За обедом Михаил Николаевич был хмур и молчалив. Нина Евгеньевна, его третья жена, боготворившая своего мужа, старалась как-то отвлечь его от мрачных мыслей, болтала о всякой всячине, громко смеялась и играла своими большими серо-зелеными глазами, в которых читались страх и непонимание. Михаил Николаевич поглядывал на нее исподлобья, не прерывал, но во время еды никаких мыслей о только что закончившемся разговоре в его голове не возникало: он попросту не умел совмещать одно с другим. Но на этот раз блюда, приготовленные умелыми руками повара, не доставляли ему никакого удовольствия.

Выпив несколько рюмок коньяку, что позволял себе крайне редко, Тухачевский, не притронувшись к сладкому, прихватил с собой кувшин с квасом и ушел в кабинет, заперев его изнутри.

Знакомство с "Обращением ко всем членам ВКП/б/" заняло не более получаса. Одно то, что авторы "Обращения" поминали прошлое многих нынешних партийных и государственных деятелей, которые далеко не сразу стали большевиками и пошли за Лениным, что они ставили это прошлое им в вину, отталкивало бывшего подпоручика царской армии, старавшегося не утруждать свою голову политическими вывертами разных вождей и вождишек, которые, кроме презрения, ничего другого заслуживать в его глазах не могли. Равным образом ему было безразлично положение крестьянства и рабочего класса, хотя сам Тухачевский состоял в партии и даже был кандидатом в члены ее ЦК, то есть в силу этого должен бы интересоваться и положением рабочих, и состоянием сельского хозяйства.

Что же касается возрождения российской государственности, то здесь он был со Сталиным солидарен полностью, помня, что тысячи и тысячи офицеров русской армии пошли на службу к большевикам, почувствовав их стремление и волю к укреплению власти как таковой, к воссозданию России в ее прежних границах. А главное — они создавали армию, которая вполне сознательно шла на смерть, одухотворенная пусть несбыточными, но такими привлекательными для простого народа надеждами на лучшую жизнь. Теперь его, Тухачевского, толкают в политику, пытаются использовать его авторитет в своих целях. А почему он должен опасаться Сталина? Только потому, что когда-то, вопреки желанию Сталина, требовал подчинения себе Юго-западного фронта? Что в своих опубликованных размышлениях о том времени отвел Сталину слишком ничтожную роль? Но это еще не повод для мести. Нет, поддерживать обращение опального Рютина какими-то практическими делами он не станет. Вся эта фракционная возня не по нем. Армия, ее настоящее и будущее, — вот все, что его интересует. Ну, разве что еще скрипки и женщины. А остальное…

Да пошли они все в задницу! Будь его воля, он бы давно избавился в армии от жидов, в руках которых сегодня находятся практически все ключевые командные посты и поведение которых ни понять, ни предсказать невозможно. Ему, русскому офицеру и дворянину, вот как надоела опека этих проныр. Конечно, среди них есть и весьма дельные люди, но при этом преследуют они совсем не те цели, о которых болтают во всеуслышание. Наконец, русская армия должна и управляться русскими военачальниками. Ни Лефорты, ни Тотлебины русской армии славы не сделали. И тут уж ничего не поделаешь. Однако Сталин благоволит к жидам, хотя понять этого азиата так же трудно, как и самих жидов, одни из которых Сталина поддерживают, другие готовы сожрать его вместе с потрохами… Впрочем, Сталин — не русский, так на кого же ему опираться в стране, где основу государства составляют русские? Само собой разумеется, на нерусских же.

В памяти Тухачевского еще были свежи его стычки со старыми русскими генералами Свечиным, Снесаревым, Егорьевым и другими. Эти генералы в семнадцатом году перешли на сторону большевиков, а в двадцатые занимались теоретической разработкой стратегии будущей войны. Их выводы сводились к тому, что война станет войной моторов, что она потребует создания крупных танковых, артиллерийских и авиационных соединений. Тухачевский, несмотря на взаимную неприязнь к этим людям, признавал их правоту. Но генералы не устраивали бывшего слесаря Ворошилова и бывшего вахмистра Буденного, как, впрочем, и всех прочих невежественных шашкомахателей. Тогда в противостоянии с бывшими генералами Ворошилова рьяно поддерживали и Якир, и Гамарник, и Фельдман, и Примаков. И тот же Уборевич. Они втянули в свою междоусобную грызню и Тухачевского. И что из этого вышло? Вышло то, что генералов арестовали, арестовали сотни других бывших царских офицеров, в основном преподавателей академий и военных училищ, а теорией войн стали заниматься вчерашние лавочники и портные. И он, Тухачевский, оказался у них в пристяжных. Нет, второй раз они его в свои шахер-махеры не втянут. Дудки-с! Тем более не стоит лезть в политику, в которой он ни черта не смыслит. А если кто-то столкнет Сталина, Тухачевскому с его талантами найдется место и при его приемнике: армии всегда нужны выдающиеся личности. Что же касается Ворошилова, то этого луганского слесаря Михаил Тухачевский столкнул бы и сам. С превеликим удовольствием.

Тухачевский сжег "Обращение" в камине вместе с папкой, долго сидел и смотрел, как белая бумага, корежась в огне, превращается на глазах в черный пепел. На душе было смутно и так же черно, как в камине, когда там погас последний язычок пламени.

Конечно, Рютин в чем-то прав. Но и Сталин, скорее всего, прав тоже: Россия не может обойтись без сильной власти. Если бы Корнилов в свое время стал диктатором, не понадобилась бы революция, а результат, скорее всего, был бы тот же самый, что мы имеем сегодня. Но на десятилетие раньше. Правда, тогда ему, Михаилу Тухачевскому, места в высшей армейской иерархии вряд ли бы нашлось, хотя тогдашние генералы, вроде Корнилова, Алексеева и Деникина, возглавившие белое движение, своим высоким происхождением похвастаться тоже не могли… Впрочем, не стоит гадать, что было бы, если бы оно было. Надо исходить из того, что есть на самом деле. А на самом деле грядет война с немцами, и к этому необходимо готовить армию и страну. Сталин занимается как раз этим же самым, и не ему, Михаилу Тухачевскому, русскому офицеру, мешать Сталину на этом пути. Более того, он должен помогать Сталину всеми силами своего таланта. Другого попросту не дано.

И тут Михаил Николаевич вдруг вспомнил один разговор со Сталиным, произошедший лет десять назад в присутствии нескольких военных у себя на квартире, куда Сталин забрел якобы на огонек. Даже и не разговор, а рассуждения Сталина о будущем Красной армии, вооружении ее кавалерийских дивизий и корпусов современным оружием, о будущей и неизбежной дружбе с Германией, рабочий класс которой отличается высокой сознательностью и боевитостью.

Когда Сталин закончил свои витиеватые рассуждения, Тухачевский резко возразил ему, утверждая совершенно противоположное: будущее армии связано с моторами, а не с кавалерией, Германия не была и не может быть союзницей России. Разве что на короткое время. Ну, и так далее. Он вспомнил, как вспыхнул Сталин, как сузились его глаза, какой прямо таки испепеляющий взгляд он бросил на Тухачевского, но тут же отвел его в сторону и начал более подробно объяснять свою точку зрения, при этом чубуком короткой трубки почесывать и лохматить бровь. В наступившей тишине отчетливо слышался мышиный шорох жестких волос, звук капель, падающих в чашку из самоварного крана, которую нарушали рассуждения дилетанта, произносимые глуховатым голосом…

— Вы ничего в этом не понимаете, — обрезал Сталина Тухачевский, поворачиваясь к нему боком.

Не припомнит ли геисек ему, Тухачевскому, это резкое и даже несколько грубоватое возражение? Не припомнит ли он и еще многие случаи несогласия с ним по военным вопросам? Может, и правда, объединиться с оппозицией и помочь ей скинуть Сталина? Но кто тогда придет на его место? Зиновьев? Бухарин? Троцкий? Нет. Уж лучше Сталин, чем эти… эти…

Михаил Николаевич отпил квасу, посмотрел в окно, за которым шаловливый ветер перебирал листву на березах и кленах, путался в густых ветвях, задирал перья и отгибал длинный хвост сидящей на заборе сороке. Солнце пятнало землю, в глубокой синеве неба на недоступной высоте уходили за горизонт борозды перистых облаков…

Как этот мир далек от мира людей! Какие сны и детские мечты он навевает своим сияющим равнодушием!