Опасайся гнева терпеливого человека…

Эти слова сказал Джон Драйден, английский поэт семнадцатого века — и сейчас кое-кому предстояло убедиться в их справедливости.

Почему-то все считают русский, а потом и советский народ миролюбивым. Да, наверное, в каком то смысле это так — приняв на себя удар первой, а потом и второй мировой войны, спалив в пламени мирового пожара лучший свой генофонд, русский, теперь уже советский народ научился ценить мир, как никто другой. Тем же американцам этого не понять. Сто пятьдесят лет на своем мировом острове без войны — это все-таки много, и поджигая очередную заварушку где-нибудь — американцы тем самым показывают, что не ценят мир. Есть вещи поважнее мира — сказал действующий президент Рональд Рейган, и он действительно так думал. Но он, говоря это, и помыслить не мог о том, к чему может привести разожженная им война. Американские и пакистанские инструкторы подготовили убийц, которые взорвали в Кабуле автобус, чтобы убить русских детей. Пакистан собрал на своей территории зверей со всего Востока для того, чтобы они убивали советских солдат. При этом, убивая, отрезая головы, взрывая и сжигая колонны — никто даже не думал — а что будет если и Советский союз снимется с тормозов? Что будет, если и СССР шагнет за грань, отринет все нормы и условности цивилизованного государства, как их давно отринули муджахеддинов, и начнет отвечать кровью за кровь и смертью за смерть?

Именно это — готовящемуся к вторжению Пакистану и предстояло узнать.

Белый пикап с наклеенными на него логотипами международной гуманитарной миссии «Американский красный крест» остановился рядом с придорожной чайханой в гуще раскрашенных, выглядящих как передвижной храм пакистанских траков. Из него вышел человек, среднего роста, в военной форме без знаков различия, безразлично огляделся по сторонам. На стоянке никого его появление не удивило — американский Красный крест работал в Пакистане очень плотно, распространял литературу, опрашивал беженцев на предмет развединформации, организовывал медицинскую помощь раненым и увечным боевикам и даже помогал простым беженцам, когда на это хватало времени. Интересная, в общем, организация — многие ее считают первой американской спецслужбой, созданной задолго до ЦРУ и ФБР.

Осмотревшись, поняв, что здесь никому нет дела до него самого, есть дело только до содержимого его бумажника — человек вошел внутрь.

Внутри все было точно так же, как и в любой другой придорожной чайхане — грязный земляной пол, кособокая, собранная вручную мебель, стеганые одеяла на полу — это там, где накрывается настоящий достархан, он накрывается не на столе, а именно на полу, на толстом стеганом одеяле. Вкус жареной баранины, приправ и специй, запах чая, который здесь подают как у кочевников — с растворенным жиром, получается что-то вроде бульона. Диссонансом здесь выглядел самовар — большой, двухведерный, закопченный, питающийся щепками, которые в топку постоянно подкладывал маленький бача. Явно русский — нигде больше таких самоваров не было. Когда то давно, когда не было ни войны, ни Советского союза — Российская Империя активно торговала здесь, и иногда, в вещах кочевников можно найти утюг, а в чайхане — самовар еще с императорским гербом. Но дружба давно кончилась, здесь теперь ничем кроме смерти с русскими не торговали — а самовар остался.

Человек этот прошел к тому месту, какое можно было бы назвать раздачей, если бы не убогость и грязь, заговорил по-английски с важно восседающим там хозяином. Хозяин покачал головой, показывая что не понимает — но как только человек достал десятидолларовую купюру — выражение лица хозяина изменилось. Он что-то повелительно крикнул — и подскочивший бача повел человека за руку туда, где было что-то похожее на стол со стульями. Десять долларов — большие деньги в этих местах, а что еще нужно иностранцу в чайхане, как не покушать? В конце концов, любому селовеку нужно есть, и ради этого он и приходит в чайхану, язык для этого знать не обязательно.

Человеку этому подали суп в глиняной пиале, густой и очень острый, но без мяса, потом и мясное блюдо — баранину со специями. Налили чаю и принесли местных пресных лепешек, которые делались из гуманитарной муки. Чай налили не как положено, в пиалу — а в неизвестно откуда взявшуюся кружку, вполне цивилизованного вида и с ручкой. Горячий чай — спасение здесь, потому что здесь не привыкли к холодам, а сейчас из-за ветра было очень холодно. Человек к десятке баксов добавил еще немного местных рупий — бакшиш.

Подполковник сидел. Ел. Смотрел по сторонам. И не понимал.

Он не понимал — что хотят эти люди. Вот эти самые люди, которые сидят и едят в чайхане — чего они хотят? За что они сражаются? Они живут в хижинах с земляным полом, и хорошо еще несли так, он видел лагерь беженцев, где жили в палатках, по-видимому уже несколько лет, разве что камней подвалили по бокам. Нищие, грязные, завшивленные, больные — чего они хотят? Он уже видел попрошаек на улицах Пешавара, понял по разговору, что это — пуштунские бачата, которых послали на улицу, чтобы хоть что-то заработать. Неужели в Афганистане хуже? Неужели все что строится — для них строится! — им не нужно? Неужели они так ненавидят нас за то, что мы пытаемся помочь им, помочь жить лучше, в нормальном доме и работать на нормальной работе?

Подполковник не понимал. Но не переставал ненавидеть. То, что они сделали — не прощается.

Подняв руку, он жестами попросил подскочившего бачонка еще чая, кинул несколько мелких монет, рассудив, что этого хватит. Он не знал, с кем должен был встретиться — но знал, сколько он должен здесь просидеть и что делать потом.

Время еще было. Принесли чай.

Старики, неизвестно откуда взявшиеся здесь на дороге, водители — молодые, коренастые, кривоногие. Неспешный разговор под наргиле, рис, который берут рукам. Утробный рев моторов за окном — здесь очень мало нормальных машин, самые распространенные — шестидесятых годов, списанные и проданные сюда, изношенные до предела.

За окном темнело.

Посмотрев на часы — пора — подполковник резко поднялся и вышел из чайханы на воздух. Его машина стояла на месте, рядом с ней никого не было.

Когда он уже сел в свою машину, завел мотор — в дверцу со стороны пассажира постучали.

— Масауль-хэйр, эфенди…

Сказано было на арабском. Судя по голосу — человек был пожилой

— Салам — ответил подполковник — исмак э?

— Ана Махмуд. Мумкен ат-тахузни ат-тарук илля Пешавар, эфенди? Била фулюс?

Подполковник хмыкнул. На этой дороге никого не подвозили бесплатно.

— Саидуни, эфенди. Джазакумуллах хайран — взмолился старик.

Джазакумуллах хайран… Да воздаст вам Аллах добром…

— Аллаху Акбар! — подполковник протянул руку, открыл пассажирскую дверь изнутри — здесь везде делали в машинах так, чтобы двери кроме водительской, можно было открыть только изнутри.

— Шукран, эфенди… — сказал старик, садясь на пассажирское сидение — йерхамук Аллах. Иа кабули, радиаллаху анх.

Йа кабули. Человек из Кабула!

— Йа Кабули — осторожно сказал подполковник — эшт анти калак?

— АльхамдулиЛляху — ответил старик по-арабски, и добавил на русском — езжай к Пешавару, где свернуть покажу.

Подполковник Басецкий не поверил старику. Его предупреждали — когда будешь на холоде — не верь никому. И он — не верил. Слишком велики были ставки в игре.

— Мааза культ? Ля афхамукум.

— Ва лакум фи аль-осаси хайятун я ули аль альбаби ла Аллахум таттакун — зловеще сказал старик, и тут же перевел — для вас в возмездии — основы жизни, о обладатели разума! Быть может, вы станете богобоязненными.

Подполковник все понял — старик знал, что сказать. Снова прихватило сердце, как тогда в госпитале.

— Что сказал человек из Кабула? — спросил подполковник тоже по-русски.

— Ничего. Человек из Кабула не любит слов. Но он прислал кое-что для тебя. Следи за дорогой, мы едва не слетели…

— Погаси фары — приказал старик

Подполковник подчинился. Они свернули с дороги и уже с полчаса ехали по какому-то нагорью, продуваемому ледяным ветром. Он не знал, куда они едут.

— Можем свалиться куда-нибудь — проговорил он, инстинктивно сбавляя скорость

— Здесь не свалимся. Езжай прямо, я вижу, куда мы едем.

Еще десять минут движения — теперь уже без фар, наощупь. Кабину выстудило ледяным ветром нагорья, и кожа лица уже онемела. Старик был одет куда легче его, в простую пуштунскую одежду с накинутым поверх шерстяным одеялом — но холода, казалось, не чувствовал.

— Долго еще ехать?

— Нет. Приехали. Стой. И не выходи из машины.

Старик вышел на пронизывающий ветер, оглядывался какое-то время, потом махнул рукой. Можно выходить…

Это было нагорье, почти безлюдное, караванные тропы проходили южнее, тут если кто и мог бродить — так это душманы, и точно — не зимой. Зимой здесь не было жизни, и пейзаж — если бы сейчас светила луна — показался бы лунным. Но луны не было.

Когда глаза Басецкого привыкли к темноте, он увидел машину, стоящую метрах в пяти от пикапа, как она тут оказалась — непонятно, тем более что это был Мерседес-Бенц, а не полноприводная машина. Разглядел он и человека — тот сам шагнул к ним из темноты. Коренастый, почти квадратный, роста среднего, одет как местные. Черная чалма на голове.

— Ас саламу алейкум! — сказал этот человек, акцент у него хоть небольшой, но присутствовал. Подполковник не был лингвистом — но подобный он слышал в северных провинциях. Узбек?

— Хватит — раздраженно сказал старик по-русски — давайте перегружать. Здесь нельзя долго находиться. Иди тоже… помоги перетащить.

Коренастый открыл багажник Мерседеса, достал оттуда что-то, напоминающее уложенный парашют. Какой-то мешок из грубой брезентовой ткани, две широкие и прочные лямки, чтобы носить его — или как сумку, или как рюкзак. Не воспользовавшись помощью Басецкого, он перенес сумку из багажника Мерседеса в кузов пикапа.

— Распишитесь в получении — сказал коренастый тоже по-русски

Подполковник достал из кабины небольшой фонарик, посветил в кузов. Страшная догадка пришла в голову

— Что это?

— Устройство — коротко ответил старик

— Оно?

— Оно самое. Семь десятых килотонны.

Саперная ранцевая ядерная мина, модель РА-60, масса шестьдесят килограммов, имплозивного типа, мощность взрыва — примерно семьсот тонн в тротиловом эквиваленте. Предназначена для создания зон разрушений, завалов, пожаров, затопления и радиоактивного заражения местности, нанесения ударов по живой силе и технике противника. Может устанавливаться заранее или непосредственно во время боевых действий. Подрыв ядерной мины производится при помощи стандартной саперной машинки по проводам, по радиоканалу или автоматически…

— Ва лакум фи аль-осаси хайятун я ули аль альбаби ла Аллахум таттакун… Разве ты с этим не согласен?

Подполковник откашлялся. От холода его начало знобить.

— Когда?

— Скоро. Местные собираются напасть на Афганистан. По нашим данным — штаб будет на аэродроме в Пешаваре. Там и сделаешь.

— А Уль-Хак?

— Там будет и уль-Хак. Он обязательно приедет, он воин и глава армии. Разберешься со всеми разом.

Когда пикап, с трудом развернувшись, скрылся в ночной пурге — к двоим, провожающим его взглядом, коренастому и старику подошел третий. Выше коренастого, тоже одетый как местный и со снайперской винтовкой Драгунова в руках.

— Ну? — спросил старик

— Он не нажмет — ответил коренастый

Старик усмехнулся

— Нажмет. Еще как нажмет. Он сейчас думает, что не нажмет — а потом вспомнит дочь и нажмет. А ты что думаешь? — обратился он к снайперу

— Я думаю, что замерз как суслик

— Да, холодно. Поехали отсюда, надо успеть спрятать вторую.

— Я хоть папой то потом буду? — усмехнулся коренастый — жинка с хаты сгонит, если что.

— Жинки-то нету у тебя.

— Так будет.

— Вот будет — тогда и будешь думать. Поехали.