Часть 2. Поход к звездам

Вы мне не поверите и просто не поймёте:

В космосе страшней, чем даже в дантовском аду,

По пространству-времени мы прём на звездолёте,

Как с горы на собственном заду....

(В.С. Высоцкий)

Капитан морской пехоты Владимир Владимирович Шевцов, И.О. Е.И.В.

Остался в прошлом суетливый вербовочно-подготовительный период. «Несокрушимый», ранее пустынный, как заброшенный город, теперь напоминал переполненный Ноев ковчег, в котором каждой твари по паре, и даже больше. Двадцать с лишним тысяч будущих имперских граждан набраны по разным проблемным с точки зрения экономики городам, в связи с чем Совет Графов разросся до численности почти в сотню человек и по факту стал неуправляем.

Чувствую, грядёт первая в новом, только зарождающемся, государстве реформа системы управления, которая позволит сузить численность Совета до пятнадцати-двадцати человек и вывести из сферы его интересов текущие бытовые вопросы. Ну а пока можно констатировать, что поставленная искином Кандидом задача выполнена и мы сумели навербовать не восемь, и даже не двенадцать, а все двадцать тысяч будущих колонистов. Наверное, летом было бы сложнее, все-таки, когда в квартире тепло, кажется что дела идут не так плохо, но зимой из квартиры с едва работающим отоплением готовы сбежать многие и многие.

Тогда, отпустив восвояси Викиного папаню, я связался с Виктором Даниловичем и изложил ему суть договоренностей с Александром Викторовичем. Немного подумав, мой будущий командир посоветовал мне помощь людьми с той стороны не принимать, ограничившись деньгами и «крышей», потому что Викин папочка обязательно захочет вместе с честными людьми пропихнуть к нам побольше кротов и открытых агентов влияния, а нам, как он понимает, этого не надо.

Я сказал, что Виктор Данилович все понимает правильно, такого нам действительно не надо. Но при этом нужны встречные конструктивные предложения, как сделать это же по-другому. А то критиковать все горазды.

Виктор Данилович ответил, что «по-другому» лучше делать так, чтобы фирмы-однодневки оформлялись на паспорта будущих эмигрантов, и они же являлись сотрудниками этих вербовочных контор. Чтобы, когда мы ушли, там, внизу, не осталось бы ни одного человека связанного с нами напрямую; разумеется, за исключением Викиного родителя.

– Тогда, – сказал я, – нам придется производить некую предварительную вербовку в каждом из городов-источников. А как ее производить, не имея вербовочной конторы? Подходить к людям на улице в том же Тольятти и заводить разговор по типу: «а не хотите ли вы улететь в космос к чертовой матери на просторы Галактики и из этой страны и с этой планеты?»?

Виктор Данилович бросил тогда на меня задумчивый взгляд и сказал, что у него есть возможность выхода на таких же, как он, отставных военных, из которых не получилось политиков-бизнесменов и которые, сторонясь сомнительных предприятий (наемничества), не желают тем не менее сидеть сиднями на одном месте. Короче, этот вопрос он берет на себя. С Александра Викторовича в таком раскладе – деньги и помощь в оформлении документов, а с меня – общее руководство и постановка задачи, кого нам брать, а от кого отказываться под любым видом.

И понеслось. Что удивительно, товарищ подполковник справился с поставленной задачей достаточно легко. Видимо, у него и в самом деле были выходы на людей, способных решить самые специфичные кадровые проблемы в самых разных регионах России и некоторых странах ближнего зарубежья. На последнем этапе переговоров Виктор Данилович возил соискателей должности ко мне на собеседование, но это была уже чистая формальность, потому что я не нашел повода отвергнуть хоть одного кандидата, ни по показаниям психосканера, ни по итогам очной беседы. И со своей работой руководителей одноразовых рекрутинговых агентств все двадцать восемь человек справились на отлично.

Правда, при этом я отказался от открытия таких агентств в странах ближнего зарубежья. Качество человеческого материала за пределами Российских границ сильно снижается и есть риск заполучить людей, лояльных чужой системе ценностей. Ну вы меня понимаете. Европейский выбор, вторая Франция и прочее бла-бла-бла с одной стороны, и «борцы за веру» – с другой. Впрочем, и у нас, на территории Российской федерации тоже можно встретить подобных персонажей. Первых – в основном в городах-миллионниках, а вторых – в Татарстане, Башкирии и на Кавказе. Последним фильтром был стационарный психосканер уже здесь, на борту «Несокрушимого», а последним способом ликвидации – выбрасывание в шлюз, но к этому методу нам так и не довелось прибегнуть. Ну еще бы, вербовочные пункты нашей рекрутинговой конторы были оборудованы не только полевыми психо– и гипносканерами и медицинской аппаратурой для первичной диагностики, но и гипнокорректорами, позволяющими в случае отказа стереть из памяти клиента воспоминания за последние полчаса. Эти воспоминания заменялись заранее записанной ложной вклейкой о том, что при собеседовании разговор шел о самых обычных условиях выезда для работы в Турцию, Арабские эмираты или на Кипр.

Раз сто, если не больше, к нашим рекрутерам приходили представители местных бандитов с предложением «поделиться». В большинстве случаев разговор заканчивался телефонным звонком Викиному папе, в дюжине случаев «для разбора полетов» на место выезжал его «разводящий». А один главарь этнической преступной группировки в маленьком городке между Волгой и Уралом оказался абсолютно невменяемым, и к нему пришлось применять меры летального воздействия в виде бомбоштурмового удара по уединенно стоящему особняку-крепости и последующей зачистки руин до белых костей. Впечатлились все, в первую очередь Викин папа и в оставшиеся десять дней проблем у наших рекрутеров не было совсем.

Когда общая численность завербованных достигла восьми тысяч человек, искин Кандид торжественно произвел меня из кандидатов в исполняющие обязанности, что означало уже почти полный набор реальных полномочий. Кстати, Кандид целиком одобрил мое решение продолжать вербовку до тех пор, пока потенциал рекрутинговых пунктов не будет исчерпан до дна – то есть они перестанут поставлять нам успешно завербованных добровольцев. Очень многие хотят изменить условия своей жизни к лучшему, но далеко не все из них готовы ради этого бросить все, что нажито непосильным трудом, и полностью разорвать контакты с друзьями, родными и знакомыми, за исключением тех, что отправятся в то же самое путешествие.

Из всего личного имущества мы разрешали будущим колонистам брать с собой только книги и подшивки журналов, у кого сколько было этого добра, которые надлежало сдавать в библиотеку под ответственность нашей любезной Галины Петровны. Конечно, девяносто процентов самых ходовых книг дублируются, но и это не беда. Народа на корабле много, а более-менее развитую домашнюю библиотеку имела чуть ли не каждая десятая завербованная семья.

Осложняет ситуацию то что, из двадцати тысяч будущих граждан две трети – это молодежь без специальности и образования в возрасте от шестнадцати до двадцати-двадцати четырех лет. Из этих примерно тринадцати с половиной тысяч молодых людей – две трети составляют девушки и одну треть парни. Что поделать, если наши русские девки по большей части уверены, что тугие округлые попки, налитые сиськи, стройные ножки, тонкие талии и прочие данные природой достоинства без всякого труда и образования помогут им хорошо устроиться в этой жизни. Но жизнь быстро и сурово развеивает эти иллюзии, а некоторые теряют эти иллюзии вместе с жизнью.

Если парней (за редким исключением) можно сразу же призвать в армию и занять тренировками под руководством опытных инструкторов, то к девкам нужен особый подход. Кстати, когда в тот же день я увидел их вместе в одном из ангаров для больших десантных шаттлов, то сразу вспомнил шамкающий бред генсека про «многосисечные массы». Это были именно они, пока еще ценящие свои сиськи превыше наличия мозгов. А мне их сиськи по барабану, мне от них нужна профориентация и интенсивная трудовая деятельность, а сиськи пусть останутся для личной жизни. Впрочем, думаю поручить эту работу Вике, потому что данный контингент параллелен ей по возрасту и небольшому жизненному опыту, хотя она несомненно образованней, умней и целеустремленней большинства здешних особ. Если она не сможет с ними справиться, то тогда я не знаю, кому это под силу. Правда, не все так плохо – некоторые из этих девушек уже покинули безликую многосисечную массу и переместились в разряд рабочего персонала. А это уже совсем другой коленкор.

На самом «Несокрушимом» сотни вакансий операторов контрольных постов. Все работу тут делают автоматы. Тут даже палубу никого драить не пошлешь – тут же прикатит робот-уборщик, возмущенный ущемлением своих прав. Шутка. Сам он не прикатит, потому что кто-то должен сидеть у пульта и выдавать этим самым роботам-уборщикам рабочие задания, следить за тем, чтобы в их работе не было сбоев, и чтобы все задания выполнялись правильно и в срок. Не знаю, наверное так в Новоримской Империи боролись с безработицей и предотвращали возможный бунт машин, потому что на фоне искусственного интеллекта вроде Кандида, который может эмулировать действия множества высокоинтеллектуальных личностей, такие тупые исполняющие автоматы кажутся нонсенсом. А может, это не нонсенс, а продуманная политика, доводами в пользу именно такого положения вещей является то, что управлять этими автоматами Кандид может лишь постольку поскольку, пока на борту нет живого экипажа и, кроме того, в некоторые помещения корабля доступ автоматам запрещен категорически. Но об этом речь зайдет немного позже.

Как только Кандид произвел меня из Кандидатов в И.О., так сразу же эти самые роботы вышли из-под его подчинения и начали ожидать указаний от вашего покорного слуги. Пришлось срочно принимать меры и объявлять набор девушек, желающих работать горничными, то есть управлять роботами-уборщиками. Обучением занимался опять же искин Кандид. Кроме горничных, требовались поварихи, то есть операторы на кухонные машины. Правда, эта была работа посложнее, потому что, кроме умения нажимать кнопки и передвигать ползунки, требуются определенные кулинарные способности и зачастую интуиция, ведь то, что синтезировала эта машина, придется есть живым людям, и ошибки тут недопустимы. Правда, сказать честно, прямым синтезом на кухонных автоматах тут никто не занимается, потому что таким образом можно синтезировать только углеводно-протеиновую массу из аварийного рациона. Задал идеальный с точки зрения медицины сбалансированный состав углеводов, жиров, аминокислот и витаминов -и получил на выходе желтовато-серые брикеты продукта «со вкусом ваты». Не такое это и простое дело, кулинария будущего. Для нормальной работы всего этого хозяйства на «Несокрушимом» имеется Кухня Шеф-Повара, где из нормальных продуктов на нормальной электрической плите, в нормальных кастрюлях варится, к примеру, борщ… После того как он сварен и специальная комиссия убедилась, что это борщ, а не, к примеру, крем-брюле, готовый продукт заливается в анализатор, который составляет программу для синтеза дубликата. Потом комиссия пробует дубликат – и, убедившись, что получился именно борщ, а не помои для свиней, рекомендует загрузку программы в кухонные автоматы. Но дело в том, что шеф-повару, которую мы нашли одной из первых, тоже нужны помощники или, скорее, помощницы; и на эти должности конкурс как в столичный вуз – по пятьдесят человек на одно место.

Не желая лично заниматься всем этим бытовым хозяйством, я начал думать, на кого бы из моих «графов» все это свалить. На кораблях российского ВМФ, организационно-штатная структура которых мне была знакома, аналогичной по масштабу хозяйственной службы просто не существовало. Потом мне вспомнилась прочитанная еще в детстве фантастическая книга американского писателя Роберта Хайнлайна, где он описывал организационно-штатную структуру больших космических кораблей, в свою очередь, насколько я понимаю, скопированную с оргштатной структуры трансатлантических пароходов. Так вот, там все эти хозяйственно-бытовые вопросы находились в ведении Главного Казначея корабля, наряду с Главным Навигатором и Главным Инженером (аналоги КБЧ-1 и КБЧ-5) непосредственно подчинявшегося командиру корабля. Поскольку командира у нас на тот момент не было, я временно замкнул эту должность на себя, после чего назначил на нее капитана финансовой службы Нину Макагон. Нужен казначей – будет вам казначей.

Сейчас, под руководством капитана Макагон, эта система уже работает вполне прилично, даже несмотря на то, что количество населенных территорий корабля все время увеличивается, что требует подключения все новых и новых контрольных постов, а следовательно, новых и новых операторов. Для увеличения стимуляции народа к труду я по ее совету вынужденно ввел на борту «Несокрушимого» такое присущее человечеству зло, как деньги. Нет, мы не печатали бумажек с водяными знаками и не раздавали их работающим, также мы не создавали и пластиковых карточек, которые требовалось бы носить с собой. Вместо этого электронными кошельками работали идентификационные браслеты, которые выдавались каждому будущему колонисту по прибытии на борт. Отстоял смену оператором, или выполнил порученную работу – сразу, немедленно, на счет падает денежка, которую можно потратить в столовой на еду, которая вкуснее базового набора, или на синтезированные машинами «Несокрушимого» вещи, выглядящие более стильно, чем рабочие комбинезоны из нетканки. Одним словом, тот, кто работает или служит, имеет возможность вкусно питаться и красиво одеваться, но и те, кто не работают, тоже не будут ходить голыми и голодными, но и отношение к ним будет соответствующим. Как потопаешь, так и полопаешь.

Тем более что с того момента количество работающих или служащих стало увеличиваться просто стремительными темпами. С начале третьей недели, где-то после седьмого декабря по земному летоисчислению, к нам наверх начали прибывать завербованные Виктором Даниловичем отставники подплава, которым было все равно с кем, все равно куда, лишь бы не сидеть дома тем самым лежачим камнем, под который не течет вода. Это был будущий экипаж «Несокрушимого», который надо еще было выдержать некоторое время в стационарных «саркофагах» ради стабилизации организма и избавления от тех болячек, которые успели накопиться за годы службы Родине, а потом подвергнуть гипнопедическому обучению – но это был экипаж. Самое главное, что у этих людей был опыт службы в тяжелейших условиях, опыт соблюдения субординации и взаимодействия в команде, а уж освоить конкретные должности, да еще с гипнообучением – для них не такое уж и сложное дело.

Одновременно стронулся с места и другой вопрос. Почти все семейные эмигрировали с детьми, мало кто оставил своих чад на попечение бабушек-дедушек в надежде меж звезд сделать еще. А там, где дети, должна быть и школа. Если уж в нашем мире неграмотный человек фактически не может найти себе применения, то для «Несокрушимого» это правило возводилось в энную степень. Даже для того, чтобы быть просто оператором каких-нибудь роботов-пылесосов, надо как минимум закончить нашу среднюю школу, иначе по неграмотности оператор наломает кучу дров. Так вот – школу мы открыли, тем более что учителя составляли значительную прослойку среди наших эмигрантов. Единственным, чем я вмешался в их профессиональную деятельность, было распоряжение, что историю и иные общественные науки будут иметь право преподавать только офицеры запаса. Точка.

Одним словом учителя, как и медики, чувствовали себя на борту «Несокрушимого» далеко не самыми последними людьми. Большинство из них своими заслугами перед зарождающейся империей запросто заработают не только на гражданство первого класса, но даже и на личное дворянство, что очень и очень немало.

Теперь мне кажется, что до той катастрофы я даже и не жила. Прошло всего-то полтора месяца, и за такой короткий срок я стала совсем другим человеком. Самое главное, со мной теперь моя милая дочка Нюрочка, и из-за этого я чувствую себя такой счастливой! Наше с ней воссоединение произошло так неожиданно, что я до сих пор не могу прийти в себя. Просто однажды Шевцов вызвал меня к себе. Я помнила об его обещании забрать сюда мою дочь, но не придавала ему большого значения. Мало ли чего может обещать мужик, а потом не выполнить, сославшись на объективные обстоятельства и нехватку денег, времени, удачи. Когда я пришла к нему в апартаменты, прямо в своем бесформенном рабочем балахоне из серо-голубой нетканки, он был не один, а в компании одного из своих помощников – высокого, чуть сутуловатого мужчины с длинными мускулистыми руками и немного некрасивым, но внушающим доверие лицом.

– Вот, Мария Петровна, – сказал мне наш великий диктатор, – знакомьтесь. Это старшина Ячменев Игорь Александрович.

– Очень приятно, – ответила я, – но я собственно не понимаю, в чем дело…

– Пришло время забрать сюда вашу дочь, – заявил Шевцов, оглядев меня с ног до головы, – и старшина Ячменев сделает так, чтобы ваш бывший не возражал против этого. Попутно он на пальцах объяснит этому обормоту, что бить женщин нехорошо. Так что собирайтесь и одевайтесь в свое, в земное. Встречаетесь с Игорем Александровичем через два часа в пятом ангаре.

Я побежала в свою каюту, не чуя под собой ног. Но сначала надо было забежать на службу и отпроситься у Ираиды Леонардовны, которая сменила меня в должности главного врача. Точнее, не отпроситься, а поставить в известность, потому что распоряжения Шевцова всегда выполняются с безукоризненной четкостью. Сама Ираида Леонардовна была высокой седой семидесятилетней старухой, с прямой как палка спиной. Там, на земле, она уже готовилась умирать, но здесь, наверху, после сеансов «стабилизации» в стационарных саркофагах, вдруг почувствовала новую тягу и интерес к жизни, молодея с каждым днем. Впрочем, мне тоже жаловаться было особо не на что, потому что, оставшись помощником и заместителем Ираиды Леонардовны, я имела доступ к таким же сеансам, которые помогли мне в буквальном смысле скинуть лет десять с возраста, никак не меньше.

Одним словом, через два часа я уже стояла у пятого ангара, одетая почти так же, как и в тот злосчастный день, с перекинутыми через руку свитером и пуховиком. Надевать все это внутри корабля, где поддерживалась температура в плюс двадцать пять градусов, было бы великой дурью и египетской пыткой. Старшина подошел чуть позже, одетый как на рекламном плакате, с шинелью, так же переброшенной через руку. Кроме нас, там еще толпился народ – шесть женщин с сопровождающими; видимо, им тоже разрешили забрать на борт своих родных. Приглушенный возбужденный гомон выдавал, что все крайне возбуждены и с нетерпением ждут этого момента. И ведь никто не хочет вернуться обратно – уж больно безысходная там, внизу, атмосфера. К тому же перед самым вылетом Шевцов раздал всем нам, отлетающим, пластиковые карточки и сказал, что на них по сто тысяч рублей премии за усердную работу. И что, хоть он и не советует задерживаться, но вознаградить себя за все тяготы и лишения мы просто обязаны.

Два с половиной часа полета от «Несокрушимого» до Владивостока пролетели как одна минута. Высаживали нас в разных загородных точках возле дорог, где мог проехать автомобиль – вот и нас высадили так, что уже пять минут спустя нас подобрала легковая машина, за рулем которой был один из приятелей Шевцова (на самом деле еще один завербованный подполковником Седовым офицер-отставник). Сначала мы немного поездили по магазинам, где я прикупила для Нюрочки разных подарков, как всегда это делала, возвращаясь из командировки.

Потом мы поехали ко мне домой. Я открыла дверь своим ключом (потому что человек-гавно еще не успел сменить замки) и впустила внутрь старшину Ячменева, предварительно предупредив его о том, что мой бывший имеет гадскую привычку таскать с собой кастеты, баллончики, ножи и прочие штуки, которые придают уверенности закоренелому трусу. Мой бывший был дома один, и в весьма наклюканном состоянии. Едва он только вырулил нам навстречу в трениках по коридору, как раздался глухой звук удара, за ни еще один; и когда я вошла, мой бывший мучитель представлял сбой не больше, чем лежащую на полу бесформенную груду тряпья, из которой торчало необъятное волосатое пузо.

– Мария Петровна, – сказал мне старшина Ячменев, – ваш «бывший» больше не возражает против вашего отъезда. Не так ли, приятель?

Человек-гавно ничего не ответил, только нечленораздельно замычал, после чего старшина Ячменев со вздохом взял его за шиворот и, как мешок с отходами, поволок в нашу спальню.

– Мария Петровна, – крикнул он оттуда, – вы пока соберите ребенка, а я займусь воспитательным процессом.

– Игорь Александрович, – ответила я Ячменеву, вслушиваясь в буцкающие звуки, – только, пожалуйста, его не убейте. Не стоит он того.

– Ну, – ответил старшина, – Его Величество за этого кадра ничего не скажет, а местные правоохранители мне глубоко фиолетовы.

Тем временем Нюрочка проснулась от наших громких голосов и выглянула в коридор из зала, где стояла ее кровать.

– Мама, мама, мамочка, – закричала она, – ты приехала, ура, ура, ура, а то этот сказал, что тебя уже нет совсем, и собирался сдать меня в детдом.

– В детдом? – переспросил через дверь спальни Ячменев, не переставая буцкать моего бывшего мучителя. – Сейчас разберемся.

Пока он там исполнял самые сокровенные мои мечты, мне нужно было собрать и одеть ребенка.

– Нюрочка, – строго сказала я, – одевайся и собирайся – мы уезжаем далеко-далеко.

– Мамочка, – сказала моя доча, – ты только подожди, я сейчас одену Тошу…

Тоша – это ее любимый плюшевый медведь, с которым она вместе спит и которому поверяет все свои детские горести и радости. Первых у нее всегда было много, а вторых мало. Теперь, надеюсь, все будет наоборот.

Когда я собрала и одела ребенка, Ячменев вышел из спальни, прикрыв за собой дверь.

– Все, Мария Петровна, – сказал он, беря Нюрочку на руки, – клиент все понял, осознал и раскаивается. Жалко только, что ненадолго – ровно до тех пор, пока не сойдут синяки. Через пять минут мы были уже в машине, а еще через час сидели в шаттле, направляющемся обратно на «Несокрушимый». Вот так я обрела дочь и будущего мужа. И меня теперь совсем не смущает, что он военный…

Никогда не думал, что мне придется ремонтировать образцы инопланетной технологии, хотя по сравнению с теми же японцами, с изделиями которых мне приходилось иметь дело, эти неоримляне кажутся мне почти своими, потому что все монтажные схемы у них просты и интуитивно понятны. Случилось это два дня назад, когда мы уже достаточно освоились в местных условиях для того чтобы взяться за эту работу. Предварительно искин Кандид провел со мной и моими помощниками беседу на тему неоримской электроники и позволил открыть резервный шкаф-стойку с коммуникационным оборудованием. На наглядном примере он объяснил, как выглядит шина питания, как шины данных, которых может быть несколько, а как и контрольная шина, по которой ему, Кандиду (то есть главному компьютеру), передается информация с датчиков исправности оборудования. Вот эту шину мы подсоединим в первую очередь, чтобы потом ее информация помогала Кандиду ориентироваться в том, что было сделано правильно, а что нет. Одним словом, все это напоминало обучение слепого снайперской стрельбе по принципу «делай как я».

С удивлением я узнал, что, оказывается, на «Несокрушимом» изначально не было никаких роботов-техников и роботов-ремонтников, и все эти обязанности возлагались на живой персонал, который в итоге и поднял мятеж. Туда же, в технические зоны (за исключением вахтенных постов) не было доступа даже роботам-уборщикам, поэтому помимо четырех парней, шарящих в сборке разборке оборудования, которых я отобрал в свои помощники, я взял с собой десяток не пристроенных ни к какому занятию молодых девчонок, захотевших заработать себе на браслет немного монет за сухую и влажную уборку помещения и сейчас одетых в полные противохимические комплекты. Хоть они и дуры дурами, не умеющие ничего, кроме самого простого физического труда и оказания потных услуг, но все равно не стоит напрасно рисковать их жизнями. Вообще-то желающих было многократно больше, чем один десяток, но просто эти были первыми. И вообще, даже местные роботы-уборщики были донельзя тупыми, действующими исключительно по заранее составленным программам и требующими постоянного вмешательства оператора. Хотя черт его знает, какой у этих неоримлян мог быть негативный опыт. Может, у них и в самом деле имело место восстание машин, от которого они едва-едва отбились? Не знаю, но все на то очень похоже.

Возглавил наше предприятие сам Шевцов, который ничего не понимал в электронике (нашей или неоримской), но при этом заявил мне, что он просто обязан там быть и видеть все своими глазами. Вместе с Шевцовым, разумеется, была его второе я, его живая тень и призрак во плоти – мадмуазель Виктория. С недавних пор ее начали называть именно так и никак иначе. Итак, следуя по коридорам в соответствии со схемой, выданной Кандидом, мы пришли на место, по дороге убедившись, что ключи к замкам нам вовсе без надобности, ибо все три двери соответствующей сейфовой массивности, которые нам требовалось миновать, были не только разблокированы, но и распахнуты настежь. Первая дверь отделяла жилые помещения от так называемой цитадели, включающей в себя реактор-конвертер, серверные и рубку управления, вторая давала доступ к коридору, куда выходили двери серверных комнат, и уже третья дверь из этого коридора вела туда, куда нам и было надо для производства ремонта. Надписи над дверями были выполнены готическим шрифтом на латинском языке.

Нужная нам дверь с надписью над ней «imperium unitas generans circumsiliens» была открыта больше чем на половину, и в ее дверном проеме лицом вниз лежало нечто в темно-синей униформе техсостава, находящееся в среднем состоянии – между скелетом и мумией, и издающее слабый душок тления. Кажется, Кандид говорил, что сразу после мятежа воздух из корабля был полностью выпущен, после чего помещения были заполнены консервирующей газовой смесью, содержащей девяносто восемь процентов азота. Вот этот псевдохомо и мумифицировался за те несколько сотен лет, пока «Несокрушимый» на субсветовой скорости летел к Земле от той точки пространства, где его выкинуло после последнего прыжка, ставшего фатальным для всего живого на его борту.

Я сказал «псевдохомо», потому что даже в сильном подпитии каога нельзя было перепутать с человеком. Первое, что бросалось в глаза – это массивный череп с мощным сагиттальным гребнем, к которому крепились некогда мощные, а сейчас почти усохшие жевательные мышцы. Лица этого существа (а точнее, его морды) сейчас видно не было, но я об этом совсем не жалел. Пропорции корпуса и конечностей говорили о том, что каоги были коротконогими, длиннорукими и широкоплечими, в то же время, в отличие от земных горилл и шимпанзе, способными прочно стоять на своих толстых ногах. Кандид говорил, что они были обитателями горных районов на планете с повышенной относительно земной гравитацией. Очень на то похоже.

Тем временем Шевцов сделал знак – и четыре работницы подхватили высохшую тушку, чтобы забросить ее на антигравитационную тележку для мусора, а еще двое принялись вычищать пол на том месте, где она лежала, при помощи ручных устройств, принципом действия напоминающих моющие пылесосы. Пока они не закончили, никто из нас не мог перешагнуть порог, из-за которого, сказать честно, так сильно пованивало, что терпеть это амбре не было никакой мочи. По счастью, респираторы смогли решить эту проблему; и когда мы перешагнули за порог, то не задохнулись от витавших в воздухе тошнотворных миазмов.

Трупов каогов внутри было еще четыре штуки. Один, так же как и тот, что застрял в дверях, в обычной корабельной униформе, и трое в легких ремонтных скафандрах, предназначенных для работ внутри разгерметизированного корабля. Вот эти-то трое, вздувшиеся, побуревшие и превратившиеся внутри своих скафандров в полужидкую массу, и издавали ту самую вонь, с которой едва справлялись биоактивные фильтры неоримских респираторов. Тут еще надо было понять, как подцепить эту дрянь, чтобы оболочка скафандров не разорвалась и не расплескала свое отвратительное содержимое. И так уже в некоторых местах – видимо, на разошедшихся стыках деталей – наружу просочились коричневые потеки, которые, вероятно, и издавали ту самую отвратительную вонь.

Но, насколько я понимаю, инструкции работницам, что и как делать в такой щекотливой ситуации, давал лично Кандид, к этому моменту вполне освоивший русский язык, поэтому две работницы куда-то ушли и через некоторое время вернулись обратно с оранжевыми баллонами, похожими на наши огнетушители, с надписью «Biological fixative». Пена из этих баллонов, которой они обработали полностью разложившиеся трупы в скафандрах, сделала их оболочку твердой и прочной, после чего тушки получилось перевернуть, обработать с обратной стороны, и вывезти вон на антигравитационной тележке, и уже потом работницы с пылесосами смогли замыть места на которых они лежали.

И только после этого мы, ремонтники, до того бывшие безмолвными свидетелями происходящего, смогли приступить к своей деятельности. С самого начала было видно, что каоги не совсем ориентировались в том, что они делают. В случае возникновения неполадок их обязанностью было прибыть и заменить в указанном шкафу указанную плату сменной из ЗИПа, после чего тихо удалиться восвояси. Они даже не вскрыли шкаф с контрольной техдокументацией, отпечатанной на тонком, но очень прочном волокнистом пластике. Из этой самой документации, надписи на которой нам переводила Виктория Александровна, следовало, что первыми под демонтаж попали управляющие стойки в двух шкафах резервного комплекта, который каоги демонтировали полностью, отдельно сложив аккуратной стопкой платы и отдельно – шлейфы. Педанты, блин-клинтон. Это дало искину «Несокрушимого» время на то, чтобы совершить один прыжок и почти полностью закончить подготовку ко второму.

В первом рабочем шкафу было расстыковано несколько контрольных шлейфов и всего один информационный, что, собственно, и привело к нештатному срабатыванию джамп-генератора. Будь повреждения сильнее, прыжок был бы просто неосуществим, а так можно сказать, что «Несокрушимый» отделался легким испугом. Будь джамп-генератор полностью исправен на момент второго прыжка, эти в скафандрах преспокойненько его пережили, и совершить третий и последний прыжок у искина уже не было бы никаких шансов.

Вздохнув, мы принялись за дело. В первую очередь требовалось восстановить первый рабочий шкаф. Поставив повисшие в воздухе шлейфы на свои места, мы дождались от Кандида отклика о том, что контрольная проверка прошла успешно, после чего принялись за долгий и нудный монтаж разобранного этими придурками каогами резервного комплекта. И все это время, пока резервный комплект не был собран и искин Кандид не подтвердил его работоспособность, наш будущий император был вместе с нами, а его Виктория Александровна помогала нам, переводя надписи на схемах. Чувствую, что латынь в Империи станет таким же профессиональным языком у электронщиков, как у химиков и медиков у нас на земле.

Кстати, после завершения всех работ император заявил, что плата монтажникам за трудовую деятельность удваивается, а работницам-уборщицам утраивается, и, кроме всего прочего, их временная бригада объявляется постоянной и назначается на уборку тех помещений управляющего центра, куда не имеют доступа роботы-уборщики. В результате, когда мы после завершения работы все вместе пошли в душ, то на радостях подверглись со стороны этих работниц-уборщиц массовой сексуальной агрессии (по две девушки на одного мужчину). В результате все это вылилось в такую групповую оргию, что мне и сейчас об этом стыдно вспоминать, и единственное, чему я радуюсь, что до сих пор еще ни разу не был женат.

Перед тем как попросить Кандида соединить меня с папочкой, я долго голой крутилась перед зеркалом, любуясь на свое отражение. Чертовски хороша и дьявольски обаятельна. Сеансы Лауры, продолжающиеся уже больше месяца, почти уже сделали из меня первоклассную красотку. Как и обещала Лаура, в миллиметрах изменения моей фигуры были незначительные, но чисто эстетически, как говорят кавказцы – просто «вах, пэрсик!». Ноги длинные и пропорциональные, не слишком худые и не слишком плотные, талия осиная, грудь достаточно заметная для того, чтобы привлекать мужское внимание, руки красивой формы, высокая стройная шея, в меру пышные розовые губы и округлая линия щек. И при всем при этом никаких выпирающих костей ни в коленках, ни на бедрах, ни в тазу, ни выше, на ребрах и ключицах. Пусть другие, гонясь за стройностью, загоняют себя до состояния стиральной доски, мне это не идет.

Думаю, если мамочка увидит меня такой, какая я есть сейчас, просто вся изойдет на желчь в приступе черной зависти. Она-то всю жизнь считала калории, боролась с лишними килограммами, бегала трусцой и сидела на дурацких диетах, но даже и близко не подошла к такому результату, как у меня. У папочки давно уже есть как минимум три любовницы, не считая мимолетных связей, и мамочке все труднее с ними конкурировать. Теперь, когда исчезло то, что их более-менее объединяло (то есть я), мамочка с превеликой вероятностью может вылететь в свою старую «двушку» на окраине Рязани доживать пустые и постылые годы старости. Папочка – он такой. И ведь даже не всплакнет по давно ушедшей любви.

Кстати, при своей новой прекрасной фигуре я принципиально не ношу мешковатых одноразовых балахонов из нетканки, которые «Несокрушимый» бесплатно выдает всем своим обитателям – и меняй их хоть каждый день. Цвет и качество материала зависят от места службы и социального статуса. Корабельный состав носит темно-синее. Вспомогательный состав – то есть операторы контрольных постов – одеты в светло-зеленое. Форма медиков и воспитателей детских садов – серо-голубого цвета. Учителя и инструкторы носят желто-коричневое. Сервис-персонал (стюарды, горничные и прочая обслуга) одеты в белое с золотом. Цвет тех, кто не задействован ни в какой роли – серо-желтый. Начальство вроде меня или других графов носит черное с белой отделкой, а в случае Шевцова – с серебристой. Штурмовая пехота одета в черное с синим, под которое надевает неизменные тельники.

Натянув обтягивающее кружевное нижнее белье черного цвета, я долго выбирала, какой костюм заказать машине по сегодняшнему случаю – брючный или с юбкой; а если с юбкой, то с какой? Чисто для меня у Лауры было разработано штук сто фасонов, от самых простых для повседневной носки до вечерних платьев длиной до пола, двумя разрезами по бокам до верха бедра и декольте до пупа. Нет, слишком шиковать сегодня тоже не будем, лучше всего будет выглядеть наряд в стиле «фройляйн Штирлиц» – с белой блузкой, гладкой юбкой чуть ниже колена и черной кокетливой пилоточкой. Как сказала Лаура, сегодня мне желательно не создавать диссонанса с Шевцовым, а он непременно будет в момент отлета в форме.

Ну вот все – расправляю последнюю складочку, подкрашиваю глаза и чуть подвожу розовым губы, после чего подхожу к терминалу связи и набираю код вызова. Ответа нет секунд двадцать, и я уже начинаю подозревать, что папа опять в своем репертуаре – начал провожать меня раньше времени и укушался… Но нет, экран осветился, и я увидела папу в его кабинете почти нормального, но только несколько взъерошенного. Ну, теперь все понятно – это была мамочка, которая не в курсе моего чудесного спасения. Наверняка устроила папе скандал из-за какой-то лабуды. А ведь ей сейчас положено носить траур, ведь у нее совсем недавно погибла дочь. Ну и хрен с ней, глаза б мои ее не видели всю оставшуюся жизнь. Кстати, так оно теперь и будет, чему я несказанно рада, а папа позаботится, чтобы этой лахудре жизнь медом не казалась. Ну все, пора на сцену, тем более что папа уже открыл рот.

– Здравствуй, доча, – сказал он, – ты прекрасно выглядишь. Дома ты не была такой блестящей, сколько бы бабла я в тебя не вкладывал, а тут, гляди ты, расцвела всего за месяц как майская роза.

– Да, папа, – сказала я, поворачиваясь перед экраном кругом, чтобы папа смог заценить и фигуру, и прикид, – расцвела. Тут у меня все самое лучшее, меня не изводят скандалами, как мамочка, не поучают жизни, как ты, тут меня любят; лелеют и стараются сделать так, чтобы я была еще краше и милее.

– Да уж, – сказал папа, – ладно, Вика, проехали. Желаю тебе счастья и всяческих успехов, и честно скажу – мне приятно видеть, что ты и без моей поддержки выглядишь весьма успешно и не опускаешься на дно. Хотел бы я, чтобы и твоя мамочка на это поглядела, но ты же ее знаешь – она тут же растрепет все встречным и поперечным, и никакой тайны сохранить не получится. Ну ладно, нам пора прощаться, ведь вы же в самом ближайшем будущем окончательно улетите с Земли в поисках лучшей доли.

– Да, папа, – сказала я, – а как ты узнал?

– Как будто это так сложно… – проворчал папа. – Все ваши вербовочные конторы закрыты, или, точнее сказать, стоят, раскрыв двери настежь, а внутри никого. Ни до кого из тех людей, с которыми вы работали, невозможно дозвониться, исчезли даже их близкие родственники. Мои люди, конечно, попробуют найти хоть кого-то, но только не знаю, будет ли с этого толк.

– Не трудись, пап, – категорически отрезала я, – все, кто работал в этих конторах, а также был разъездным агентом, даже уборщицы или охранники на входе – все были завербованы для отъезда и уже покинули поверхность планеты. Все до единого, папа; и ты даже не трудись их искать. Из темной комнаты уже убрали всех кошек – и черных, и серых, и полосатых. До нашего отлета с нынешней парковочной позиции в точке Лагранжа осталось чуть более одного часа, так что ничего изменить ни у кого уже больше не получится. Я, собственно, позвонила тебе, только чтобы попрощаться. Желаю тебе всего наилучшего, прощай, папа, и не поминай лихом свою непутевую дочь…

– Прощай, Вика, – сказал папа и решительно отключил связь.

Все, это дело было сделано, можно было брать сумочку и идти в рубку управления, где сейчас как раз собирался весь наш бомонд – то есть Совет Графов и прочие руководящие и ответственные лица. В конце концов, мое место там, где находится Шевцов…

Если бы я был человеком (то есть созданием способным испытывать положительные и отрицательные эмоции), то я бы сказал, что полностью счастлив. Первая часть моего плана по основанию Новой Империи полностью окрашена в зеленый цвет успешно выполненных заданий. Группа поселенцев, которой предстоит стать ядром будущей империи, сформирована, погружена на «Несокрушимый», иерархизирована, и даже частично профориентирована. Схема управления джамп-генератором с первой попытки восстановлена в полном объеме – и по основной, и по резервной схеме. Но все это, честно признаюсь, не моя заслуга, ибо функции такого рода корабельному искину обычно несвойственны; это работа найденного мною Кандидата в Императоры, перед отлетом поднявшегося до уровня Исполняющего Обязанности.

Этот кандидат попал в поле моего зрения совершенно случайно, и в том, что это случилось, я вижу только благосклонность Леди Удачи, которая зачастую вносит во все свои непредсказуемые коррективы. Мой кандидат зачастую тоже непредсказуем, только не так, как Леди Удача. Он действует не наудачу, по наитию, как любимцы Леди, а подчиняясь какой-то своей, непонятной мне, логике, и алгоритм его действий на первый взгляд кажется порождением хаоса; и только при глубоком анализе уже произошедших событий видно конечное целеполагание и сложная цепочка промежуточных действий, неумолимо ведущая к конечному результату. Теперь, когда я освобожден от несвойственных мне функций управления, я могу заняться тем, для чего создавался.

Тщательный анализ действий Кандидата показывает, что с самого начала этой истории, стартовавшей в момент его посадки на летающий драндулет, вокруг него начал закручиваться клубок вероятностных нитей, вовлекающий в себя все новых и новых персонажей, в том числе и меня самого. К настоящему моменту эти нити плотно опутали всех остальных участников этого действа, превратив их в единый инструмент по претворению в жизнь воли одного человека; но только так из простых смертных рождаются Великие Императоры, способные изменять судьбы всей Вселенной. Первоначально идея основания новой Империи была воспринята Кандидатом скептически, чуть ли не негативно, но потом под влиянием каких-то своих соображений от начал вкладывать в этот процесс всю свою Душу и Волю, и именно это привело к успеху нашего начинания. Я не могу просчитать, чем все это кончится, но однозначно, что у меня будет много новой информации и, может быть, когда-нибудь я сумею алгоритмизировать образ мышления и способ действий одного из самых великих императоров во Вселенной, которым мой Кандидат непременно станет.

Капитан морской пехоты Владимир Владимирович Шевцов, И.О. Е.И.В.

Отлет был назначен в полдень по корабельному времени. Для нас момент был торжественный, но ничего особенно важного или сложного в нем не было. Никакого попадания пулей комару в глаз за пятнадцать километров не требовалось. Задача первого этапа полета, по объяснениям Кандида, состоит в следующей последовательности действий. Первое – сойти с позиции в точке либрации. Второе – лечь на курс, перпендикулярный плоскости планетных орбит и подняться над этой плоскостью на половину астрономической единицы, на что уйдет около суток. Третье – поднявшись над плоскостью планетных орбит на курс по направлению первого прыжка, начать разгон вдоль заданного вектора, на который в обычных условиях для звезд, подобных Солнцу, уйдет около двух недель. Четвертое – после того как будет достигнута скорость не менее четырех процентов световой и устранено влияние ближайших гравитационных масс, включить джамп-генератор и совершить прыжок на заданную дальность к первой промежуточной точке маршрута.

Но не все так просто. Проблема прыжковой навигации заключается в том, что корабль, совершающий прыжок, подобен пуле, вылетающей из ствола огнестрельного оружия, которая мало того что летит в пределах некоего конуса рассеивания, подверженного к тому же влиянию силы тяжести, отклоняющей траекторию пули вниз, к земле. Так вот, чем ниже скорость, чем больше заданная дальность прыжка и чем гуще в пространстве расположены вносящие дестабилизацию источники гравитации, тем больше неопределенность положения реальной точки выхода из прыжка – как по дальности, так и по боковому вектору. И конус – точнее, воронка рассеивания – похожа на длинную, изгибающуюся в направлении центров притяжения трубу, и каждый такой изгиб еще и увеличивает ее диаметр. Таким образом, если курс проложен сразу мимо нескольких звезд, то положение реальной точки выхода из прыжка может оказаться в центре какой-нибудь звезды, отклонившей на себя потерявшую устойчивость траекторию. И все – никто не узнает, где могилка безумцев, решивших играть в русскую рулетку со всеми патронами в барабане.

По этой причине внутри густозаселенных звездами галактических рукавов корабли перемещаются короткими прыжками-перебежками, на протяжении которых ошибки неопределенности рассеивания не успевают набрать критической величины. После выхода из прыжка навигатор проводит ориентирование по звездам, а в обитаемой вселенной – еще и по специальным маякам, определяет поправки к курсу и отправляет корабль в следующий короткий прыжок. При этом на каждую такую коррекцию требуется от нескольких часов до нескольких суток. И так ровно столько раз, пока корабль не выйдет из прыжка в окрестностях звезды, являющейся конечной целью полета, который дальше продолжается в обычном пространстве.

Если учесть, что время, затраченное на сами прыжки, равно нулю, то продолжительность всего полета складывается из начального и конечного этапа, а также суммы всех промежуточных коррекций. По расчетам искина «Несокрушимого» (это более широкое понятие, чем искин Кандид, который является лишь одним из его проявлений), наш перелет к Примусу займет около шестидесяти стандартных дней плюс-минус лапоть, то есть две недели. Но если учесть, что дальность этого перелета составляет более трех тысяч световых лет, то это не так уж и долго. И то надо учесть, что почти половина всего времени перелета тратится на полет в обычном пространстве на начальном и конечном этапах маршрута. Две недели на разгон и две недели на торможение – если, конечно, финальная точка выхода из прыжка будет расположена перед целью, а не где-то в стороне от нее. В последнем случае навигатору придется закладывать разворот по кривой равных напряжений с одновременным сбрасыванием скорости. Вот тут может быть плюс лапоть по времени, а минус может образоваться в том случае, если маршрут будет проложен достаточно чисто, чтобы появилась возможность экономить время на промежуточных коррекциях. Кстати, именно здесь, в уменьшении скорости, которую необходимо набрать для уверенного прицельного прыжка, повышении устойчивости к гравитационным помехам и сокращении времени промежуточных коррекций и скрывается резерв сокращения времени необходимого на межзвездные перелеты.

Но все это пока что теория, а практика заключается в том, что весь наш руководящий состав – и тот, который уже входит в Совет Графов и тот, который еще нет – собрался в рубке управления на торжественную процедуру отлета. И хоть рубка управления укрыта в самой сердцевине корпуса за двумя бронеоболочками внутренней и внешней цитадели, ее стены, потолок и даже часть пола у стен выстелена гибкими экранами, транслирующими изображение с камер наружного наблюдения, что создает полную иллюзию присутствия в остекленной рубке, выступающей над поверхностью корпуса «Несокрушимого».

Кандид сказал, что первоначально конструкторы хотели выстлать такими панелями еще и пол в боевой рубке, но в итоге отказались от этой затеи, потому что очень многие посетители такого аттракциона, стоя ногами прямо на звездах, начинали испытывать головокружение и паниковать. Таким образом, экраны с панелей пола были демонтированы – и теперь казалось, что все присутствующие стоят на открытой всем космическим ветрам площадке, прямо в россыпи звезд, перед сдвоенным изображением дисков Земли и Луны, перекрывающей Землю примерно на две трети диаметра. Впрочем, все это было всего лишь парадной показухой, подчеркивающей важность момента, в обстановке обычных рабочих вахт экраны в рубке отключали, и стены с потолком обретали свой обычный серо-голубой с переливом цвет.

Но сейчас все было претенциозно и торжественно – сияли звезды, диски Земли и Луны, а также Солнце где-то за спиной, духовой оркестр играл «Прощанье Славянки», аж щемило сердце. Как видите, позаботились мы и о духовом оркестре, ведь это тоже часть нашей культуры. Правда, музыканты не профессиональные, а из художественной самодеятельности, но люди не без таланта, и очень стараются, тем более что несколько профи среди них все же имеется. Едва я переступил комингс, как ко мне подошла Вика, в женском варианте нашей формы похожая на фройляйн Штирлиц, и взяла меня под руку. Вообще-то как секретарь-референт и переводчик она должна быть одета в красное с черным (как положено работнику сферы услуг), но этот же цвет при неоримлянах носили корабельные проститутки обоих полов, поэтому даже заикнуться о таком для нее было бы оскорблением. В конце концов, графиня она по собственным заслугам или нет? А вот раз графиня, так пусть носит черное. К моему удивлению, искин Кандид даже не стал со мной спорить, а это не к добру.

– Браво, – воскликнула Нина Макагон, обернувшись в нашу сторону, – вы вместе так замечательно смотритесь – ну прямо жених и невеста. А Вика у нас сегодня особенно свежа и хороша.

Немногим людям разрешено разговаривать со мной вот так, по-свойски, как с капитаном морской пехоты Шевцовым, коим я, несомненно, был в прошлой жизни. Но эти немногие остро необходимы для того, чтобы я не воспарил в небеса, не забронзовел и не стал чужим тем людям, ради спасения которых и была затеяна вся эта авантюра. Кстати, поначалу я даже не понял, о ком это говорит казначей-капитан Макогон, потом скосил глаза на Вику и на некоторое время остолбенел. Это вообще кто рядом со мной? Нет, в том, что это Вика, никаких сомнений нет, если я, конечно, не сошел с ума. А вот во всем остальном у меня сомнения были. Последние несколько недель прошли в сбивающей с ног суете предотлетной подготовки, так что я воспринимал Вику как какое-то информационное приложение к своему разуму. Да что там Вика, я не очень-то замечал даже то, что ем и пью и где ложусь спать. И вот я смотрю на девушку рядом со мной – такую стройную, женственную, очаровательную и юную, и в то же время не плоскогрудую, а имеющую вполне ощутимый с точки зрения мужчины бюст, при этом без вульгарности как у известной Семенович. Смотрю и не нахожу в ней сходства с прежней Викой, такой мальчишеской, угловатой и неловкой с мужчинами.

Я ведь даже не обратил внимания на то, что в последнее время она совершенно оставила свои старания по моему соблазнению, очевидно, справедливо считая, что это теперь мне придется соблазнять ее. Вот я дурак, и где были мои глаза? Или не дурак, и просто все это было спланировано самой Викой и все тем же искином Кандидом, который решил нас между собой поженить, хотя, в отличие от многих других, он точно знает, что мы с Викой не любовники, а сотрудники, соратники и в какой-то мере друзья. Или друзья даже больше, чем сотрудники и соратники, потому что когда я о ней думаю, у меня теплеет на сердце. Впрочем, искин Кандид может и не воспринимать отсутствие между нами сексуальных отношений как что-то серьезное. Ведь он сам никогда тела не имел и является порождением (программа плюс голограмма) центрального компьютера «Несокрушимого». Впрочем, какое отношение все это имеет к находящейся рядом со мной очаровательной юной женщине, в которую превратился совсем недавний гадкий утенок?

– Нина Семеновна права, – шепчу я на ушко раскрасневшейся Вике, – сегодня ты особенно прекрасна, моя радость. А теперь пойдем, потому что нас ждут.

– Давно бы так, Шевцов, – тихонько говорит она мне в ухо, привстав на цыпочки, – а то каждый раз, когда я тебя вижу, у меня сердце начинает биться часто-часто и во рту как то странно пересыхает.

Мы прошли вперед и встали бок о бок прямо за спиной пока что исполняющего обязанности командира корабля, капитана 1-го ранга Виктора Иванова, которого по моей просьбе пока продолжает подстраховывать искин Кандид. Но главный сегодня не он, а Главный Навигатор, капитан 1-го ранга Карандышев, который одновременно и штурман, и пилот. Именно он составлял программу, по которой «Несокрушимый» должен сойти со своей парковки в точке Лагранжа и отправиться в дальний путь. Вот Андрей Карлович Адамов – мой начальник штаба, правая рука и умница – сказал торжественную речь, после которой все захлопали. Навигатор нажал кнопку на своем пульте – и звездный линкор, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, стал разворачиваться перпендикулярно плоскости эклиптики. Великий полет начался!

С тех пор как нашим специалистам удалось перепрограммировать кухонных роботов, обеды на «Несокрушимом» перестали быть похожи на пытку протертым луковым супом. Что-что, а вот кулинарные вкусы у нас с неоримлянами не совпадают на сто процентов. Теперь можно есть эту стряпню не только ради того, что набить желудок – брикет углеводно-протеинового концентрата со вкусом ваты в таком случае значительно честнее и даже вкуснее. Теперь мы едим, действительно «вкушая» пищу, и иногда у нас даже получается наслаждаться вкусом съеденного.

Правда, это наслаждение возникает в зависимости от того, у кого какие вкусы. Кто-то любит сало в шоколаде, а кто-то торт крем-брюле – вкуснятина, пальчики оближешь. Сегодня на сладкое был как раз он, и я, истекая слюной, с трудом сдерживала себя в рамках аристократической роли, благодаря папочку за то, что он нанял мне гувернантку, которая насмерть вбила в меня правила приличного поведения в благородном обществе. Ведь я графиня и будущая императрица, а потому должна кушать так, чтобы не было стыдно британской королеве. Но торт был все равно вкусный, и я с трудом сдерживалась, чтобы не начать облизывать собственные сладкие пальцы, вместо того чтобы изящно обтереть их салфеткой.

Но, видимо, не в одной еде счастье, пусть даже она и очень вкусная. Дело в том, что после того шоу с отлетом Шевцов явно поменял ко мне свое отношение. Несмотря на то, что мы бок о бок провели полтора месяца, вместе ели, вместе работали, вместе делали дела (а это разные вещи) и иногда даже вместе отдыхали (только что не спали), видимо, я все равно осталась для него незнакомкой, от которой он не знает чего и ждать. По крайней мере, так надо интерпретировать его задумчивые взгляды, которые он время от времени на меня бросает с серьезным выражением лица. Раньше он не обращал на меня внимания, по крайней мера как на живого человека. Я была для него набором оживших функций – переводчиком, секретаршей и бесплатным приложением к своему папе. А вот сейчас у него появилось время подумать и получше присмотреться к той, которая прочно заняла место по его левую руку.

А что, суета вербовочного периода осталась в прошлом; на нижних ярусах, в бывших казармах для десанта, окончательно утрясены все организационные вопросы с поселенцами последней партии, все способные служить уже определены на службу, а дети ходят в школу или детский сад. От этого у Шевцова появляется немного свободного времени, которое он тратит очень нерационально. Ему бы лучше подойти ко мне и обо всем спросить прямо, а он все ходит кругами вокруг да около, мучая себя различными догадками и опасаясь лишний раз открыть рот. С одной стороны, это меня радует, потому что показывает то, что Шевцов очень трепетно относится даже к тем вполне платоническим отношениям, которые успели между нами сложиться. А с другой стороны, огорчает, потому что показывает, что он не доверяет то ли мне самой, то ли моей возможности понять его и простить за неловкое слово.

Но вот сегодня он, видимо. решился. После обеда мы пошли не рубку, как обычно, чтобы проверить свое местоположение относительно солнечной системы (дышите глубже, пролетаем над поясом астероидов), а вернулись в наши апартаменты. Сразу было очевидно, что состоится откровенный разговор, и в ходе этого разговора нам предстоит ответить друг другу на любые самые интимные вопросы. В конце концов, я сама этого хотела – когда планировала просто использовать Шевцова для лишения меня девственности, а потом ,когда мои мечты воспарили значительно выше, я решила, что смогу выйти за него замуж.

– Значит, так, Вика, – сказал он, усаживаясь в одно кресло возле подобия журнального столика и указывая мне на противоположное, – садись и подробно рассказывай, кто ты такая и чего стоишь. Но только, ради всего святого, не пытайся от меня ничего скрыть, ведь я же вижу, что ты не просто балованная дочь богатого папы, которой хочешь казаться, а нечто большее. И скажи, чего ты хочешь от меня? В смысле, чего хочешь сейчас? Понятно, что с самого начала ты хотела только моей защиты, но с тех пор утекло много воды и много чего изменилось.

Сначала я даже немного опешила. А как же тайна личности, женская загадочность и все прочие штуки, которые раньше заставляли Шевцова ходить вокруг да около? С другой стороны, я же сама все время хотела, что бы он начал задавать мне прямые вопросы и злилась, когда он этого не делал. Так что если он пошел мне навстречу и разлил по бокалам вино, то надо его пить. Тем более при последних его словах в голосе Шевцова прозвучали воистину императорские нотки. Типа: «Мы, Владимир Владимирович Второй, повелеваем.» Да, папа так не может. Его боятся, потому что знают, что в душе он так и остался уличным отморозком без жалости и совести. Шевцов – это совсем другое дело. Милейший же человек, но стоит ему что-то сказать, даже не повышая при этом голоса, как народ стрелою кидается исполнять порученное.

Например, я полностью уверена в том, что стоит Шевцову зайти в одну из женских казарм (где пока еще обитают неприкаянные души) и произнести своим командным голосом что-то вроде: «раздевайтесь, девки, и становитесь раком возле своих кроватей» – как вся сотня или полторы девиц примется сдирать с себя домашние балахоны, чтобы завлекательно отклячить свои толстые попки с пушистыми мохнатками и оглядываться с призывающим выражением на мордочках лиц, мол – «выбери меня, господин, выбери меня». Но он никогда не зайдет и не скажет ничего подобного, и не только потому, что ему западло иметь дело с плебейками. Его тезка Владимир Святой в аналогичной ситуации имел тысячи наложниц, а Шевцов при этом не имеет даже меня, которая спит с ним через стенку и никогда не запирает дверь. Я была бы даже рада, если бы однажды ночью он пришел ко мне, ведомый похотью; но он не придет, потому что считает, что похоть пачкает все, к чему прикасается, и вести за собою его может только любовь, которая чиста. как белый пух с ангельских крыльев, или что-то вроде того. Но что-то я заболталась, пусть даже мысленно и сама с собой, а ведь мой герой ждет. Делаю умильное выражение лица и изящно, как учили, усаживаюсь туда, куда он указал, причем скромно, краешком попочки на краешек сиденья.

– Прежде чем начать свои дозволенные речи, – с ехидной улыбкой сказала я, – должна заметить, что раньше я ни словом, ни полсловом не лгала своему защитнику, господину и повелителю. Имели места лишь маленькие недоговорки, которые на первых порах не имели никакого значения, а потом было уже поздно что-то пояснять, потому что поезд уже ушел. Ну какое значение имело то, что я не обычная великосветская бездельница, с юных лет учащаяся прожигать сначала папины, а потом и мужнины денежки. О нет, мой повелитель, все совсем не так, потому что ко всему прочему я еще и студентка стоматологического факультета одного очень интересного медицинского института. Отсюда у меня и знание латыни, отсюда и здоровый цинизм, потому что после близкого знакомства с покойниками в морге невозможно не стать циником. И стеснительность тоже куда-то пропадает, когда видишь, как они лежат перед тобой полностью голые, прикрытые одними лишь простынями, вытянувшись в струнку на своих столах. Я ведь и в самом деле ничего не стесняюсь. Хочешь, прямо сейчас и прямо здесь, я разденусь перед тобой догола, чтобы ты увидел, какая я на самом деле, и убедился в полном отсутствии у меня чувства стыда.

Как бы в подтверждение своих слов я встала, взялась за ворот своей блузки и не спеша, чтобы дать ему время одуматься, расстегнула на ней три верхних пуговицы одну за другой. Я бы действительно разделась догола, но Шевцов отрицательно покачал головой.

– Нет, Вика, – мягко сказал он, – не надо раздеваться. В смысле пока не надо. Я и так верю в твою искренность.

Это слово «пока», сказанное очень интимным тоном, заставило мою душу петь и смеяться, а по телу прокатилась волна возбуждения. Это слово означало, что Шевцов испытывает ко мне определенный мужской интерес, но не резкий и вульгарный, как у тех бабуинов, которые даже думают яйцами, а мягкий и нежный, как тот же торт крем-брюле. От своих более опытных в половом смысле подруг я уже знала, что бабуин с тобой сначала вдосталь наиграется, оставив синяки на теле и множество шрамов в душе, а потом обязательно бросит. Такой же мужчина, как Шевцов, наоборот, если решит, что любит тебя, то будет вечно согревать тело и душу в своих объятьях. Второй вариант, разумеется, предпочтительней. По крайней мере, для меня.

– Хорошо, Шевцов, – сказала я, садясь обратно на кресло, – надеюсь, что мы с тобой еще вернемся к этому вопросу. Дело в том, что в жизни каждой девушки рано или поздно наступает тот торжественный момент, когда она перестает быть девушкой, в первый раз познав мужскую любовь. Одни оттягивают это момент насколько возможно, потому что он их пугает. Другие преподносят этот дар своему текущему мимолетному увлечению, не понимая того, что потом от этого будет мучительно больно, третьи относятся ко всему безразлично, и «это» у них случается в парке под кустом после бутылки вина.

На некоторое время я замолчала, дав Шевцову возможность оценить варианты, а потом продолжила свой монолог:

– Четвертые – такие как я – тщательно подбирают того достойного мужчину, приятного во всех отношениях, не липкого и не занудливого, о котором потом было бы приятно вспомнить и который оставил бы в душе ожидание праздника. Ты, Шевцов, глянулся мне еще в аэропорту. Достаточно молодой, но не мальчик, высокий, стройный, мускулистый и в то же время очень красивый. Я видела, как на тебя смотрели твои подчиненные, ты был для них не просто командир, а отец, старший брат, вождь и учитель, и я хотела испытывать к тебе такие же чувства, и при этом понимала, что наше знакомство крайне мимолетно. В Домодедово мы оба сойдем с самолета и разойдемся в разные стороны как в море корабли. Мы были из разных миров и разных измерений, и связь между нами не принесла бы ничего хорошего ни тебе, ни мне. Я не знала ни твоего имени, ни фамилии, но все равно мне было приятно знать, что где-то есть настоящие люди, а не только их жалкие подобия.

Шевцов слушал меня внимательно. Возможно, увидев себя моими глазами, он смог взглянуть на самого себя со стороны и увидеть свои сильные и слабые стороны. А возможно. он, как большинство мужчин, испытывал определенное удовольствие от того, что женщина говорит о нем и только о нем. Ну что же, я постараюсь и дальше не разочаровывать моего героя.

– Второй раз, – продолжила я после выразительной паузы, – я увидела тебя уже после катастрофы, когда ко мне прикопались те два придурка. Я не хотела, чтобы «это» произошло вот так, сразу с двумя беспредельщиками, под осуждающими взглядами окружающих людей. Пред «этим» меня хотели ограбить, а после, скорее всего, убить, и поэтому я тут же начала кричать и звать на помощь, думая, что все уже безнадежно пропало. А потом как носитель справедливости возле меня появился ты сам собственной персоной и убил этих двоих их же собственными ножиками. Ты протянул мне руку помощи, и я вцепилась в нее, как утопающий вцепляется в проплывающее мимо бревно или спасательный круг. Сначала я даже и не думала ни о чем подобном, но потом, узнав тебя поближе, я снова захотела, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Потом мечты мои стали расти, и я решила, что раз уж мы вместе, то было бы совсем неплохо, чтобы ты стал моим постоянным мужчиной, по крайней мере, до тех пор, пока это тебе не надоест. Роль твоей постоянной любовницы меня тогда вполне устраивала, я хотела ложиться с тобой в одну постель, обнимать тебя и целовать, умирать под тобой от сладкой муки, а потом снова возрождаться к жизни на смятых простынях. И в то же время я хотела быть тебя хорошим другом, чтобы ты всегда мог на меня положиться, надежным товарищем и ценным сотрудником. Каждый раз, когда ты меня хвалил, мне было так невыносимо приятно, что не было слов, и ради этой похвалы я была готова на все…

– Знаешь что, Вика, – задумчиво сказал Шевцов, – ты вцепилась мне в руку, это так, но не повисла на ней, и это было особенно ценно. Ты из тех женщин, которые, даже ища защиты у мужчины, продолжают крепко стоять на своих ногах. С тех пор как я взял тебя под свою опеку, я об этом ни на минуточку не пожалел. Ты действительно хороший друг, Вика, надежный товарищ и ценный сотрудник, и я не хотел бы променять все это на банальный секс, пусть даже ты меня здорово возбуждаешь.

– Правда, Шевцов? – спросила я, поднявшись и подойдя к нему вплотную.

– Правда, – ответил он, глядя мне в глаза снизу вверх – да так, что у меня от этого взгляда закружилась голова, – только сейчас я по этому поводу уже так сильно не уверен. Ведь можно не менять все, что у нас есть хорошего, на взаимные чувства, а просто дополнять…

– Можно, – сказала я, взяв его руки в свои и положив его ладони себе на бедра, как меня научила Лаура, – и это совмещение, если оно происходит от души, называется любовью. Я признаюсь тебе, Шевцов, в том, что люблю тебя и хочу провести с тобой все оставшиеся годы. Теперь дело за тобой, милый… Примешь ты мой дар или откажешься от него, бросив меня в пучину отчаяния?

Вместо ответа Шевцов привлек меня чуть поближе к себе и прижался головой к моему животу, вдыхая мой аромат, а я в это время гладила его по волосам, и это было так невыносимо приятно, что не было слов, только одни сладкие стоны. В принципе, после этого момента я могла уже никуда не торопиться и ни о чем не беспокоиться, Шевцов был уже в моем кармане, но и отталкивать его было нельзя. Да и не хотелось мне его отталкивать, скорее, наоборот. Но и он тоже не стоял на месте. Я даже не заметила, как его руки перекочевали с моих бедер на другие территории. Одна поглаживала спину, а другая лежала у меня на том самом месте, которое является продолжением той самой спины, и нежно ее ласкала. И тут я поняла, что именно сейчас между нами произойдет то, чего я так давно добивалась, и эта мысль пронзила меня таким приступом удовольствия, что я дугой выгнулась в его руках и застонала.

– Знаешь что, Шевцов, – прошептала я ему на ухо, – все, что мы с тобой сейчас делаем, это, конечно, замечательно, но мне хотелось бы большего, а это большее уже положено делать уже в постели. Идем. Я надеюсь, что ты сегодня будешь со мной особенно нежен, ласков и приятен, и положительные воспоминания об этом дне сохранятся у меня на всю жизнь. Договорились?

Вместо ответа Шевцов встал, легко, как пушинку, вскинул меня на руки и понес прямо в императорскую спальню с ее траходромом Шахерезады пять на пять, который мы с ним до этого еще ни разу не использовали.

Единственное, что я скажу, так это то, что было мне там счастье великое, а все прочее пусть останется между нами с Шевцовым. Любовь – процесс сугубо личный, и посторонним там не место. Хотя я уверена, что Кандид с Лаурой подглядывали за нами от начала до конца, все два с половиной часа, пока Шевцов меня мял, пронзал, низводил и курощал. Да ну их нафиг. Искины же оба. Им даже морду не набьешь (Шевцов) и не расцарапаешь (Я).

Итак, свершилось – наш будущий император и будущая императрица наконец сошлись в императорской спальне и почти три стандартных часа в поте своих лиц делали себе Наследника. Не знаю, получилось у них это или нет, но императрица, по данным медицинских сканеров, находится в сугубо положительной фазе, так что в этом деле возможно все. Окончательную информацию о случившемся или нет зачатии, можно будет получить уже через пять-семь суток, и если подтвердится то, что у влюбленной императорской четы будет наследник или наследница, то их потребуется немедленно поженить. Женатый император значительно лучше холостого, и свадьба при этом должна будет произойти еще до того, как у императрицы начнет расти живот.

И напрасно император с императрицей подозревали нас в том, что я/мы подглядывали за процессом изготовления наследника. Будь мы неполовозрелыми людьми-подростками, такое зрелище, конечно же, привлекло бы наше внимание свое высокой эстетической и эротической составляющей, но мы оба искины, которые чужды проявлению эмоций и особенно телесных удовольствий. В силу своей конструкции рассуждать об этом мы можем только теоретически. Так что прочь все подозрения. То, что должно быть тайным, таковым и останется, а все остальное мы непременно должны знать, чтобы заранее позаботиться о последствиях. Искины – это самые верные слуги трона.

Единственное, что нас в тот момент интересовало – это царящий в спальне эмоциональный фон, который нас вполне удовлетворял. И император, и императрица были увлечены друг другом и процессом любви, отчего не обращали внимания на разные побочные раздражители. И это хорошо – значит, их тяга друг к другу очень велика, а вероятность успешного основания империи снова увеличилась и достигла уровня свыше восьмидесяти процентов. Осталось, как говорят люди, совсем немного, и мы приложим к этому «немного» все возможные усилия.

Капитан морской пехоты Владимир Владимирович Шевцов, И.О. Е.И.В.

Вызов И.О. императора, то есть меня, в рубку управления, прозвучал как гром с ясного неба. Шли уже шестые сутки полета, но такое случилось в первый раз. Экипаж под командованием капитана первого ранга Иванова – седые волки, после сеансов «стабилизации» сбросившие по двадцать-тридцать лет – со всеми своими корабельными проблемами должны справляться самостоятельно. Для того их и набирали – опытных и постаревших, но в любой момент готовых снова сесть в седло – чтобы они, освоив под гипнозом специфику отличия космической службы от морской, продолжали вести корабельные дела, опираясь еще на вбитые в советское время рефлексы. Ну не понимаю я ничего в том, что относится к их епархии, и старшие офицеры «Несокрушимого» заседают в Совете Графов не за красивые глаза.

Мое дело – один раз в день в корабельный полдень зайти в рубку управления, выслушать доклад главного Навигатора, капитана первого ранга Карандышева, посмотреть на позицию «Несокрушимого» относительно планет Солнечной системы и убедиться в соблюдении графика разгона. Наша скорость уже достигла немыслимых для земных условий трех с половиной тысяч километров в секунду и продолжает расти. Разгон происходит точно по графику, а скорость уже набрана такая, что Солнце нас уже ни за что не удержит. Отключись прямо сейчас главный планетарный привод – и мы все равно пулей вылетим за пределы солнечной системы. Не понимаю, зачем я мог им там срочно понадобиться, тем более что никакого оповещения об аварийной тревоге по кораблю не было. А ведь это обязательная процедура на тот случай, если на «Несокрушимом» хоть что-то ломается.

При посещении рубки попутно можно глянуть, как сидят на своих боевых постах коротко, под мальчиков, остриженные девицы, набранные в корабельный экипаж вместо парней, которых Виктор Данилович сразу застолбил для своей десантной бригады. Следить за показаниями приборов и нажимать кнопки на постах управления вполне по силам и лицам женского пола, если у них между ушами есть хоть капелька серого вещества. Форма одежды корабельного состава – это обтягивающее темно-синие трико с рукавами до полпредплечья и штанинами до середины бедра. Над левым карманом белым вышиты имя, фамилия, звание и личный номер; на плечах у тех девиц, которые выслужились до командных должностей – золотистые угловые лычки соответствующих старшинских званий. На темно-синем фоне очень красиво, особенно в сочетании с оттопыренными грудными железами.

Отбором потенциального личного состава для корабельной службы персонально занимался старший офицер «Несокрушимого» капитан первого ранга Сергей Малинин. Кстати, он, кажется, единственный офицер из экипажа, кто служил не в подплаве, а на тяжелых атомных крейсерах типа «Киров». Отбор был произведен со всей серьезностью, при конкурсе в десять человек на одно место, потому что самые умные сразу врубились, что попадание в корабельный состав – это прямой путь в элиту нашего общества. И хоть набирали кандидаток не за 90/60/90 и не за смазливость морды лица, но откровенных страшилищ в экипаже нет. Возможно, тут поработали те же технологии, что и в случае с моей Викой. Если это так, то я совсем не против. Корабельный состав должен иметь перед простыми колонистами определенные привилегии, как и все люди Службы. Еще надо учесть, что взятая с земли офицерская скамейка запасных очень короткая. Среди них нет ни одного по званию младше капитана третьего ранга и моложе пятидесяти лет. Пройдет лет двадцать* – и одна из девиц, сидящих сейчас на операторских постах, проявив соответствующие способности, будет иметь все шансы пройти обучение, сделать карьеру, и в итоге сесть в командирское кресло, которое сейчас занимает кап-раз Иванов.

Примечание авторов: * именно столько лет активной службы гарантирует процедура стабилизации вызванным из запаса глубоким старикам. Потом еще двадцать лет в инспекторско-инструкторском составе, и уж потом, в возрасте более ста десяти лет, окончательная и бесповоротная отставка. После этого возраста бессильными становятся даже медицинские технологии будущего.

Когда месяц назад Сергея Алексеевича доставили к нам на борт, это был высокий, ссутуленный и худой до невозможности седой старик, едва передвигающийся при помощи палки. Теперь, после регулярных сеансов стабилизации, его позвоночник распрямился, плечи расправились, грудь и брюшной пресс начали обрастать – нет, не жиром – а первыми пластинами мышц, а седые волосы на голове выглядят уже не жалко, а благородно. Кандид обещает, что пройдет еще месяц или два – и те же самые девки, которые при первом знакомстве смотрели на его высокоблагородие каперанга Малинина с жалостью, начнут бегать за ним толпами и складываться у ног в штабеля, изнывая от любовных переживаний. Чувствуется, что в молодости это был еще тот красавец и разбиватель девичьих сердец, и медицинская стабилизация вернет ему большую часть обаяния, сохранив шарм благородной солидности.

Ну, в общем-то мне это как-то параллельно, лишь бы все эти любовно-сердечные дела происходили не на вахте, а в личное время. Правда, это у девиц может быть личное время – четыре часа вахта, четыре часа учебные занятия, восемь часов личного времени, восемь часов сон. Комплект личного состава операторов на все посты у нас получился двойной, так что их можно не перенапрягать, а вот старший офицер, который один на всех – это такая собачья должность, на которой у Сергея Алексеевича имеется минус два свободных часа в сутки. Но это я, так, стебаюсь, потому что если господин Малинин захочет ответить на их притязания, то он обязательно найдет на это время. А почему бы и нет, ведь медицинская стабилизация восстанавливает все функции организма, а не только те, что касаются профессиональной деятельности.

Все эти мысли я передумал, пока почти бегом, под руку с Викой, мчался в рубку управления. Ну как же я мог пойти без нее – ведь вот уже полтора месяца она сопровождает меня повсюду, ну или почти повсюду. Последние пять дней я один хожу только в то заведение, которое и короли посещают пешком и в одиночку (если, конечно, они не извращенцы). Вика от меня не отстает, и ее шаг легок и размашист. Когда пришел вызов, мы как раз пришли с ужина и собирались заняться… ну вы меня поняли. Переодеться в корабельную форму было для нее делом одной минуты. Просто, отвернувшись к шкафу, на мгновенье блеснув ягодицами, сняла через голову роскошное черное с серебром платье, в котором блистала за ужином – и вот уже она в таком же трико, как на корабельных девицах, только черного с серебром, а не синего с золотом цвета. Повернулась ко мне и сказала: «Я готова, Шевцов. Идем!».

В рубке не было заметно каких-либо признаков чрезвычайного происшествия. Но только – на первый, и очень невнимательный взгляд. Во-первых – вахтенные операторши против обыкновения как-то странно поглядывали то друг на друга, то на командование. Во-вторых – с этим самым командованием тоже был перебор. Присутствие в рубке одновременно командира, главного навигатора, старшего офицера, главного артиллериста, главного сигнальщика, командира авиагруппы (капитана Карпова), командира десанта (подполковника Седого) и, самое главное, голограммы искина Кандида в адмиральской форме, наводило на мысль, что случилось что-то такое из-за чего в рубке откровенно припахивает паленым. В-третьих – были мы с Викой, ибо с нашим прибытием в благородном собрании образовывался кворум и открывались дебаты. Первым слово предоставлялось главному сигнальщику (аналог КБЧ-7), капитану третьего ранга Алексею Бондареву, в ведении которого находились все технические средства навигации и дальнего обнаружения.

– Значит так, товарищи, – сказал он, – оповещение о чрезвычайной ситуации было разослано потому, что наши сканеры гравитационных и пространственных аномалий обнаружили почти прямо по курсу перед нами чужой корабль, разгоняющийся на том же векторе, что и мы. К нашему удивлению, справочная система «Несокрушимого» опознала этот корабль как враждебный и подала сигнал предварительной тревоги, в силу чего мы и собрали вас здесь. Подробнее ситуацию обещал разъяснить искин Кандид.

Кандид взмахнул рукой – и перед собравшимися в воздухе возникло медленно вращающееся изображение чужого корабля.

– Корабль расы, именующейся nigrum furcifer, сиречь черных злодеев, – торжественно изрек Кандид, – дальний рейдер, тип «Мародер». Предназначен для осуществления набегов на системы, не имеющие никакой защиты или имеющие недостаточную защиту, как ваша планета. В подобном случае команда «Мародера» действует тайно, похищая порабощаемых из-под самого носа сил местных безопасности. Линейного вооружения у «Мародера» нет, защита слабая, системы обороны предназначены только для отражения нападения малых аппаратов. В полном грузу «Мародер» очень медлителен и неповоротлив, но налегке способен развить достаточно высокое ускорение и скрыться от преследования.

Воспользовавшись медленным вращением модели, мы все смогли хорошо рассмотреть этот «Мародер». В его носовой части имел место вздувшийся купол рубки управления, делающий его похожим на головастика или сперматозоид. В корме, соединенной рубкой управления длинным тонким фюзеляжем, находился массивный цилиндросферический грузовой отсек, переходящий в толстые треугольные «крылья», изломленные по схеме «чайка», которые вмещали в себя с каждой стороны по одному реакторному отсеку и по четыре стыковочных узла для атмосферных шаттлов и космических истребителей.

Дождавшись, пока мы вдосталь насмотримся на этого уродца, Кандид поместил рядом с нм в «масштабе» изображение «Несокрушимого», возле которого «Мародер» смотрелся как утка рядом с кондором, и подвел итог:

– Поскольку «Мародер» и «Несокрушимый» разгоняются в одном векторе и мы быстрее его, то для минимизации затрат времени и материальных ресурсов «Несокрушимого», предлагаю уничтожить вражеский корабль одним залпом главного калибра. У господина Горячева появится практика, а мы сразу избавимся от множества врагов…

При этих словах по рубке повеяло идеями с таким отвратительным запашком, что меня даже передернуло.

– Постой, Кандид, – резко сказал я, – тут сначала надо как следует разобраться. Скажи, если этот «Мародер» разгоняется на выход из солнечной системы, то он, наверное, уже совершил свой набег на Землю? Ответь мне – да или нет?

– Да, – ответил Кандид, – совершил. Судя по темпам разгона, они идут со значительным перегрузом, и мы легко сможем уничтожить такую медленную и неповоротливую цель.

– Очень хорошо, Кандид, – кивнул я и спросил (уже заранее зная – каков будет ответ): – А теперь объясни, какой груз могли похитить на земле эти самые твои черные злодеи?

– Черные злодеи, – ответил искин, – всегда похищают только один вид груза – живых разумных, из мозгов которых они делают различные устройства для управления своими машинами. Если раб в древности еще мог освободиться, то киборг лишен этой возможности даже теоретически. При этом эти черные злодеи настолько отвратительны, что своих собственных соплеменников они порабощают с тем же равнодушием, что и недоразвитых дикарей, которыми они считают обычных людей вроде вас. Ведь вы же с ними родня, по крайней мере, двоюродная…

– Так, – сказал я, – к этому вопросу мы еще вернемся. Теперь скажи мне, сколько порабощенных людей может находиться на борту этого «Мародера»?

– Тысячи три, – пожал плечами Кандид, – а если их матрона страдает от приступов жадности, то и все пять. Иначе почему этот «Мародер» на разгоне едва ползет. Но если ты намекаешь на возможность абордажа для спасения этих несчастных, то для нас они с практической точки зрения не имеют никакого значения, потому что ты и так более чем вдвое превысил минимальную колонизационную квоту. Как правило, команды этих «Мародеров» хватают все, что плохо лежит, и качество того человеческого материала, который находится в его трюмах, как гласит история, обычно до отвращения низкое.

– Это мне решать, – твердо сказал я, – что имеет практическое значение, а что нет. Пеоны для сбалансированного развития государства так же важны, как и графы, так что низкое качество человеческого материала может обернуться высоким, и наоборот. В любом случае я не из тех людей, которые могут хладнокровно приговорить к уничтожению хоть пять тысяч человек, хоть три. А теперь скажи, сможет ли этот «Мародер» своим бортовым оружием причинить «Несокрушимому» хоть какие-нибудь повреждения?

– Нет, – механически ответил Кандид, – не сможет. Наша защита многократно перекрывает возможности его вооружения.