Несколькими месяцами ранее мы вместе с Локвудом прошли сквозь портал, сделанный из груды сложенных внутри железной цепи Источников. Это пространство было плотно забито завывающими, кружащими в воздухе призраками. Мы сумели пройти сквозь этот ледяной ад и попали в потусторонний мир, который оказался очень похожим на наш, но в то же время был совершенно иным. Это было место, где не действовали привычные нам физические законы и правила. Переход на Другую Сторону оказался резким, болезненным, сбивающим с толку, и последствия этого были для нас почти фатальными.

Почему я об этом вспомнила? Да потому, что случившееся с Джорджем несчастье подействовало на меня еще сильнее, чем тот переход.

Наш холл казался как бы прежним, однако что-то в нем изменилось. Все предметы изменили свой цвет и сместились в пространстве. Холли вроде бы была совсем рядом со мной – и в то же время находилась где-то далеко-далеко. Она что-то говорила, и ее голос грохотал у меня в ушах словно корабельный гудок, но при этом я ничего не могла расслышать.

Джордж.

Джордж.

Джордж.

– Где он? И что произошло? – спрашивал откуда-то издалека чей-то голос. Не мой. Наверное, это был голос Локвуда, но сказать наверняка, так это или нет, я не могла – все перекрывал шум крови у меня в ушах. Пытаясь силой вернуть себя в поток времени, из которого выпала, я почувствовала, что мне, как и Холли, необходимо обо что-то опереться, и прижала ладонь к стене.

– Он в больнице Святого Томаса, – услышала я голос Холли. – Его нашел шофер ночного такси. Шофера зовут Джейк, вы должны помнить его, он много раз подвозил нас. Джейк направлялся на бульвар Найтингейл и решил срезать путь. И просто по счастливой случайности свернул на ту боковую улочку. Если бы он этого не сделал, Джорджа не нашли бы до самого утра, и тогда его было бы уже не спасти…

– Хорошо, Джейк нашел его, – резко прервал ее Локвуд. – Это я уже уяснил. Где он нашел Джорджа? И что именно с ним случилось?

– Джордж лежал на краю тротуара, наполовину в сточной канаве. Джейк поначалу подумал… – Холли сглотнула слезы, – …подумал, что перед ним груда старого тряпья. Представляешь, Локвуд?! Принять нашего Джорджа за груду старого тряпья! Но потом Джейк узнал его куртку. Джейк был уверен, что Джордж мертв, он сам так сказал… Во всяком случае, там было столько крови, что трудно было поверить…

– Кровь? – переспросила я, непроизвольно зажимая ладонью рот. – Много крови? О нет…

– Как именно он лежал? – продолжал расспрашивать Локвуд. Он говорил с несвойственным ему напором, даже с яростью, принуждая Холли отвечать ему быстро и точно. – Лицом вверх, лицом вниз – как?!

– Лицом вниз, по-моему, – ответила Холли, вытирая мокрые от слез глаза.

– Его очень сильно избили?

– Да… да, конечно…

– Он был в сознании?

– Нет.

– И после того, как его нашли, в сознание так и не приходил?

– Нет. Джейк вызвал ночную «Скорую помощь», и Джорджа увезли в больницу. По счастью, она оказалась неподалеку от того места. Джейк проехал с ними до больницы. Джордж сейчас там.

– Не сообщали, в каком он состоянии?

– Нет.

Локвуд принялся расхаживать взад-вперед по холлу. Лицо у него было напряжено, челюсти стиснуты. Походив так немного, он остановился и спросил:

– Откуда ты обо всем этом узнала, Холли? Я думал, ты уехала домой.

– А я и уехала. Просто Джейк знает, где я живу, он не раз подвозил меня. Сначала он приехал сюда, увидел, что никого нет, и тогда уже поехал ко мне. Потом Джейк привез меня сюда, и я стала дожидаться вас…

– Хорошо. Мне нужно сделать несколько звонков. – И Локвуд направился на кухню.

– Локвуд, – сказала я ему вслед, – а разве мы не…

– Я же сказал – мне нужно позвонить. Жди здесь.

Он ушел. Через несколько секунд мы услышали, как он спускается вниз по железной винтовой лестнице.

Мы с Холли смотрели друг на друга, стараясь при этом не встречаться взглядом. Потом мы обнялись. Стоять в холле в обнимку и вместе смотреть в пустоту оказалось легче, чем поодиночке. Вот так мы стояли и смотрели – а что еще мы могли сделать?

Даже сейчас, когда прошло много времени и случилось столько всего, события той ужасной ночи остаются какими-то размытыми, неясными. Память не сохранила их точной последовательности – лишь какие-то разрозненные фрагменты. Странная все-таки штука память. Я, например, совершенно не помню, как долго той ночью я была в том или ином месте. Мелькают лишь отдельные кадры – вот я в больнице, а вот в холле вместе с Холли. А вот мы с той же Холли сидим, укрывшись одним пледом, молчим и ждем Локвуда. Очевидно, это происходит уже после неудачного посещения больницы, где нам так и не удалось ничего узнать о состоянии Джорджа. Да, наверное, это было после нашего возвращения из больницы. Знаете, лучше всего мне почему-то запомнились источники света – лампа с абажуром в виде хрустального черепа у нас в холле; лампа с абажуром и кисточками на шкафу в гостиной; ряды трубчатых ламп дневного света на потолке больницы. Эти больничные лампы запомнились мне больше остальных, они напоминали минусы, много-много выстроившихся в цепочку минусов. Такие минусы стоят на дорожных знаках, предупреждающих, что дальше проезда нет. Дальше тупик, конец. А еще в память врезались висевшие рядом с этими холодными больничными лампами железные обереги от призраков – они тихонько позванивали, качаясь в струйках текущего из кондиционеров воздуха. Это была ночь огней. Огни были тогда повсюду – сильные, слабые, резкие, приглушенные, холодные, теплые. И от этих огней некуда было скрыться, некуда было убежать.

Но вот как я очутилась в больнице? И как вернулась домой? Нет, этого я совершенно не помню. Кажется, со мной был Локвуд. Поначалу он совершенно точно был рядом, хотя потом… Нет, не помню… Словно моментальный снимок – Локвуд в машине. Его бледное лицо, залитое резким белым светом призрак-ламп (огни, снова эти вездесущие огни!). Долгое ожидание в больнице, во время которого мы с Локвудом не обменялись ни словом. Увидеть Джорджа нам не разрешили. Не сказали, ни где он, ни как он. Помню, как кто-то пинает с досады стул в приемном покое больницы. Кто это был – Локвуд или я? Не знаю. Чем закончилась та выходка? Тоже не помню. Потом в какой-то момент (какой, где?) появляется инспектор Барнс, а следом за ним Квилл Киппс… Или сначала Киппс, а затем инспектор? Впрочем, оба они очень скоро куда-то исчезают. Следующий кадр – я каким-то образом вновь оказалась на Портленд-Роу, с Холли, мы с ней сидим на диване, и между нами стоит миска с попкорном, а сквозь щель в раздвинутых занавесках видна разгорающаяся за окном заря.

Ночь перетекла в утро, а Локвуд все не возвращался. Он весь тот день провел в больнице и передавал новости через Киппса, который время от времени забегал к нам – небритый, с воспаленными глазами, – говорил несколько слов и вновь исчезал. А еще был звон у меня в ушах – высокий, похожий на непрекращающийся вопль. Джордж оставался без сознания. У него были раны на голове и многочисленные ушибы рук, ног, спины, живота и всего прочего. Один раз Локвуду позволили взглянуть на него, но только мельком. Нам с Холли ехать в больницу никакого смысла не было. Увидеть Джорджа нам не позволят, просто выставят за дверь, вот и все.

Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей и сделать вид, что жизнь продолжается, мы с Холли попытались взяться за работу. Я отменила по телефону все запланированные у нас на этот вечер дела и вызовы. Холли взялась было за бумаги, но вскоре бросила это занятие – не могла сосредоточиться. И тогда мы с ней переключились на домашние дела. Перебрали и разложили солевые бомбы, досыпали железных опилок в жестяные банки. Потом Холли отправилась в лавку, принесла два больших пакета – один с пончиками, второй с кремовыми булочками. Мы посмотрели на пончики и булочки, но так и не смогли к ним притронуться и убрали их в буфет. А бесконечный день все тянулся и тянулся.

Нужно заметить, что за весь тот день череп ни разу не попробовал со мной заговорить. Может быть, таким способом проявлял сочувствие, а может быть (и это скорее всего), молчать его заставлял инстинкт самосохранения. Я была на таком взводе, что ко мне лучше было не соваться, и череп это прекрасно понимал. Так что шепчущий призрачный голос у меня в голове не звучал, и это было каким-никаким, но облегчением. А вообще-то я чувствовала себя в тот день совершенно опустошенной. Выпотрошенной, как говорится. Тупо смотрела перед собой и ждала, ждала…

Ближе к вечеру мы получили – все через того же Киппса – последнее сообщение от Локвуда. В нем я усмотрела слабую надежду, за которую поспешно и уцепилась – как тот тонущий человек, хватающийся за соломинку. Дело в том, что к вечеру Джордж впервые начал подавать признаки жизни. Нет, он, конечно, еще не пришел в сознание, но уже пытался пошевелить руками и губами. Локвуд передал, что останется в больнице и на следующую ночь.

Я в эту вторую ночь тоже очень долго не могла заснуть. Может быть, вы думаете, что уснуть, проведя перед этим тридцать шесть часов на ногах, это раз плюнуть? Ошибаетесь. Я легла в кровать и выключила свет, заставляя себя ни о чем не думать, но как только начинала вроде бы дремать, так сразу же вновь просыпалась словно от толчка. Кончилось тем, что в какой-то момент я просто не выдержала – схватила рапиру и вонзила ее в стену спальни.

Потом, где-то под утро, я внезапно провалилась-таки в сон, а когда открыла глаза – с удивлением обнаружила, что день уже в разгаре и за окном ярко светит солнце. В стене, прямо над комодом, торчала рапира. Я взглянула на часы – время перевалило за полдень. Оказывается, я вчера плюхнулась в кровать не раздеваясь, прямо в своей рабочей одежде.

Двигаясь, что называется, на автомате, я умылась, переоделась и спустилась вниз. В доме было тихо как в церкви. Все везде прибрано, все чистенько, сверкает. Это Холли вчера расстаралась, она почистила от пыли даже обереги, висевшие у нас на стенах и лестничной площадке. Продолжая спускаться по лестнице, я слышала, как Холли двигается по кухне, позвякивает чем-то, и это были такие приятные звуки – словно письмо из недавнего счастливого прошлого.

– Привет, Холли…

С этими словами, толкнув дверь, я вошла на кухню – и увидела Локвуда. Он стоял и смотрел в окно. На нем были повседневные темные брюки и белая рубашка, без галстука и с расстегнутым воротничком. Рукава рубашки закатаны, обнажая худые руки. Волосы причесаны, так что сложно понять, ложился сегодня Локвуд или нет. Лицо, конечно, бледное, но оно у него всегда такое. А вот глаза как-то нехорошо блестят. Нездорово. Впрочем, увидев меня, Локвуд улыбнулся:

– Привет, Люси.

После этого молчание продолжалось не больше секунды, но мне показалось, что целую вечность. Да, целую вечность я ждала, что скажет Локвуд, и, не дождавшись, начала первой:

– Он…

– Джордж? Нормально. Жив. – Локвуд положил на спинку кресла свои тонкие длинные пальцы и принялся рассматривать их так, словно они принадлежали кому-то другому. Затем, оставив в покое пальцы и кресло, он обогнул стол, обнял меня за плечи и притянул к себе. Долго ли мы так с ним стояли? Спросите что-нибудь полегче. Если честно, я была бы счастлива стоять так гораздо дольше.

– Так значит, он в порядке? – спросила я, когда мы отодвинулись друг от друга. – Это точно?

– Ну, сказать, что он в порядке, было бы слишком… смело, – вздохнул Локвуд. – Джордж получил несколько ударов по голове, врачи опасаются, что у него сотрясение мозга, – но мы-то с тобой знаем, какая у нашего Джорджа прочная черепушка, верно? – попытался пошутить он. – Самое главное – наш Джордж жив. И даже пришел в сознание, так что можешь за него не волноваться.

– Он пришел в себя? И уже говорил с тобой?

– Да. Правда, он все еще слегка заторможенный, а так ничего. И, слава богу, он уже дома.

– Дома?! Как?! Джордж здесь?!

– Тише, тише. Он наверху. Спит. В моей постели, между прочим.

– В твоей… Не у себя в комнате? – удивилась я и добавила, немного подумав: – Ну да, чтобы заразу какую-нибудь не подцепил, понимаю. Постой, а как же ты?

– Ничего, все в порядке. На диванчике посплю.

– Ясненько… Послушай, Локвуд, я так рада, что вы оба вернулись…

– Я тоже рад. Хочешь чаю? Глупый вопрос. Сейчас налью.

– Ну рассказывай, – попросила я. – Когда он очнулся? Ты был с ним в этот момент? Что он сказал?

– Он мало что говорил, не мог. Он еще слаб. Врач не хотел, чтобы Джордж покидал больницу, но сегодня утром признал, что его жизнь вне опасности, и дал себя уговорить… – Локвуд огляделся по сторонам, крутя в пальцах чайную ложечку. – Послушай, я забыл, где у нас теперь лежат чайные пакетики?

– На верхней полке, где и всегда. Скажи, ты хоть сколько-нибудь сумел поспать?

– Как тебе сказать… Не до этого было… Что я хотел сделать, я забыл?

– Чай ты хотел заварить. Сядь, я сама заварю. А где Холли, не знаешь? Она еще не приходила?

Вчера вечером Холли уехала домой – собиралась, как и я, отдохнуть и поспать немного.

– Нет, не видел. – Локвуд немного помолчал, затем спросил: – Как она, кстати?

– Ну как тебе сказать… Как и все мы, думаю. – Я взглянула на Локвуда, размешивая чай. – Пока тебя не было, я… Мне кажется, ты слишком жестко вел себя с ней… ну там, в холле, когда она впервые сказала нам про Джорджа.

Локвуд взял свою кружку с чаем, молча покрутил ее в руках, потом негромко ответил:

– Тогда мне важно было знать все подробности. Я хотел увидеть Джорджа так, будто я сам там был.

– Чувствуешь себя виноватым за то, что произошло с Джорджем? Напрасно, Локвуд. Это не твоя вина.

– Да? А Барнс думает, что моя.

Я вспомнила инспектора, его сутулую фигуру в мятом коричневом плаще, промелькнувшую мимо меня в больничном коридоре. Этот образ в моей памяти ни с чем не был связан – так, промелькнул, и все. Никаких деталей.

– Как с тобой разговаривал Барнс? – спросила я.

– Вежливо.

– И что он сказал?

– Да он мог вообще ничего не говорить, у него все на лице было написано, – вздохнул Локвуд – К тому же разговаривать со мной откровенно ему было совсем не с руки, потому что с ним стояли несколько офицеров из полиции. Да еще и врач, к которому попал Джордж. Знаешь, не верю я Барнсу, – покачал головой Локвуд. – Он сам упоминал, что работал и на компанию «Фиттис», и на агентство «Ротвелл» тоже. Может быть, конечно, с ним все в порядке, только… Короче говоря, теперь я с Джорджа глаз не спущу. Потому-то, собственно говоря, и поспешил забрать его домой.

– Ну, если на то пошло, в данный момент он как раз вне нашего поля зрения, – заметила я, посмотрев на потолок.

– Не совсем так, – снова покачал головой Локвуд. – Он там не один.

– А кто же с ним? Холли? Нет. Киппс? Тоже вряд ли. Или Киппс здесь?

– Фло.

– Что?! Фло?! Она находится в одной комнате с больным?! А как же насчет заразы?..

– Но она очень настойчиво просила.

– Откуда ей вообще стало известно про Джорджа?

– Этого я не знаю. Просто Фло появилась здесь примерно час назад и сразу же прорвалась наверх. Принесла подарок Джорджу – какие-то черные штучки в банке. Подозреваю, что лет сто назад это были виноградины. – Он ладонью потер затылок и добавил: – Впрочем, наверняка это можно узнать только у самой Фло.

Я пила чай, наслаждаясь ощущением разливающегося во мне тепла. И, как часто со мной бывает, это ощущение тепла освежило мои мысли и подтолкнуло к действию, причем немедленному.

– Локвуд, – сказала я. – Я хочу увидеть Джорджа. Прямо сейчас.

Дверь спальни была приоткрыта, поэтому мы смогли протиснуться внутрь совершенно беззвучно. Обычно комната Локвуда была полной противоположностью спальне Джорджа, здесь всегда царили чистота и порядок. Не могу сказать, что я часто заходила в эту комнату, но в моей памяти она была прочно связана с белоснежными, аккуратно застеленными простынями, проникающим в окна ярким солнечным светом и легким сладковатым ароматом лаванды. Теперь эти благостные воспоминания грозила навсегда погубить похожая на гигантскую бледную поганку фигура Фло Боунс, восседавшей в любимом кресле Локвуда. Увидев нас, Фло слегка приподняла съехавшую на лоб соломенную шляпу с обгрызенными полями и строго подняла палец – мол, тише, не разбудите больного. В воздухе пахло совсем не лавандой, а сложной смесью лекарств, застарелого пота и тины. Солнца в комнате тоже не было – занавески на окнах были плотно задернуты. Ну а простыни, разумеется, оказались смятыми и, мягко говоря, не белоснежными. Одним словом, спальня, совершенно преобразилась! Я знала, что в кровати Локвуда спит Джордж, но никак не могла рассмотреть его в груде покрывал и подушек.

Мы осторожно прокрались по ковру ближе к кровати, и Фло немедленно остановила нас, вновь предупреждающе подняв вверх палец.

– Не тревожьте его! Ему нужен покой! – прошептала она, наклоняясь вперед на кресле. От этого движения густо заляпанная засохшей грязью легендарная голубая куртка Фло громко затрещала.

– Знаю, знаю, – шепнул в ответ Локвуд. – Как он, Фло? Не просыпался?

– Ну, как… Бормочет во сне всякую ерунду. Один раз открыл глаза, попросил воды. Я дала ему немного попить. Ничего, что я его напоила?

– Правильно сделала, полагаю, если, конечно, до этого вымыла руки. Кстати, если уж мы об этом заговорили… Пока ты здесь, могла бы и ботинки снять.

– Снять ботинки я, конечно, могу, но твоему ковру от этого легче не станет, Локи. Носки у меня еще грязней, чем ботинки. – Хотя Фло разговаривала в своей обычной колоритной манере, она почти до шепота понизила голос и внимательно следила за тем, как я прохожу мимо нее к кровати. Вообще-то было довольно странно столь долгое время видеть ее остающейся в нашем сухом, окруженном стенами и накрытом крышей мирке – Фло гораздо лучше чувствовала себя в одиночестве, в тишине, на воле, под звездным небом и лондонскими мостами, бродя по колено в провонявшей тиной речной воде словно диковинная амфибия. Представляю, как трудно ей было отказаться от привычного образа жизни, чтобы прийти к нам, сухопутным шумным людям, – и это нужно было ценить. А пришла она сюда ради Джорджа. Из-за Джорджа.

Я подошла ближе к кровати и прежде всего поразилась, каким маленьким показался мне Джордж. Маленьким и печальным. Он лежал под простынями как едва приметный бугорок – такой не сразу и разглядишь среди скомканных покрывал и подушек. На прикроватном столике лежала до боли знакомая вещь – очки в круглой оправе с появившейся на одной из линз диагональной трещиной. Повернув голову, я нашарила взглядом затерявшуюся в подушках голову Джорджа, и у меня защемило сердце. Голова напоминала двухцветный бело-багровый шар. Белая часть – это бинты, багровая – синяки и ссадины. И ни клочка нормальной розовой кожи.

– Ох, Джордж, – негромко сказала я.

Бело-багровый шар слегка шевельнулся, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Послышался стон, потом несколько совершенно неразборчивых, едва слышных слов. Откуда-то вылезла и тут же безжизненно упала на простыни рука.

– Что ж ты делаешь, кобыла безмозглая! – сердито зашипела на меня Фло. – Пришла, разбудила… Тебя сюда звали?!

Но Локвуд уже стоял рядом со мной, и мы вместе с ним наклонились над кроватью.

– Джордж! – позвал Локвуд.

– Привет, Джордж. Это я, Люси, – сказала я.

Джордж попытался что-то сказать, но это был какой-то жалкий срывающийся шепот, от которого мне захотелось плакать. Видеть бело-багровое лицо было очень страшно, но этот беспомощный шепот был еще страшней. Тем временем Джордж сделал новую попытку что-то сказать, но и на этот раз мы не смогли разобрать ни слова. Мы с Локвудом наклонились ближе к бело-багровой голове, и Джордж, не разлепляя заплывших глаз, вслепую нащупал руку Локвуда и вновь заговорил.

На этот раз мы разобрали его слова.

– Они забрали ее, – прошептал Джордж.

– Что именно?

– Книгу Мариссы. Я ее… добыл… но…

Я испугалась, увидев, перекосившееся лицо Локвуда, однако голос его не подвел, остался спокойным и даже беззаботным.

– Ну-ну, не волнуйся об этом. – Локвуд осторожно похлопал Джорджа по руке. – Это все ерунда, главное – что ты снова дома, на Портленд-Роу. Люси здесь, и я тоже, и даже наша старая добрая Фло пришла, чтобы посидеть с тобой… Все хорошо…

– Да… – прошептал Джордж, и его рука безвольно упала на простыни. – Да, все хорошо…

– Ну вот. А теперь тебе нужно спать, Джордж. Ты сейчас должен очень много спать.

Шевельнулась, а затем приподнялась над подушками жуткая забинтованная голова, и послышались слова.

– Но она была у меня… в руках… Книга Мариссы! Доказательство, Локвуд. Понимаешь, доказательство… – Голова вновь откинулась на подушки, и Джордж натужно закашлялся.

– Хорош, – подалась вперед Фло, вновь захрустев своей курткой. – Его нельзя волновать. Проваливайте. Вам пора.

– Еще не пора, Фло, – остановил ее Локвуд. – Кто это был, Джордж? Кто это сделал? Ты видел его?

– Нет, но…

– Что «но», Джордж? Это был сэр Руперт Гейл?

Ответа нам пришлось ждать долго. Я подумала было, что Джордж уснул, но тут послышался его едва слышный шепот:

– Я его узнал… по запаху… Лосьон после бритья… Когда я ударился о землю… – Шепот исчезал, таял в воздухе. – Простите…

– Ты ни в чем не виноват, Джордж. Не думай ни о чем. Просто отдыхай. – Локвуд погладил безжизненно лежащую на простыне руку Джорджа и медленно распрямился. Взгляд у него был пустым, отсутствующим. – Вот теперь мы уходим, Фло. Позовешь нас, если тебе что-нибудь будет нужно?

Фло кивнула, она была уже возле кровати, заботливо поправляла покрывала. Не скрою, это произвело на меня впечатление – если учесть, что сама Фло привыкла спать на грязной прибрежной гальке. Голова Джорджа снова спряталась среди подушек.

Мы с Локвудом тихо вышли из комнаты и осторожно прикрыли за собой дверь.

– Я убью их, – сказала я. – Клянусь, Локвуд, я убью их.

Он ничего не сказал и вел себя непривычно тихо, стоял в тени на лестничной площадке. А вот я сохранять спокойствие никак не могла, мне необходимо было действовать, каким-то образом выплеснуть переполнявший меня гнев. Ударить хотя бы что-нибудь, что ли… Я бешено пнула балясину перил, сильно ударив ногу, и слегка успокоилась.

– Эй, сэр Руперт Гейл и его бандиты, вы слышите меня? – воскликнула я. – Так вот, я торжественно обещаю, что не успокоюсь до тех пор, пока не заставлю вас заплатить за все, что вы сделали. За все, поняли, дуболомы?!

– Ты этого не сделаешь, Люси.

– Почему это не сделаю? Сделаю. Прирежу их, гадов! – И я снова пнула ни в чем не повинную балясину.

– Не прирежешь.

– Да почему?!

– Потому что не справишься. И вообще – это не наш стиль. Мы для них придумаем что-нибудь покруче. Мы им отомстим, но сделаем это вместе, как одна команда. Ведь мы команда, верно, Люси?

Я перестала крушить дом Локвуда и посмотрела на него самого. Сквозь окно на лестничной площадке упал солнечный луч, в его ярком свете Локвуд показался мне бестелесным и прозрачным, словно фигура на витражном стекле.

– Наши враги считают нас слабыми, – продолжил он. – Что ж, в этом есть доля правды, потому что до сих пор я предпочитал держаться в тени и уклоняться от боя. Теперь с этим покончено. – Он улыбался мне, но взгляд его был жестким и беспощадным. – С этого дня все пойдет иначе. Мы перейдем в наступление и нанесем удар в том месте, где они меньше всего ожидают. Мы ударим и собьем с них спесь, Люси. Мы их в асфальт закатаем.