Чарльз сидел в кафе и пил кофе. У колонны Нельсона начали собираться толпы туристов, стекаясь по широким бульварам. Тень адмирала осеняла это море людей. Потягивая крепкий напиток, профессор не мог не думать о победе Нельсона над Наполеоном и о его победе в морском сражении, за которую тот поплатился жизнью.

За пять минут до открытия Чарльз уже стоял у входа в галерею. Стараясь избегать главного портика, он предпочел войти через крыло Сейнсбери. Быстро взбежав на второй этаж, он направился к галерее номер 54. Миновав галерею номер 52, где были собраны незначительные итальянские художники четырнадцатого века: Барнаба да Модена, Джусто де Менабуои, хранившие священный дух Византии, он оказался в галерее номер 53 с работами тосканских художников пятнадцатого века — Мазаччо и Джентиле да Фабриано, а также с несколькими работами, приписываемыми Фра Анджелико. После этого он буквально ворвался в галерею номер 54, представлявшую главных художников Италии 1430–1450 годов. Мельком взглянув на работы Филиппо Липпи, Сасетты, Джованни ди Паоло, он в конце концов добрался до картин Уччелло. В зале висели два его полотна: часть знаменитого триптиха «Битва при Сан-Романо» и «Битва святого Георгия с драконом». Чарльз бросил взгляд на часы: две минуты одиннадцатого. Он огляделся по сторонам. На этаже не было никого.

Сев на лавку, он попытался думать о другом. Как обычно, думалось ему о том, что люди, приходя в музей, совершенно зря начинают осмотр снизу: слишком часто экспозицию выстраивают в хронологическом порядке. И примерно на полпути несчастные посетители выдыхаются, а добираются до самого интересного уже с высунутыми языками. И как в таком состоянии воспринимать визуальную информацию? Это же бескрайнее море. У него был собственный музейный метод: по-настоящему посмотреть три картины и бежать прочь. Он разглядывал перья маленькой птички на ближайшем полотне, когда услышал шаги.

— Удивительно, не так ли? — произнес мужчина, остановившийся у него за спиной. — Поразительно, как этот дракон похож на того, что изображен на медальоне одноименного ордена, вам не кажется?

Чарльза так изумил этот вопрос, что ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать его важность.

— Вы позволите? — спросил мужчина, обойдя скамейку и встав с другой стороны.

Не дожидаясь ответа, он сел рядом. Чарльз отодвинулся, рассматривая его. Слишком невероятно, чтобы быть правдой. Едва не подпрыгнув, словно вдруг осознав, что сидит на иголках, он уставился на собеседника, который спокойно смотрел на него.

— Сэр Уинстон Дрейпер?

— Рад наконец-то встретиться с вами, Чарльз. — Улыбнувшись, сэр Уинстон поднялся и протянул ему руку.

Чарльз с трудом верил своим глазам. Ростом самое меньшее шесть футов и два дюйма, худой, как гончая, сэр Уинстон был одет в синий твидовый пиджак. Профессор долгое время считал его главным медиевистом нынешних дней.

Занимаясь делом Ричарда Третьего, Чарльз восемь месяцев провел в Англии. В то время его попытки связаться с сэром Уинстоном не увенчались успехом. Он писал письма, пытался дозвониться ему, даже ходил на конференции, которые тот организовывал, но старик профессор ни разу не проявил к нему интереса, и Чарльзу показалось, что его сознательно избегают. В какой-то момент он убедил одну знакомую из Королевского колледжа искусств представить его светилу, но когда они приблизились друг к другу, сэр Уинстон просто развернулся на каблуках, подтверждая тем самым уверенность Чарльза в том, что сэр Уинстон не хочет иметь с ним ничего общего. Ему было интересно, в чем тут дело: возможно, в неприязни британского ученого к американцу, сующему свой нос в историю Британии? Также причиной могла быть антипатия к историку, не получившему соответствующего образования и тем не менее пытавшемуся строить из себя профессионала.

— Я столько раз пытался связаться с вами. Думал, вы презираете меня или просто не знаете, кто я такой.

Обнажив ряд идеальных зубов, высокий мужчина широко улыбнулся. Чарльзу захотелось и самому выглядеть не хуже в девяносто лет.

— Трудно не знать, кто вы такой, особенно после громкого скандала, — сурово отозвался сэр Уинстон. — Думаю, настало время для объяснений, и, боюсь, их будет немало. — С этими словами сэр Уинстон взял Чарльза под руку и повел в сторону лифта.

— Могу я спросить, куда мы идем? — поинтересовался Чарльз, когда они сели в него.

— Приглашаю вас к себе домой, если вы не против, хотя мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя девушкой, которую тащат под венец, пропустив обязательный этап.

— И какой же?

— Ухаживания, мой дорогой мальчик.

Они спустились по ступенькам музея. За дверями со стороны Пэлл-Мэлл их ждал черный лимузин. Шофер поклонился, приглашая их сесть в машину.

— Все так же пьете односолодовый виски? — Рука сэра Уинстона потянулась к бутылке, стоявшей в баре «Роллс-ройса».

— Еще бы. Особенно, если это «Хайленд Парк» пятидесятилетней выдержки.

Чарльз не мог не узнать приметную бутылку, украшенную серебряным узором ручной работы, изображавшим буйную растительность. Он сразу же проглотил свою порцию.

— Это только начало. Хорошие мальчики получат награды позже. Но прежде вам нужно пройти испытание. Посмотрим, достойны ли вы.

Чарльзу понравилось выражение «хорошие мальчики». Как это типично для человека такого класса!

Сэр Уинстон уверенной рукой налил им еще виски, и Чарльзу подумалось, что его собственные, пожалуй, дрожали бы.

— Могу ли я спросить вас кое о чем?

— Спрашивайте о чем угодно. Именно за этим мы здесь. Нам нужно многое прояснить. Я уверен, что у вас ко мне масса вопросов, но вот сумеете ли вы задать правильные?

Чарльз пытался осознать, что именно имеет в виду великий историк. Во-первых, он совершенно не понимал, к чему тот клонит. Затем в душе зародилось смутное подозрение, и Чарльз поинтерсовался:

— Вы имеете какое-то отношение к тому, что произошло со мной за последние несколько дней?

Сэр Уинстон посмотрел на него, словно бы говоря: «А вы как думаете?»

— Лично я — нет, но имеет отношение ваш дед.

— Мой дед? — У Чарльза чуть было не вырвалось, что он сыт по горло упоминаниями о нем. — Вы его знали? — с усилием произнес он.

— Знал ли я его? Он был моим лучшим другом.

У Чарльза отвисла челюсть, он едва не выронил бокал из рук. Старик махнул рукой, прося его допить виски. Испытывая чувство глубокого удовлетворения, Чарльз повиновался, больше из вежливости, чем из-за качества виски. В тот миг он не отличил бы бутылку этилового спирта от пузырька с мышьяком.

— Он был старше меня, это правда, но ненамного. Я часто принимал его у себя…

По всей видимости, сэр Уинстон хотел что-то добавить, но умолк. Чарльз еще пытался понять, что хотел сказать старик, но тот уже спрашивал:

— Вы знаете, откуда взялись наши фамилии?

— Фамилии?

— Да. Фамилии вообще. Каково их происхождение?

— Они появились с первыми пробными переписями населения. Людей понадобилось различать не только по именам, а семьям нужно было то, что их объединяло бы, из, скажем так, экономических соображений.

Кажется, этот ответ старика не слишком удовлетворил, поэтому Чарльз решил продолжить:

— Одновременно с этим появились фамилии, связанные с местом рождения человека, деревней или регионом, откуда он был родом. Например, Умбертино да Казале был родом из Казале.

— А-а… — протянул сэр Уинстон.

— Поскольку я только что был в музее, я вспомнил, что имя Уччелло произошло от прозвища, хотя по-настоящему оно не отвечает на ваш вопрос, поскольку Уччелло — это кличка, а не настоящая фамилия. Тем не менее в Средние века лорды называли слуг Хромой, Немой, Долгопол, Усатый и так далее, если ничего лучшего на момент записи им в голову не приходило. В неанглоговорящих странах эти прозвища зачастую становились фамилиями.

Сэр Уинстон явно был недоволен. Опрокинув в себя остатки виски, Чарльз произнес:

— Еще есть отчества. В этом отношении самые настоящие чемпионы у нас шведы. Можно подумать, будто они все — сыновья Эрика или Реда. Исландцы к имени отца добавляют «сон» для мальчиков и «доттир» для девочек, в итоге получается Магнуссон и Магнусдоттир.

— И что? — поинтересовался сэр Уинстон, раздраженный неповоротливостью Чарльза.

— Некоторые прозвища произошли от названий ремесел. Если человека зовут Джон Смит, вероятно, он — потомок кузнеца.

— Как Бейкер или Дрейпер.

И тут до Чарльза наконец дошло, к чему клонит старик, но он по-прежнему не видел в этом смысла.

— Ладно, — согласился он, — фамилии, и ваша, и моя, связаны с ремеслами, которыми занимались наши предки, неведомо сколько лет назад. И что из этого следует?

«Роллс-ройс» свернул на поросшую травой подъездную дорожку небольшого английского замка, в точности похожего на дом, в котором вырос Чарльз, словно то были близнецы, которых разделил океан. Они вышли из машины. Чарльз в который раз пришел в изумление. Он начал понимать, что вся встреча так и пройдет, от одного сюрприза к другому.