На первоапрельском совещании в Ставке ген. А.Н. Куропаткин, потрясенный устроенной (в том числе и им самим) «бойней» на озере Нарочь, первым высказался за невозможность нового наступления на германском участке фронта. Ясно, что главкосев не верил в успех наступления, тем более, что Куропаткин всегда отличался чрезвычайной бережливостью к солдатской крови, причем это, как правило, вело в ущерб военным действиям в целом, вплоть до проигрыша войны. Тем не менее после нажима со стороны М.В. Алексеева и главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова Куропаткин, как и разделявший его взгляды о нежелательности наступления Эверт, все-таки согласились наступать.

К лету 1916 г. в состав Северного фронта входили 1-я (А.И. Литвинов), 5-я (В.И. Гурко) и 12-я (Р.Д. Радко-Дмитриев) армии. Также генералу Куропаткину подчинялась группа на лифляндском побережье в составе трех корпусов и переданный в резерв фронта 42-й армейский корпус А.А. Гулевича. Общая численность войск фронта составляла более 400 тыс. штыков и сабель.

Понимая роль тыла и снабженческих перевозок, главнокомандующий армиями Северного фронта решил усилить и это звено. Спустя два дня после Совещания в Ставке, решившего общее наступление в летней кампании, ген. А.Н. Куропаткин предложил пост главного начальника военных снабжений армий Северного фронта бывшему военному министру ген. А.Ф. Редигеру. В личном письме Куропаткин просил своего преемника после Русско-японской войны не отказать: «Прошу выручить армии Северного фронта, помочь им одержать победу. Ваш громадный опыт поможет нам выйти из всех затруднений материальных и духовных, особенно в отношении Петрограда и центральных властей». Однако генерал Редигер, хорошо зная привычку А.Н. Куропаткина вмешиваться в дела всех подчиненных инстанций, отказался.

Согласно оперативному планированию, принятому на первоапрельском совещании в Ставке и затем уточняемому директивами наштаверха, армии Северного фронта должны были наносить вспомогательный удар из района Двинска на Свенцяны, и далее — на Вильно. Именно сюда наступала основная масса сил Западного фронта и наносился вообще главный удар русских на Восточном фронте в кампанию 1916 г. Таким образом, обеспечивалось взаимодействие стоявших севернее Полесья Северного и Западного фронтов, причем их скоординированным наступлением германский фронт разрезался на две части: южная часть отбрасывалась в русскую Польшу, куда двигались войска Юго-Западного фронта, а северная часть отжималась к балтийскому побережью.

Разумеется, в Ставке учитывали, что А.Н. Куропаткин является сторонником идеи отказа от наступления, пока русские армии не получат тяжелой артиллерии, боеприпасов и прочих технических средств ведения боя, сравнимых с германскими. Так что Алексеев не особенно-то и надеялся на активность армий Северного фронта. В итоге резервы и боеприпасы стали перебрасываться на Юго-Западный фронт, особенно после того, как провалилось наступление под Барановичами и Брусилову был передан главный удар. Куропаткин же директивой от 3 июня обязывался сковать противника в полосе своего фронта, «улучшить исходные позиции» для возможного наступления в середине лета и активными действиями привлечь на себя неприятельские резервы.

Вместо того, чтобы прорвать оборону врага, дождавшись первой переброски своих войск на Юго-Западный фронт (7 июня), в середине июня А.Н. Куропаткин отдал приказ по армиям фронта, где указывал, что ввиду ослабления Северного фронта и переброски части вооружения и военной техники на Юго-Западный фронт перед армиями стоит новая задача. По мнению Куропаткина, теперь его войска были «должны ограничиться первоначально лишь удержанием занимаемых нами позиций с проявлением активных действий лишь в мелких размерах, дабы тревожением противника не только затруднить [ему] увод войск с нашего фронта, но и привлечь к себе его подкрепления». Теперь следовало заняться только «прочным удержанием занимаемых позиций». Тем не менее 22-го числа М.В. Алексеев приказал Куропаткину наступать, чтобы оказать содействие наступавшим южнее фронтам. Но и этого не было сделано. Отказ от атаки немедленно вызвал к жизни слухи об «измене» главкосева: например, письмо из Тулы от 22 мая 1916 г. в Киев сообщало: «Слышали ли вы, будто Куропаткин продал два корпуса. Об этом здесь усиленно говорят». Резкий контраст с надеждами начала весны!

Свой «полководческий талант» ген. А.Н. Куропаткин отчетливо продемонстрировал в 1904–1905 гг., последовательно командуя сначала армией, а потом группой армий, то есть тем же фронтом. Результаты этого полководчества хорошо известны — наступавшие японцы неизменно наносили поражения обороняющимся русским, всегда превосходившим японцев в количественном отношении. Участник Русско-японской войны так характеризует оперативно-тактическую подготовку главнокомандующего армиями Северного фронта десятилетие назад от описываемых событий: «Главнокомандующий никак не мог отрешиться от своей кордонной системы — стремления прикрыть все, растягивая войска тонкими линиями. По мере того, как генерал-адъютант Куропаткин получал в свое распоряжение новые корпуса, он становился не сильнее, а слабее — потому, что увеличением числительности войск пользовался только для удлинения своего фронта, увеличивая, таким образом, число уязвимых пунктов, и оставаясь неизбежно одинаково слабым по всему фронту».

Действительно, с самого начала подготовки летнего наступления главкосев проявил полную пассивность, даже не пытаясь организовывать частные удары с целью сковывания неприятеля. Поэтому в разговоре по прямому проводу 9 июня Алексеев справедливо высказал Куропаткину, что у него имеется 420 тыс. чел. против 192 тыс. у немцев. М.В. Алексеев отказал главкосеву в подкреплениях и отмел возражения против новой переброски войск к генералу Брусилову. Алексеев вполне обоснованно заявил: «Если мы не подкрепим Юго-Западный фронт, он будет задушен, отброшен — какое же значение для нашего общего положения будет иметь тот крошечный успех, который мы можем рассчитывать одержать на Северном фронте?»М.В. Алексеев уже не верил в возможности А.Н. Куропаткина, которому сам же и протежировал при назначении на столь высокий пост, ничем не сообразный с достоинствами генерала Куропаткина как полководца.

Как и в период Русско-японской войны 1904–1905 гг., в деятельности ген. А.Н. Куропаткина на должности главнокомандующего армиями Северного фронта проявилось отсутствие волевого фактора. Известный «наполеоновский квадрат» был необратимо нарушен, и сделать с этим генерал Куропаткин ничего не мог. Очевидно, что он прекрасно понимал причины собственного неудачного полководчества в Маньчжурии, однако изменить сам себя не сумел. Брат отечественного военного теоретика («русского Клаузевица») А. А. Свечина в эмиграции вспоминал о А.Н. Куропаткине: «Ему нельзя отказать и в правильных оперативных распоряжениях, но полководцу необходима и “воля”, для приведения своих оперативных планов в исполнение. В этом и состоял главный недостаток Куропаткина — он принимал правильное решение своим “умом”, но не хватало силы воли (решимости) провести их в боях в исполнение. Лишь в полном сочетании гармонии двух необходимых качеств — “ума и воли” — как учит нас военная история — зависит успех полководца. У Куропаткина первого было достаточно, а вторая отсутствовала. В этом и заключались все его неудачи».

Действительно, постоянным сильным местом генерала Куропаткина, как собственно военного деятеля, были его организаторские способности. Забота о солдатах, наряду с выдающейся полководческой бесталанностью, проявилась и в период Первой мировой войны. Ни в мартовской операции у озера Нарочь, ни в летней кампании 1916 г. главнокомандующий армиями Северного фронта не поднялся выше уровня дивизионного начальника. Поэтому пресса была вынуждена говорить о нем, прежде всего, как об «отце-командире», каковым он по сути своей и являлся. Так, летом 1916 г. некий полковник Г.П. в «Ниве» писал: «При объезде частей войск я убедился воочию, как близко стоит он к простому солдату. Он постоянно обходит окопы, расспрашивает солдат об их нуждах, входит во все мелочи их повседневной жизни, проявляя необычайную заботливость о меньшей братии. Недаром солдаты так его полюбили и не испытывают при его наездах никакого страха, невзирая на внешнюю суровость генерала. Приняв [Гренадерский] корпус, Алексей Николаевич в первые же дни пешком обошел все окопы, заглядывал во все землянки, находясь под выстрелами противника. Никакие предупреждения об опасности не могли убедить его отказаться от обхода того или иного участка позиций корпуса…»Проблемы тыла чрезвычайно волновали главкосева, едва ли не больше, чем задачи вверенного ему фронта — письмо Куропаткина премьер-министру Б.В. Штюрмеру от 16 июня просило принять «всевозможные меры к прекращению поднятия цен на предметы первой необходимости; нужны немедленные, самые решительные, самые суровые меры борьбы против дороговизны, тем более, что в громадном большинстве случаев объясняется это не отсутствием тех или иных предметов на рынках, а исключительно спекуляцией».

Чем меньше главкосев верил в успех прорыва фронта противника, тем больше он уделял внимания малопродуманным и довольно экзотичным для того времени проектам. В июне 1916 г. на Балтике намечалась десантная операция в Рижском заливе: убедившись в своей неспособности организовать прорыв обороны противника, Куропаткин выдвинул идею о производстве десанта в тыл противника, стоявшего под Ригой. Вернее сказать, эта идея была воспринята главкосевом под влиянием мысли командарма–12 Радко-Дмитриева, убедившего главнокомандующего в целесообразности проведения такой операции. И тут оказалось, что командование Балтийского флота также уже давно задумывалось над производством подобного удара и полностью согласилось с генералом Куропаткиным. Морские силы Рижского залива под командованием контр-адмирала А.В. Колчака включали в себя минную дивизию из 21 эскадренного миноносца, линейный корабль «Слава», канонерские лодки «Храбрый» и «Грозящий», несколько подводных лодок и вспомогательных судов. Артиллерийская поддержка десанта должна была, по мысли моряков и командарма–12, способствовать успеху. Вероятно, что сама идея о десанте в районе побережья Курляндии принадлежала лично императору.

Данная десантная операция была задумана в качестве поддержки для готовящегося наступления армий Северного фронта после провала атаки Западного фронта под Барановичами. В качестве основной задачи для частей десанта ставилось: заставить противника разбросать свои резервы по рижскому побережью и тем самым ослабить себя по фронту, на направлении главного удара русских войск, долженствующих наступать из Двинского района. Предложение о подготовке данной операции было доведено до Ставки. Сначала высадка в тылу врага считалась тактической диверсией, то есть вспомогательным ударом, как подспорье, облегчавшее наступление на суше. Но после неудачи частного удара войск 12-й армии у Бауска (15 — 17 июля), где русским не удалось прорвать вторую полосу обороны, стала считаться тактическим десантом, предназначенным для проведения самостоятельных (пусть и увязанных с действиями армий фронта) ударов. Таким образом, согласно принятому плану, десантные части и войска 12-й армии обязывались приступить к параллельному наступлению на Туккум и далее, на Митаву. Интересно, что инициаторами расширения рамок десанта до оперативных выступили моряки, в том числе лично командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал В.А. Канин. Русские командиры рассчитывали, что германский флот, ослабленный в Ютландском сражении с англичанами, не сумеет оказать достойное противодействие русскому десанту, который, конечно же, будет поддерживаться силами Балтийского флота: «Ввиду событий на Северном море, в связи с Ютландским боем (31 мая — 1 июня 1916 г.), который приковывал все внимание германского командования на этот театр, в течение ближайшего времени не было оснований ожидать крупных операций немцев в направлении Рижского залива. Ставка решила воспользоваться этим и произвести сильный нажим на Рижском участке фронта, рассчитывая, что германский флот не будет в состоянии оказать помощь своей армии».

Понятно, что в состав тактического десанта, который должен был выполнить одну из важнейших задач, предрешавших успех прорыва неприятельского фронта, должны были войти отборные части, резко усиленные техническими средствами ведения боя. В частности, адмирал Канин настаивал на том, чтобы в качестве десанта был использован стоявший в резерве Ставки 19-й армейский корпус ген. А.А. Веселовского. Однако Ставка почему-то выделила в состав десанта ополченские дивизии, охранявшие побережье Эстонии и Финляндии. Боевые качества этих войск, не нюхавших пороха, были крайне низкими. Объяснить такое решение Ставки можно лишь принципиальным недоверием М.В. Алексеева к производству десанта: жертвовать плохими частями всегда легче, чем хорошими. В состав предполагаемого десанта должны были войти 31 батальон, 12 эскадронов, 72 орудия, 142 пулемета, 3 саперные роты, около полутора казачьих сотен. Таким образом, 45-тысячный отряд действительно мог послужить средством успеха наступательной операции Северного фронта, если бы не качество войск.

23 июня М.В. Алексеев отдал первое распоряжение относительно десанта: к 19 июля должно было быть принято окончательное решение о задачах операции и произведена соответствующая подготовка. Со своей стороны, генерал Алексеев видел в качестве основной задачи десантного отряда «быстрое и энергичное содействие правому флангу двенадцатой армии при его наступлении, а в случае успеха общих усилий, и подготовка расширения операций против левого крыла всех германских армий, с целью отбросить их до Немана». К сожалению, обычная практика не стала исключением и на сей раз: смелость замысла сочеталась с отвратительной подготовкой десанта. О качестве выделяемых частей уже говорилось. Вдобавок сухопутное и морское командование так и не смогли прийти к взаимопониманию относительно предстоящей операции. В результате новый главнокомандующий армиями Северного фронта Н.В. Рузский, сменивший в конце июля Куропаткина, не желая себе головной боли, вскоре совсем отменил и десант, и наступление 12-й армии на Северном фронте. Официальная история указывает: «Германское командование, обратившее внимание на подготовку десантной операции, в конце июля приступило к подготовке прорыва в Рижский залив… русские корабли не сумели пресечь траление противником Ирбен, а следовательно, не могли предотвратить и прорыва крупных германских сил в Рижский залив. Это обстоятельство, а также резкое изменение в конце августа обстановки на Юго-Западном фронте, заставили Ставку отменить десантную операцию в Рижском заливе».

После смены главнокомандующего армиями Северного фронта Ставка настаивает на подготовке очередной наступательной операции на Северном фронте. То есть видно, что предшествовавшая пассивность напрямую связывается с А.Н. Куропаткиным. 17 августа Алексеев сообщил главкосеву ген. Н.В. Рузскому, что перевес в силах севернее Полесья по-прежнему превосходит возможности Юго-Западного фронта: 481 тыс. чел. (Северный и Западный фронты) и 382 тыс. чел. (Юго-Западный фронт) разницы против неприятеля. Заметив, что Северный и Западный фронты подчас занимают пассивное положение, Алексеев спешит как бы оправдаться перед подчиненным: неудачи севернее Полесья заключаются в недостатке тяжелой артиллерии и снарядов, а раз Юго-Западный фронт действует на «важнейшем направлении», то необходимо передавать туда силы и средства во имя решения обшей стратегической задачи: «Войска, расположенные севернее Полесья, нужно рассматривать как резерв». Одновременно ген. М.В. Алексеев предписал вести «частные бои», чтобы «улучшить свое положение». Однако в любом случае подвигнуть Рузского к наступлению так и не удалось.