Афганистан, Кандагар. Район Дих Квайя. Ночь на 23 марта 1988 года
— Ну давай же… Давай!
— Давай… Здесь никого нет. Давай…
Танк, по-видимому, М60, американский, с прожектором над стволом — полоснул лучом по выщербленным пулями стенам, луч скользнул дальше, в дымную темноту улицы. Там догорал кочующий миномет — сто двадцать миллиметров в кузове Зил-130. Миномет этот работал весь день — но все же под вечер попал под случайный гаубичный разрыв.
Танк пополз вперед. Странное шипение мотора и лязг гусениц заглушал команды — танк сопровождала пехота…
Только бы не заметили…
В проломе показалась гусеница танка, надгусеничная полка — и …
Танк был слишком большим, он совершенно был не похож на советские, афганские и даже американские танки, какими их показывали на занятиях. Он был слишком большим… прямые линии надгусеничной полки, шепчущий двигатель и башня… намного выше, чем обычно…
Луч света мощного, аккумуляторного фонаря высветил провал, снова раздались гортанные, хорошо слышимые слова команд — и прапорщик понял: пора. У него был гранатомет РПГ-29 и единственный кумулятивный заряд к нему. Он занял позицию в расчете на один— единственный выстрел, который должен быть точным и сделанным с минимального расстояния. Выстрел — и все, надо уходить. У них от роты осталось восемь человек, в разгромленном, чужом и насквозь враждебном городе им не удержать позиций.
Когда проем осветило светом фонаря, и кто-то что-то крикнул — прапорщик понял, что ждать больше нельзя ни секунды, прицелился — и нажал на спуск. Гранатомет рявкнул, в ушах привычно поплыло, его окатило горячей волной от сгоревшего гранатометного заряда. За провалом что-то бухнуло — но прапорщик ничего этого уже не слышал. Бросив на позиции ненужный уже гранатомет, он бросился бежать…
Маршрут отхода он знал хорошо, прошел по нему дважды. Прежде чем командовавший пакистанской пехотой офицер успел скомандовать и за дувал полетели гранаты — прапорщик Мельничук нырнул в полуразрушенный, оставленный хозяевами дом, пробежал до пролома в стене, прикрытого циновкой, отбросил ее — и вывалился на соседнюю улочку, как и все в старом Кандагаре кривую и узкую. Поскользнувшись — он все-таки удержался на ногах, бросился прочь, за спиной суматошно трещали выстрелы, потом впереди что-то хлопнуло — и автоматная очередь веером вымела улицу. Спасаясь от пуль, прапорщик упал на землю, перекатился в тень дувала. Потом вскочил — и бросился до одному ему известного пролома в стене.
А вот и он.
— Свои! — гаркнул он, потому что знал, что на пролом нацелен автомат. Он — последний, больше никто не выйдет.
— Да-да-да! — простучала короткая автоматная очередь с крыши, прапорщик сделал несколько неверных шагов и не упал, а буквально рухнул в проем. На руки своих…
Кто-то дал длинную очередь куда-то вверх, по крышам. Кто-то подхватил прапорщика, в которого попали все три пули, и потащил в темноту. Он чувствовал, как его тащат, тяжело сопя и ругаясь — он не хотел, чтобы его тащили. Он хотел, чтобы его положили на землю и дали отдохнуть, ведь он так устал за целый день…
Его вытащили на улицу, положили в УАЗ-таблетку, в которой был фельдшер — и в этот момент прапорщик умер. Все, что он мог сделать на сегодня — он сделал.
* * *
Танк, который подбил прапорщик — это был не М60. Это был М1 Абрамс, один из трех, которые поставили американцы в пакистанскую армию и которые пакистанцы решили проверить в боевых условиях, включив в состав авангарда.
Проверили.
