Отходняк
Вот и всё. Это последняя партия самолётов. Все попаданцы уже отправлены. Теперь увозят нас, спецов и часть осназа. Больше самолётов не будет. Остальным – пробиваться своими силами. И не на восток. В партизаны.
Опять пообщался с Кельшем. Я выразил своё восхищение организаторскими талантами Лаврентия Палыча, но был высмеян:
– А при чём тут товарищ Берия? Не он руководит операцией.
– Вот это поворот! А кто?
– Устинов. Знаешь такого?
– Знаю. Министром обороны будет.
– Весьма возможно. А Берия, кстати, из-за тебя слетел.
– Да ты что?! Из-за меня? Слетел?
Я огляделся по сторонам – никого.
– Вот только не надо мне в уши дуть! Такие люди не слетают! Чем он теперь занимается? Атом? Нет. Он с ним – без отрыва – справился, так сказать. В прошлый раз. Чем-то ещё более сложным и архиважным? Колись давай, Колян! Не поверю, что не знаешь!
– Вообще ничем. Никакой должности. Отправлен в ссылку. В Сибирь.
– Ой не ври мне, Коля! Я тебе не летёха пехотный. Я в вашей обойме. Говори!
– Да не могу я!
– Намекни. Я только прикидываюсь валенком.
– А на самом деле сапог. А вот драться не надо. Ладно, слушай: ходит слушок о каком-то несуществующем проекте «Полдень».
– Полдень? Полдень. XXI век! Стругацкие! Ха! Попаданцы! Хроно-«зайцы» и информация из будущего! Ха-ха! Сняли? Сослали в Сибирь? Как Иван Грозный Ермака? Красиво! Тем более! Вот что, Коля. Надевай-ка ты Басю…
– Нет.
– Ты дослушай. У меня в рюкзаке носители информации со всех приборов «хроников». Без этих блоков все компы и телефоны игрушки беспонтовые. Всё это надо передать Палычу. Поэтому не выпендривайся, надевай – и первым бортом!
– Ты что такое говоришь? Знаешь, что со мной будет, если мы тебя опять потеряем?
– Да куда я денусь с подводной лодки-то? Да ещё в степях Украины? Делай, что говорю, гэбня кровавая!
– Пошёл ты!
– Сам пошёл!
Поругались. Загоняет меня в самолёт. А я злой! Ну и сцепились. Опять.
И я его ударил. Опять. И вырубил. Комиссара госбезопасности первого ранга. Пипец котёнку! Больше гадить не будет. Это я про себя. Трибунал, расстрел. Второй раз уже я его бью. А ведь хороший мужик. Жалею о содеянном.
А, хотя! Так, товарищ генерал, в таком состоянии вы мне и нужны. Согласный на всё. Бася, слазь с меня. Знаю я, что пользователь «Кельш Николай Николаевич» не будет иметь прав даже пользователя. Пассивной защиты костюма хватит. Даже если самолёт собьют, Бася вынужден будет спасти себя, спасать генерала. Антиграв им в помощь. Одеваю тело Кельша в костюм, поверх его бушлат.
Должен довезти в целости и сохранности карты памяти. Палыч оценит. Он любит мои подарки. Коньяком армянским отдаривается. Самым лучшим. Ценитель. Разбирается. А сам не бухает.
Выношу тело на плече. Снаружи осназ. Командир и его зам. Зам подставил ладонь, командир хлопнул по ней.
– На что спорили?
– Кто полетит первым.
– И кто летит?
– Он. Он стережёт Николая Николаевича, я – вас.
– На что спорили? Ящик водки?
– На Настю.
– Дураки! Она уже выбрала, только вы ещё тупите. Не догоняете.
– Откуда? Ты не можешь её знать.
– Баб знаю. Никогда за нами, мужиками, в этом права выбора не было. Да, первым бортом летит товарищ комиссар госбезопасности и тело полковника Васильевой. А мы с тобой, волкодав, крайним. Понял?
– А теперь ящик! Иди, командир, стельки меняй! Я же тебе говорил – Медведь высоты боится!
Ржут. Никакой субординации. Бардак, а не Красная Армия!
Не боюсь я высоты. Перехода линии фронта – опасаюсь. Фантомные боли у меня от мысли о переходе через красную черту. Моё тело не забыло, как это больно.
Кельш застонал. Я его двинул затылком в челюсть. Не время, товарищ генерал! Поспи! И, правда, Бася, совсем я садистом стал. Вколи ему снотворного. Генерал устал. Ему надо отдохнуть.
Смотрел, как ленд-лизовский транспортник, обладающий довольно симпатичными обводами силуэта, отрывается от земли и уходит на восток. Над аэродромом его подхватывают истребители прикрытия. На один транспорт – четыре истребителя. Два – рядом, эскортом, два – в облаках.
Всё, Бася пропал из моей головы. Абонент вне зоны доступа. Бывает!
Начался обстрел. Ну вот, опять! С тоской и бессильной злобой смотрю на разрывы снарядов.
– Скорее! Бежим, Виктор Иванович! А то совсем полосу разобьют.
Закидываю на спину парашютный рюкзак, пулемёт – в руки. Бежим к самолёту. Их только два осталось на земле. Запрыгиваю на борт ближайшего, сажусь на жёсткую лавку, зажатый с обеих сторон другими бойцами, пристёгиваюсь. С тоской думаю о ребятах, что оставлены тут на произвол Провидения.
Почему-то вспоминаю сегодняшний сон. Странный. Нереально реальный, поразительный.
Сквозь рёв двигателей слышу рёв взлетающего предпоследнего транспорта. Наш самолёт выруливает на разгон. Его трясёт от близких взрывов.
– Горит! – кричит кто-то.
– Кто горит? Мы?
– Они горят! Падают!
Не повезло! Глаза ребят! Они в ужасе. Медведь, говоришь, высоты боится? Только я боюсь?
– Отставить панику! Повторять за мной! – реву я зверем, которому кое-что прищемили.
Начинаю в полный голос петь речитатив молитвы, что читал мне князь. Бойцы прилежно вторят.
Разбег закончен, отрыв! Земля, прощай!
Горохом сыпануло в борт, рядочком дырочки пробоин. Взрыв, пламя, огромная дыра в конце фюзеляжа, самолёт, как раненый зверь, вздрагивает всем телом. Рядом со мной боец повисает на ремнях, кровь его – у меня на рукаве. Один с криком вылетает в пробоину. Все судорожно держатся за что возможно. Белые лица, в глазах – ужас бессилия.
Самолёт упорно пытается карабкаться в небо, но что-то резко оборвалось. Скрежет, жуткий хруст, хвост самолёта исчезает где-то. С криками люди вылетают в провал. Самолёт клюёт носом, пол взлетает, меняется с потолком местами, я зажмуриваюсь, чувствую свободное падение, кувыркание.
Полетал, гля!
Удар.
– Очнись, слышишь, командир, очнись! – шепчет кто-то.
Что-то мокрое и холодное льётся на лицо. Подставляю рот, глотаю. Горлышко сосуда, фляжки, скорее всего, приставляется к губам. Пью. Вода заливает нос. Кашляю.
Открываю глаза. Ага – я завис головой вниз, шея болит – голова вывернута под неудобным углом.
– Бежать надо.
– Угу, – хриплю я.
Боец срезает ремни, на которых я висел. Падаю, больно. Всё тело болит. Как тогда, в плену, когда меня наказывали хивики за дерзость. Болит всё.
Так, старшина, теперь полковник, отставить хандру! Встать! Личный состав не должен оставаться без пастуха! Без пастуха они бараны. А с умелым руководством и мотивированием – ого-го!
– Сколько выживших?
– Восемь. Трое – ранены. Двое – не смогут идти.
– Выставить дозор, собрать оружие, боезапас, провиант и воду!
Я, кряхтя и с трудом сдерживая стоны, поднимаюсь. А вот и тело командира осназа. Никаких видимых повреждений. Шею сломал. Бывает. Нашёл свой пулемёт. Забрал оружие осназовца и его рюкзак, обшариваю карманы, разгрузку. Забираю бушлат и вязаную шапку осназовца – не май месяц. Это пока я бегал в Басе – мне жарко было. Теперь осенний лес. Сырые, стылые ночи.
Личный состав залёг у обломков самолёта. Все битые, потрёпанные. Один – сломал позвоночник – без сознания, второй – ногу. Оборудует себе пулемётное гнездо. Третий – парашютным шёлком прикручивает к сломанному запястью полосу обшивки.
– Что слышно? – спросил я.
– Наши подорвали все закладки на аэродроме, теперь прорываются, – ответил мне один. Старший сержант.
– Я в иллюминатор танки на взлётке видел, – сказал другой.
– Это они нас и ссадили, – кивнул старший сержант, – пора выдвигаться.
И вопросительно смотрит на меня.
– Топливо не загорелось, – размышлял я, – хорошо, но не очень. Надо это исправить. И следы заметём, и ребят похороним по древнему обряду предков. На погребальном огне. Ты и ты – займитесь. Догоните нас, будете тыловым дозором.
Я наклонился над бессознательным телом бойца, приставил нож к рёбрам, зажмурился, надавил. Короткий выдох. Всё.
– Делаем носилки из этих вот штанг, используем ремни. Тут их полно. Несём по очереди.
Боец был благодарен, но сомневался:
– Обузой буду. Я останусь прикрывать.
– И не будешь перечить приказам, понял? Останешься. Но позже. Там, где я скажу! Понял?
– Так точно!
– Чего ждём? Ягдкоманды? Ловчую команду врага? Думаете, их не заинтересует, что же мы вывозили? Не захотят нас расспросить? С пристрастием. Быстро!
Взяли неходящего на носилки, пробежали по разлившемуся авиатопливу. Не знаю – правда или нет, но говорят, против собак помогает. Побежали на восток. Прямо на восток. Пока так. А там видно будет. Как мутить перестанет, постараюсь вспомнить карту, определюсь. А сейчас надо просто разорвать дистанцию с местом падения самолёта, разгорающегося погребальным заревом.
Они нас догнали на следующее утро. У нас был привал, когда дозорный вернулся с этим тягостным известием.
Подошёл к бойцу со сломанной ногой. Он всё понял, кивнул, проверил пулемёт.
– И ты останешься! – это я бойцу со сломанной рукой. – Место тут хорошее. Продержитесь долго. Мой совет – живыми им не давайтесь. Я был в плену – не советую. Очень не советую, парни. Гранаты вам оставляем. Удачной охоты, братья!
Мы вбежали в ручей и побрели вверх по течению. Через четверть часа – первые выстрелы. Через час – последние взрывы гранат. Всё. Ещё минус два. Тяжело. Я их оставил на смерть. Я. Так надо было. Но не легче на душе. И ненадолго их хватило.
Вышел из воды, повел людей на север. Пятеро.
Через два дня я последнего бойца завёл в болото. Срезал длинные жерди, пошли в ряску, прощупывая путь.
Позади – тела двух наших братьев и одиннадцать трупов немцев. Это был хороший бой. Этот отряд ловчих перестал существовать. Но есть другие. И они придут. И пойдут по следу. А последний мой боец ранен. Повязка на боку пропитывается кровью. Осколок гранаты располосовал ему бок, застрял в ребре. Надо вытащить, зашить. Как выберемся – зашью.
В темноте выбрались. Деревья. Упали под их стволами, уснули.
Утром с трудом разлепил замёрзшие веки. Последний боец осназа не проснулся. Сидел над его телом, без слёз и беззвучно горюя. Раскачиваясь из стороны в сторону.
Смерть. Вокруг меня только смерть.
Надо идти. Я – жив. Ещё. Всё ещё жив. И поэтому должны умирать другие. Враги.
Отсоединил магазин его автомата – шесть патронов. И у меня – тринадцать. К пулемёту – двадцать четыре. Гранат давно уже нет. В ТТ – магазин. Виброклинок. И я – демон из ада!
Стал клинком резать землю. Надо хоть этого схоронить.
Это был остров в болоте. Ни хрена я не выбрался!
Где-то на восходе грохот. Гроза или эхо войны? Догребу – узнаю.
Я тонул. Шестом щупал, вроде твёрдо, а провалился, и стало затягивать. Положил шест поперёк, налёг на него – тоже тонет. Твою мать!
Надо скинуть вес! Оружие, разгрузку, бушлат! Без толку. Только хуже стало – пока барахтался – уже по уши. Закинул голову, чтобы хоть ещё несколько секунд подышать, пожить.
Отчаяние! Вот оно отчаяние! От бессилия! От бесполезности и глупости смерти! Пипец! Бессмысленный и беспощадный.
– Купаешься? – услышал я вдруг знакомый голос.
– Ты? – прохрипел я.
– Я, – ответил Громозека. – Тонуть будешь?
– Есть варианты?
Он стоял на черной воде болота, весь такой парадно-выходной. Чистенький, опрятный. Как только что с конвейера.
– Есть, конечно. Всего шаг назад. Палочку воткни в дно, толкайся. Всё просто. Если не паниковать.
Чуть позже я лёг на относительно твёрдую поверхность, на спину. Воды – также по уши. Ноги – в топи. Дышал, отдыхал.
Громозека стоял рядом, красотами природы любовался, сука!
– Ты где был, тварь?!
– Пиво пил. А ребята и не знают.
– Я серьёзно! Ты где пропадал?
– Серьёзно? Если серьёзно, то не знаю. Последнее, что помню – ты послал меня кого-то найти. И вот я тут. Как всё прошло?
– Хреново! Не видишь?
– Нет. Ты ещё жив. И даже цел, что странно. Ну, не надоело мерзнуть? Это тебе не лечебные ключи, не Кисловодск, вставай, пошли, командир! Теперь я тебя поведу. Всё будет ништяк! Я же тут! Самое доброе и ласковое привидение на свете. Ну-ну, командир, ты что это нюни-то распустил?
– Я… я… я просто рад тебя видеть.
– Чему ты радуешься? Своей прогрессирующей шизофрении? Ха! Тоже мне счастье! Ну, идём? Полетели, птица, там столько вкусного! Там танков с крестами десятками каждый день подвозят, прямо с конвейеров, краской пахнущих, а ты тут, в болоте маринуешься. Как огурчик – зелёный и в пупырышках. Непорядок!
– Непорядок, – согласился я, вставая, выдирая ноги из трясины. Гля! Ещё и босой теперь! Голый, босой и безоружный! Только виброклинок каким-то чудом удержался за поясным ремнём.
– Мы ещё живы! – подбодрил я сам себя.
– Ну, я бы не обобщал, – невозмутимо ответил мне призрак боевого товарища. – Рассказывай, что там у вас было? Как ты в болоте оказался? И – один?
