Кристе и Чарльзу понадобилось два часа, чтобы вернуться обратно в отель. Профессору нужно было подумать, поэтому они возвращались пешком. Раньше они говорили много, но за всю эту прогулку Чарльз не произнес ни слова, и Криста не настаивала. Однако Чарльз был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить у входа в отель имбирного цвета кота.

А комиссар тем временем все сидел в своей «Шкоде», на почтительном расстоянии от отеля; он видел, как Чарльз и Криста вошли внутрь. Ледвина пытался рассчитать свой следующий шаг. В прошлый раз Чарльз ускользнул от него, но комиссар устоял перед искушением вцепиться в глотку администратору. Он не потребовал информации о том, находится ли профессор по-прежнему в отеле, а если вышел, то куда и когда вернется. Был почти полдень, поэтому он решил, что Чарльз выйдет еще раз и вряд ли просидит весь день в отеле, если у него, конечно, нет эротических намерений относительно дамы, которую Ледвина считал кем-то вроде Маты Хари и которая, как следствие, должна быть готова на все, включая соблазнение американского профессора, если она еще не сделала этого. Ледвина вышел из машины, не сводя взгляда со входа в отель, купил два сэндвича и бутылку «кока-колы» в ближайшем киоске и вернулся на свой пост.

Едва Чарльз прошел мимо стойки администратора, как откуда-то выскочил директор отеля, чтобы сообщить ему, что его уже больше часа ждет некий джентльмен. Чарльз поинтересовался личностью посетителя, но директор не мог ответить на этот вопрос. Он мог лишь заверить профессора, что посетитель нисколько не похож на Ледвину. Директор уведомил профессора, что джентльмен ожидает его в холле, и поинтересовался, не хочет ли тот, чтобы он уведомил посетителя о его приходе.

— Нет нужды, — отозвался Чарльз. Пытаясь угадать, какой еще слепец попадется ему на пути на этот раз, он направился в холл.

Он завернул за угол. Над спинкой огромного кресла он сразу заметил огненно-рыжую шевелюру сидящего в нем человека. Решив, что быть того не может, он поспешил к столику, стоявшему рядом с креслом, и остановился напротив посетителя, читавшего «Вашингтон пост». Отложив в сторону газету, гость откинулся на спинку кресла, широко улыбнулся, вскочил на ноги и неуклюже обнял Чарльза.

— Господи! — с трудом произнес Чарльз. — Я не видел тебя лет пятнадцать. — Он отошел на шаг, чтобы лучше рассмотреть приятеля. — Ты что, даже не постарел? Совершенно не изменился. Как будто мы с тобой стоим в аэропорту после конгресса в Рио.

В этот миг Чарльз заметил Кристу, которая последовала за ним, желая убедиться, что его не собираются в очередной раз пытать ни Ледвина, ни кто-либо еще. Увидев, что Чарльз обнимается с незнакомцем, она остановилась. Чарльз жестом подозвал ее.

— Я вам столько о нем рассказывал, и вот он перед вами, собственной персоной. Криста, это мой лучший друг Росс.

— Кажется, мы оба очень популярны, — произнес Росс, улыбаясь и протягивая руку Кристе.

Криста жестом предложила им присесть.

— Ты обедал? — поинтересовался Чарльз. — Я умираю от голода.

— Собираешься обедать в отеле? — удивился Росс.

— Здесь хорошо готовят, и я готов поспорить, что мы сможем найти для тебя какую-нибудь особо вредную еду, правда, изысканно сервированную и из лучших ингредиентов.

— Крохотные порции на огромных тарелках? Почему бы и нет!

— Вот вечно у меня с ним эта проблема, — пояснил Кристе Чарльз. — Даже не знаю, сколько раз он приносил с собой пакеты с фаст-фудом, когда мне удавалось затащить его в ресторан.

— Чарльз был богат, — пояснил Росс. — А я жил на паршивую стипендию. Мне было неловко звать его в скверные забегаловки. Кроме того, он постоянно платил за все, включая мои вопперы.

— Та стипендия была отнюдь не паршивой. Если хочешь знать мое мнение, она превышала зарплату недавнего выпускника-юриста в крупной нью-йоркской фирме, — улыбнулся Чарльз. — Но я никогда не забуду, как мэтр одного из лучших ресторанов чуть не упал в обморок, когда Росс извлек свой бумажный пакет с фаст-фудом и попросил у официанта кетчуп, в то время как стол ломился от лобстеров, королевских креветок и крабового салата.

— Безумие, — улыбаясь во весь рот, произнес Росс.

— Я до сих пор не знаю, то ли ты провоцировал их намеренно, то ли тебе просто было все равно.

— У каждого есть свои маленькие секреты. Но давайте не будем стоять на месте. Либо присядем, либо двинемся дальше.

Рядом с Россом Криста чувствовала себя неловко. Более того, она была уверена, что Чарльзу захочется предаться воспоминаниям, поэтому решила, что ей стоит уйти прямо сейчас.

— Прошу прощения, — перебила их она. — Я немного устала, и у меня в Праге есть кое-какие дела. Очень рада была познакомиться с вами, — произнесла она, обращаясь к Россу, — а вам я позвоню, когда освобожусь, — добавила она, глядя на Чарльза.

— Я тоже очень рад, — вежливо пробормотал Росс.

Криста оставила их, и двое мужчин направились к ресторану, заливаясь хохотом и беседуя на ходу.

Чарльз выбрал кафе «Нью-Йорк», полагая, что там подают блюда американской кухни. Они выбрали столик с глубокими креслами.

— Смотри-ка, все здесь такое бежевое… Я только очень надеюсь, что никто не будет играть на фортепиано.

— Только не Sweet Child in Time, — смеясь, отозвался Чарльз. — Успокойся, музыка бывает только вечером, хотя всегда хорошая, настоящий концерт. Тебе бы понравилось.

— Если барабанов нет, то не понравится.

Подошел официант, и Чарльз поинтересовался, есть ли у них что-то американское.

— Да, — сказал тот. — У нас есть королевские креветки по нью-орлеански, жареные луковые кольца или, если угодно, лучшие чизбургеры в Восточной Европе: с говядиной Кобе, — с гордостью добавил он.

Чарльз всплеснул руками, словно говоря: «Это больше, чем мы могли рассчитывать», и заказал две порции.

Росс приподнялся и взъерошил волосы профессора жестом, говорившим о том, что они были добрыми друзьями, хоть и не виделись очень давно. Затем он поинтересовался, разобрался ли Чарльз с людьми, которые его преследовали, и Чарльз рассказал ему всю историю до самого конца, ну или почти до самого. Он сообщил Россу, что отправился в Румынию за мечом, которым был одержим его дед, о чем помнил даже его друг. Рассказал ему о предполагаемом родственнике, которого подстрелили и который поведал ему совершенно невероятную историю. Затем он поделился с Россом информацией о библии Гутенберга и о том, как он нашел меч и доставил его в посольство. Рассказал он и о зловещей тени и невероятных исторических связях, обнаруженных неким полицейским и доказывавших, что тень появлялась раз в тридцать лет.

Сам не зная почему, Чарльз ничего не сказал приятелю о надписях на стене дома, не проронил ни слова о камне и ключе. Кроме того, он не упомянул о гербах, изображенных на ножнах меча. Возможно, потому, что вспомнил мужчину с коричневой папкой, который советовал ему никому полностью не доверять. Тем не менее, за исключением этого, он поведал Россу обо всем.

Свою исповедь Чарльз закончил в тот самый миг, когда им принесли еду. Отрезав кусок гамбургера, Росс положил его в рот. На лице его отразилось наслаждение.

— Это действительно лучший гамбургер в Восточной Европе, — сказал он. — Признаю.

За обедом они перешучивались и вспоминали студенческие годы. Затем Росс вернулся к прежней теме:

— Ну и что, ты веришь в какую-то часть этой истории или нет?

— Даже не знаю. Раньше со мной уже случалось нечто подобное. В самом начале происходящее напоминает плод чьего-то больного воображения, так же, как и сейчас. Но я не разгадал бы ни одну из загадок без твоего участия, которое оказалось решающим.

— Решающим? Да брось! Я лишь ускорил события. Ты и сам пришел бы к тем же результатам. Ты говорил, что тебе нужно еще кое-что расшифровать в той записке.

Чарльз проглотил последнюю закуску, выпил последний глоток чилийского красного вина «Тара Пакай», вынул кошелек, извлек из него записку и вручил ее Россу, который взял ее, развернул, чтобы посмотреть с обеих сторон, и принялся внимательно изучать.

— Видишь эту надпись на греческом — Agios Georgios? Как думаешь, что она означает? — поинтересовался Чарльз.

— Место, полагаю. Думаю, если следовать логике, о которой ты мне только что рассказывал, тебе предстоит встреча в десять часов у святого Георгия.

— Да, но дата нигде не указана. Не сказано также, утром состоится встреча или вечером. Я ходил к статуе святого Георгия возле местного собора, но никто не пришел. Кроме того, есть еще эта птица. Я понятия не имею, с чем она может быть связана.

— Если бы речь шла о десяти часах вечера, возможно, написали бы «22:00» или «10:00 вечера». И ты действительно не знаешь, где должна состояться встреча?

— Ты что, мне не веришь? — Чарльз хотел было продолжить, но замолчал, заметив усмешку на лице Росса. — Только не говори мне, что уже понял.

— Но это же просто, — удивился Росс. — Я бы сказал, что ты предположил совершенно верно, речь идет о святом Георгии, победителе дракона, вот только записка никак не связана с этой покрытой патиной здешней статуей, которая, кстати, вообще подделка.

— Так к чему же это относится?

— Ты действительно не понимаешь, о ком речь?.. Нет, это слишком просто. Вот тебе подсказка: Сан-Романо.

Чарльз готов был кусать себе локти.

— Битва при Сан-Романо, конечно. Как я мог быть настолько глуп? Uccello, птица. Я должен был подумать о слове «птица» на всех языках. Итальянский мне даже в голову не пришел. Я сосредоточился на Праге.

Паоло Уччелло, настоящее имя которого было Паоло ди Доно, являлся одним из величайших художников тосканского Ренессанса. Родившийся в окрестностях Ареццо, он почти всю жизнь провел во Флоренции и посвятил ее развитию перспективы в рисунке. Его очень интересовал сам процесс рисования, и он пытался найти верную точку схождения линий, чтобы придать своим изображениям идеальную глубину. Он был учеником Лоренцо Гиберти, создателя знаменитых ворот флорентийского баптистерия — восьмиугольного здания напротив собора Санта-Мария-дель-Фьоре. Очень дружил с другим современным ему художником, Донато ди Никколо ди Бетто Барди, более известным как Донателло. Уччелло получил свое прозвище из-за особой любви к птицам, которых часто можно увидеть на его работах. Его главный шедевр, «Битва при Сан-Романо» — это триптих, изображающий битву между войсками Сиены и Флоренции, состоявшуюся в 1432 г. Сейчас три деревянные панели разделены, одна находится во Флоренции, в Уффици, другая — в Париже, в Лувре, а третья — в Лондоне, в Национальной галерее.

— «Битва при Сан-Романо» находится в Национальной галерее, не так ли? — уточнил Чарльз.

— Да, в Лондоне. Точнее, одна из трех частей точно там. Если я не путаю, то она выставляется в крыле Сейнсбери.

— Видишь, — сказал Чарльз, — стоит тебе появиться, и вот уже мои проблемы решены. Проходит целая вечность, а ничто не меняется. Ты по-прежнему умнее меня.

— Быстрее, а не умнее, я тебе уже говорил. Давай не будем забывать о том, что черепаха всегда обгоняет зайца.

— Да, а стрела никогда не попадает в цель. Парадокс Зенона. Вот только у Зенона были Ахиллес и черепаха. И плохо, что байки Зенона — отнюдь не парадоксы.

— Что ж, как говорил Зенон, расстояние проходят за определенный промежуток времени. Если разделить его на достаточно мелкие отрезки, можно получить бесконечно малую длину, на которой, как предполагается, стрела не будет двигаться, застыв на месте. Если сложить множество последовательных моментов, когда она стоит на месте, в результате получится, что она не летит вообще.

— Если бы несчастный Зенон догадывался, что такое система координат, мы об этих глупостях сейчас не говорили бы. Как бы там ни было…

— Не вижу, в чем проблема.

— Расстояние не может растягиваться бесконечно, как в «Алисе в Стране Чудес», просто потому, что заяц, или Ахиллес, или стрела начинают его преодолевать.

— Да брось, расстояние — это то, что нужно преодолеть. Уччелло в Лондоне, и тебе нужно ехать в Лондон за мечом, так что все складывается отлично.

— Конечно. Если уж ввязываешься в одну из этих невероятных историй, совпадения начинают множиться. Кажется, что тебе подыгрывает целая вселенная.

— Да ты посмотри на нас. Мы как две старые проститутки, пятьдесят лет сидевшие в одной камере. Выпусти их из тюрьмы, и они будут стоять у ворот несколько часов, пока не наговорятся.

— Ты победил, — сказал Чарльз, — и впереди еще несколько серьезных схваток. Будешь десерт?

— Нет, спасибо. Я не ем сладкого.

— С каких это пор?

— О, уже давно.

— Миленько. Любишь фаст-фуд, но от сладостей отказываешься. И, раз уж речь зашла о «давно», я всегда рассказывал тебе, чем занимаюсь, но за последние пятнадцать лет так и не узнал, где ты был с момента своего исчезновения. И не говори мне, что, если ты мне скажешь, тебе придется меня убить.

— Я занимаюсь очень скучными системами безопасности. Как в фантастике: готовлю мир к следующему веку. А вдобавок еще кучей взаимосвязанных данных и конфиденциальных договоров. Я никого не убиваю, не взрываю небоскребы, и, к сожалению, у меня нет девушки в каждом порту.

— И ты сейчас живешь в Европе?

— В Европе, Азии. Какое-то время провел в Индии. Завоевывал там кое-кого. Один человек, звезда Болливуда, которому я установил очень хорошую систему безопасности, воспылал ко мне страстью. И кстати, о Болливуде: я понимаю, что в данный момент ты стал персоной нон грата в Голливуде. Что ты натворил?

— Скажу, но только если ты дашь мне сигару.

— Значит, ты не изменился. Все так же куришь кривые сигары? По одной в день, после еды?

— Боюсь, в последнее время я начал перебирать с этим, — отозвался Чарльз и настоял на том, чтобы заплатить, несмотря на протесты Росса. — Зачем же нарушать традиции?

— Все традиции хороши, — произнес Росс, — если они старые.

Чарльз развеселился. Он осознал, как ему не хватало этих тонких замечаний, которые зачастую подразумевали нечто большее, чем было произнесено.

— И куда мы теперь направимся? — поинтересовался Росс.

— В отеле есть сигарный бар.

— Нет. Если ты исполнен решимости вбить очередной гвоздь в свой гроб, не заставляй меня сидеть в коллекторе, где меня будут травить и другие убийцы.

— Тогда пойдем на улицу. Возле отеля есть скамейки, и вид потрясающий. Или у тебя есть другие предложения?

— К сожалению, мне скоро нужно будет уходить. Так что да, идем на улицу.