Отряд снова переходит через Кедрон, сворачивает на юг и проходит мимо двух монолитных пирамидальных надгробий, поставленных над могилами аристократов (эти надгробия с ионическими колоннами или скульптурами на фасадах существуют и сегодня). Затем он вступает на извилистые улицы и по ним доходит до дворца Анны. Не был ли домом семьи Анны тот великолепный дворец, который занимал площадь 750 м² между Храмом и царским дворцом? Его остатки были обнаружены в 1970–1980 гг. во время раскопок в верхнем городе старого квартала времен правления семьи Ирода. Жаклин Жено-Бисмут, специалист по древнему и средневековому иудаизму, предполагает, что был, и эту гипотезу не следует отвергать, поскольку в мозаике, украшавшей прихожую этого просторного жилища, обнаружено изображение тройной грозди гранатов — эмблема священников. Похоже, что этот квартал был кварталом священников: в нем находились дворцы, принадлежавшие знатнейшим семьям, имевшим среди своих членов первосвященников, — семействам Бене-Ханин (или Ханнан), Боэтусам и Бене Фиаби. Его высокие стены господствовали над нижним городом — над кварталами, где жил простой народ.

Если принять эту гипотезу, то легко реконструировать расположение комнат во дворце, поскольку хорошо сохранились сводчатые подвалы и остатки стен первого этажа, позволяющие определить его конфигурацию. Вход был на западной стороне. За узкой дверью (ее ширина была примерно метр) начинался коридор длиной примерно 2 м, в его конце четыре ступени вели вниз, в прихожую, а за ней находились парадные покои римского типа, украшенные красными фресками в помпейском стиле. В их левой части можно заметить просторную комнату («траклин») размерами 12 х 27 м, со стенами покрытыми белой штукатуркой. Она идеально подходит на роль приемной. Именно сюда привели Иисуса. В восточной части дворца, по другую сторону открытого двора, вымощенного известняковыми плитами, находились личные комнаты семьи владельцев, обустроенные по-иудейски, с многочисленными ритуальными банями, кухнями и службами. Если этот разрушенный в 70 г. дворец, который называют «сожженным домом», не дворец Анны, то можно предположить, что дом Анны находился по соседству и в достаточной степени был похож на него.

Итак, Иисус входит туда. Иоанн продолжает свой рассказ: «За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик; ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический». Этим «другим учеником» был, разумеется, Иоанн, наш евангелист. Можно догадаться, что произошло. Из Гефсимании все ученики спаслись бегством, защищенные темнотой ночи, черными стволами олив и их густой листвой. Бежали все, кроме Петра и Иоанна, любимого ученика. Если Иоанн был тем неизвестным, который во время ареста в суматохе сбросил с себя льняную тунику, чтобы не быть узнанным охранниками Храма, то у него было время найти и забрать ее после того, как вооруженный отряд ушел. Эти двое встретились в темноте, увидели вдали огни фонарей и факелов отряда, который вел пленника к Анне, и пошли за ними.

Иоанн без труда вошел во дворец: он здесь дома или почти дома. Он единственный близкий к Иисусу человек, который общается напрямую с первосвященником. «Другой ученик, который был знаком первосвященнику», — говорит он о себе самом. На греческом языке эти слова переданы словом gnostos, которое означает «близкий человек». Может быть, Иоанн был родственником Анны или Каиафы? Петр же не осмелился войти. Верность заставила его пойти за Иисусом, но он боится. Разве он только что не ранил в ухо слугу первосвященника? Петр остается снаружи, возле двери, которую охраняет женщина, одна из служанок в этом доме, несомненно рабыня, поскольку такую работу поручали рабам. Иоанн выходит, обращается к ней и вводит Петра внутрь. Но она окликает Петра: «И ты не из учеников ли этого человека?» Это «и» позволяет предположить, что служанке известна тайна Иоанна. Петр протестует: «Нет!» Он проходит через переднюю и попадает в большой мощеный двор; а там охранники, вернувшиеся с задания, зажгли огонь в жаровне. В ту ночь со 2 на 3 апреля 33 г. было холодно (средняя температура начала апреля там 8° по Цельсию). Петр, ничего не говоря, подходит к огню и греется, а Иоанн без препятствий пробирается в большой зал, куда привели Иисуса.

Иоанн, любивший создавать сцены, где противостоят один другому два человека, не уточнил, был ли с Анной кто-нибудь еще, но можно предположить, что вокруг Анны было немало людей — его сын Ионафан, который арестовал Иисуса, два других сына, Феофил и Матиас, казначеи Храма, иерархи-саддукеи, высшие духовные лица, возможно, несколько ученых-фарисеев и некоторые заговорщики из Синедриона; но Каиафы там не было. Все, кто не ходил в Гефсиманию вслед за проводником Иудой, ждали результата ночного похода.

Старый Ханнан (иначе Анна) бен-Сет, бывший первосвященник и брат Иешуа, тоже бывшего первосвященника, сидел в противоположном конце комнаты. Можно представить себе этого величавого старца, прямого как палка и сурового, в белом тюрбане и с белой бородой. Он полон сознания своего всемогущества и моральной власти. Он перестал быть первосвященником еще 18 лет назад, сразу после восхождения на престол императора Тиберия. Несомненно, он считает несправедливым и беззаконным свое низложение, поскольку в Числах сказано, что тот, кто помазан священным маслом, сохраняет свой сан до самой смерти. Однако, как старейшина Синедриона и глава первосвященнического клана, он продолжает носить титул почетного первосвященника, пользоваться почестями и привилегиями и жить по-княжески. Благодаря этой своей роли патриарха он имеет огромный авторитет, который даже больше, чем авторитет его зятя, действующего первосвященника. Скрытое влияние делает его подлинным нравственным и духовным главой еврейского народа, хотя горожане тихо ворчат по поводу алчности Ханнана и его склонности к кумовству. По словам Иосифа Флавия, Ханнан считался первосвященником и позже, в конце первосвященства Каиафы.

Ханнан спрашивает пленника (который по-прежнему связан) о его учениках и его учении. Ханнану любопытно услышать, что этот человек говорил иудеям в Храме и жителям галилейских деревень. Почетного первосвященника интересуют религиозные положения учения этого проповедника, который столько раз собирал вокруг себя толпы и который (о чем Ханнану, должно быть, уже говорили) был учеником Иоанна Крестителя. С кем он имеет дело? Представляют ли Иисус и его ученики угрозу для Израиля и его веры? Иисус считает себя Мессией? Само по себе это не богохульство. Но разве он не называет Бога своим отцом (Abba)? Не намекает ли Иисус этим обращением на то, что он действительно сын Всевышнего? Не хочет ли он отменить Законы Моисея? И разве он не предсказывал разрушение Храма? Ханнан-Анна убежден, что все это сильнейшие доводы в пользу того, что Иисус — один из лжепророков, осужденных во Второзаконии. К тому же он инстинктивно не доверяет галилеянам: именно в начале его первосвященства на севере страны произошло восстание во главе с Иудой Галилеянином.

Иисус спокойно отвечает ему, что обращался ко всем при свете дня, что учил в синагогах и в Храме. Он не колдун и не пророк тайных истин, передающий людям какие-то секретные знания. Его слово — откровение. (Евангелист Иоанн сознательно использует в этом месте слово lalein, которое в библейском греческом языке означает слова Бога, данные как откровение.) Он никогда не устраивал тайные заговоры против властей. Почему его допрашивают? Если ему не верят, пусть проведут подробное расследование! Пусть спросят тех, кто слушал его: им все это хорошо известно! А их много. То есть Иисус добивается настоящего судебного процесса, на котором были бы выслушаны подлинные свидетели, но добивается безуспешно.

Обычно те, кого допрашивал первосвященник, чувствовали робость или даже ужас перед этим всемогущим человеком и вели себя покорно, смиренно или подобострастно. Но Иисус не чувствовал трепета перед моральным главой еврейской религии, который вместе со своим зятем Каиафой был владыкой еврейского народа. Пленник отвечал на вопросы уверенно и твердо, давая понять, что Анна получил неверные сведения. Эта дерзость кажется наглостью. Один из стражников бьет Иисуса по щеке и говорит ему: «Так ты отвечаешь первосвященнику?» Иисус ему отвечает: «Если я сказал плохо, покажи, что плохо; если я сказал хорошо, почему ты меня бьешь?»

Вероятно, полученный Иисусом удар был сильнее обычной пощечины: по-гречески он назван rapisma, что может означать и удар палкой. На Туринской плащанице видна большая опухоль на правой щеке и у основания носа, в месте соединения лобной кости и хряща, причем хрящ, видимо, был сломан. Эти же повреждения заметны на судариуме из Овьедо, и причинил их тупой круглый предмет диаметром минимум 4 см, то есть толстая палка. Некоторые комментаторы посчитали эту рану следом одного из падений Иисуса во время пути на Голгофу, но в таком случае она появилась бы не на этом месте. «Палкой бьют по щеке того, кто должен быть господином Израиля», — предсказал пророк Михей.

Цель Иоанна не в том, чтобы показать страдания и унижение Иисуса, и «возлюбленный ученик» не подчеркивает их в своем рассказе. В своем Евангелии он лишь кратко описывает этот допрос. Историк должен пожалеть, что очевидец оказался так скуп на слова. Но рассказ Иоанна — не репортаж. Анна, члены священнической семьи и ученые-фарисеи пытались понять, кто такой человек, которого несколько дней назад приветствовали, как приветствуют освободителей. Вероятно, они старались «вытянуть» из него ответы на вопросы о его претензиях на роль Мессии. Нужно ли дополнить этот сжатый рассказ подробностями из того повествования о «еврейском процессе» по делу Иисуса, которое в переписанном заново и отредактированном виде вошло в синоптические Евангелия? Дополнение будет вполне законным, если будет произведено без претензий на связность текста, которой нет. Хронология Иоанна — единственная правомочная, поскольку лишь она обоснована исторически.

Откроем маленькую книжку Матфея, который по ошибке пишет, что допрос происходил в доме Каиафы, действующего первосвященника. «Первосвященник сказал ему: заклинаю тебя

Богом Живым, скажи: ты ли Христос (другой вариант перевода: Мессия. — Пер.), сын Божий?» Иисус говорит ему: ты (это. — Ред.) сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы (другой перевод: справа от Всемогущего. — Пер.) и грядущего на облаках небесных». Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: «Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство Его. Как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его, другие же ударяли Его по ланитам» (другой перевод: «Они плевали ему в лицо и били его, а другие били его по щекам». — Пер.).

Рассказ Матфея правдоподобен. У Марка первосвященник говорит: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» Нигде в ветхозаветной литературе не сказано, что в Древнем Израиле Бога называли «Благословенный», но известно, что существовал обычай заменять имя Бога обозначениями Его признаков. Возможно, этот эпитет свидетельствует о древности предания? Но для некоторых комментаторов он, наоборот, доказательство того, что эти слова не соответствуют исторической правде. Трудно решить, какой ответ верен. В любом случае можно признать, что Анна, выслушав ответы Иисуса, театральным жестом, означавшим на Востоке сильнейшее осуждение, разорвал на себе тунику (а не свою церемониальную одежду первосвященника, которую он носил только в Храме) и спросил присутствующих, заслуживает ли этот человек смерти. Похоже, что Анна желал, чтобы они одобрили или завершили заседание Синедриона: оно ведь было проведено в спешке и без обвиняемого. Заявить «однажды я буду сидеть справа от Всемогущего и спущусь сюда на облаках» означало объявить себя божеством, а это для евреев было возмутительным грехом.

Возможно также, что обвиняемый вынес и другие насмешки и оскорбления, кроме грубого удара палкой, о котором пишет Иоанн. Когда Анна и иерусалимские иерархи ушли, слуги хозяина дома, рабы — «кровожадные псы», как скажет о них потом святой Иоанн Златоуст, — с удовольствием стали издеваться над Иисусом. Ему плевали в лицо, его били. Ему закрывали платком лицо и требовали: «Прореки, кто ударил тебя?» Это напоминает chalk’e muia — игру в жмурки, которая уже существовала в античную эпоху. Рабы насмехались над пророческим даром Галилеянина. И нет сомнений, что именно тогда ему вырвали часть бороды (на плащанице она скошена влево), потому что именно так наказывали богохульников. «Я подставил свои щеки тем, кто вырывал мне бороду», — пророчествовал Исаия.

Следует отметить важное уточнение Луки по поводу унижений: первосвященник и его близкие, члены Синедриона, не унизили себя жестоким обращением с пленником, хотя Матфей и пишет, что это сделали они. Издевались и мучили их охранники и слуги. Он упоминает и о закрывании лица: возможно, узнал о нем от Иоанна. Эта подробность доказывает, что руки Иисуса были по-прежнему связаны. Но деликатный врач из Антиохии в своем рассказе смягчает унижения, перенесенные пленником, как и все, что наносит слишком большой ущерб достоинству Иисуса.

В любом случае ясно, что допрос Иисуса перед Анной имел неофициальный характер. Он не был проведен согласно правилам и не был предварительным, потому что в еврейской судебной процедуре не было предварительного расследования. Тем более это не был процесс перед Синедрионом, как называет его Марк, который ушел от исторической реальности дальше, чем Матфей. Этот допрос не имел ни юридической силы, ни политического значения. Можно даже сомневаться, что на него вызвали писарей (hazzam), которые обычно присутствовали на заседаниях Синедриона и делали записи на покрытых воском табличках, а потом составляли отчет о заседании на папирусе или пергаменте. Но мы никогда не узнаем точно, существовали или нет записи этого допроса или отчет о нем, потому что хранилище архивов сгорело вместе с Храмом в 70 г.