военные самолеты шныряли над нашими головами, как стаи рассерженных шмелей. Бесчисленное количество раз они вынуждали нас совершать экстренные погружения, но никто из нас не придавал значения повышенной опасности, поскольку это означало бульшую вероятность встречи с возможным противником. Утром 8 марта 1942 года мы наконец прибыли в отведенный для нас район патрулирования на траверзе Сьерра-Леоне. Теперь, было у всех на уме, либо мы их, либо они нас.

Целый день мы безуспешно ждали появления вражеских судов. Наконец, в 18:36 один из остроглазых наблюдателей на мостике заметил некую точку на горизонте. Это оказался вражеский сухогруз, который нес груз даже на палубе и направлялся во Фритаун. Он шел со скоростью 12 узлов, зигзагообразно меняя курс и с притушенными огнями. Нам пришлось маневрировать четыре часа, пока мы смогли занять позицию для атаки на это судно.

Напряжение в центральном посту управления достигло предельных значений, когда мы заканчивали подготовку к атаке. Мое собственное сердце едва не выскакивало из груди, когда я устанавливал подводную лодку по горизонтали, чтобы скомпенсировать заполнение водой труб торпедных аппаратов. После всех тренировок и тяжких трудов, после всего томительного ожидания мы были готовы нанести удар по врагу!

Затаив дыхание, мы все прислушивались к словам торпедистов, рассчитывавших расстояние до цели и скорость. Наконец, на расстоянии 600 метров до цели, мы услышали, как глубокий голос капитан-лейтенанта Лёве произнес: «Торпеды, пли!» С шипением сжатого воздуха и содроганием всего корпуса лодки две торпеды вырвались из труб своих аппаратов. Не дыша, мы отсчитывали секунды, остающиеся до взрыва. И вдруг… ничего! По какой-то причине обе торпеды прошли мимо цели.

Но капитан не дал нам времени переживать промах. Мы почувствовали резкий поворот корпуса лодки и услышали, как дизели снова взревели на пределе мощности. Море мощно фосфоресцировало, наши винты оставили в нем большой дугообразный след резкого разворота лодки. Наши нервы были натянуты, как струны скрипки. Гнев теперь преобладал над всеми другими чувствами, которыми были переполнены наши сердца. К черту осторожность, теперь мы ДОЛЖНЫ достать этот сухогруз!

Неожиданный звонок машинного телеграфа заставил некоторых из нас подпрыгнуть на месте. Звонок этот передавал новую скорость и курс, новые данные должны были быть заведены в управляющее устройство торпед. Никто не произнес ни слова, все, что мы хотели сказать друг другу, читалось теперь в наших взглядах.

Оглушительный грохот дизелей, казалось, совершенно смолк, когда с мостика прозвучала новая команда: «Второй аппарат, дистанция 400 метров, глубина 3 метра… Торпеда пли!»

Мне казалось, что мы все вместе нараспев отсчитываем время торпеды до цели: …15… 16… 17… 18… 19… Бум! Взрыв! Торпеда попала сухогрузу в район мидель-шпангоута, остановив его дальнейшее продвижение. Команда сухогруза начала спускать шлюпки, задействовали также большой ночной светящийся маяк-буй. Отважный радист сухогруза, еще остававшийся на борту парохода, лихорадочно передавал в эфир отчаянное SOS. Из его передачи мы узнали, что нами был торпедирован британский сухогруз Ben Mohr водоизмещением 5920 тонн.

Ben Mohr погружался в воду, но очень медленно. Когда вся команда оставила пароход и спасательные шлюпки отошли на значительное расстояние, Лёве приказал выпустить еще одну торпеду в качестве coup de grace. «Угорь», как на нашем языке обозначалась торпеда, был выпущен буквально в упор, с расстояния в 300 метров. Она попала пароходу точно под мостик, и сухогруз начал разваливаться надвое.

К 23:47 на поверхности воды не осталось ничего, кроме спасательных шлюпок и самых разнообразных обломков. Мы находились так близко к нашей цели, что прекрасно видели, как выжившие моряки выбираются из воды в шлюпки. Это может показаться странным, но несмотря на то, что наши страны были традиционными врагами, мы не испытывали ненависти к британским морякам. Мы были довольны тем, что смогли утопить вражеский пароход, но у нас не было никакого желания видеть наших братьев-моряков уничтоженными. Некоторым образом это походило на автомобильные гонки: кому-то нравится наблюдать эффектное столкновение машин, но в то же время надеяться, что водитель не пострадал.

Однако у нас не было времени размышлять над нашей первой победой, поскольку луна светила вовсю, так что нам надо было побыстрее покинуть место нашей схватки. Удовлетворенный тем, что английские моряки не пострадали, Лёве приказал нам покинуть место сражения на полной скорости. Мы все оказались занятыми нашими обязанностями на наших боевых постах, но в глубине души испытывали триумф. Все трудности и разочарования, которые мы испытывали ранее, были забыты. Потопление полностью груженного парохода уже на первом боевом дежурстве, решили мы все, стало добрым предзнаменованием.

Уже на следующее утро мы заметили другой столб дыма, тянущийся к подветренной стороне горизонта. Неожиданное появление над нашими головами британского «Сандерленда» прервало нашу погоню, однако несколько часов спустя мы снова заметили этот дым. Прямо впереди по нашему курсу, преодолевая сильный дождь со шквалом, двигался на скорости 10 узлов зигзагообразным курсом большой танкер. Двигался он в том же направлении, что и вчерашний сухогруз. Флага на нем не было, но морской справочник сообщил нам, что это был британский танкер класса Confidence водоизмещением приблизительно 8000 тонн. Больше всего нас обрадовало то, что он двигался, глубоко сидя в воде, а следовательно, был полностью загружен горючим для вражеских сил в Северной Африке.

Мы заняли позицию для атаки и погрузились на перископную глубину, ожидая, когда наша добыча приблизится к нам. К тому времени, когда капитан-лейтенант Лёве поднял свой перископ для атаки, мы были так близко от цели (менее чем в 200 метрах), что в поле зрения перископа можно было видеть лишь треть цели. Нам следовало поспешить с атакой, иначе танкер мог приблизиться к нам на такое расстояние, что нам могли угрожать последствия взрыва собственных торпед.

– Товсь, торпеда, глубина 4 метра, курс 130.

Старшина переднего торпедного отсека заполнил водой трубу торпедного аппарата, а я скомпенсировал вес принятой воды, приведя лодку в горизонтальное положение. В этот драматический момент все, казалось, двигаются в каком-то замедленном темпе. Я в своем воображении видел, как рука офицера-торпедиста поднялась к красной кнопке стрельбы и остановилась там, словно нож гильотины, зависший над головой приговоренного. Мы все затаили дыхание, ожидая неизбежной команды «огонь!». Напряжение стало невыносимым; какого черта они еще ждут?

И вот наконец прозвучал приказ:

– Торпеда 5… пли! Торпеда 6… пли!

С громким шипением сжатого воздуха длинные черные «угри» рванулись из своих труб на свою миссию уничтожения. Часы в этот момент показывали 11:31. С такого расстояния мы ведь просто не могли промахнуться, не правда ли?

И снова мы начали отсчитывать секунды до попадания: «…7… 8… 9…» Резкий звук взрыва едва ли не оглушил всех нас. Спустя мгновение громадная волна, поднятая взрывом, накрыла нас, палуба ударила нас по ногам, а лодка закачалась, как детская колыбель. Громадные волны не позволяли ничего увидеть через перископ минуты две.

Когда же его поле зрения расчистилось, все, что мы могли увидеть, было громадное облако белого дыма. Танкер, который был, по всей видимости, до предела загружен бензином, взорвался подобно бомбе после попадания в него торпеды. Находясь в подводной лодке, мы еще слышали глухие взрывы внутри погружающегося танкера в течение нескольких минут после первого взрыва.

Волна от первого взрыва повредила что-то в муфте нашего дизеля. Неисправность механики устранили довольно быстро, и капитан-лейтенант Лёве отдал приказ: «Стоять по боевому расписанию, всплываем».

Как только рубка подводной лодки оказалась на поверхности, командир и вахтенная группа быстро пробрались через люк и рассыпались по мостику. Все, что они увидели в первый момент, были бесчисленные обломки танкера и большое, быстро расширяющееся масляное пятно на месте погружения судна. А затем, неожиданно, один из вахтенных заметил в море спасшихся людей из команды танкера. Их было примерно двадцать человек, все с головы до ног перемазанные толстым слоем масла, они гребли к нам в шлюпке и на двух плотах.

Лёве сманеврировал лодкой так, чтобы поближе подойти к ним, еще толком не пришедшим в себя после такого взрыва. Многие из них были обожжены. Мы снабдили их пресной водой, едой, лекарствами и бинтами. Благодарные моряки сообщили нам, что мы потопили танкер Sydhay, шедший во Фритаун.

Мы успели только выяснить у них название танкера, когда вахтенные на мостике заметили еще один «Сандерленд», приближающийся с востока на высоте около 8000 футов (около 2500 метров). Довольные тем, что сделали для спасшихся все, что было в наших силах, мы провели срочное погружение. После войны мы установили, что этот самолет каким-то образом ухитрился не заметить ни нашу лодку, ни громадное масляное пятно, хотя в тот момент нам казалось, что он нас обнаружил.

Следующие два дня были проведены в бесплодных поисках новых целей. Время от времени мы были вынуждены уходить под воду, чтобы не быть обнаруженными патрулирующими самолетами. Два потопленных нами судна, похоже, разворошили целое гнездо шмелей, так что теперь целые стаи разгневанных самолетов затмевали небо у нас над головой. Яростный тропический шторм в конце концов заставил наших мучителей остаться на своих аэродромах, а нам позволил подняться на поверхность и перезарядить торпеды в носовых аппаратах. Проливной дождь и тяжелое волнение мешали нашей работе, но главной проблемой стала неисправная пластина верхней палубы, сделанная в Лорьяне. Это было первое наше столкновение с саботажем кораблестроителей в Лорьяне, проблема, которая разрасталась и становилась все более серьезной в ходе войны.

Через два часа труднейшей работы по перегрузке торпед мы завершили зарядку носовых торпедных аппаратов и скрылись в относительной безопасности под тропическими волнами. Нам просто повезло, что ни один противолодочный самолет не заметил нас. Всего год спустя, после усиления воздушной активности союзников, провести два часа на поверхности океана безусловно означало быть замеченными и атакованными с воздуха.

Два потопленных нами судна разожгли наш аппетит к дальнейшим сражениям, но здесь мы стали заложниками нашего собственного успеха: коммерческий транспорт союзников стал избегать этого района. Порой мы замечали судно какой-нибудь нейтральной страны или же эсминцы союзников, патрулирующие район, но не видели ни одного сухогруза или танкера, которые были бы в состоянии атаковать. Радиограмма от капитана второго ранга Карла Мертена, командовавшего субмариной U-68, действовавшей также в районе Фритауна, лишь подтверждала знакомую нам ситуацию: никаких целей.

В конце концов наш разочарованный капитан отправил радиограмму в штаб адмирала Дёница, командующего всем подводным флотом Третьего рейха, прося у того разрешения перебазироваться в экваториальную область Атлантики и начать охоту за судами, идущими из Южной Америки. Запрос Лёве был отвергнут, однако, из-за деликатной политической ситуации. Таким образом, нам было предписано оставаться плескаться в теплых водах Африки в тщетных попытках обнаружить вражеские суда.

К сожалению, в этих краях не ощущалось недостатка во вражеской авиации. По нескольку раз в день нам приходилось экстренно погружаться, чтобы избежать атаки этих проклятых самолетов. Чисто физические и эмоциональные усилия, затраченные на эти многочисленные экстренные погружения, значительно изматывали нас.

Сегодняшние подводники представить себе не могут, какой комплекс операций надо было совершить экипажу подводной лодки времен Второй мировой войны, чтобы уйти под воду. Когда машинный телеграф передавал сигнал «Тревога», было необходимо произвести те или другие действия (открыть или закрыть) с несколькими дюжинами ручных вентилей или клапанов, причем в определенной последовательности и до определенного уровня. В душном, переполненном людьми контрольном центре управления лодкой мне приходилось расталкивать моих товарищей, чтобы провести определенные действия с инструментами. Не оставалось никакого времени для эмоций или извинений – в голове сидела одна мысль: сделать свою работу вовремя и правильно с первого же раза! При этом не хватало даже времени, чтобы полностью объяснить порядок действий; обычно это было одно слово или даже просто сигнал рук. Один лишь Господь в небесах знает, сколько субмарин оказалось на дне морском из-за элементарной ошибки или недопонимания.

В течение нескольких последующих дней мы опять-таки не добились успеха. Заметили только вдали несколько сухогрузов, идущих на предельной скорости, а по одному из них даже умудрились выпустить пару торпед с далекого расстояния, прошедших мимо цели. Мы продолжали идти на юг вдоль побережья Африки. Дни похода в нашем сознании начали смешиваться в один бесконечный дымящийся ад.

Именно в это время мы пережили наше первое настоящее крещение со стороны врага. Ранним утром 29 марта мы заметили какую-то подозрительную тень, скрывающуюся за завесой дождя. Подойдя поближе, мы рассмотрели очертания грузового судна, но с несколько необычным силуэтом. Лёве решил проявить осторожность и преследовать судно под водой.

Мы преследовали идущее зигзагообразным курсом судно более четырех часов, но с нашими медленными электромоторами мы никак не могли сократить расстояние между нами и целью. В 05:50 взошла яркая луна, давая нам краткую возможность совершить надводную атаку до восхода солнца.

Мы всплыли на поверхность и запустили дизель-моторы, когда, совершенно неожиданно, появился самолет, осветивший все ближайшее к нам пространство ослепительным светом прожекторов. Мгновение спустя по нашему правому борту появился другой самолет, который начал сигналить грузовому судну миганием своих навигационных огней. Затем оба самолета и грузовой пароход, резко развернувшись, пошли на сближение с нами.

Этого маневра оказалось вполне достаточно для Лёве, которому уже приходилось видеть подобное. Мы экстренно погрузились и совершили маневр уклонения. Выждав двадцать минут, в течение которых ничто не нарушало тишину, мы подвсплыли на перископную глубину, чтобы осмотреться. Если бы самолетов не было, мы, скорее всего, попробовали бы из-под воды атаковать подозрительное судно. Но едва верхушка перископа показалась над водой, как мы все услышали безошибочное «пингс!» установленного на боевом корабле гидролокационной системы АСДИК – своего рода подводного звукового радара. Локацию АСДИК можно сравнить со схватками женщины во время родов – чем они чаще, тем скорее наступает решающий момент. Эти «пингсы» все приближались – и с пугающей быстротой!

Командир немедленно скомандовал срочное погружение на 100-метровую глубину. Едва стрелка глубиномера миновала отметку 40 метров, как четыре мощных взрыва глубинных бомб бросили нашу лодку в разные стороны, мотая ее под водой. Теперь мы воистину знали, что представляет собой близкий взрыв глубинной бомбы! После 10 минут маневрирования звонки АСДИК начали потихоньку удаляться и затихать. Мы пришли к выводу, что замеченный нами грузовой корабль был судном-ловушкой, использовавшимся англичанами для борьбы с нашими подводными лодками.

Когда мы убедились, что находимся в безопасности, раздался клик внутрилодочной трансляции и командир обратился к команде:

– В этот момент я хочу поблагодарить экипаж подводной лодки за образцовое исполнение своих обязанностей в ходе крещения лодки вражеским огнем. Иногда в ходе войны, – напомнил он нам, – охотники добиваются успеха. Но в другой ситуации они иногда сами превращаются в преследуемых. Держим курс на юг. Здесь мы достаточно повеселились. Это все.

Наше близкое знакомство и выживание после знакомства с «кораблем-ловушкой» было облегчением, однако нас удручало, что нас изгнали из района операций, не дав нам возможности сделать хотя бы один выстрел. Для нас, самых молодых членов экипажа, этот инцидент только увеличил недовольство самими собой, проведшими три недели без единой победы. Экстренные погружения по нескольку раз на дню, чтобы избежать атак с воздуха, настолько измотали нас морально и физически, что это начало действовать нам на нервы. Не добыв за все это время никаких новых побед, наша битком набитая лодка превратилась в замкнутый котел, набитый эмоциями. Не занятый на вахте персонал стал проявлять симптомы так называемого Blechkoller… то есть «закрытой консервной банки». Психологическое состояние, вызванное длительной изоляцией в ограниченном пространстве, стало проявляться классическими симптомами «ссор из-за ничего» между ребятами экипажа, причем дело порой доходило до ругани и драк.

Именно в подобных ситуациях истинный лидер проявляется в полном блеске, принципиально отличаясь от человека, способного просто отдавать приказы. Капитан-лейтенант Лёве в такой обстановке проявил себя истинным лидером первого ранга. Он чувствовал настроение экипажа и решил провести небольшую ментальную диверсию, что ему позволяло сложившееся затишье.

Несколько скорректировав свои приказы, Лёве вывел U-505 немного южнее определенной ему границы оперативного района действий. 1 апреля мы пересекали экватор, что послужило поводом отслужить древний ритуал встречи Нептуна.

Церемония эта происходила на верхней палубе подводной лодки, в присутствии всего экипажа. После фанфарного призыва на мостике появился король Нептун, как полагалось по ритуалу, с развевающейся бородой и с трезубцем в руках. Дополнительный повод для веселья дал наш энсин с мальчишеским лицом, которому была доверена двусмысленная задача изображать русалку, жену Нептуна.

Бывалые морские волки из экипажа субмарины, не раз уже пересекавшие экватор, облаченные в фантастические костюмы свиты Нептуна, немало повеселились, готовя нас, впервые пересекавших линию экватора в другое полушарие, тщательно разработанными ритуалами и невинными пытками. Немало было изведено забортной воды, и пришлось поработать щетками, чтобы смыть с нас грязь Северного полушария и приготовить наши тела к вступлению в южную половину владений Нептуна!

Разумеется, нам было сказано, что все мы должны быть чистыми не только снаружи, но и изнутри. В зависимости от того, сколь много «черных шаров» набрал тот или иной член экипажа, нам было предложено съесть определенное количество слабительных шариков, специально приготовленных из муки и касторового масла. К этим двум ингредиентам были добавлены еще перец и другие дьявольские специи для большего эффекта при развлечении. Если кто-то не мог проглотить шарик размером в мяч для гольфа, не разжевав его, ему тут же готовы были помочь доброхоты с пожарными шлангами. Затем мы должны были снять наши шорты и пробраться по длинному настилу, лежащему поперек палубы и выступающему за борт лодки. Добравшись почти до его конца, мы рассаживались вокруг большого отверстия, просверленного в настиле, и дожидались действия касторки.

Вне всякого сомнения, это был самый глупый и запомнившийся мне «день дураков» из всех, которые мне пришлось пережить. Когда весь ритуал закончился, мы все получили сертификаты от короля Нептуна, подтверждающие наше право на пребывание в Южном полушарии. Это может прозвучать странно, но получение этой глупой маленькой бумажки изрядно помогло капитан-лейтенанту Лёве поднять наше настроение.

Утро после «дня встречи Нептуна» выдалось спокойным. Мы проводили время, тренируясь в срочном погружении и приводя себя в порядок после облегчения наших желудков накануне. За исключением срочного погружения вследствие неожиданного появления в небе «Сандерленда», до вечера ничего не происходило.

В 16:22 мы заметили пароход, идущий к западу от нас и держащий общее направление на юг. Появление рядом с ним эскорта, однако, убедило нашего командира в том, что ночная атака будет наиболее безопасным образом действий.

В 21:50 мы выпустили по цели две торпеды с дистанции в 1000 метров. Обе торпеды либо прошли мимо цели, либо не взорвались при попадании. Последующие десять часов мы пытались занять позицию для следующей атаки, но постоянно налетавшие мощные шквалы ограничивали нашу видимость до 100 метров. Постепенно мы потеряли контакт с этим судном. Подобная ситуация, как мы говорили, была столь же эффективной, как и попытка подоить мышей.

Капитан-лейтенант предпринял попытку обнаружить цель, пустив нашу субмарину по широкой дуге. На следующее утро мы опять обнаружили утерянный было нами пароход и, продвинувшись вперед, заняли позицию для атаки впереди него. Как только мы ушли под воду на перископную глубину для подготовки к атаке, тут же был замечен другой пароход, идущий в противоположном направлении. К сожалению, этот второй пароход сопровождали два конвойных эсминца. Тем не менее Лёве решил атаковать вновь появившийся пароход, поскольку тот шел под более выгодным для нас углом. Кроме того, он счел, что более мощно охраняемый пароход гружен более ценным товаром.

В 21:00 мы всплыли на поверхность для надводной атаки по пароходу с двумя кораблями прикрытия. Они шли прямо на нас – в самом деле, один из кораблей эскорта шел пересекающимся с нами курсом. Лёве, со своими стальными нервами, подпустил эскорт на дистанцию в 400 метров, потом резко развернул нашу лодку на правый борт и выпустил две торпеды по грузовому судну.

Согласно нашему отсчету времени, первая торпеда прошла мимо, но вторая поразила цель с громоподобным взрывом. Колонна воды, блистая белым в лунном свете, поднялась от ватерлинии прямо перед мостиком. Должно быть, полученные пароходом повреждения оказались значительными, поскольку он сразу же начал тонуть с большим дифферентом на нос. Его радист еще успел передать краткий сигнал SOS, из которого мы узнали его название: West Irmo (5775 тонн водоизмещения). При двух кораблях конвоя, жаждущих мести, мешкать было нельзя. Мы быстро развернулись кормой к тонущему судну и пустились в бегство. Уходящий под воду пароход быстро исчез из виду, но даже на удалении мы отчетливо слышали глухие взрывы его котлов на пути судна ко дну.

Наше потопление West Irmo раз и навсегда устранило моральные проблемы, существовавшие среди экипажа лодки. Мы чувствовали себя так, словно с наших плеч свалился тяжкий груз. В особенности же мы гордились тем, что потопили судно прямо под носом у двух кораблей эскорта и ушли, не дождавшись даже выстрела с их стороны. Мы чувствовали, что стерли с себя позор, вызванный встречей с «судном-ловушкой», и были горды, как успешные уличные забияки.

У капитан-лейтенанта было какое-то мистическое чувство, что в этом районе еще может быть добыча. Довольно скоро, в 14:07 следующего дня, наши остроглазые вахтенные на мостике заметили клуб дыма далеко на горизонте к югу от нас. Пароход находился на расстоянии 25 морских миль от нас (более 45 км), но весь наш экипаж, без исключения, был совершенно уверен, что мы добьемся нового успеха.

Было относительно поздно, когда мы смогли установить параметры его движения, поэтому наш командир решил применить тот же метод ночной атаки без погружения, который сослужил нам такую хорошую службу накануне. Мы держались за пределами видимости парохода, тщательно следя за тем, чтобы нос нашей лодки был постоянно направлен на нашу цель, а сама U-505 представляла собой максимально узкий силуэт для идущего парохода.

В 21:00 мы услышали звук включения внутренней лодочной трансляции, за которым последовала команда, которую мы так долго и с нетерпением ожидали. Глубокий, уверенный голос Лёве произнес: «Стоять по боевому расписанию!», послав глубокое волнение в душу каждого из нас.

Наши сердца трепетали от неограниченной гордости и веры в нашего командира… и в нас самих. Каким-то непостижимым образом наши совместные труды, пережитые опасности и даже глупости церемонии «встречи Нептуна» испытали мистическое алхимическое перерождение, произведя на свет возмужалый и профессиональный экипаж, готовый претерпеть любые опасности или трудности на службе своей стране. Это был магический процесс, который мы сами до конца не осознавали. Но в этот момент мы все его чувствовали.

С дизелями, работающими на полной скорости, мы сблизились с целью менее чем за 30 минут. Одиночная торпеда была выпущена с расстояния 800 метров, угодив пароходу в носовую часть. Пароход быстро затонул, высоко задрав нос, когда уходил под воду.

Лёве, осторожно маневрируя, подвел нашу лодку к спасательным шлюпкам, чтобы оказать помощь. От спасшихся в них мы узнали, что пароход был голландским коммерческим судном Alphacca водоизмещением 5759 тонн, перевозившим груз шерсти из Кейптауна во Фритаун. Спасшийся на шлюпках экипаж никого не потерял, а их спасательные шлюпки были обильно снабжены едой и всем необходимым. Разговор нашего командира со спасшимся экипажем, который велся на английском и немецком, был на удивление едва ли не дружеским, несмотря на все обстоятельства. Голландский экипаж даже поблагодарил нас за помощь и, более того, пожелал счастливого пути и bon voyage! Покидая место действия, мы размышляли над иронией судьбы, которая втравила нашу страну в войну против таких дружелюбных людей, которые даже говорили на нашем языке.

Мы покинули место потопления корабля, ложась на прежний курс. С точки зрения спасшегося экипажа мы вообще возобновили наше движение на север. Коль скоро Alphacca не имела возможности послать сигнал бедствия, наш командир считал, что суда союзнических сил, перемещающиеся в этом районе, могут вообще не знать о нашем присутствии здесь. Следующая пара дней прошла без происшествий, единственным стоящим упоминания событием было перемещение запасных торпед из палубных контейнеров в торпедные аппараты и носовой торпедный отсек.

Однако утром 6 апреля нам всем пришлось изрядно поволноваться. Мы двигались в надводном положении, когда внезапно с мостика раздался голос одного из вахтенных: «Самолет!»

«Сандерленд» держал курс точно в направлении на нас. Лёве приказал срочное погружение, но клапан сброса воздуха одной из балластных цистерн никак не хотел открываться. Отказавший клапан не только не позволял нам уйти на глубину, но и вызвал драматическое распределение веса внутри лодки. Через несколько секунд U-505 оставалась на поверхности воды, но при этом ее нос глубоко ушел под воду, а корма, обнажившись, задралась в воздухе под углом 40 градусов! Мы были абсолютно бессильны уйти от приближающегося «Сандерленда».

Благодаря молниеносной реакции старшего механика Фрица Фёрстера удалось временно освободить клапан. Тем временем командир отдал приказ всему экипажу бегом собраться в кормовом отсеке лодки, чтобы хоть как-то исправить дифферент на нос. Мы все задержали дыхание, когда корма лодки стала медленно уходить под воду, прикидывая, когда же начнется атака с воздуха. По счастью, «Сандерленд» не атаковал нас, дав нам возможность скрыться под водой.

Мы снова поднялись на поверхность воды в 14:30. Работы по ремонту клапана балластной цистерны сопровождались всеми возможными образцами черного юмора.

Лучшей шуткой была признана следующая: английский пилот отказался от атаки, поскольку принял U-505 за устрицу, голова которой была в воде, а хвост оставался на поверхности. Этот разгул черного юмора был вызван тем, что все мы прекрасно понимали – мы все были на волоске от смерти либо от бомб «Сандерленда», либо от неконтролируемого удара о дно океана. Инцидент этот также послужил к еще большему уважению технического опыта нашего старшего механика и самообладания капитан-лейтенанта Лёве. На всем протяжении этого инцидента наш капитан ни разу не поднял тон голоса из чувства гнева или страха.

К концу нашего похода обстоятельства понемногу успокаивались. Мы заметили еще несколько судов, но обычно были не в состоянии атаковать их. Когда же мы все-таки готовились атаковать их, они оказывались или судами нейтральных стран, или английскими эсминцами, которым капитан-лейтенант Лёве разумно решался не бросать вызов. Миновали нас и угрозы с воздуха. Срочные погружения стали ежедневной рутиной, которая порой спасала нас от очень близко ложившихся бомб или глубинных бомб. 18 апреля один из «Сандерлендов» положил свои «яйца» так близко к нашей лодке, что они даже причинили ей небольшой ущерб.

К концу апреля как наша лодка, так и ее экипаж демонстрировали все признаки утомления. Дизельные двигатели явно требовали капитального ремонта, горючего оставалось крайне мало. Мы даже не могли позволить себе погони за более-менее крупной целью, чтобы не лишить себя остатка горючего для возвращения на базу. Кроме того, часть экипажа страдала незаживающими язвами на коже и имела симптомы цинги из-за недостатка свежей пищи на борту лодки. Все это настоятельно требовало возвращения домой.

К началу мая, двигаясь генеральным курсом на север, мы оказались у входа в Бискайский залив. Сумев сохранить лодку и экипаж в столь далеком походе, Лёве вел себя очень осторожно на этом последнем этапе нашего маршрута. Он удваивал количество дозорных на мостике, когда мы шли в надводном положении, из-за возросших шансов воздушных атак. Мы также старались не попадаться на глаза французским рыбакам, которые, как мы подозревали, информировали о замеченных подлодках англичан.

Порой Лёве демонстрировал какое-то сверхъестественное чувство опасности, когда никаких признаков ее еще не было видно. Так, например, во второй половине дня 5 мая, когда мы спокойно двигались в надводном положении, по непонятной причине капитан-лейтенант приказал частично заполнить водой балластные цистерны. Эта предосторожность, пояснил он, может значительно уменьшить время, необходимое для экстренного погружения. Спустя буквально четыре минуты двухмоторный бомбардировщик, стартовавший с берега, спикировал на нас непонятно откуда и сбросил девять бомб. Хотя мы быстро погрузились, не получив ни одного попадания, несколько бомб легли так близко от нас, что впоследствии, снова поднявшись на поверхность, мы нашли на мостике несколько осколков этих бомб. Предосторожность командира, основанная на его предчувствии опасности, стала для нас водоразделом между жизнью и смертью. С этого происшествия мы двигались днем в основном в подводном положении, всплывая только ночью, чтобы зарядить аккумуляторы.

Вечером 5 мая мы получили радиограмму из штаба 2-й флотилии подводных лодок, в которой содержались детали нашей встречи с судами портового эскорта. До встречи с ними нам следовало ориентироваться на радиомаяк порта и свет его маяка, которые должны вывести нас к точке встречи с эскортом.

Ближе к вечеру 7 мая мы различили островок Груа у входа в гавань Лорьяна. Спустя несколько мгновений появился и наш эскорт, который должен был сопровождать нас до причала. С четырьмя вымпелами, развевающимися над мостиком и символизирующими наши четыре победы, мы гордо проделали последние мили до нашей базы.