К началу 1917 г. Восточный фронт общим протяжением почти 1800 верст включал в себя 4 фронта: Северный (390 верст; от Рижского залива до озера Нарочь), Западный (480 верст; от озера Нарочь до железной дороги Ковель — Сарны), Юго-Западный (470 верст; до горы Батошу), Румынский (430 верст; до деревни Кислица). При этом русская армия держала против себя 49% всех сил противника — 187 дивизий, в то время как все прочие — Франция, Великобритания, Италия, Бельгия, Сербия — сковывали другую половину.

17–18 декабря 1916 г. в Ставке Верховного главнокомандования состоялось совещание высшего генералитета, на котором были составлены предварительные наметки оперативно-стратегического планирования на весну 1917 г. В это время ген. М.В. Алексеев, в чьих руках находилась русская стратегия, находился на лечении в Крыму, а потому в задачу временно исполняющего обязанности наштаверха В.И. Гурко входило урегулирование разногласий между главнокомандующими фронтами посредством компромисса. Военачальники были уверены в конечной победе. Так, в очередном интервью «Таймс» в начале ноября А.А. Брусилов заметил: «Война уже выиграна союзниками… Операции этого лета определяют окончательный период поражения неприятеля. Определяется он с того момента, когда союзники, объединив свои программы, лишили противника инициативы». А в 1917 г. у России будет «огромнейшая и прекраснейшая армия».

Дело в том, что император Николай II возлагал последнюю ставку на весеннюю кампанию 1917 г. Внутри страны либеральная оппозиция перешла в решительное наступление, обвиняя уже самого царя в стремлении к сепаратному миру с Германией. Лидеры оппозиции готовили дворцовый переворот, а в кулуарах, по свидетельству французского посла М. Палеолога, чуть ли не открыто рассуждали о том, будет ли в ходе переворота убита только императрица Александра Федоровна, или погибнуть придется и самому Николаю II. За спиной буржуазно-либеральной оппозиции негласно стояли союзники, не желавшие после победы в войне расплачиваться с Россией по тем счетам, что предполагались тайными договоренностями внутри Антанты.

Поэтому успокоить страну, которую лихорадило от клеветнической пропаганды оппозиционных кругов, могла только победа. Так что итоги декабрьского совещания должны были носить важнейший для государства и власти характер. Каждый из главкомов, естественно, желал получить главный удар для себя. В частности, Брусилов предложил два удара на своем фронте. Главный — в направлении на Львов, как то и предлагалось Ставкой; вспомогательный удар южным крылом — для содействия наступлению армий Румынского фронта. Генерал Брусилов, как и 1 апреля 1916 г., видел залог успеха, прежде всего, в совместном, обязательно согласованном и одновременном наступлении всех русских фронтов. Признавая преимущество австро-германцев в коммуникационном отношении, так как противник действовал по внутренним операционным линиям, Брусилов отметил, что «если атаки будут разрозненны, то особых успехов мы не достигнем». Единственное средство нивелировки неприятельского превосходства в маневрировании резервами — удары по всему Восточному фронту: «Мы… можем парализовать их преимущество в этом отношении лишь в случае, если будем действовать одновременно на всех фронтах». То есть главкоюз, как то и следует хорошему полководцу, учившемуся в том числе и на собственных ошибках в ходе уже самой войны, во-первых, настаивал на одновременном наступлении всего Восточного фронта, дабы не позволить неприятелю маневрировать резервами. Во-вторых, русские должны были проводить стратегические операции группами фронтов: по крайней мере южнее Полесья силами Юго-Западного и Румынского фронтов.

Кроме всего прочего, генерал Брусилов предложил озаботиться развертыванием военных действий на Балканском полуострове, имея целью продвижение к Стамбулу и десантную операцию при содействии Черноморского флота. Мы видим, что теперь идея удара по Царьграду, всегда указывавшаяся самим императором, была поддержана одним из лучших полководцев Российской империи. К подготовке этой операции еще в ноябре приступило командование Черноморского флота. Штаб Ставки поддержал предложения главкоюза. Подготовка к наступлению включала в себя активное использование технических средств ведения боя: «В процессе подготовки Брусилов уделял большое внимание тяжелой авиации, требуя от Ставки возможно большего числа кораблей, действующих в армиях. Но и ранее, в 1915–1916 гг., «Брусилов неоднократно посещал боевые отряды, базирующиеся на Юго-Западном фронте».

В свою очередь, М.В. Алексеев, утверждая оперативно-стратегическое планирование, безоговорочно поддержал только первое предложение главкоюза: главный удар должен быть против Австро-Венгрии в направлении Львов — Мармарош-Сигет силами 11-й, 7-й, 8-й армий Юго-Западного фронта. Западный фронт также наносит решительный, хотя и второстепенный удар, то есть тем самым так или иначе взаимодействует с Юго-Западным фронтом. Северный и Румынский фронты — наносят частные удары на отдельных участках фронта, дабы сковать противостоящие группировки противника и оттянуть на себя часть неприятельских резервов. 23 января 1917 г. Брусилов сообщал Алексееву, что «если нанесение главного удара будет поручено Юго-Западному фронту, то твердо рассчитываю на успех, размер которого, конечно, определить нельзя… Во всяком случае, кампанию нужно выиграть во что бы то ни стало».

Доклад М.В. Алексеева как план будущего наступления на Восточном фронте был утвержден Верховным главнокомандующим 24 января. В своих основных положениях план действий в кампании 1917 г. исходил из результатов совещания в Шантильи, детально дополненных разработками по Восточному фронту. Согласно утвержденному императором Николаем II плану, русские войска наносили главный удар силами Юго-Западного фронта в общем направлении на Львов 11-й (Д.В. Баланин) и 7-й (Д.Г. Щербачев) армиями. Северный и Западный фронты проводили ряд вспомогательных операций на Шавли (Северный фронт) и Вильно (Западный фронт). Румынский фронт обязывался занять Добруджу усилиями 1-й и 2-й румынских армий при поддержке русской 6-й армии (А.А. Цуриков).

В 1916 г. русская военная промышленность достигла пика своего развития и теперь единственное, в чем по-прежнему остро нуждалась действующая армия, была тяжелая артиллерия. Но и эта проблема решалась: в первую голову, принципом массирования артиллерии, для чего был образован отдельный 48-й корпус Ю.М. Шейдемана — корпус Тяжелой артиллерии особого назначения. Всего к весне 1917 г. на вооружении русских состояло 389 тяжелых батарей, имевших в своем составе 1434 орудия от 107-мм до 305-мм калибров. В том числе: Северный фронт — 120 батарей (436 орудий), Западный фронт — 83 (328), Юго-Западный фронт — 149 (532), Румынский фронт — 37 (138). Непосредственно на фронте артиллерия ТАОН ко времени Июньского наступления 1917 г. насчитывала 176 батарей — 632 орудия. Из 6 бригад ТАОН 4 отправлялись на Юго-Западный фронт.

Союзные поставки также давали значительную часть военных материалов, прежде всего тех, что не могли в должном количестве изготавливаться в России. Поэтому в войска широким потоком шли пополнения, техника, боеприпасы. Во исполнение указаний Верховного главнокомандующего зимой 1916/1917 г. проходит мощное наращивание боевых группировок фронтов ввиду решающего характера предстоящих военных действий. При этом увеличение доли боевых частей проходило, в первую очередь, не за счет сокращения тылового состава армий, а за счет поступления в окопы очередных контингентов с пополнениями. В частности, Юго-Западный фронт, получивший задачу главного удара, пополнялся в первую очередь: к 1 декабря 1916 г. — 2 303 801 штыков и сабель (в том числе боевых частей — 1 546 940); к 1 января 1917 г. — 2 366 539 (1 664 642); к 1 февраля — 2 323 657 (1 776 584). Трехкратное усиление налицо. Можно напомнить, что к 22 мая 1916 г., перед началом Брусиловского прорыва, Юго-Западный фронт имел в своих рядах около 600 тыс. штыков и сабель.

Генерал Брусилов, слава которого к 1917 г. «достигла апогея», тщательно готовился к предстоящему наступлению, благо, что исход кампании в решающей степени зависел от вверенных ему войск. Например, этой зимой штаб Юго-Западного фронта организовал военную игру, посвященную организации взаимодействия артиллерии и пехоты на избранных участках прорыва. По итогам проведенной игры Брусилов смог выбрать начальников ударных артиллерийских групп в предстоящем наступлении. Также главкоюз, опираясь на мнение профессионалов, наметил участки предстоявшего нового прорыва неприятельского фронта, согласно мнению общевойсковых командиров и инспекторов корпусной артиллерии.

В тылах фронтов строились специальные учебные городки, где прибывавшие из России пополнения учились прорыву неприятельской обороны. Артиллерийский офицер Э.Н. Гиацинтов вспоминал о зиме 1917 г. на Юго-Западном фронте: «С января месяца начали поговаривать о наступлении, готовящемся с нашей стороны. Все говорило за это, в особенности настоящая бомбардировка от разных тыловых учреждений различными запросами о состоянии боевых припасов, сапог, шинелей, сухарей и так далее. И обо всем надо было доносить “срочно”, “секретно” и не менее чем в трех экземплярах. Младшие офицеры батареи, не разгибаясь, чертили разные кроки и схемы, а заведующий хозяйством составлял самые разнообразные ведомости. В феврале соседний с нашей дивизией участок посетил главнокомандующий Юго-Западного фронта генерал Брусилов и долго осматривал подступы к позициям противника. Это последнее еще более укрепило нас всех в мысли, что готовится большое наступление». Этими мероприятиями опыт организации Брусиловского прорыва был приумножен и расширен.

Помимо прочего, готовясь к решительному наступлению, главнокомандование Юго-Западного фронта стремилось предусмотреть все мелочи. В частности, в России получили сведения, что немцы начали работу над танком, по британскому примеру. Невзирая на то, что опытный легкий танк в Германии будет построен лишь к концу 1917 г., ген. А.А. Брусилов уже предупреждает свои войска о вероятной опасности: «Приказываю предупредить всех без исключения нижних чинов о возможности появления неприятельских “тэнков” и объяснить доступным им языком их устройство, дабы выход этих чудовищ современной техники не мог бы быть для войск неожиданным… Главное средство борьбы — это артиллерийский огонь… Пехота выдержанная, стойкая, удерживающая окопы в своих руках и пропустившая “тэнки”, неминуемо приобретает их как славный и заслуженный трофей своего мужества».

Что видно из этих распоряжений? Во-первых, русское командование не желало повторения панических настроений, какие проявились в германских частях во время первой встречи с английскими танками, что дало англичанам существенный тактический успех на поле боя. Исследователь отмечает: «При крайне скудных, больше опирающихся на слухи данных о возможных параметрах германских танков, основные положения противотанковой обороны были выработаны верно. Заметим, что в русской армии это сделали практически в то же время, что и в германском рейхсвере, реально встречавшемся с танками». Во-вторых, требование доведения приказа о борьбе с новой вражеской техникой уже повторяет знаменитое суворовское: «Каждый солдат должен знать свой маневр». Русские штабы, традиционно закрытые от войск, постепенно эволюционировали в сторону заветов великого российского «Победоносца». И первым был тот, кто шел по пути побед в сражениях.

Однако же не дремала и оппозиция. Состояние вооруженных сил Российской империи было ей прекрасно известно, и успех весеннего наступления означал, что перехват власти может не удасться. Последним козырем в руках любой власти всегда является армия, способная подавить практически любой мятеж. Пример Первой русской революции 1905–1907 гг. отчетливо это подтверждает. К зиме 1917 г. оппозиционерам, учитывавшим причины поражения в 1905 г., многое удалось сделать. До предела была ослаблена полиция, так как всю войну Государственная дума настойчиво требовала отправки полицейских в окопы, и мало что соображающие во внутренней политике военные министры поддерживали эти требования. Гвардия, которая в 1905 г. раздавила восстание в Москве и не допустила мятежных вспышек в Санкт-Петербурге, была задержана ген. М.В. Алексеевым на Юго-Западном фронте под предлогом подготовки к наступлению, хотя император требовал отправки в волновавшуюся столицу нескольких гвардейских кавалерийских дивизий. Затруднения со снабжением городов и фронта продовольствием также были использованы оппозицией в своей клеветнической пропаганде.

Тем не менее оставалось сделать главное — перетащить на свою сторону часть высшего генералитета, который бы не позволил в случае непредвиденных обстоятельств выступить на поддержку императора монархически настроенным военачальникам. Зимой 1917 г. посланцы Государственной думы посетили фронты и заручились если и не поддержкой, то сочувствием четырех (из шести) высокопоставленных полководцев: начальника штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеева, наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузского и главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова.

Связи генерала Брусилова с деятелями оппозиции имеют давние корни. Еще начиная с весны 1915 г. в штаб 8-й армии часто приезжали всяческие общественные деятели и правительственные агенты. В том числе — А.И. Гучков, М.В. Родзянко, князь Щербатов и др. Как пишет граф Д.Ф. Гейден, «Брусилов был со всеми очень любезен и внимателен, и очаровывал всех приезжих своим доброжелательным отношением к совместной работе со всеми общественными и гражданскими учреждениями. Такое его широкое внимание к приезжавшим в армию общественным деятелям и корреспондентам, с его умением держать себя и показать товар лицом, при его здравом смысле и образованности, создало ему при его военных успехах большую рекламу. И по уходе ген. Иванова это много способствовало выдвижению его на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом, каковое доверие он и оправдал впоследствии своим наступлением в 1916 году, спасшим Италию».

Отъезд императора, получившего сведения о начале волнений в Петрограде в конце февраля 1917 г., из Ставки, и его прибытие в Псков, в штаб Северного фронта, окончательно решил его судьбу. Теперь непосредственное давление на царя оказывал наиболее тесно связанный с оппозиционными заговорщиками генерал Рузский, а поступающую в действующую армию информацию контролировал оставшийся в Ставке генерал Алексеев. Еще до того, как уехать из Ставки, император распорядился готовить фронтовые войска для подавления столичного мятежа. Царь рассчитал все правильно: фронтовики раздавили бы любое сопротивление, но он не учел, что руководители фронта уже на стороне восставших. С Юго-Западного фронта на подавление должны были отправляться лейб-гвардии Преображенский, 3-й Его Величества и 4-й Императорской Фамилии гвардейские стрелковые полки (отправка 2 и 3 марта), лейб-гвардии Уланский Его Величества конный полк. Характерно, что кандидатура решительного и смелого генерала, каким, без сомнения, был А. А. Брусилов, первоначально даже рассматривалась на роль руководителя карательным корпусом. Герцог Н.Н. Лейхтенбергский, флигель-адъютант императора, впоследствии утверждал, что в отношении общего начальника здесь были мысли и помимо отправленного из Ставки отряда Н.И. Иванова: «Был момент, когда казалось, что положение может быть в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала из фронта, хотя бы генерала Брусилова, снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства».

Но этот план провалился. В тот момент, когда царь находился в Пскове, между высшими штабами шел интенсивный обмен телеграммами с мнением о складывающихся событиях. И выяснилось, что главкоюз в принципе поддерживает требования оппозиции. В частности, на телеграмме председателя Государственной думы М.В. Родзянко, предлагавшей царю 26 февраля создать ответственное министерство, А.А. Брусилов сделал приписку: «Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам… проигрыш войны повлечет за собой гибель России, а проигрыш неминуем, если не будет водворен быстро полный порядок и усиленная плодотворная работа в государстве». Поэтому кандидатура генерала Брусилова в диктаторы была отклонена.

А далее все развивалось по нарастающей. С утра 2 марта Н.В. Рузский стал убеждать императора в немедленном отречении. Ясно, что верный слуга монарха отказался бы от любых переговоров, готовя войска для подавления восстания. Но все было наоборот: давление главкосевзапа на императора было столь велико, что в 20 минут первого ночи 2 марта царь послал отправленному на Петроград ген. Н.И. Иванову телеграмму с приказом не предпринимать никаких действий впредь до особого указания. Находившийся на подъезде к Царскому Селу эшелон Георгиевского батальона остановился.

Царь колебался, но решающим доводом стали ответы главнокомандующих, полученные в Пскове к двум часам дня. Пытаясь получить поддержку и видя, что главкосев на стороне переворота, царь потребовал у наштаверха запросить мнение фронтов. Генерал Алексеев исполнил приказ царя, но телеграмма с запросом была составлена таким образом, что подсказывалось решение об отречении Николая II. Но и тогда главкозап ген. А.Е. Эверт и помглавкорум ген.

B. В. Сахаров, ничего не знавшие о реальном заговоре (слухи и есть слухи) сначала потребовали сообщить им мнение главкоюза. Когда же выяснилось, что А. А. Брусилов решительно поддерживает необходимость отречения, сдались и они. Таким образом, решение Брусилова, обиженного на императора за недооценку им победы в Брусиловском прорыве, оказалось практически решающим: поддержи Брусилов императора, а не Алексеева с Рузским, и на стороне царя оказались бы три фронта против одного вкупе с мятежной столицей. Тогда все могло бы быть по-иному. Но ведь именно такие варианты просчитывались оппозиционерами заранее, и именно потому посланцы Думы еще за полтора месяца до революции заручились поддержкой генерала Брусилова, чье мнение вполне могло стать решающим.

Все запрошенные генералом Алексеевым лица — генералы А.Е. Эверт, А.А. Брусилов, В.В. Сахаров, адмирал А.Н. Непенин, великий князь Николай Николаевич, сами М.В. Алексеев и Н.В. Рузский — высказались за необходимость отречения императора от престола. Телеграмма главкоюза от 2 марта на имя царя с выражением мнения о необходимости отречения гласила: «В данную минуту, единственный исход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет — отказаться от престола в пользу наследника цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича. Другого исхода нет: необходимо спешить, дабы разгоревшийся и принявший большие размеры народный пожар был скорее потушен, иначе повлечет за собой неисчислимые катастрофические последствия. Этим актом будет спасена и сама династия в лице законного наследника». В своих воспоминаниях А.А. Брусилов обиженно писал: «Я никогда не понимал, почему, жалуя за боевые отличия, царь никогда не высказывал, мне по крайней мере, своей благодарности; он как будто бы боялся переперчить и выдвинуть того, кто заслужил своей работой то или иное отличие». Бесспорно, главкоюз ген. А.А. Брусилов был обижен на императора, поставившего Луцкий прорыв ниже галицийских побед 1914 г. Тогда Н.И. Иванов и Н.В. Рузский, явно уступающие А.А. Брусилову как полководцу, получили Георгиевские кресты 2-й степени, а Брусилов за 1916 год — всего лишь Георгиевское оружие, которое ценилось ниже данного ордена.

Произошедшая революция, фоном которой на фронте служили убийства офицеров (прежде всего — Кронштадт), внесла сумятицу в умы командного состава. После Приказа № 1 неожиданно оказалось, что высшим руководителем в вооруженных силах стали комитеты, а не военачальники. Неудивительно, что львиная доля генералов, не пожелавших сразу же выйти в отставку, стала заигрывать с низами. Например, военный и морской министр Временного правительства, душа заговора, А.И. Гучков говорил о том, что разложение армии шло сверху, а не снизу: «Другой эпизод — с Брусиловым в Бердичеве, где его застала смена власти. Он умел говорить с солдатами и внушать к себе доверие. Там тоже проходила большая уличная демонстрация, и так как он очень быстро проявил себя сторонником нового строя, то он в этой демонстрации участвует, его на кресле в этой революционной толпе несут по улицам, окруженного красными флагами и даже под красным балдахином». Странно, что это говорит именно Гучков. Никто более него не сделал, чтобы уничтожить российскую монархию, а вместе с ней и Российскую империю, и он еще смеет обвинять других в разложении. По сравнению с ролью Гучкова роль Брусилова в Великой Русской революции несравненно более скромна. И, в отличие от Гучкова, свергавшего царя под предлогом недопустимости сепаратного мира с Германией, а в годы Гражданской войны приветствовавшего германскую поддержку, когда она носила антибольшевистский характер, Брусилов никогда не сотрудничал с внешним врагом.

Конечно, поведение высшего генералитета зачастую вызывало недоумение, раздражение, неприязнь в толще монархически настроенного офицерского корпуса. Вызывало непонимание, почему против императора выступили те, кто был наиболее им обласкан. Так, после революции А.Е. Снесарев писал в своем дневнике: «Брусилов угодничает вовсю: то через жену, то сам; “товарищ” да и только. Жена говорит, что он всегда был “социал-демократом”». Здесь речь идет о том, что через несколько дней после отречения Николая II главкоюз пригласил к себе на чай некоторых политических деятелей левых группировок. Здесь-то его жена и заявила, что ее муж уже давно сочувствует партии эсеров. Мало ли что могла сказать женщина, увлекавшаяся оккультизмом и теософией, хотя сам генерал Брусилов, по всему судя, благосклонно оценивал высказывания супруги.

Далеко не однозначно оценивалось и мероприятие по принятию присяги в штабе Юго-Западного фронта — городе Бердичеве. Войска и командиры присягали на верность Временному правительству, а сам главкоюз выступил с речью, где призывал повиноваться новой власти и ожидать выборов в Учредительное собрание. Главной целью провозглашалось продолжение войны до победного конца. Приказ А. А. Брусилова от 4 марта 1917 г., после отречения, гласил: «Напоминаю славным и непобедимым войскам армий Юго-Западного фронта наш священный долг перед Богом и дорогой беззаветно любимой нашей Родиной, стоять стальной стеной против нашего ярого врага, который к настоящему времени приведен нами в безвыходно-тяжелое положение. Смута между нами была бы для него спасением и радостью. Не позволим ему торжествовать над нами и докажем ему, что русское войско и русский народ не дадут поработить себя немцу ни при каких обстоятельствах».

Исследователь во многом справедливо пишет: «Брусилов вполне заслуженно пользовался репутацией политического хамелеона». Но и здесь можно сделать свои оговорки. Ругая Брусилова, эмигранты вместе с тем высоко оценивали идола российской контрреволюции — Л.Г. Корнилова. При этом в стороне оставлялось то, что Корнилов являлся ярым республиканцем, был ставленником Гучкова и Милюкова и, главное, арестовывал императорскую семью в Царском Селе. Пытаясь затушевать этот последний нелицеприятный факт корниловской биографии, эмигранты обыкновенно утверждают, что, мол, императрица благодарила генерала Корнилова за мягкость ареста. При чем здесь это? Ясно, что Корнилов ни в коем разе не стал бы издеваться над семьей бывшего царя, ни как интеллигентный человек, ни как соратник конституционных монархистов — Родзянко, Гучкова и Милюкова, по чьей протекции он вообще был назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Главное — генерал Корнилов, не колеблясь, выполнил приказ Временного правительства об аресте царской семьи, где четверо детей болели корью (сам факт ареста уже тяжел психологически). Разница лишь в том, что Корнилов и Брусилов оказались по разные стороны баррикад в Гражданской войне.

К 1 марта 1917 г. Юго-Западный фронт включал в себя 7-ю, 8-ю, 11-ю, Особую армии, общей численностью 2 281016 штыков и сабель. Несмотря на начавшееся разложение вооруженных сил и провал французского наступления на Западном фронте. Временное правительство должно было отрабатывать свой долг перед поддерживавшими его западными союзниками. Существование революционного режима напрямую зависело от успехов на фронте. Все несогласные генералы смещались со своих постов — даже Верховным главнокомандующим 22 мая был назначен выражавший оптимизм главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилов.

Но до этого назначения было еще далеко. В кулуарах Временного правительства после отстранения великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего (великий князь получил отставку, даже не доехав до Ставки) шла борьба за назначение на пост главковерха. При этом военный и морской министр А.И. Гучков рассчитывал на сыгравшего одну из ключевых ролей в отречении царя ген. М.В. Алексеева. В то же время председатель Государственной думы М.В. Родзянко поддерживал кандидатуру главкоюза ген. А.А. Брусилова. Так, М.В. Родзянко утверждал, что Алексееву не по силам руководить Восточным фронтом в условиях революции. Сторонники Родзянко вносили во Временное правительство и собственное предложение: «Единственный генерал, совмещающий в себе как блестящие стратегические дарования, так и широкое понимание политических задач России и способный быстро оценивать создавшееся положение, это именно генерал Брусилов». Об этом предложении вспомнят немного позже.

Выбор «временщиков» был сделан в пользу Алексеева. Назначенный Верховным главнокомандующим М.В. Алексеев 18 марта провел Совещание в Ставке, на котором обсуждался вопрос о возможности русской армии наступать. В этих прениях, затем подтвержденных мнениями главкомов в виде телеграмм с фронтов, было решено наступать, хотя французское наступление уже провалилось, и под держать русских могли разве что британцы. Но нужно было отрабатывать благосклонность хозяев. Поэтому 30 марта Алексеев отдает директиву № 2647 о переходе в наступление в начале мая, невзирая на выводы Совещания высшего генералитета в Ставке 18 марта о невозможности наступать. Однако представшая во всех реалиях картина разложения войск заставила отложить бои до лета, пока ограничиваясь ведением временной обороны.

Главкоюз выступал одним из наиболее активных проводников идеи наступления. Вне сомнения, здесь свою роль играло то, что подготовка наступления проводилась по планам, утвержденным еще императором Николаем II, где Юго-Западный фронт получал главный удар. Да и весьма вероятно, что в случае успеха генерал Брусилов мог рассчитывать на пост Верховного главнокомандующего. Брусилова часто упрекают в интриганстве, но ведь убрал же Алексеев Рузского с поста главкосева, воспользовавшись тем, что Н.В. Рузский выступал против наступления, хотя истинная причина крылась в давнем неприязненном соперничестве между Алексеевым и Рузским.

На совещании главнокомандующих фронтами, членов Временного правительства и Исполнительного комитета Петроградского Совета 4 мая в Петрограде Брусилов заявил, что в создавшихся условиях любой успех противника поведет к катастрофе. Исходя из ничем не обоснованного предположения о наступательных планах врага (Э. Людендорф писал, что германское правительство даже опасалось, что такое наступление может приостановить развал России и ее вооруженных сил), генерал Брусилов предложил наступать самим. Возможно, что к такому решению Брусилова подвиг настрой высших командиров. Еще после штабного совещания 18 марта на Юго-Западном фронте военному министру А.И. Гучкову (то есть в обход Ставки) была отправлена телеграмма за подписями главкоюза и всех четырех командармов о способности и желании войск фронта к предстоящему и уже намеченному наступлению. В этом документе, в частности, говорилось: «Сегодня на военном совете всех командиров фронта под моим председательством единогласно решено:

1). армии желают и могут наступать;

2). наступление вполне возможно, это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром;

3). наступление избавит нас от неисчислимых последствий, которые могут быть вызваны неисполнением Россией ее обязательств, и попутно лишит противника свободы действий на других фронтах;

4). некоторый недостаток заставит лишь несколько сузить размер наступления;

5). нужно, главное, наладить продовольствие и регулярный подвоз, а это в средствах России и должно быть сделано;

6). настоятельно просим, чтобы никаких шагов перед союзниками в смысле отказа от выполнения наших обязательств не делалось;

7). армия имеет свое мнение, мнение Петрограда о ее состоянии и духе не может решать вопрос; мнение армии обязательно для России; настоящая ее сила здесь, на театре войны, а не в тылах».

В течение всей весны 1917 г. Временное правительство проводило чистку командного состава. Все те генералы, в чьей лояльности можно было сомневаться, увольнялись в отставку. Наиболее монархически настроенные военачальники уходили сами. В марте — апреле из вооруженных сил было уволено до 150 старших военачальников. Что касается главкоюза, то он, невзирая ни на что, продолжал отстаивать четкую линию невмешательства политики и политиканов в дела армии. Телеграмма Брусилова военному министру от 26 апреля 1917 г., связанная с предстоящим назначением комиссаров Временного правительства в штабы фронтов: «Уверен, что в военное время главнокомандующий и командующий на театре военных действий должен пользоваться полным доверием правительства и народа и обладать полной властью… подобная мера будет во всех отношениях неизбежно влиять на боевые действия войск». Брусилов просил уволить его в случае принятия этой меры: «Так как по долгу совести и любви к отечеству не считаю себя вправе нести ответственность при подобных условиях. Никакой ответственности и проверки не боюсь, но считаю такую меру в принципе недопустимой и явно вредной по существу на боевом фронте».

Характерно, что к лету из всех главнокомандующих фронтами императорской армии на своем посту остался только главкоюз ген. А.А. Брусилов, который 21 мая был назначен Верховным главнокомандующим (на посту главкоюза Брусилова сменил командарм-11 А.Е. Гутор). Последним был уволен главнокомандующий Кавказским фронтом ген. Н.Н. Юденич (31 мая). Все те главкомы, что поддержали отречение царя, были безжалостно вычищены использовавшим генералитет в качестве пешек Временным правительством. В Каменец-Подольске 25 мая состоялось чествование по поводу назначения Брусилова. Военные газеты отмечали, что «в чествовании приняли участие все чины штаба, солдаты, офицеры и население. Овациям не было конца. Генерала носили на руках». Сам Брусилов оценил себя на новом посту следующим образом: «Я вождь революционной армии, назначенный на мой ответственный пост революционным народом».

Таким образом, к наступлению на Восточном фронте действующую армию пришлось готовить самому рьяному поборнику наступления — А.А. Брусилову. Представляется, что пик военной карьеры — Верховный главнокомандующий 21 мая — 19 июля 1917 г. не стал для генерала Брусилова лучшим моментом в его жизни. В это время пост военного министра уже занял адвокат А.Ф. Керенский, который, в отличие от А.И. Гучкова, участвовавшего в нескольких войнах на общественных должностях и до войны интенсивно интересовавшегося вопросами военного строительства, ранее никакого отношения к вооруженным силам вообще не имел. Само собой разумеется, что не доверявшая генералитету революционная власть стремилась полностью поставить фронт под свой контроль. И если раньше Ставка являлась главным органом управления фронтом и тылом, то теперь Верховный главнокомандующий подчинялся военному министру. Данная тенденция четко обозначилась еще при Алексееве на посту главковерха. При Брусилове тенденция стала реальным фактом. О Брусилове как Верховном главнокомандующем в 1917 г. А.И. Деникин злобно пишет: «Назначение генерала Брусилова знаменовало собою окончательное обезличение Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова. Его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы только чисто моральной опоры, которую он видел в прежней Ставке». Такое положение Верховного главнокомандующего являлось объективной неизбежностью. Брусилов мог, конечно, при желании, предварить судьбу Корнилова конца августа, но шансов у интриговавшего друг против друга генералитета не было. Мало того, что в среде генералов не было единства, так еще и солдатская масса не пошла бы за командованием.

К середине мая разложение армии достигло столь угрожающего крена, что А.А. Брусилов, который еще месяц назад заверял Временное правительство в желании войск Юго-Западного фронта наступать, теперь сомневался в успехе готовившегося удара. Настаивая на присылке на фронты членов Временного правительства для, так выразиться, «информационной поддержки», генерал Брусилов обвинил солдат в отсутствии чувства чести, патриотизма и позорных настроениях. Поэтому в глазах высшего генералитета предстоящее наступление должно было ограничиваться только самыми ближайшими целями.

В свою очередь, Временное правительство старалось сделать все возможное, чтобы побудить войска к наступлению. Только за четыре месяца властями было сформировано 129 новых дивизий для фронта. К началу Июньского наступления количество русских дивизий достигло чудовищной (и максимальной за всю войну) цифры в 288 единиц, что почти равнялось австро-германским дивизиям на всех фронтах вместе взятым. На фронт из тыловых округов отправлялись целые запасные пехотные полки, ибо А.Ф. Керенский, ставший 8 июля министром-председателем Временного правительства, отлично понимал, что только победная эйфория сможет продлить существование его политического режима. Сам военный и морской министр накануне наступления объезжал фронты и призывал войска наступать ради «спасения революционных завоеваний». Одним из результатов посещений А.Ф. Керенским фронтовых частей становилось единодушное голосование за наступление, которое мгновенно проходило, подобно страшному сну, как только «верховный главноуговаривающий» покидал войска. Тем не менее Съезд солдатских комитетов, а также Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и специально собравшийся как раз в эти дни I Всероссийский съезд Советов полностью поддержали решение Временного правительства о наступлении.

Согласно составленному в Ставке плану наступления, главный удар наносился армиями Юго-Западного фронта, который теперь уже возглавлял ген. А.Е. Гутор, командовавший при царе 11-м армейским корпусом. Главный удар наносился войсками 7-й армии, которая четырьмя армейскими корпусами в направлении Бржезаны — Львов должна была прорвать неприятельский фронт. Фланги прорыва обеспечивались ударами 11-й армии в направлении Поможаны — Злочев-Глиняный (северный фас) и 8-й армии на Калуш — р. Ломница (южный фас). Превосходство русских в живой силе было подавляющим: около 950 тыс. штыков и 50 тыс. сабель при 6,8 тыс. пулеметах против 400 тыс. штыков и 5 тыс. сабель при 4 тыс. пулеметов. На направлении главного удара русские имели превосходство в численности в 6 раз.

Но и это не все. В связи с нежеланием миллионов солдат, стремившихся домой в деревню осуществлять «черный передел», воевать на острие атак должны были идти специально создаваемые Ставкой «части смерти». Эти подразделения составлялись из добровольцев — вербовка «волонтеров тыла» началась еще по приказу от 23 мая главкоюза Брусилова, поддержавшего инициативу командарма–8 Корнилова. На новом посту Брусилов продолжал формирование «батальонов смерти» в масштабах всей действующей армии. Из приказа Верховного главнокомандующего от 13 июня 1917 г. следует: «С санкции военного министра объявляю при сем план формирования революционных батальонов из волонтеров тыла. Признавая организацию добровольческих батальонов крайне полезной мерой для поднятия революционного воодушевления и наступательного порыва в армии и в России, дабы показать армии, что весь свободный Русский народ идет с нею в бой за свободу и скорый мир, предлагаю при всех штабах фронтов организовать “комитеты по формированию революционных батальонов”… При Ставке мною утверждается “Центральный исполнительный комитет по формированию революционных батальонов”. От всех начальствующих лиц ожидаю широкого содействия в деле формирования революционных батальонов…»

С 16-го числа началась артиллерийская подготовка, которая длилась без перерыва два дня. Разрушения укрепленных позиций неприятеля, моральное потрясение солдат и офицеров противника и понесенные под артиллерийскими ударами потери были столь значительны, что только во второй половине дня 18 июня, когда русские уже ворвались в первую, а частично и во вторую линию окопов, австро-германцы смогли начать оказывать сопротивление. После частичного успеха вечером 18 июня, части русской 7-й армии через сутки были отброшены на исходные позиции подоспевшими к месту прорыва германскими и турецкими резервами. 11-я армия также быстро исчерпала свой порыв: после успешно начавшегося наступления 22 июня часть войск, в том числе гвардейские дивизии, вышла из повиновения.

Наибольших успехов в летнем наступлении 1917 г. добилась 8-я армия, наносившая вспомогательный, отвлекающий удар на второстепенном направлении. 12-й армейский корпус В.А. Черемисова, усиленный до 6 дивизий, уже 24 июня прорвал позиции австрийцев и вышел в долину реки Ломница. Войска генерала Корнилова разгромили 3-ю австрийскую армию, воскрешая события Брусиловского прорыва. 27 июня русские ворвались в Галич, а 28-го — в Калуш. Э. Людендорф впоследствии отмечал, что после падения Калуша «положение Главнокомандующего Востоком было критическим».

Тем не менее успех наступления был призрачным: в атаку поднимались лишь самые лучшие, наиболее надежные кадры армии. А.Ф. Керенский же сделал вывод о непобедимости «самой свободной армии в мире», о чем не постеснялся заявить в донельзя хвалебных телеграммах всему миру. Победоносные части Юго-Западного фронта получили «почетное» наименование «Полки 18-го июня». Но никакая трескучая фразеология не могла скрыть главного: русские солдаты более не желали воевать.

В эти дни между Брусиловым и Керенским произошел первый большой конфликт. Прорвав оборону противника, русские солдаты остановились и замитинговали. Одна за другой боевые части возвращались в свои окопы, заявляя, что цель наступления выполнена, а теперь пора прекращать напрасно лить кровь. С другой стороны: Временное правительство отказалось от всех претензий на аннексию и контрибуцию, так во имя чего же должны были умирать русские крестьяне — во имя утверждения власти буржуазной олигархии? В этой обстановке 26 июня А.Ф. Керенский сообщил во Временное правительство, что «начатая операция развивается значительно менее успешно, чем можно было надеяться по силе артиллерийской подготовки и количеству сосредоточенных войск». В числе причин такого положения выделялись:

1) отказ солдат от работ по сооружению плацдармов;

2) необученность солдат наступательному бою, вследствие невозможности производства правильного обучения после революции;

3) запоздание перехода русской армии к организации на новых, революционных началах;

4) отсутствие пополнения из тыловых частей, причем уклоняющиеся от боя остаются безнаказанными;

5) прикрытие трусости и игнорирования боевых приказов идейными лозунгами большевиков.

Дабы устранить перечисленные недостатки и не допустить их повторного появления, А.Ф. Керенский предлагал:

1) провести очередную чистку командного состава;

2) установить немедленные и суровые судебные репрессии за воинские преступления;

3) приравнять части, отказывающиеся от безусловного выполнения боевых приказаний, к дезертирам;

4) принять решительные меры против анархии и безначалия, царящие в тыловых войсках, и особенно в Петрограде.

В свою очередь Брусилов решительно выступил против новой чистки командования, предложив карать большевистскую пропаганду как государственную измену. Этот протест стал одной из главных причин скорого смещения Брусилова с поста и назначения на его место командарма–8 Л.Г. Корнилова. Впрочем, есть и негативная по отношению к Брусилову точка зрения именно как полководца: «Оказалось, что “PR-генерал” совершенно не подходит на роль вождя русской армии — ему явно не хватало ни кругозора, ни военных талантов».

Тем временем австро-германцы, видя, что продолжения русского наступления не будет, стали готовиться к контрудару. В ночь на 3 июля русские были выбиты из Калуша. 6 июля ударная германская группа начала артиллерийскую подготовку против левого фланга 11-й русской армии. Ударная группировка насчитывала 55 тыс. штыков при 400 легких и 60 тяжелых орудиях. Сбив 11-ю армию, немцы вынудили отступать и 7-ю, и 8-ю армии. Верховный главнокомандующий ген. А.А. Брусилов запретил главкоюзу А.Е. Тутору отступать, и противник стал вклиниваться в русскую оборону. 8 июля генерала Тутора на посту главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта сменил Л.Г. Корнилов.

10 июля неприятель форсировал реку Серет, выбив гвардейские части из Тарнополя и сорвав тем самым готовившийся русскими контрудар. Дабы упорядочить отход и восстановить мало-мальское сопротивление, генерал Корнилов отвел часть «батальонов смерти» в тыл и приказал расстреливать дезертиров и бунтовщиков на месте. Для той же цели использовался и ряд казачьих полков. Темпы отступления удалось приостановить, но 15 июля русские революционные войска отошли на линию государственной границы Российской империи, за реку Збруч. К середине июля откатившийся на восток фронт стабилизировался на линии Броды — Скалат — р. Збруч — Кимполунг. Удары на других фронтах и вовсе не получились. На Румынском фронте небольшого успеха добились лишь румыны.

Потери русских армий в бессмысленном генеральном наступлении, на котором весной особенно настаивал ген. А.А. Брусилов и ряд других высокопоставленных генералов, были довольно значительны.

С 18 июня по 21 июля русские армии Юго-Западного фронта потеряли 132,5 тыс. чел. (по другим данным — 270 тыс.). Противник потерял вчетверо меньше. Июньское наступление показало, какого успеха могла бы добиться дисциплинированная армия императорской России: успех самого прорыва на большинстве участков был решен одной артиллерией. Однако для разлагавшейся и митинговавшей революционной армии совершенный артиллерией прорыв оказался не нужен.

В то же время всем окончательно стало ясно, что никакой революционный энтузиазм, даже если бы он и существовал, не сможет заменить воинской дисциплины. В письме министру-председателю Временного правительства А.Ф. Керенскому от 11 июля Брусилов потребовал введения смертной казни на фронте за воинские преступления: «Надо иметь мужество сказать решительное слово, и это слово — смертная казнь. Демократические армии Франции, Бельгии, Америки, несравненно более культурные, чем наша, имеют смертную казнь в своем законодательстве. Пора образумиться и нам. Время не терпит. Необходимо немедленно восстановить железную дисциплину во всей ее полноте и смертную казнь для изменников». В заключение А.А. Брусилов угрожал отставкой. А.Ф. Керенский терпеть не мог угроз в свой адрес, и потому смертная казнь будет введена уже новым Верховным главнокомандующим ген. Л.Г. Корниловым, так как генерал Брусилов 19-го числа покинет свой высокий пост. Однако справедливо, что в условиях 1917 г. «Брусилов оказался несомасштабен задаче руководства всеми вооруженными силами государства. Эти новые, по сравнению с 1916 г. условия, были созданы прежде всего победой в России Февральской революции».

Через три дня А.А. Брусилов был отправлен в отставку, что удовлетворило других высших командиров и многих деятелей Ставки: «Его военный талант не подлежит сомнению… Но Брусилов оказался несравненно талантливее в чисто военном деле, чем вообще в жизни и особенно в области нравственных качеств… Еще до революции замечалась за ним склонность к угодничеству». «Увольнение его от должности Верховного [в 1917 году] вызвало в Ставке не просто радость, а злорадство».

21 июля ген. А.А. Брусилов прибыл в Москву, где ему придется провести последующую жизнь и обрести последний приют. В ходе обострения отношений между министром-председателем Временного правительства А.Ф. Керенским и Верховным главнокомандующим ген. Л.Г. Корниловым старый полководец держал нейтралитет. Он не поддерживал «временщиков», отрицательно относился к большевикам, но и участвовать в контрреволюции отказался наотрез. В первой половине октября, когда стало ясно, что власть ускользает к большевикам, А. А. Брусилов выступал на различных общественных совещаниях, но четкой политической позиции не выявил. Вероятно, ее и не было. Вооруженные силы Российской империи разваливались, самой Российской империи уже не существовало, у власти находились боровшиеся друг с другом честолюбивые безумцы, ведшие дело к уничтожению страны.

В ходе большевистского переворота в Москве шли бои между Красной гвардией и юнкерами. И до октябрьских событий, и в ходе этих боев генерал Брусилов отклонил предложения контрреволюционных организаций взять на себя тяжесть борьбы с советской властью. 2 ноября тяжелый снаряд попал в дом, где проживали Брусиловы, и осколками его полководец был впервые в жизни ранен. В течение 8 месяцев после перенесенной операции, что в 64-летнем возрасте всегда небезопасно, А.А. Брусилов лечился в клинике хирурга С.М. Руднева.

После подписания «похабного» Брестского мира к Брусилову стали являться эмиссары Белого движения. Летом 1918 г. ему неоднократно предлагали эмигрировать. В частности, в числе таких посетителей был и британский дипломат Б. Локкарт. Брусилову даже пришлось искусственно затягивать процесс выздоровления после ранения, растравляя рану, чтобы иметь предлог для отказа от участия в Гражданской войне или согласия на эмиграцию. Генерал отказался уехать на Дон, да и вообще поддерживать контрреволюцию даже в самой Москве. Также он напоминал о патриотизме тем офицерам, что никак не могли определиться в своем месте в Гражданской войне: «Правительства меняются, а Россия остается, и все должны ей служить по той специальности, какую избрали…»

В 1918 г., после покушения на В.И. Ленина и убийства председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого, в Советской республике начался красный террор. По всей стране брались в заложники и затем расстреливались десятки тысяч «бывших». Такой жертвой стал бывший главнокомандующий фронтами в Первой мировой войне ген. Н.В. Рузский, расстрелянный в Пятигорске с сотней других заложников. Вскоре — ген. А.Е. Эверт, просто-напросто убитый в Можайске. В числе многих других был арестован и А.А. Брусилов. Два месяца он просидел в Кремле на гауптвахте, а затем еще два месяца находился под домашним арестом, но для А.А. Брусилова все закончилось благополучно, а вот его брат Б.А. Брусилов, также взятый в заложники, скончался в тюрьме.

Бесспорно, у ген. А. А. Брусилова имелась альтернатива относительно позиции в период Гражданской войны. Приступив к формированию Добровольческой армии на Юге России, ген. М.В. Алексеев обратился к А.А. Брусилову с просьбой присылать на Дон офицеров из Москвы и центра страны. Брусилов обещал, но не исполнил обещания, так как соблюдал строгий нейтралитет во время Гражданской войны, выйдя из него лишь во время Советско-польской войны 1920 г. Участник Первой мировой и Гражданской войн, эмигрант Е.Э. Месснер называет данную позицию «совпатриотизмом», в отличие от «совкарьеризма» «зигзагопогонных подло-авантюристов, как Гутор, Бонч-Бруевич и другие». Месснер оценивает: «В противоположность презренным совкарьеристам, совпатриоты заслуживают скорее сожаления, чем осуждения: в совпатриотизме есть любовь к Родине, наивная вера в эволюцию коммунистической власти и затем трагическое разочарование, горестное сознание своей ошибки».

В то же время новейшие исследования показывают, что не все было так просто. Вплоть до крушения крымского режима ген. П.Н. Врангеля, то есть уже после знаменитого воззвания в период Советско-польской войны 1920 г., генерал Брусилов продолжал надеяться если не на победу белых, то на «перерождение» большевистской власти. В 1918–1919 гг. А.А. Брусилов надеялся на антибольшевистское восстание в Москве, а в 1920 г. «добивается пополнения войск РККА большим количеством кадровых офицеров старой армии, откликнувшихся на “Воззвание”, подписанное А.А. Брусиловым. Тем самым генерал хотел разбавить “революционный фон” в советских войсках, а в случае успешной реализации плана похода на Москву, он надеялся, что офицеры старой армии, перешедшие на службу в Красную армию, поддержат антибольшевистский переворот».

Как бы то ни было, несмотря на ряд личных потерь (смерть брата в тюрьме, а потом гибель сына на фронте), генерал Брусилов не принял активного участия в Гражданской войне. Он осудил вооруженную интервенцию Германии, а затем держав Антанты, так как цели противников и союзников сходились — Россия должна была быть поделена на «зоны влияния», потерять часть своих территорий и стать страной второстепенного ранга, зависимой от хозяев из Западной Европы. К этому вело Временное правительство, на близких к этому условиях получали военную помощь белогвардейцы. Во многом именно поэтому А. А. Брусилов оказался вне русской контрреволюции.

В связи с началом польской интервенции 1 мая ген. А. А. Брусилов предложил советскому правительству образовать Особое совещание по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции. Оказавшийся в тяжелом положении Кремль откликнулся незамедлительно: Совещание было создано уже на следующий день. Председателем Особого совещания стал ген. А.А. Брусилов. В числе членов Совещания оказались бывший военный министр А.А. Поливанов, бывший начальник штаба Юго-Западного фронта В.Н. Клембовский, бывший командующий Особой армией П.С. Балуев, бывший главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А.Е. Гутор, бывший командующий отдельной Добруджанской армией А.М. Зайончковский, бывший командующий 6-й армией А.А. Цуриков, бывший последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский. Днем ранее генерал Брусилов был назначен председателем комиссии по выработке мер по созданию высокопородистых лошадей, необходимых для кавалерии и артиллерии.

Целью Совещания, как полагали генералы, была организация борьбы против агрессии Польши. Реальной целью Совнаркома стал выигрыш времени для перегруппировки сил Красной армии, чтобы сделать попытку вторжения в Европу — нести «на штыках» революцию. Советское правительство широко использовало имена популярных генералов в пропагандистских целях. Декрет В.И. Ленина «О бывших офицерах» от 2 июня даже обещал прошение за прошлое всем белогвардейцам, в случае их участия в борьбе с антисоветскими силами.

23 мая 1920 г. газета «Правда» опубликовала воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились». Первой под этим документом стояла подпись А.А. Брусилова. Воззвание призывало офицерский корпус старой России вступить в Красную армию, чтобы отразить польское вторжение. По некоторым данным, на воззвание откликнулось почти 14 тыс. офицеров. Таким образом, генерал Брусилов открыто встал на сторону советской власти, так как 7 июня армия барона Врангеля приступила к наступлению из Крыма, оттягивая на себя часть резервов Красной армии. Следовательно, выход А.А. Брусилова из нейтралитета неизбежно предполагал антибелогвардейскую позицию. Особое совещание было ликвидировано вскоре после того, как оно выполнило свою миссию — привлечение бывших офицеров в РККА. Отражение советского наступления на Варшаву ускорило этот процесс. Особое совещание было распущено в сентябре 1920 г.

В 1922 г. А.А. Брусилов занимал пост главного военного инспектора коннозаводства и коневодства Советской республики. С 1 февраля 1923 г., параллельно со старой должностью, генерал Брусилов является еще и начальником Управления инспектора кавалерии РККА. Оставшись в Советской России, старый полководец продолжал вносить свой посильный вклад в дело обороноспособности Отечества.

В эти годы А.А. Брусилов пишет мемуары, подкорректированная первая часть которых многократно публиковалась в СССР, а вторая часть, где полководец критически высказывается о большевистском режиме, впервые вышла только за границей. В марте 1924 г. он назначается специалистом для особо важных поручений при РВС республики. Существование в СССР становится для ген. А.А. Брусилова невыносимым. С целью прощупывания почвы для эмиграции осенью 1925 г. чета Брусиловых выезжает в Чехословакию для лечения на курорте Карловы Вары.

Как известно, эмиграция отнеслась к Брусилову резко отрицательно. Поэтому, когда он отдыхал в Карловых Варах, ему не удалось остаться; Брусилов был вынужден вернуться в СССР. Причин тому несколько. Во-первых, это поведение генерала Брусилова в 1917 г. Как известно, одна из политических группировок выдвигала на пост Алексеева, другая — Брусилова. Вышло, что Брусилов подсидел Алексеева. Но эта причина не главная, ибо и Алексеев был исключительно лоялен к Временному правительству, как не был лоялен к царю, как о том сообщает Деникин. И Родзянко, который выдвигал Брусилова, впоследствии находился в Белом движении и эмиграции.

Вторая причина — А.А. Брусилов отказался участвовать в Белом движении, и отказывался наотрез. Более того — вскоре поддержал советскую власть в борьбе с Польшей, которая выступала естественным союзником Врангеля, союзником объективным, даже если и помнить, что договориться с поляками Врангелю не удалось. Следовательно, Брусилов выступил не просто нейтральным лицом, но даже как враг белых.

В-третьих, ген. А.А. Брусилов стал заложником собственной позиции во время войны с поляками. Призвав офицеров встать под знамена красных, он должен был помнить об ответственности, какую он нес перед откликнувшимися на этот призыв людьми. Часть этих офицеров была арестована и погибла в застенках ЧК, в том числе и старые соратники бывшего главкоюза — В.Н. Клембовский с П.А. Лечицким. Помочь им Брусилов не сумел, а ответственность за них нес, что понимали и эмигранты.

Представляется, что А.А. Брусилов стал жертвой собственной политической наивности, которую он испытывал по отношению к советской власти, забывая, что для красных белые и сам генерал Брусилов являлись врагами куда большими, нежели поляки, в силу классовых установок. Да и вообще, руководство большевиков, состоявшее в массе своей не из русских людей, и тем более не из патриотов России, готовило мировую революцию, а потому просто использовало царского полководца. Но готовность к произошедшему компромиссу восстановило эмиграцию против Брусилова.

Разочарованный полководец был вынужден вернуться в СССР. К этому времени он уже был в отставке, его советский покровитель М.В. Фрунзе умер во время неудачной операции, бывшие соратники уже преждевременно сошли в могилу. 17 марта 1926 г. ген. А. А. Брусилов скончался в Москве от паралича сердца и был с воинскими почестями похоронен на Новодевичьем кладбище. В числе официальных лиц, присутствовавших на церемонии погребения, на митинге выступили два будущих Маршала Советского Союза — С.М. Буденный и А.И. Егоров. После смерти мужа его супруга эмигрировала в Чехословакию.