Негасимые костры выгорели дотла и погасли. Больше некому было поддерживать в них огонь. Все волхвы во главе с Ганом ушли из Киева. За ними увязались детвора и сердобольные женщины, но за околицей отстали. Лишь одна неизвестная, закутавшись с головы до пят в хламиду, продолжала упорно идти за процессией. Уж и Киев скрылся за горой, и речку Лыбедь перешли вброд, и вошли в густой темный лес, а женщина все еще плелась в хвосте шествия.

Ган объявил привал и жестом подозвал к себе незнакомку. Он не мог допустить, чтобы случайный человек знал о месте пребывания волхвов.

– Кто ты? – спросил он настойчивую преследовательницу, лицо которой почти до самых глаз было закрыто льняной тканью.

– Друг.

– Скрывают себя враги, а не друзья.

Однако незнакомка не собиралась открывать лицо.

– Враг у нас один. Из-за него ты изгнан из Киева.

– И кто же он?

– Не он, а она. И зовут ее принцесса Анна.

– С чего ты взяла, что она – враг?

– Это она окрутила Владимира. Это она уговорила Великого князя снести священный пантеон. Это она наводнила Киев греками. Это она виновата во всех наших бедах. Надо ее извести, и все вернется на круги своя!

– Поздно, – вздохнул жрец.

– Еще не все потеряно, – смело возразила неизвестная. – Смерть Анны навеки поссорит Византию и Русь. Владимиру придется отказаться от греческого бога и вернуться к вере отцов.

Ган задумчиво погладил бороду.

– Ты хоть и женщина, а говоришь, как мудрый муж.

Собеседница склонилась в легком поклоне.

– Твою похвалу, кудесник, я воспринимаю как согласие.

– Ежели о моем согласии станет известно Владимиру, то не сносить мне головы.

– Ты что, боишься пострадать за веру?

– Я боюсь довериться человеку, который скрывает свое имя.

– А я не могу его раскрыть, пока не получу твоего согласия.

Волхв вдруг хитро усмехнулся.

– Узнать-то тебя немудрено.

– Как?! – вспыхнула незнакомка.

– Ты одна из жен Великого князя.

– И кто именно?

– Ну не Анна же, – пошутил Ган. – И не Рогнеда – она слишком горда. И не Мимолика – та недостаточно умна. И не Олова – та слишком прямолинейна…

Ган на мгновение умолк и вдруг спросил:

– Мне продолжать или сама откроешься?

– От мудрого взора за покровом не спрячешься… – и собеседница сняла с головы накидку.

Это была Малфрида. Ган вручил ей клетку с голубями.

– Ежели что важное, пошли мне весточку.

Не только внучка императора строила козни против принцессы Анны. Старшая жена Великого князя Олова тоже не теряла времени даром и навестила своих сородичей – братьев-варягов Харю и Олуха. Вообще-то первого звали то ли Герольд, то ли Карн, а второго Олав, но на Руси их быстро переименовали. Сразу понятно, о ком идет речь, да и запомнить проще. В поисках славы и денег братья месяц назад прибыли в Киев, да пока ничего путного не свершили. Разве что прослыли отпетыми гуляками и забияками.

Когда Олова прибыла на постоялый двор, где остановились варяги, Харя и Олух еще не очухались от вчерашней попойки и отлеживались на лавках, опохмеляясь квасом и ставя примочки на синяки и ушибы, полученные давеча в знатной потасовке с местными отроками.

– Фу, ну и вонища! – не успев войти, поморщилась Великая княгиня и вместо приветствия полюбопытствовала: – И где это так отделали наших славных воинов?

Братья скромно потупили головы:

– Да было дело…

– И много ли вам отвалили за столь славные подвиги?

– Хрен с маком! – ответил Харя, показывая фигу и свою осведомленность в речевых оборотах русов.

– Чем же кормитесь?

– Вот мы и ломаем голову, – удрученно произнес Олух, – сегодня потратили последние гроши.

Он бросил на стол пустую кишень:

– Завтра придется меч закладывать.

– Не стоит, – посоветовала княгиня, – он тебе еще пригодится.

Братья сразу насторожились.

– А что?

– Есть дело?

Олова с сомнением осмотрела сородичей:

– Дело-то имеется, только сдюжите ли?

Варяги подхватились, как ошпаренные.

– Да мы за тебя кому угодно голову снесем!

– Только прикажи!

– Хоть Добрыне, хоть самому Владимиру…

Княгиня расхохоталась:

– Ну ты и олух! Вдовой хочешь меня оставить?

– Мне все равно – лишь бы платили.

Олова щедро отсыпала в кишень Олуха горсть золотых монет.

– Это задаток. Справитесь – получите в три раза больше.

Она окинула холодным взглядом онемевших от такого подарка братьев и направилась к выходу. Вопрос Хари застал ее уже на пороге:

– А имя?

Ответ последовал незамедлительно:

– Принцесса Анна.

Нежданно-негаданно к принцессе Анне нагрянула в гости гордая Рогнеда. От радости хозяйка не знала, куда усадить половчанку. Все попытки принцессы подружиться с женами Владимира ни к чему не привели. А тут сама явилась. Рогнеда сразу приступила к расспросам:

– И как тебе в нашем захолустье после Царьграда?

Анна смутилась, не зная, что ответить. Врать не умела, но и хулить новую родину не хотела. Лишь скромно заметила:

– Потихоньку привыкаю.

– А мне до сих пор не по себе. Будь моя воля – хоть сейчас вернулась бы в родной Полоцк.

– А разве нельзя? – удивилась принцесса.

Рогнеда горько усмехнулась:

– Я, как и ты, прибыла сюда не по своей воле.

– Меня никто не принуждал, – возразила Анна.

– Так я тебе и поверила!

– Какой смысл мне врать?

Полочанка в гневе вскочила:

– Не морочь мне голову! Как добровольно можно оставить родину, друзей и близких ради варвара? Ради того, чтобы стать рабыней раба?

Тут уж возмутилась Анна:

– Зачем возводить напраслину на Великого князя! Чем он заслужил такие упреки?

– А ты не ведаешь?!

Принцесса в смущении опустила голову. Владимир исповедался ей в своих грехах, но не могла же она сказать об этом Рогнеде. Впрочем, полочанка и не ждала от принцессы ответа.

– Тогда слушай. Твой благородный князь на моих глазах самолично обезглавил моего отца и мою мать, а потом прилюдно имел меня над трупами моих родителей под рев славной дружины и всего Полоцка. Я лукавила, когда говорила, что хочу в родной город. Мне нет туда возврата. Мне он ненавистен. Владимир лишил меня не только всех родных, но и родины. Мне некуда податься, стань я свободной.

Анна со слезами на глазах протянула руки к Рогнеде:

– Прости меня ради бога.

От нахлынувших воспоминаний Рогнеда тоже прослезилась и ласково обняла принцессу:

– Да ты, я посмотрю, еще совсем дитя. Невинная жертва грязных страстей. Теперь я нисколько в этом не сомневаюсь.

Она усадила на мягкое ложе обессиленную принцессу, но та по-прежнему продолжала оправдывать Великого князя:

– Поверь, сейчас Владимир совсем другой и искренне раскаялся.

– С чего бы вдруг?

– Он так много расспрашивал меня про Христа и искупление вины, что я не сомневаюсь в его искренности.

– Ах! – отмахнулась Рогнеда. – Оставь эти сказки про добренького Бога. Пусть ими дурачат народ.

– Как? – изумилась Анна. – Ты не веришь в Христа?

– Как можно верить в того, кто допустил столько зла?

– Зло совершают не боги, а люди.

– Да, а потом ваш Бог их прощает – стоит лишь покаяться.

– Бог прощает, чтобы человек мог спастись.

Рогнеда тяжело вздохнула:

– Вот только люди почему-то никогда никого не прощают.

Анна попыталась возразить, но полочанка решительным жестом остановила ее:

– Не будем зря молоть языками. Мне все ясно. Со временем и ты поймешь. Прощай.

Она стремительно вышла, оставив в душе Анны сомнения и тревогу. Их мог развеять только сам Владимир, и принцесса бросилась на его поиски.

На княжеском дворе, несмотря на сгустившиеся сумерки, пир стоял горой. Праздновали свержение кумиров. Челядь не уставала выкатывать полные бочки с вином и медом и возы с яствами. Ешь и пей, сколько влезет! Гуляй вволю! Помяни последний раз старых богов и приветствуй нового.

Отовсюду неслись здравицы, звон кубков, песни и пьяный гогот. Пламя зажженных факелов выхватывало из темноты то орущие лица, то плывущие по кругу братины, то огромные бочки.

Никем не замеченная, принцесса пересекла двор и вошла в палату, где пировала высшая знать Киева. И здесь все веселились. Лишь Владимир грустно восседал во главе стола. Увидев Анну, он радостно вскочил и протянул к ней руки. Бояре и князья тоже невольно оборотились и замерли. Присутствие женщин на пирах не допускалось, но принцесса была настолько прекрасна, что никому и в голову не пришло возмущаться. Наоборот, все встали вслед за Владимиром, приветствуя принцессу.

– Слава Анне! – громогласно прорычал Добрыня, подняв кубок с вином.

– Слава!!!

Под восторженный рев Великий князь подошел к суженой и крепко поцеловал в сахарные уста. Прижавшись к Владимиру, принцесса чуть слышно шепнула:

– Ты мне нужен.

Захмелевший от любви и вина Великий князь немедля изрек:

– Други! Пейте и ешьте вдосыть. Гуляйте и веселитесь!

– А ты, княже?

– А меня ждут великие дела, – попытался отшутиться Владимир, вожделенно глядя на Анну. – У нас медовый месяц.

Однако не тут-то было. Памятуя, сколь долго длилось первое уединение молодоженов, первыми возроптали гридни:

– Без тебя, княже, нам и мед не сладок!

– И кусок в горло не лезет.

Бояре тут же подхватили:

– А кто дела вершить будет?

– Какие еще дела? Идолы снесены, церковь воздвигнута, Русь крещена.

– Русь, может, и крещена, только народ по-прежнему ходит некрещеный, – возразил боярин Претич и озабоченно почесал затылок. – Тут разом всех не крестишь.

Глаза Великого князя вдруг задорно вспыхнули.

– Как раз-то разом всех и крестим!

– Да все и в церковь-то не поместятся…

– А разве Христа в церкви крестили? – вопросил Владимир и оборотился к Анне: – Как та река называлась?

– Иордан, – молвила принцесса.

– Вот-вот, а Днепр, думаю, поболе Иордана будет!

– С чего это народ ни с того ни с сего в реку полезет? – не унимался боярин.

Великий князь весело рассмеялся и распахнул дверь во двор, где гулял весь Киев, и произнес одно лишь слово:

– Опохмеляться.

Вихрь смеха пронесся по палате. Недавним язычникам пришлась по душе задумка Владимира. Лишь Анна, воспитанная в строгих христианских правилах, с ужасом наблюдала за происходящим, да дотошный Претич продолжал задавать каверзные вопросы:

– А ежели кто не захочет?

Владимир рубанул, как сплеча:

– Тот враг мне навеки.

– И дитя малое? – невольно вырвалось у Претича.

– И дитяти, и жены, и молодицы, и мужи, и люди, и смерды, и закупы, и челядь, и холопы – все завтра на реку. Будем креститься и веселиться.

Он тут же приказал огласить свою волю народу и послал гонца к греческим монахам, чтобы с утра были готовы проводить обряд крещения. Затем снова обратился к дружине и боярам:

– Теперь вы довольны?

– Да-а-а!

– А я еще нет.

Он обнял принцессу за плечи, собираясь покинуть с ней палату, но чей-то выкрик остановил их:

– А на посошок!

Под одобрительный гул Владимиру поднесли огромный кубок с вином. Он был столь велик, что руки быстро устали держать его, и Великий князь поднес кубок ко рту. Сызмальства его учили умению пить, не пьянея, да уж слишком велик сосуд. А Красное Солнышко и без того уже набрался изрядно. И все же кубок медленно, но неотвратимо опорожнялся. И чем выше задиралась вверх его ножка, тем больше нарастал торжествующий рев знати.

– У-у-у-у!.. Все! – выдохнул зал.

Владимир грохнул пустой кубок об пол и, чтобы не упасть, облокотился о принцессу. Та едва удержала его.

– Теперь ты точно явишься утром на берег Днепра, – пошутил Громыхало, – опохмеляться.

Великий князь говорить уже не мог, лишь вяло помахал рукой и, опираясь на Анну, направился к выходу. Бедняжка согнулась под тяжестью княжеского тела и едва держалась на ногах. Кто-то из челяди рванулся было ей на помощь, но Добрыня остановил его:

– Ничего, пускай привыкает.

Так вдвоем и побрели они через двор. Какие-то тени мелькнули следом. То были Олух и Харя. Они сопровождали парочку до самых покоев. К счастью, пока рядом был Владимир, хоть и пьяный, Анне ничего не угрожало. Однако теперь варяги следили за ней неотступно, дожидаясь удобного случая.

Принцессе же и в покоях не было покоя. Здесь за ней пристально наблюдал, прячась за занавесками, личный священник княгини Юлии грек Стип. Несмотря на привлекательную внешность и врожденную приветливость, киевляне быстро переименовали его в Типа, и тот вскоре свыкся с новым именем и охотно на него отзывался. Тип никогда никому не перечил, в споры не встревал, но тихой сапой сумел получить немало благ и даже на правах священнослужителя имел доступ на женскую половину, куда мужам входить возбранялось. Он был при Юлии еще со времен Ярополка, приверженца христианства, и зачастую коротал с княгиней и дни, и вечера. Вот и намедни Юлия послала за своим духовным отцом, и тот не замедлил явиться, облачившись в монашеские одежды. Оставшись наедине, они почему-то не стали читать молитвы и петь псалмы, а предались любовным утехам и, насытившись друг другом, завели вовсе не праведную беседу.

– Почему ты ничего не спрашиваешь о Святополке?

– Только что собирался, – пылко ответил Тип, еще толком не отдышавшись. – А что с ним?

– Ему грозит страшная опасность.

– Да ты что?!

– Его уже пытались извести.

– Неужели кто-то посмел поднять руку на княжича?

– И как ты думаешь, кто?

Священник глубокомысленно помолчал и витиевато изрек:

– Я знаю лишь одну особу, которой выгодна гибель княжьего сына, но не могу поверить, что она на такое способна.

– Еще как способна! И не на такое. Поверь мне!

– И что же делать? – с дрожью в голосе спросил священник.

– А ты знаешь другой выход?

Юлия достала из-под подушки небольшой кинжал и попыталась вложить его в руку любовника, но тот в ужасе отдернул ее.

– Нет! Я не смогу! Я мухи не убил.

– А этого и не требуется.

– Как это? – не понял Тип.

– Кинжал с секретом. В его острие, как в жале змеи, залит яд. Достаточно малейшей царапины. Так что будь осторожен.

Священник широко расширенными глазами уставился на страшное оружие, лежащее на покрывале.

– Мой… мой сан не позволяет мне совершать подобные действия.

– А соблазнять княгиню твой сан тебе позволяет?

Гречанка стянула с любовника одеяло, оставив его совершенно нагим. Тот не попытался даже прикрыться.

– Там речь шла о жизни, а тут о… о смерти.

– Ты прекрасно понимаешь, что смерть неизбежна. Вопрос лишь в том, чья это будет смерть.

– Не хотелось бы, чтобы моя.

– Это будет зависеть только от тебя самого.

Тип побледнел.

– Я… я не справлюсь!

– Кто же тогда защитит нашего сына?! Принцесса уже что-то пронюхала про наши связи. Давеча мне намекала. Дознаются – не сносить головы ни мне, ни тебе.

Дрожащей рукой священник взял кинжал.

– Я сделаю все, что в моих силах…

Юлия протянула ему ножны.

– Вложи пока, а то ненароком оцарапаешься.

– Тьфу, тьфу… – забормотал Тип и, торопливо одевшись, поспешил к выходу.

– Любимый, а прощальный поцелуй?

Священник пригнулся, как от удара бича, и, обернувшись, с плохо скрываемым страхом посмотрел на обнаженную княгиню, которая с ангельской улыбкой тянула к нему руки и манила к себе.

– Или ты меня уже разлюбил?

– Как… как ты могла такое помыслить? Я просто спешу выполнить свой долг.

– Спеши и помни о Святополке. Он должен быть Великим князем!