Глава 7
Эта идея пришла в голову Алексею неожиданно. Слишком отличаются очертания советского танка от немецкого. Любой офицер и солдат, даже повар, писарь или боец похоронной команды, сразу решит, что это чужой танк. Даже если увидит его проезжающим мимо ночью. Повернув танковую башню назад, Соколов опустил ствол пушки вниз, почти положив ее на моторный отсек. Башню сверху накрыли брезентом, тщательно привязав его за десантные скобы на бортах. Открытой оставалась только лобовая броня корпуса. В том месте, где брезент прикрывал командирскую башенку, танкисты проделали отверстие, чтобы две половинки люка башенки свободно открывались. Такое же отверстие пришлось прорезать и над большим общим люком башни. Теперь со стороны понять, что это за механизм едет по дороге, было очень сложно. Не было видно бортового номера, не было видно красной звезды. Выдать могли большие катки гусениц, но это еще надо было сообразить, что они не немецкого образца.
Немецкий грузовик бросать Соколов тоже не хотел. Что-то подсказывало ему, что машина могла пригодиться. Неплохо было бы везти в нем запас горючего, например. Скрепя сердце он посадил за руль немецкой машины Бочкина, который до войны хорошо научился ездить на машине, да только не удосужился получить права. Но Логунов клялся, что Николай водит машину как заправский водитель со стажем.
– Возьми с собой немецкий «шмайсер», – инструктировал Соколов заряжающего, – четыре гранаты. Держись все время за нами, не отставай. А если за тобой погонятся, бросай гранату, веди огонь на ходу из автомата. Мы тебя прикроем, в крайнем случае сами развернемся и устроим им горячую встречу!
Бочкин засмеялся. Было видно, что парень волновался, но был горд, что ему оказали такое доверие. Логунов подошел, обнял его, поддержал словом. Бабенко поднял люк на лобовой броне, установил его на зубчатой рейке в самом высоком положении, чтобы увеличить себе обзор. «Ну, кажется, все, – подумал командир. – Если нужно будет вести полноценный бой, я успею выскочить и ножом перерезать три веревки с левой стороны. Все и не надо перерезать. Пусть брезент волочится, главное – повернуть башню через левый борт и поднять ствол орудия».
Ночью они тронулись в путь. Соколов подсказывал сверху механику-водителю нужные повороты, потому что ему с башни было лучше видно линию грунтовой дороги. Он периодически спускался в башню, смотрел на карту и снова поднимал голову из люка. Дважды они проезжали мимо каких-то строений, возле которых стояла немецкая техника. Тревоги никто не поднимал и погоню не устраивал. К двум часам ночи грунтовая дорога вывела их к железнодорожному полотну, где деревянные щиты позволяли пересекать пути автомобилям и гужевым повозкам. Танк перелетел железную дорогу и снова исчез в лесу. К четырем утра, когда на востоке забрезжил рассвет, они проскочили шоссе Минск – Могилев. Почти под носом у немецкой колонны. Скорее всего, немцы успели увидеть только машину – хорошо знакомый 3-тонный «Опель Блиц».
И снова леса, лесные и проселочные дороги, которые уводили маленькую колонну дальше на юго-запад. Теперь уже Алексей не боялся ехать в дневное время. Они пробирались такими дорогами, где немцев и быть не могло. Нечего им там делать. Когда на фронте идут такие страшные бои, у армии просто не может быть сил и средств оставлять гарнизоны в каждом селе, удаленном от основных транспортных магистралей. А от них группа держалась как можно дальше.
За ночь и утро удалось проехать почти сорок километров. Около одиннадцати часов дня просека неожиданно вывела их к берегу речушки, где Соколов велел остановиться.
Картина перед танкистами открылась безрадостная. Здесь явно проходили бои. В реке торчали, как гнилые зубы, почерневшие деревянные обгоревшие сваи – все, что осталось от моста. В реке и по обе стороны речушки скелетами горбились остовы сгоревших грузовиков. А на берегу, между речушкой и лесом, когда-то стояла деревенька. Небольшая, домов в тридцать. Но сейчас от нее остались только печные трубы да столбы от ворот. Черными безобразными кучами лежали обгоревшие бревна и доски на тех местах, где когда-то стояли дома, цвели фруктовые деревья. На холмике погост. На многих могилах еще не выросла трава. Значит, свежие. Селяне своих хоронили.
Соколов опустил бинокль. Что смотреть, душу только травить. Он велел трогаться, но через несколько минут, когда танк и автомашина снова свернули на лесную дорогу и деревья скрыли от глаз деревню и речку, Бабенко вдруг остановился. Танк качнулся вперед и замер. Двигатель замолчал.
– Что случилось, Бабенко?
– Гусеница, товарищ младший лейтенант!
Механик-водитель выбрался из своего переднего люка и остановился у правого борта, сдвинув шлемофон на затылок. Соколов спрыгнул на дорогу и посмотрел на траки. Два пальца почти выскочили, гусеница держалась на честном слове. И как только Бабенко сумел это почувствовать! Семен Михайлович подошел к гусенице, стал трогать ее, присел, заглядывая сбоку и снизу.
– Один трак придется менять, товарищ младший лейтенант. И пальцы тоже. Погнуло их. Трудно будет выбить наружу. Газовая сварка нужна. Да ладно, справимся.
– Все к машине! – крикнул Соколов в люк. – Логунов, захватите автомат и подсумок с диском.
Когда все, включая Бочкина, собрались возле командира и механика, Алексей приказал:
– Займитесь с Семеном Михайловичем починкой. Логунов остается за меня. Я пойду осмотрюсь. Может, в деревне кто остался. Может, наших красноармейцев видели?
Танкисты сбросили поясные ремни и стали доставать из инструментальных ящиков кувалду, запасные пальцы, которыми соединялись траки гусеницы. С лобовой брони сняли запасной трак. Соколов с автоматом на изготовку двинулся по дороге назад.
Следы гусениц танка были хорошо видны на лесной дороге, по которой давно никто не ездил, кроме, может, деревенских телег. Это не понравилось лейтенанту, но тут уж ничего не поделаешь. Танк есть танк. Выйдя к опушке, Соколов, прячась за деревьями, в бинокль осмотрел сгоревшую деревню, дальний берег реки, где к ней выходила проселочная дорога. Никого. В воздухе была совсем не военная тишина. Где-то в голубой вышине надрывался жаворонок. Пахнуло детством, сенокосами, кострами в ночном, куда он с пацанами гонял коней, с печеной картошкой и страшными рассказами про мертвецов и всякую нечисть.
В деревне делать было нечего. На этом пепелище вряд ли кто-то сейчас жил. И Алексей свернул направо, чтобы пройти лесом. Судя по карте, там, за лесочком, проходила еще одна проселочная дорога, которая вела вдоль леса и реки. Она связывала сгоревшую деревню и мост с другим селом в двадцати километрах отсюда. Стоило оценить ситуацию. Ездят ли по той дороге немцы? Насколько она оживленная? Если ею пользуются, то, возможно, в Алексеевском, как называлось то дальнее село, мог стоять немецкий гарнизон. А это значит, что надо лесом уходить отсюда подальше, в более глухие леса. А если дорога заросла травой, значит, здесь тихо и относительно безопасно.
Через несколько минут впереди, среди деревьев, мелькнула темная фигура. Соколов не понял, показалось ли ему, но на всякий случай шагнул в сторону зарослей орешника и замер, держа автомат наготове. Вскоре послышался звук треснувшей ветки. Потом лесная птица испуганно взлетела с тропы.
Лейтенант увидел человека. Это был старик лет восьмидесяти, с седой длинной бородой, в облезлой шапке-ушанке и ватной безрукавке-душегрейке. Штаны на коленях были залатаны цветными заплатами, на ногах были растоптанные солдатские ботинки, явно великоватые ему на пару размеров. Шел он, старательно поднимая ноги, чтобы не шаркать ими по траве, на плече висела холщовая сумка, в которой что-то подозрительно позвякивало.
Когда старик поравнялся с кустами, Соколов вышел из своего укрытия, благодушно улыбаясь и забрасывая автомат за спину. Но к его огромному удивлению, старик не проявил ожидаемой радости от неожиданной встречи с советским командиром. Он нахмурился и внимательно осмотрел с ног до головы незнакомца в черном танкистском комбинезоне, из-под которого виднелись воротник гимнастерки и петлицы с командирским кубиком.
– Здравствуйте, дедушка, – продолжал улыбаться Алексей. – Откуда идете?
– А ты кто таков, чтобы допросы мне устраивать? – скрипучим старческим голосом проворчал старик, останавливаясь. – Ишь, здравия мне желает. Давненько не виделись!
– Дедушка, а вы что такой неприветливый? – смутился Алексей и перестал улыбаться. – Командиру Красной Армии не рады, что ли?
– А что мне тебе радоваться? Командир какой нашелся. Где она, твоя армия? Ты ее с собой привел? Или один по лесам шатаешься, от людей шарахаешься? Ты назад вон пойди, к речке выйдешь. Там деревня наша, ты глянь на нее, командир.
– Я видел, – вздохнул Алексей. – Сгорела ваша деревня.
– Сгорела. А народу сколько на погост снесли, знаешь? А скажи-ка мне, командир, почему это она сгорела? Мы что, денег на нашу армию жалели? Детей своих не посылали служить, чтобы они учились ратному делу, технику вам новую не давали, оружия не было у вас? Так почему сгорела моя деревня, почему старуха моя померла в огне, а я вот один на белом свете остался? Ответь мне.
– Силен враг, – опустил голову Соколов, обескураженный таким поворотом беседы. – Силен, напал неожиданно, много его. Понимаю. Можешь сердиться и на меня, и на всю нашу армию, только не видел ты, как сражаются красноармейцы, как гибнут, врага сдерживая, как умирают в бою за свою Родину. Не кори, старик, не все так просто.
– Не все так просто, – повторил дед и тоже опустил голову. – Далеко отступили-то? Много землицы русской отдали германцу? До Волги еще не дошли? Москва еще стоит?
– Ни Волги и ни Москвы немцам не видать! – уверенно ответил Алексей. – Собирается армия с силами, резервы подтягивает. Скоро ударим и погоним с нашей земли. Ты, главное, верь, старик.
– Ударите. Ударить вы, может, и ударите, да сколько городов и сел отдали, сколько народу погибло, который вы бросили на произвол судьбы. Врагу отдали. Этих кто вернет? Ладно, лихо было и до этого, ан не погибла Россия. Ты-то чего здесь шатаешься? Из окружения, что ли, выходишь?
– Нет, дед, в разведке я, – решил сказать правду Соколов. – Немцы поблизости есть? Может, наших видел?
– Немцы далеко отсюда. Почти не заходят в наши края. Делать им тут нечего, грабить некого. А вот из села Алексеевского народ проходил с котомками и пожитками. Там, говорят, они всех обобрали. Весь скот и птицу порезали. И наших солдатиков не видать. Наверное, кто выжил, ушли на запад, а кто не смог, того побили. Слышал стрельбу на этой неделе, раза два слышал, но далеко где-то. Может, за Алексеевским даже.
– А сам-то ты где живешь, дедушка?
– Землянку отрыл с внучкой. Мала еще, десяти лет нет, а вон какое пережить угораздило. Погреб был, из него землянку и устроили. Живем пока, а что дальше будет, бог весть.
– А едите вы чего?
– Лес кормит. Запасы сделали, грибов насушили, силки вот пришлось вспомнить, как в детстве делал. Бывает, и поймаешь чего. Да вот еще, – старик тряхнул свой мешок, в котором снова звякнуло, – консервы. Тут в поле танки стоят побитые. И наши, и немецкие. Я ходил, смотрел. В наших ничего нет, сами, видать, голодные отступали. А у немцев в танках и шоколад, и водка ихняя, и консервы, и сигареты. Я успел вот несколько раз сходить. Набрал кое-чего. А потом приехали туда ихние, в черной форме. Стали на буксир свои танки брать да утаскивать. Видать, ремонтировать будут.
– Так там и наши танки есть? – заинтересовался Соколов. – И ты в них лазил? Значит, не сгорели?
– А как же, есть и те, что не сгорели. Дырок в них их пушки понаделали. Танкистов побили, вот и стоят они.
Спрашивать старика о марках танков было, видимо, бессмысленно. Соколов от избытка нахлынувших на него чувств готов был сжать деда в объятиях, но начало разговора у них было не очень душевным, и лейтенант воздержался от излишних чувств. Танки. Несгоревшие танки – это прежде всего патроны и снаряды. Горючее пока есть, повезет – будет и еще. А вот недостаток боезапаса делает из танка просто трактор. Бронированный большой трактор.
– Дедушка, как найти это поле, где танки стоят?
– Да просто. Тут недалече. Вон видишь над лесом верхушка ели виднеется? Вот на нее иди, потом ложбинка небольшая с березой сгоревшей. По ложбинке и до конца. Она тебя на опушку выведет, ну, а там увидишь. Только ты осторожнее, соколик. Немец около танков да в лесочке может быть. И кончится твоя… разведка! Ты один по лесам-то шатаешься или еще с кем?
– Я не шатаюсь, дед, – хмуро возразил Соколов, – а двигаюсь в определенном направлении. Заранее выбранным маршрутом.
– Ну, двигайся, двигайся, – хмуро кивнул старик и закинул на плечо котомку. Он отошел на несколько шагов, потом повернулся и сказал: – Ты не серчай на меня, служивый. Горе у меня, всех на старости лет потерял. Жизни конец, всему конец. А горе – оно, знаешь, глаза застит. Ты мне, главное, скажи, побьем мы германца или не побьем? Или все, кончилась советская страна?
– Побьем, дед! – твердо ответил Соколов. – Можешь не сомневаться. Ты только дождись нас, и мы с товарищами тебе такой дом построим, будет лучше прежнего. И еще заживешь на старости лет…
– Мне не дом, мне домину надо строить, – прокряхтел старик. – Внукам бы пожить. Ох, сколько восстанавливать придется, сколько всего порушено…
Причитая и ворча, старик пошел между деревьями в сторону сожженной деревни. Алексей подумал, неплохо бы окликнуть старика, узнать, где он живет. Может, из танков удастся достать еду и отнести ему. Они с экипажем двое суток держатся на сухом пайке. Консервов и сухарей хватит еще на несколько дней. Может, своими запасами поделиться со стариком? Но экипажу задание выполнять. Голод не помощник. Тратить время на поиск еды опасно. Да и риск столкнуться с немцами. Риск сорвать задание.
– Прости, старик, – прошептал Соколов и пошел в сторону высокой ели.
Он шел осторожно, стараясь не выходить на открытые участки. Вскоре услышал металлические звуки, стук. Через несколько минут показалась опушка, потянуло дымком. Низко пригибаясь, Алексей добрался до крайних деревьев и присел на корточки за стволом старой березы.
На краю поля стояли два крытых тентами немецких грузовика. Возле них по пояс голые немецкие солдаты плескались водой из железных кружек. Возле одинокой березки горел костер, над ним висел котел. Еще один солдат помешивал в котле большим половником. На дереве висели полотенца и еще один половник. Соколов насчитал шесть солдат. Потом увидел седьмого. Тот с винтовкой на ремне прохаживался возле машин со стороны дороги. Часовой. Должен быть еще один, решил лейтенант и стал искать глазами. Точно, возле двух немецких танков топтался еще один солдат с винтовкой.
Всего танков было восемь. Несмотря на уверения деда, три танка «БТ» были сгоревшие. Еще у одного башня сорвана и разворочена так, как будто в ней взорвались остатки боекомплекта. Еще два «БТ» стояли разбитые, с сорванными гусеницами. И ближе к дороге две «тридцатьчетверки». На вид совершенно целые. Наверное, снаряды попали в корпус сбоку и танки потеряли ход. Если в них есть еще снаряды, то это спасение просто. Да и патроны к пулемету «ДТ» нужны.
Чем тут занимались немцы, Соколов не понимал. Наверное, готовили к буксировке четыре своих танка. А может, ремонтировали, чтобы они ушли своим ходом. Подойти ближе трудно. Часовые со стороны дороги и возле танков. Надо послушать, о чем они говорят, а потом решить, как напасть. Хотя если еду варят, значит, ночевать собираются, значит, работа будет у них и завтра.
Вернувшись к своему экипажу, Алексей рассказал о своей находке. Танкисты загорелись идеей вооружить танк, и тогда можно было не бояться встреч с немцами в открытом бою. Обидно было сознавать, что в твоих руках грозная боевая техника, но она беспомощна.
– Танк загоним подальше в лес, – стал излагать свой план Соколов и чертить на земле схему. – Бабенко, вы, как всегда, остаетесь рядом с машиной. Для охраны, и, возможно, нам срочно понадобится вся ее мощь и оставшиеся снаряды. Дальше. На поле едем на немецком грузовике. Немцев восемь человек. Двое все время на посту: один у машин со стороны дороги и леса, второй возле немецких танков. Возможно, ночью посты парные, нам ошибиться нельзя. Поэтому нападем еще засветло. Самое сложное – перебить не тех, кто у грузовиков, а одновременно убрать обоих часовых, чтобы те не подняли шум.
– Не получится, – возразил Логунов. – Нас пойдет туда всего четверо. Один снимает часового у дороги. Значит, нам троим надо перебить шестерых. Не получится. Только если будем стрелять, тогда можно успеть каждому застрелить двоих. Надо идти ночью и бить спящих ножами.
– Тоже может не получиться, – с сомнением покачал Соколов головой. – Найдется какой-нибудь страдающий бессонницей, или в туалет кто-то захочет выйти. Столкнетесь с ним в самый неподходящий момент нос к носу, и вся операция насмарку. Значит, останется только стрелять, а это лишний шум. Только как их в кучу собрать? Часовые далеко друг от друга и далековато от остальной группы.
– А можно мне предложить свой план, товарищ младший лейтенант? – совсем по-школьному поднял руку Омаев. Он взял прутик и подвинулся к нарисованной на земле схеме.
Соколов очень беспокоился, что освещение ранних сумерек может сыграть злую шутку при прицеливании. Но Руслан, наверное, знал, о чем говорил. Раз он был уверен, то командиру оставалось лишь верить своему солдату. Тем более что меткость свою молодой горец доказывал не раз.
Трофейный грузовик переваливался на неровностях грунтовой дороги. Коля Бочкин сидел за рулем, придерживая лежащий на коленях немецкий автомат. Лейтенант рядом с ним на переднем сиденье держал наготове «ППШ». Оба без пилоток, только в комбинезонах, застегнув воротники, чтобы советские петлицы раньше времени не заставили немцев встревожиться. Логунов лежал в кузове, сжимая вытащенный из танка пулемет «ДТ». Алексей напряженно вглядывался в ту часть лесной опушки, где должен был занять позицию Омаев, и тревожился, что не видит чеченца. Хотя лейтенант понимал, что грош цена их затее, если Омаева будет так легко заметить.
Все хорошо, уговаривал себя Соколов, все идет по плану.
Когда танкисты подъезжали к немецким грузовикам, они увидели, как двое солдат тащат из машины к костру большой молочный бидон с водой. Третий чистил котел. Еще один солдат колол дрова для костра, неумело приседая при каждом взмахе топора. Наверное, запасал их на утро для приготовления завтрака. Как и положено, один часовой бродил по краю дороги между машинами и лесом. Увидев машину, немец перестал ходить и стал со скучающим видом смотреть на нее. Часовой возле танков тоже уставился на свой лагерь. Соколова очень волновало, где же еще двое солдат. Обнаружил их в последний момент, когда грузовик подъехал совсем близко к немецкому лагерю. В кузове крайней машины откинулся брезент, и Соколов увидел двух солдат. Он успел разглядеть солдатские постели. Значит, немцы в грузовиках спали.
Нервы были напряжены до предела. Воевать, глядя на поле боя из танка, через оптику перископа, – это одно. А вот так близко видеть врага, убивать его из автомата, ножом, видеть его кровь, его агонию, сражаться с ним лицом к лицу – такого опыта у Соколова было маловато. Да и почти у каждого члена экипажа, за исключением, может, Омаева. Но желание убивать врага билось в груди у каждого. Зачем, кто их звал сюда? Сколько горя, боли принесли народу эти люди в чужих мундирах. По какому праву они вторглись в нашу страну и сеют смерть и разрушения? Нет, только смертью за смерть!
Только бы теперь не подвел Омаев, иначе… Подумать о том, что будет дальше, Соколов не успел. Он заметил боковым зрением движение, повернул голову, но успел увидеть лишь, как упал часовой. Тело исчезло за кустом, и буквально через секунду оттуда появился ствол немецкой винтовки. Все, теперь ждать выстрела, не торопиться, нельзя пока подъезжать к немцам слишком близко. Они могут раньше времени понять, что в машине русские, и успеют схватиться за оружие. Для всего экипажа сигналом был выстрел Омаева.
– Спокойно, Коля, – сказал Соколов, положив руку на руку водителя. – Не спеши… сбавь скорость.
Немцы с напряжением смотрели на приближавшуюся к ним машину с армейскими номерами другой дивизии. Наверное, в этот момент в головах кого-то из солдат мелькнула мысль взяться за оружие. Но выстрел, хлестнувший по полю со стороны дороги, заставил всех вздрогнуть и резко повернуться на звук. Немцы своего часового не увидели. Они вообще никого не видели и не поняли, кто стрелял.
– Влево! – на всякий случай крикнул Соколов.
Бочкин от напряжения мог забыть, что после выстрела Омаева ему надо свернуть влево и только потом остановиться. Они должны стоять боком к немцам. Танкист дернул руль влево, добавил газу и сразу нажал на тормоз. А Соколов, уже толкнув ногой дверь, выскочил на подножку машины и двумя очередями из «ППШ» свалил немцев, тащивших бидон с водой. За его спиной раздались пулеметные очереди, и тент на машинах завибрировал от удара пуль, в нем появились отверстия. Кто-то в кузове закричал, один немец вывалился из-под брезента по пояс и повис вниз головой.
Повар, чистивший котел, и солдат, коловший дрова, бросились к оружию. Но Бочкин, выбежавший со «шмайсером» с другой стороны грузовика, открыл огонь. Солдат упал с простреленной грудью, повар с завидной прытью бросился за дерево, дергая затвор автомата, но пулеметная очередь из кузова свалила и его. Соколов быстро оглядел поле боя и тут же вскочил на подножку машины, чтобы увидеть второго часового возле танков. Там виднелось только что-то, напоминавшее кучу одежды, сваленную возле гусеницы.
Со стороны дороги вышел Омаев с трофейной винтовкой. Он дернул затвор, выбрасывая из патронника стреляную гильзу.
– Порядок, товарищ младший лейтенант, – с улыбкой заявил чеченец. – Я не промахнулся.
– Молодец, – похвалил Соколов, чувствуя, что вот теперь, когда все благополучно закончилось, у него начался в руках и ногах легкий мандраж.
Смотреть на убитых немцев не хотелось, но он упорно не отводил взгляда от мертвых тел, распаляя собственную злость и ненависть к этим людям. Времени у них было мало. Может быть, даже меньше, чем казалось. И надо было действовать незамедлительно. Каждый знал свою задачу, но Алексей все же принялся всех торопить:
– Омаев, быстрее! Тело часового сюда тащите или в кустах хорошенько укройте. Нам еще эти тела убирать с глаз долой. Логунов, дуйте с Колей к танкам! Начинайте искать боеприпасы. Часового только под танк, что ли, затащите.
Кажется, порядок, решил Алексей, когда они оттащили в сторону тела убитых солдат и прикрыли брезентом, чтобы их не было видно сразу с дороги или от машин. Поставив возле костра бидон, он повесил над потухшим кострищем котел, повесил второй половник на ветку березы. Все, картина вполне мирная, если бы не пробоины в брезенте грузовиков. Оружие они решили все же собрать. Семь немецких карабинов с патронными сумками и пистолет фельдфебеля с двумя магазинами они захватили с собой и пошли к танкам. Соколов не мог сказать пока, зачем он забрал все винтовки убитых немцев. Для его экипажа столько не нужно. Патроны понадобятся для немецких винтовок, потому что у немцев использовался другой патрон, отличавшийся от русского мосинского калибром.
Бросив винтовки в кузов своего трофейного грузовика, Соколов оставил Омаева наблюдать за местностью, а сам побежал к танкам искать своих. Довольный Логунов высунулся из водительского люка «тридцатьчетверки» и показал большой палец.
– Живем, командир! Почти два десятка снарядов, из них шесть подкалиберных. И десять дисков к пулемету
Всего в обоих «тридцатьчетверках» удалось найти девять бронебойных подкалиберных снарядов, двенадцать осколочно-фугасных и шестнадцать осколочных. Заодно вытащили один исправный пулемет «ДТ» и более восьмисот патронов, большей частью уже заряженных в диски. Теперь у Соколова имелась почти половина положенного боекомплекта. Не было возможности перекачать остатки горючего в бочку, но на это пришлось махнуть рукой.
В темноте удалось без приключений добраться до того места в лесу, неподалеку от сгоревшей деревни, где Бабенко ждал их с танком.
Уже начали загрузку снарядов, когда механик-водитель подошел к Соколову и смущенно попросил минутку внимания.
– Скажите, товарищ младший лейтенант, а в каком состоянии были танки, с которых вы снимали снаряды?
– Да в разном. Но повреждения касались в основном органов управления, трансмиссии и подвески. Гусеницы разбиты, естественно. А почему вы спрашиваете?
– Видите ли, я, пока вас не было, занялся проверкой машины и нашел некоторые недостатки и износ. Не сразу, конечно, выйдет из строя, но кое-что может подвести в ближайшее время.
И Бабенко стал перечислять, что бы неплохо было снять с подбитых танков. Соколов почесал в затылке. Конечно, рисковать не хотелось, но Бабенко был прав. Рисковать стоило: во время боя потеря управления машиной может обойтись дорого. Видя замешательство командира, Бабенко попросил разрешения съездить ему одному на трофейной машине. Он обещал управиться быстро с помощью аккумуляторного фонаря, который можно подключить к грузовику. Да и у танков аккумуляторы могли быть не разряжены.
– Логунов!
– Здесь, товарищ командир! – Сержант спрыгнул с борта машины и одернул комбинезон.
– Слушайте, Василий Иванович, вот Бабенко предлагает снять с тех подбитых наших танков несколько деталей трансмиссии и подвески. Нам запасные части могут пригодиться очень даже скоро. Учитывая, что ремонтных мастерских поблизости не будет еще долго.
– Слушаюсь, – кивнул Логунов и махнул Бабенко рукой. – Поехали, Семен.
– Нет, отставить, Логунов! – Алексей нахмурился. Решение принимать тяжело, но устав засел в нем глубоко. Да и прав устав, если разобраться. – Механику-водителю отлучаться в боевой обстановке от танка запрещено.
– Так и наводчику-командиру башни тоже, – с улыбкой развел руками сержант. – Надо решаться, командир.
– Да, знаю, – с ожесточением бросил Соколов. – Ладно, езжайте вы и Бочкин. Вы танкист опытный, сможете все сделать по списку Бабенко. Семен Михайлович, напишите, что нужно снять с танков.
Омаев сделал попытку попроситься поехать вместе с сибиряками, но Соколов не отпустил его. Рисковать всем экипажем не хотелось, тем более что Омаев радиотелеграфист, он умеет работать и на ключе. Если понадобится достать передатчик, который они везут для связи комкора Казакова со штабом армии, то без Омаева им не обойтись никак.
Танкисты уехали на трофейном грузовике. Танк стоял готовый к движению, если это потребуется. Небо светлело. Спать не хотелось никому. Напряжение прошлого дня не отпускало. А впереди еще много опасностей. Завтра, а может, послезавтра командир приведет танк в нужную точку, откуда комкор Казаков выходил в эфир в последний раз. А что будет дальше?
– А что будет дальше, Алексей Иванович? – опять не по-военному спросил Бабенко, лежавший рядом с Соколовым на брезенте.
– Война будет! – резко бросил Омаев, сидевший чуть поодаль на пеньке и остругивающий кинжалом палку.
– Нет, Руслан, я не о том спрашиваю, – покачал водитель головой. – Война будет и дальше, это понятно. Слишком большие силы обрушились на нашу страну. Остановить их и погнать назад – для этого не меньшая мощь нужна и очень большое напряжение всех наших сил. И всех ресурсов. Это очевидно. Я о том спрашиваю, что будет, если мы завтра придем в то место, куда нам приказали, а там никого и ничего. Допустим, нет там генерала.
– Командир есть, он знает, что делать дальше, – снова ответил Омаев. – Каждый о своем должен думать. А вы, Семен Михайлович, все время странными вопросами себя мучаете. Зачем?
– Страдает парень, – тихо сказал Бабенко, улыбнувшись в темноте, а потом уже громко продолжил: – Это не странные вопросы, Руслан. Это естественные вопросы. Человека всегда волновало и будет волновать, что будет завтра, а что через год, через столетие. Видишь ли, человек, если это хороший человек, он всегда стремится сделать этот мир лучше, чище, интереснее, оставить его после себя потомкам таким, чтобы им было в нем лучше. И так из поколения в поколение.
– Если бы все так думали, то не было бы войн, – хмыкнул Омаев. – Даже если и не война, то сколько людей даже просто так делают другим плохо. Зачем воруют, зачем грабят? Трудно сделать этот мир лучше.
– Трудно, товарищи, – вмешался Соколов, решив, что как командир он должен свое веское слово сказать в воспитательных целях. – Трудно, но каждый должен стремиться к этому. Каждый на своем месте, там, где он живет, работает. В мире всегда много хороших людей и много плохих. Просто не всех плохих еще перевоспитали. Понимаете?
– Вы мне вот что скажите, товарищ младший лейтенант. – Омаев вдруг отложил в сторону свою палку и кинжал. – Много хороших и много плохих. Нам в учебной роте тоже политрук говорил об этом. Не бывает, говорил, общества, в котором только хорошие люди или только плохие. А то, говорил, был бы сразу коммунизм или варварское Средневековье. Вот и скажите, а что, в Германии совсем нет хороших людей? Почему у них к власти пришел Гитлер, почему он развязал войну по всей Европе и всех пытается поработить? А где же хорошие люди? Они ведь в Германии должны были быть?
За разговором танкисты не заметили, как в лесу стало светлее. Солнце уже поднялось над горизонтом, запели лесные птицы, затрепетали крыльями в кронах. Соколов посмотрел на наручные часы и вдруг замер. Вместе с ним замолчали и прислушались Бабенко и Омаев. Отчетливо были слышны автоматные очереди. Ветерок дул в сторону поля, на котором стояли подбитые танки, звук относило в сторону, но все равно можно было различить резкие очереди скорострельного «ППШ» и вторящие ему глухие, хлопающие очереди немецких автоматов. «Шмайсеров» было больше. Значит, стреляли не только Логунов и Бочкин. Стреляли и в них. А вот заговорили пулеметы. Один, второй…
– Это наши, – пробормотал Бабенко и вопросительно посмотрел на командира.
Соколов нахмурился, посмотрел по сторонам, но тут же понял, что с винтовками бежать на помощь глупо. Но и оставлять товарищей в беде нельзя. Невозможно.
– Омаев, брезент скатать! – крикнул Алексей и бросился отбрасывать ветки и срубленные деревца, которыми был замаскирован танк. – Бабенко, заводите!
Вскочив на башню, Соколов первым делом соединил кабель ТПУ с разъемом своего шлемофона и принялся готовить пушку. Так, прицел постоянный… плавность хода пушки вверх-вниз есть… башня вращается, укладки… снаряды рассортированы по назначению… осколочные здесь.
– Вперед, Бабенко, на поле! – приказал лейтенант, прижимаясь лицом к мягкому нарамнику перископа и поворачивая командирскую башенку из стороны в сторону. – Омаев! Без команды не стрелять. Я сначала определю, где наши.
– Есть! Пулемет готов! – бойко доложил чеченец.
Бабенко выводил из леса танк очень осторожно, без суеты, боясь порвать изношенные гусеницы. Выведя машину на лесную дорогу, он прибавил скорости, не форсируя двигатель. Дизель «Т‐34» все же был очень шумным. А шли они сейчас к немцам с наветренной стороны. Оставалось надеяться, что те за шумом перестрелки не услышат приближения танка. Соколов подумал, что какое-то немецкое подразделение прибыло на поле и увидело убитых солдат. А может, начальство к немцам прибыло за танками. Он решил, что терять времени не будет и зарядит пушку прямо сейчас осколочным снарядом, и как только танк выйдет из леса и станет понятна позиция, он выстрелит. Эффект должен быть самым подходящим. Пехота при приближении танка прекратит бой и начнет искать укрытие или побежит.
Но тут до слуха донеслись орудийные выстрелы. Соколов замер, потом рывком поднял створки люка башенки и высунул голову наружу. Стреляла танковая пушка. «Пушка немецкого танка! Ах, черт! Откуда там танки? Как же мы так попались!» Он быстро спустился в башню и тут же услышал еще выстрел, потом еще. Стрелял не один немецкий танк. Как минимум два.
– Подкалиберным, – по привычке скомандовал Соколов сам себе, загоняя снаряд в казенник пушки.
Логунов и Бочкин поставили машину за подбитыми «тридцатьчетверками» так, чтобы она не бросалась в глаза со стороны дороги, когда рассветет. Дело спорилось, нужные детали в танках были целы. Работая, Логунов молчал и прислушивался. Война, тем более вторая, быстро учит осторожности. И Коля Бочкин, который держал фонарь и подсвечивал земляку, все время норовил завести разговоры или пуститься в воспоминания. Василий Иванович отвечал односложно, продолжая работать и прислушиваться.
– Стой, Коля, – вдруг сказал он и замер с занесенной рукой, сжимавшей гаечный ключ. – Тихо! Слышишь?
– Что?
– Моторы! – Логунов осторожно, без стука положил на пол гаечный ключ и перебрался на сиденье механика-водителя.
Через открытый люк он стал смотреть наружу. Два немецких грузовика по-прежнему торчали возле леса на обочине дороги. Уже совсем рассвело, щебетали птицы, на лицо через щель люка упал горячий луч солнца. Звук доносился справа, из-за леса. И этот звук сразу напомнил, что идет война, что они с Колькой на территории, занятой врагом, что вон там за кустами шестеро убитых ими немцев. И кто-то едет по проселочной дороге в их сторону. И здесь это могут быть только немцы, и никто больше. Линия фронта была далеко на востоке.
– Может, это наша «семерка»? – тихо предположил за спиной Бочкин. – Может, лейтенант решил сам за нами заехать?
– Нет, у «тридцатьчетверок» звук мотора другой. Проверь-ка, как там нижний люк, открывается?
Когда Бочкин сказал, что нижний люк открыт, Логунов велел ему осторожно выбираться и отползать под днищем танка назад. Стиснув зубы сержант смотрел, как из-за лесочка на дорогу выползает один немецкий танк «Панцер IV», потом второй такой же. За ним шел грузовик без тента, и в кузове были видны головы в глубоких немецких касках. А вот и второй грузовик, и тоже полон солдат. Вся техника остановилась, как назло, возле немецких машин, что стояли тут уже несколько дней. Из первого грузовика вышел офицер, несколько солдат спрыгнули через борт и побежали осматривать машины, кострище.
«Ну, все, – подумал Логунов. – Прищучили нас здесь. Сейчас увидят трупы и кинутся прочесывать местность. Вот мы вляпались с Колькой!» Сержант спустил в люк свой автомат, потом пролез сам, лег между гусениц танка и пополз назад.
– Если они найдут трупы, то полезут сюда, – зашептал Бочкин, стиснув локоть Логунова. – Что делать, Василий Иванович?
– Спокойно, может, еще не сунутся, – попытался успокоить парня Логунов. – Мало ли кто мог убить их солдат.
Договорить он не успел, потому что на дороге поднялись крики, задние борта обоих грузовиков со стуком откинулись, и на дорогу стали выпрыгивать немецкие автоматчики. Они даже не стали строиться, а принялись разворачиваться цепью и под крики своих фельдфебелей двинулись в сторону подбитых танков.
– Ах, суки! – зло зашипел Бочкин, хватая свой трофейный «шмайсер». – Догадались!
– Туда, – толкнул его в сторону ближайшего немецкого танка сержант, – давай быстрее.
Один из автоматчиков заметил движение между танками. Он закричал, показывая пальцем вперед, и тут же воздух прорезали автоматные очереди. Пули ударили в броню «тридцатьчетверки», взбили фонтанчики пыли на земле возле гусениц. Логунов закричал, чтобы Бочкин полз к немецкому танку, у которого разбита только ходовая часть, а сам поднял автомат и дал две короткие очереди по движущейся к ним цепи автоматчиков. Один солдат упал, остальные поспешно залегли и открыли огонь, толком не зная, куда стрелять. Логунов снова дал две очереди, перекатился в сторону и дал еще одну длинную очередь. Немцы снова стали поливать из автоматов пространство между танками, но сержант был уже за броней.
– Лезь в танк! – зашептал он Бочкину. – Мы с двумя автоматами не продержимся долго. А в танке снаряды! Там боезапас остался. Мы им можем такой сюрприз устроить, понимаешь?
– Из их танка по ним же? – ошалело смотрел на земляка Николай. – Вот это номер! Дядь Вась, да мы им такого жару дадим! Пусть подходят, кто смелый. Нас еще не так просто взять!
Логунов сморщился, глядя в спину на худые лопатки своего неназваного сына. «Ведь двоих же потеряет она: и сына, и… не жених я ей и не муж… Зачем все так… Прогнать надо Кольку, да куда там. Он и не уйдет, да и не выпустят нас отсюда уже. Дадим им последний бой. По-нашему, по-танкистски!»
– Бронебойным! – приказал Логунов, и Бочкин поспешно привычным движением выхватил из стеллажа снаряд.
Укладки у немцев располагались не так, как в наших танках, да только отличие это было несильным. Бывал Бочкин в немецких танках, еще в учебной роте им показывали трофейные танки. Ничего он нового для себя сейчас не увидел. А уверенный голос Логунова только добавил ему спокойствия.
– Заряжай!
Снаряд вошел в казенник, лязгнул затвор. Логунов стал наводить и через плечо бросил другой приказ – проверить пулемет. Немецкие танки стояли, как на полигоне. Они даже башни не развернули в сторону предполагаемого противника. Логунов нехорошо усмехнулся, наводя пушку под срез башни вражеского танка. Хорошо, что пушкой можно много не двигать. «Удачно встали, гады. Сейчас получите».
Пушка одного из подбитых танков в поле неожиданно для немцев рявкнула огнем и выплюнула снаряд. И тут же за их спинами со звонким треском снаряд прошиб моторный отсек танка на дороге. Раскаленная болванка разворотила мотор, оборвала бензопровод, горючее потекло на днище отсека, на землю и тут же вспыхнуло. Из танка полезли наверх и из боковых люков немецкие танкисты, кричали пехотинцы, попятился второй танк и начал разворачивать башню в поисках врага. Но тут танк на поле выстрелил второй раз. И тут же разлетелись от удара катки с левой стороны у второго танка. Гусеница поползла разматываться по пыльной дороге, танк по инерции развернулся кормой – и тут же третий выстрел пригвоздил машину.
Автоматчики попятились, стали расползаться в разные стороны, обстреливая каждый кустик, за которым мог прятаться русский. Они резонно опасались, что танк, который стрелял, вдруг начнет двигаться на них. Но они ошиблись. За стрельбой и автоматными очередями они не услышали звука приближающегося танка. Из-за леса на полной скорости вылетела краснозвездная «тридцатьчетверка» с заметным номером 077 на башне.
Русский танк сделал остановку, звонко выстрелила его 76-мм пушка – снаряд угодил в задний подбитый танк. Немецкая машина тут же загорелась, вспыхнула огромным факелом. Пулемет русского танка заработал, расстреливая немецких автоматчиков в поле. Еще один пулемет начал бить из подбитого танка. Автоматчики попали в огневые клещи и попятились, стали отползать, потом побежали. Офицер, размахивающий пистолетом, упал в траву и остался лежать, неестественно подогнув ногу и вывернув шею.
– Наши! – орал во весь голос Коля Бочкин, высунувшись по пояс из верхнего люка немецкого танка. – Ура! Наши!
