Сухой остаток любви

– Почему ты не отвечаешь на звонки? Ты вообще где? – позвонила Оля брату.

– У меня все сложно сейчас, – выдохнул Гера.

– У тебя все легко, слишком легко, – сказала Оля. – Ты с такой легкостью делаешь больно, будто тебе два года, когда ты подходил и бил меня по коленке.

Гера был младше на четыре года. Оле казалось, что на все двадцать четыре. Она всегда была старшей сестрой, сидела с маленьким братиком. Он всегда был любимым младшим сыном. Обычно в семьях есть условное разделение – мама больше любит сына, а папа – дочь. Или наоборот: папа – сына, а мама ближе к дочери. В их семье такого не замечалось. Папа любил себя, мама любила Геру, Оля тоже любила Геру. А ее, получается, никто не любил.

Гера рано женился. Его жену звали Оксана. Ни Оле, ни Наталье Виленовне – матери Геры и Оли – Оксана не нравилась. Не для Геры. Мезальянс. Но Оксана хорошо готовила – окончила кулинарный техникум, – пекла кексы, торты и пирожные. И у нее в шкафах царил образцовый порядок. Каждый день она тратила несколько часов на то, чтобы убрать квартиру – ни пылинки, ни соринки. Рубашки – отутюжены лучше, чем в химчистке. Гера за первый год семейной жизни растолстел, прибавив килограммов десять. Был всем доволен – и кексами, и рубашками. Он отдалился от матери и сестры, полностью влившись в многочисленный клан Оксаниной родни. Там все было заведено как часы: юбилеи в ресторане, тарелки в три ряда на столе по случаю праздников, семейные торжества, шедшие чередой.

Первое время Наталью Виленовну и Олю еще приглашали на праздники, а потом перестали – уж очень сильно они портили настроение всем остальным родственникам своими кислыми улыбками. Оля для брата стала дальней родственницей. Удивительно, ведь они были так близки в детстве. Гера не засыпал, если Оля не сидела рядом. Она ехала домой из института, чтобы сделать с братом домашнее задание по русскому или математике. Отказывала себе в личной жизни, потому что у нее был брат, которому она была нужна больше, чем мать. Гера иногда Олю называл мамой. Но он вырос, и старшая сестра оказалась лишней.

Оля привыкла считать Оксану дурой. Ну не повезло брату с женой. Что поделаешь. Он сделал свой выбор. Если ему нравится жить с дурой, которая раскладывает носки и рубашки по цветам, гладит постельное белье с двух сторон и каждые выходные нарезает салаты тазами, пусть так и живет.

Очень редко у них случались минуты откровенности. Но в одну из таких минут Гера признался – Оксана не может забеременеть. Многих врачей прошла – безнадежно.

– Помоги. Она уже с ума сходит, – попросил Гера.

– А тебе это надо? Ты хочешь детей? – спросила Оля.

– Нет. Не знаю. Если Оксана хочет, то пусть будут. Родственники ее замучили.

– Тебе нужны дети ради родственников?

– Какая разница? Просто помоги найти врача. Я знаю, ты можешь.

И Оля нашла врача.

Почему она об этом вспомнила? Вытирала пыль в коридоре и наткнулась на слепок, который завалился за полку. Оля подарила Гере и Оксане такой набор – прикладываешь ножку или ручку малыша к составу вроде пластилина или гипса, тот застывает, обрамляешь в рамочку или подвешиваешь на ленточку. Оксане подарок не понравился, и Оля с Герой сделали слепок, можно сказать, тайно, когда Гера приехал в гости с сыном.

Сын Геры, Олин племянник, которого назвали Владиком, родился чудесным малышом. Оля ничего не понимала в детях, поэтому ей все младенцы казались прекрасными. У Владика был курносый носик – от Оксаны, а разрез глаз – немного раскосый, монгольский – от Геры.

Малыш рос здоровым. Оксана стала сумасшедшей матерью – готовила, не признавала готовое питание, гуляла в любую погоду.

Года в три, когда Владик так и не заговорил, Оксана начала таскать сына по врачам. Владик кричал, вопил, не подпускал к себе никого, кроме матери. Но диагноз был поставлен – аутизм. Задержка речевого развития. Задержка общего развития. И далее – еще длинный список задержек.

Но Оксана справлялась – делала сыну уколы, давала таблетки, консультировалась с врачами. Прогнозы при таком подходе были хорошими.

Гера завел любовницу. Он успел познакомить ее со всеми друзьями и привел к Оле. Любовница оказалась очень похожа на Оксану до рождения Владика. Оксана в то время сидела на приеме у очередного врача, пытаясь найти волшебное средство, чтобы Владик рос, как все дети.

– Зачем ты ее привел? – спросила Оля у брата.

– Она сама попросила.

– Ты хочешь развестись с Оксаной?

– Нет, не хочу.

– Тогда зачем таскаешь свою любовницу по друзьям и родственникам?

– Не знаю. Я уже ничего не знаю.

– Оксана в курсе твоих метаний?

– Нет, точно нет. Она с Владиком… все время…

– Ты тоже должен быть с Владиком.

– Я знаю. Ты думаешь, я совсем идиот?

– Думаю, ты не идиот, ты слабак. Трус. И не мужчина.

А потом к Оле приехала Оксана с Владиком. Она рассказала, что ее родные, многочисленный и дружный семейный клан, от нее дружно отвернулись. Они не захотели принять Владика. У них в роду все были здоровые, крепкие, наглые, упитанные. А Владик – тщедушный, нежный, нервный, тонкий – пошел не в их породу. Родственники Оксаны стеснялись такого мальчика и перестали звать ее с сыном в гости, на семейные сборища. Чтобы не позориться. Естественно, во всем оказался виноват Гера, который передал сыну «дурные» гены.

– Ты ведь сможешь иногда сидеть с Владиком? – спросила Оксана у Оли. У нее был взгляд подбитой лани.

– Конечно, в любое время. Когда скажешь, – ответила Оля.

– Спасибо. Наталья Виленовна тоже согласилась.

– Ну это же естественно! Почему твои родные… – Оля не договорила. Оксана плакала.

– Это тяжело. Даже Гера не смог выдержать. Я знаю – у него есть женщина. Возможно, он захочет уйти от меня, родить другого ребенка, здорового. Но ведь ты же все равно будешь тетей Владика, а Наталья Виленовна его бабушкой? Правда?

Оля поняла, что Оксана, всегда оберегаемая семейным кланом, вдруг осталась одна. Один на один со своим горем. И даже на мужа не может рассчитывать.

– Оксан, я всегда буду с тобой и Владиком. Я тебе обещаю. Что бы ни произошло. Даже если Гера решит развестись. Я и мама, мы рядом. Всегда.

– Просто Владик тебя любит. И Наталью Виленовну любит. У него – выборочное поведение. Он не всех принимает, – говорила Оксана, повторяя слова врачей. – Мою маму к себе даже не подпускает.

– Оксана, хочешь я поговорю с Герой?

– Нет, не нужно. Я не имею права его заставлять. – Она подняла голову, и Оля увидела такой взгляд… Оксана оказалась сильной, умной, мудрой. Гера до нее недотягивал. Он был слабее в сто раз. Да, их брак считался мезальянсом – только это Гера не соответствовал Оксане, а не наоборот.

– Я ведь не хотела выходить замуж за Геру, – вдруг призналась Оксана.

– Как это?

– Я чувствовала, что он – как бы это объяснить? – не мой мужчина, не моя судьба.

– А почему тогда согласилась?

– Не знаю. Было неудобно отказать. Он ведь сделал мне предложение при всех друзьях и родственниках, в ресторане. Ну и представь – все на тебя смотрят, снимают на телефон, мама уже за салфеткой тянется, чтобы разрыдаться, папа наливает рюмку, чтобы выпить, а ты вдруг говоришь «нет». Перед тобой на одном колене стоит идеальный мужчина с роскошным кольцом, и все ждут, что ты скажешь «да», они это снимут и выложат в соцсети.

– Ну если бы ты сказала «нет», лайков было бы больше, – хмыкнула Оля.

– Я так испугалась… Как в детском саду на утреннике. Все ждут, что ты стишок прочтешь, а ты слова забыла. Или хочешь в туалет. Кошмар. Мне в тот момент под стол захотелось залезть. Или сбежать. Так было в первом классе. Мама отдала меня в музыкальную школу на аккордеон. И на отчетном концерте я должна была сыграть «Во поле березка стояла». На репетициях я и играла, и даже подпевала. А на концерте… Вышла на сцену, села так, как меня учили – ноги крестиком, чтобы не в раскоряку, а красиво. И посмотрела в зрительный зал. Я никогда до этого зал со сцены не видела. Из зала сцену – много раз и думала – ерунда какая. А когда на сцене оказалась, онемела. И не смогла ничего сыграть. Встала и ушла. Правда, мой педагог сказала, что это уже хорошо – я вышла и села. Значит, есть надежда. Вот и с Герой так же. Я подумала, что есть надежда. Да и родители мечтали меня замуж выдать побыстрее.

– Ты по-прежнему думаешь, что существует «твой» человек?

– Нет, уже нет. Никто не знает, что будет дальше и как будет. Сегодня «твой», завтра «чужой». Знаешь, когда я сказала Гере, что знаю про его любовницу, он начал на меня кричать. И сказал, что это я виновата в том, что он мне изменил. Что я сосредоточилась на Владике и его не видела. Он стал мне не нужен. И ты знаешь, он ведь прав. Я тогда и вправду никого, кроме Владика, не видела и не слышала. Только его и врачей. Да и сейчас мне никто не нужен, кроме Владика.

– Ты еще и оправдываешь Геру… – удивилась Оля.

– Да. Он ведь хороший человек. Просто испугался. Я тоже испугалась.

– Тебя бросил муж в самый сложный момент, отвернулись родственники, и ты готова их простить и оправдать?

– Да, – просто ответила Оксана.

Все шло своим чередом. Наталья Виленовна подхватила вирус и пролежала два месяца с жестоким кашлем – Оля поехала к матери отвезти лекарства и продукты и, естественно, заразилась. Гера на связь не выходил. Оля не знала, что происходит у брата в личной жизни.

Наконец в выходные поехала повидать племянника. Она старалась делать это хотя бы раз в месяц. Владик ее иногда узнавал, иногда нет.

– А где мой брат? – спросила Оля у Оксаны.

– Не знаю, – ответила та.

Оля вздохнула.

– Может, вам лучше развестись? – спросила она.

– Лучше, но нельзя, – ответила Оксана.

– Почему нельзя? Двадцать первый век. Гера – не подлец. То есть подлец, конечно, но он всегда будет рядом с Владиком. Или ты боишься, что он станет делить квартиру? Не станет. И будет тебе помогать. Я все-таки его сестра и немного его знаю.

– Не в этом дело. Не в материальной поддержке.

– Оксан, я ничего не понимаю. Если вы с Герой уже не можете жить друг с другом, если он гуляет направо и налево, то зачем тогда сохранять брак?

Оксана показала на Владика, который сосредоточенно складывал детали подаренного Олей конструктора.

– Я живу ради Владика. И ради Владика мне нужен Гера. Врачи все в один голос твердят – нельзя менять обстановку, Владику нужен четкий график. Нам нельзя переезжать. Ничего нельзя. Понимаешь? – Оксана говорила, как автомат, равнодушно, спокойно и четко. – Я даже кровать в другое место не могу переставить. Ты знаешь, что я покупаю ему сандалии сразу три пары – на размер больше и еще на размер больше. Владик может ходить только в той обуви, к которой привык, – определенного цвета и с определенными застежками. Иначе он вообще не обуется. Я покупаю ему новую рубашку, и если через три месяца он согласится ее надеть – уже прогресс. Он пьет только из одной-единственной, «его» чашки, ест из определенной тарелки. Из другой есть не будет. Лучше от голода или от жажды умрет. Он завтракает в одно и то же время. Понимаешь? У нас жесткий режим. Я не могу даже на пять минут позже выйти на прогулку. Он начнет плакать и кричать. Будто у него внутри таймер, причем с долями секунд. Даже на минуту нельзя сдвинуть распорядок – у Владика начинается истерика. И Гера тоже намертво вписан в его распорядок, в его картину мира, как кровать, которая должна стоять именно у этой стены, а не у противоположной. Ты не замечала – игрушки всегда находятся на одном и том же месте. Слон справа, собачка слева, посередине грузовик. Если я убираю игрушки в коробку, Владик их достает и рассаживает по своим местам. Я для Владика тоже на определенном месте, как и Гера. Я не могу положить Геру в коробку и убрать подальше. И он это понимает. Утром он всегда дома. Потому что Владик сядет завтракать только с папой. Такой ритуал. За обедом и ужином папа не требуется. Но если Владик не увидит отца утром, то будет плакать и ждать его. Гера всегда приходит. Ради завтрака. Я ему за это благодарна. Сейчас Владик стал лучше. Намного лучше. Он смотрит на меня, улыбается. Он улыбается Гере. И играет с ним. Ты просто не представляешь, что это такое. Как жить по минутам, по долям секунд каждый день, несколько лет подряд. Нет, я не обижаюсь на Геру. Мало кто такое выдержит. Он не смог. Значит, должна я. За двоих. Гера понимает, что не может нас оставить. Это до него врачи смогли донести. Владик должен видеть папу. Он знает, что папа есть. И папа ест с ним кашу, а потом они играют или рисуют. Значит, мы не можем это изменить. Гера как-то заболел и перебрался спать в гостиную, чтобы меня не заразить. Утром у Владика случился приступ. Он увидел разобранный диван, который всегда стоял собранным. И папу, который спит и не идет с ним завтракать. Он кричал до истерики. Я объясняла, что папа заболел, что он не хочет нас заражать. Бесполезно. Владик успокоился только после того, как я убрала диван и комната приобрела прежний вид. Но врачи говорят, что прогресс колоссальный. Мы справляемся. И, возможно, Владик даже сможет пойти в обычную школу.

– Прости, я не знала. Не думала, что так все…

– Гера, он понимает, поэтому никогда не уйдет к той девушке. Ни к той, ни к другой. Он хочет вырваться, но не может. И я не могу. Может, потом, позже, когда Владик… когда не будет этой зависимости от ритуалов. Я хотела уехать. Куда-нибудь. Снять домик маленький на берегу моря и прожить все лето. Дать возможность Гере отдохнуть от нас. И мне – хоть цвет обоев перед глазами поменять. Это ведь невыносимо. Я даже шторы другие не могу повесить. Врачи запретили категорически. Для Владика даже положительные эмоции могут пойти во вред. Во всяком случае, на этом этапе.

Оля молчала. Оксана чистила огурец и нарезала его аккуратными кольцами, одного размера. Потом стала так же чистить яблоко, не оставляя даже миллиметра кожуры.

– Да, – улыбнулась она, – иначе Владик есть не будет. Он не ест с кожурой. И ему не нравится зеленый цвет. Все, что зеленое – продукты, одежда, – он отвергает. Зато стал есть борщ. Потому что он красный. А красный цвет ему нравится. Кашу вдруг перестал есть – потому что она белая. Он не понимает. Ему нужно полноценное питание. И я взяла и засунула в манку свеклу. Владик съел с удовольствием. Вот такие у меня личные достижения.

– Я даже не знаю, что сказать. Не знаю, как помочь…

– Знаешь, у меня был поклонник, – продолжала Оксана. – Живет тут по соседству. Мы с Владиком гуляли, а он с собакой. Разговорились. Очень приятный мужчина. Он не видел во Владике больного ребенка. Владик его узнавал. Точнее, не его, а собаку. Скотч-терьера. Я даже удивилась. Владик собак боится, а терьер ему понравился. Пончик. Владик так и говорил – пойдем гулять с Пончиком. Я радовалась и даже специально выходила на те дорожки в парке, где могла встретиться с этим мужчиной и Пончиком. Владик соглашался изменить маршрут прогулок. Мы же всегда ходили по одной дороге и играли на определенной площадке. Я его к реке однажды повела – уток показать. Так он закричал. А искать Пончика ему понравилось. Я была просто счастлива – водила его через яблоневый сад, через ручей.

– И что?

– Он, этот мужчина, меня пригласил в кафе. Мы пили кофе. Разговаривали. Ничего больше. Он говорил, что я красивая, что Владик чудесный ребенок и на меня похож. Я не знаю, что тогда случилось. Затмение. Я вдруг поверила в то, что красивая, что мой сын не болен и его не надо стесняться. И мне хотелось услышать это снова. Мы встретились еще раз и еще. Просто гуляли, пили кофе, смеялись. Я так сто лет не смеялась. Владик играл с Пончиком. Тот приносил ему мячик и клал прямо под ноги, чтобы Владик бросил. Это было… идеально. Я знаю, так не бывает в жизни. Все время себя одергивала и опускала на землю. Но я будто очнулась. А потом… у Геры в компании устраивали детскую елку – для детей сотрудников и выставку детских рисунков. Владик рисовал, старался. Я очень хотела пойти на эту елку – мы ведь нигде не бываем, домой Деда Мороза не можем позвать. Гера нас не взял. Сказал, что ему будет неловко. И рисунок не взял. Ему не понравился. Он видел работы других детей, и каракули Владика ему показалось стыдно приносить. Вот этого я ему не могу простить. Измену могу, хоть сто измен. А то, что он поступил с нами так же, как мои родители, не могу. До сих пор больно. Владик забыл, он быстро все забывает, а я помню. И через двадцать лет буду помнить. Вот тогда я поняла, что такое настоящее предательство и измена. Когда мужчина не жене изменяет, а ребенку. И после этого… я была готова согласиться пойти с этим мужчиной куда угодно. И даже решила, что в следующий раз не буду тратить время на кофе. Сама предложу ему поехать к нему домой, в гостиницу. Да куда угодно. Мне до одури захотелось изменить Гере. Я еще думала, что если смогу ему изменить, то смогу и уйти от него, начать новую жизнь, и вытащу Владика сама. Пусть будет тяжело, но я справлюсь.

– Тот мужчина тебя не пригласил?

– Пригласил. Но ничего не было. Владик заболел. Утром того дня, когда я должна была встретиться с этим мужчиной. Ты помнишь, я просила тебя срочно приехать посидеть с Владиком, а потом сказала, что не нужно?

– Да…

– Я помню этот день до деталей. Встала чуть ли не в пять утра, долго перебирала гардероб – не знала, что надеть. Выбрала платье. Я ведь сто лет в платье не ходила. Накрасилась и ждала. Представляешь? Я была готова за шесть часов до выхода! Потом проснулся Владик. У него подскочила температура. Почти тридцать девять. Он горел. Я отменила встречу. Мне кажется, он, этот мужчина, не поверил в болезнь сына и обиделся. Я дала Владику жаропонижающие, и уже через час он выглядел вполне здоровым… Знаешь, я заметила, когда у Геры появилась та девушка, Владик начал болеть. То отит, то вирус, то еще что-нибудь. Знаю, это может показаться ерундой, но мне кажется, Владик выдал температуру из-за меня. Почувствовал, что мама может уйти. Это смешно, я знаю, ты мне не поверишь. Скажешь, что я себя накручиваю. Но стоило мне только подумать… Я не могла себе ничего позволить. Даже мыслей. Гера этого так и не понял. А я знаю – Владик чувствует нас раньше, чем мы о чем-нибудь подумаем.

– Вы больше не встречались? С тем мужчиной? – спросила Оля.

– Нет. Наверное, он стал гулять или раньше, или позже. А я все думаю об этом, о том, что согласилась… Неужели я должна расплачиваться даже за то, чего не было? Я боюсь, понимаешь? Знаешь, когда я поняла, что у Геры есть другая женщина? Владик перестал прогрессировать. Врачи говорили, что стабильность – это тоже результат. Но Владик первый почувствовал, что папа уже не с нами. Он уже не дома. Он плакал тогда по вечерам. Без всякого повода. А я не могла позвонить Гере. Потому что знала, где он и с кем. А что бы ты сделала, если бы пришлось выбирать?

– Не знаю, правда.

– И я не знаю. Иногда очень жалею о том, чего не сделала. Наверное, мне стоило сказать Гере «нет» и не выходить за него замуж. Но тогда бы у меня не было Владика. А как я без сына? Я без него жить не могу, дышать не могу.

– Но ведь вы же с Герой любили друг друга. Я помню – у вас был такой роман, что искры сверкали. Разве нет?

– Любовь не приносит счастья и быстро проходит. Мне не нужна любовь. Сейчас я думаю, что надо было выходить замуж не по любви. А чтобы мужчина заботился. Уважал и заботился. От нашей с Герой любви ничего не осталось…