Главным хитом лета-2015 в России стали танки. Сезон открылся презентацией на параде Победы нового Т-14 «Армата» (того самого, что заглох напротив Мавзолея) и бурным обсуждением этого события в соцсетях. Парад прошел, но любовь к тяжелой технике никуда не делась, и вот уже 12 июня, в День России, патриотичные матери в Тамбове вышли на свой парад, переделав детские коляски под фанерные танки с пушками и нарядив малышей в гимнастерки и пилотки. В тот же день для детей постарше в подмосковной Кубинке открылся танковый Диснейленд: армейский парк «Патриот» стоимостью 20 млрд рублей, где представлены новейшие образцы вооружений, проходят танковые шоу и можно записаться на службу по контракту. Ежедневно «Патриот» посещают до 20 тысяч человек.

Традиционные летние праздники и фестивали на глазах превращаются в выставки военной техники. За последние пару лет главный российский рок- фестиваль «Нашествие» эволюционировал в военно-патриотическое шоу, главным спонсором которого является Армия России. Получился Вудсток наоборот: в русском роке культуру протеста и пацифизма заменили конформизм и милитаризм, любовь к оружию и бюджетным деньгам. То же самое произошло с Грушинским фестивалем авторской песни. На заседании «военного совета» фестиваля было решено, что «рядом с площадкой разместится историко-патриотическая и техническая экспозиция с интерактивным участием молодежи» — попросту говоря, на фестиваль придут все те же танки, друзья возьмутся за руки и за новейшие образцы вооружений.

Что дальше? «Усадьба Jazz» со стрельбами из «Шилки»? «Пикник “Афиши”» с полевыми кухнями и палатками помощи ДНР? Конкурс Чайковского со смотром военных оркестров? Танки заходят на наши улицы и в наши парки, катят по экранам телевизоров, от «танкового биатлона», невиданного нигде в мире развлечения, до документального кино: на федеральных каналах вышли фильмы, оправдывающие советские вторжения в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году, с гордостью показывающие русские танки на улицах Будапешта и Праги. Наступает пора отпусков, в которые, как известно, наш человек ездит на танке.

По градусу военно-патриотической истерии Россия сегодня напоминает СССР второй половины 1930-х, эпохи физкультурных парадов, макетов танков и дирижаблей, бритых затылков и скрипящих портупей. Сегодня страна снова радостно рядится в гимнастерки, фотографируется на танке и ждет войны. В России идет постоянная литургия Победы, из всех искусств для нас главным стало военно-патриотическое шоу, и война в Украине с идущими к границе колоннами военной техники — лишь продолжение этого непрерывного военного парада, загипнотизировавшего нацию.

Танк — одно из главных изобретений века пара и металла, смертоносное чудо эпохи индустриализации, дитя ХХ века. Он родился в затяжных окопных сражениях Первой мировой, был создан почти одновременно в Англии, Франции и России и впервые был применен в битве при Сомме в 1915 году. Вместе с ипритом, аэропланом и пулеметом «Максим» это была еще одна технология массового общества, средство индустриализации смерти. Без малого 30 лет спустя бронемашины решали исход Второй мировой: в Курской битве летом 1943-го участвовало два миллиона человек и шесть тысяч танков.

Та война стала вершиной и одновременно началом заката бронетанковой мощи. Советский Союз все еще держал в центре Европы огромную танковую группировку, чтобы после нанесения тактического ядерного удара выиграть у сил НАТО танковое сражение под Фульдой и за три дня выйти к Ла-Маншу, но в военном деле уже наметился переход от планов массовых танковых сражений индустриальной эпохи к постиндустриальным технологиям «третьей волны», как назвал их футуролог Элвин Тоффлер: высокоточному «умному» оружию, силам быстрого развертывания, космическим и информационным технологиям, средствам ведения кибервойны. Одновременно в «третьем мире» стали возникать конфликты малой интенсивности, этнические и религиозные войны, в которых танки уступали место боевикам с «калашниковыми», растворяющимся в пейзаже, исчезающим среди мирного населения. СССР столкнулся с этим в Афганистане, где танки не могли контролировать гористую территорию, а затем Россия — в Чечне, где танки застревали на улицах Грозного и легко расстреливались из домов. В наши дни танки российской армии с замазанными номерами не могут переломить ситуацию в Донбассе, и нам остается лишь читать репортажи о сгоревших в бронемашинах российских солдатах- срочниках, подобно 20-летнему танкисту из Бурятии Доржи Батомункуеву. Танки не выиграли России ни одного сражения в последние 30 лет, но при этом остаются важным символическим ресурсом.

По сути, они стали одним из символов нового патриотизма. Одна из опор режима — танкостроительный «Уралвагонзавод» с его начальником сборочного цеха Игорем Холманских, который в 2012 году обещал вывести уральских мужиков против протестующих столичных интеллигентов и вскоре стал представителем президента в Уральском федеральном округе с его неуклюжими, словно вырубленными топором, трамваем и поездом, незаконнорожденными детьми танков; со все той же злополучной «Арматой». Путинская Россия забуксовала на том самом поле под Прохоровкой, застряла в эпохе геополитики, массовых армий, танковых баталий, аннексий и контрибуций. Сам Путин видит себя в роли Сталина, стоящего над картой Европы в Ялте или Потсдаме, мановением руки присоединяющего территории, вершащего судьбы мира. И посткрымское большинство в России верит в эту архаичную иллюзию, молясь на «Тополи» и «Искандеры», создавая культ «вежливых людей», приникая к спасительной броне танков и БТРов. Путин создал в России нацию войны, которая задраила люк и глядит на мир через смотровую щель танка.

Писатель Герман Садулаев опубликовал на «Снобе» этнографический этюд под названием «Хотят ли русские войны?». Первооткрывателем темы он не стал, еще в марте 2014 года, сразу после аннексии Крыма, об этом же писала в «Новой газете» Евгения Пищикова и пришла тогда к неутешительному выводу: таки да, хотят, и последующий год лишь подтвердил этот печальный вывод. Сто лет назад, в январе 1918 года Александр Блок пугал Европу: «да, скифы — мы, да, азиаты — мы с раскосыми и жадными очами»; теперь Садулаев стращает Европу русскими гуннами, якобы мы такие же воинственные кочевники и лишь прикидывались мирными хлебопашцами: «и грабят Рим (это он про гуннов), жгут Берлин, заходят в Париж». Типичное шапкозакидательство в духе растопчинских афишек 1812 года или патриотического лубка 1914-го («сдал австриец русским Львов: где им, зайцам, против львов!»).

На это можно было бы возразить строкой Бродского из стихотворения «На смерть Жукова»: «Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою», однако в заключении своего эссе в качестве последнего аргумента о воинственности русских Садулаев приводит привычки нашей автомобильной езды — и здесь он неожиданно оказывается прав. На наших дорогах идет гоббсовская «война всех против всех», в которой водители доказывают собственное превосходство, меряются мощью и крутизной своих автомобилей. Мечта большинства российских водителей — танк; за неимением оного они покупают внедорожник и самоутверждаются на нем. Такие люди не способны завоевать мир, потому что не обучены коллективному действию, дисциплине и порядку; это разобщенные, закомплексованные монады, прячущиеся от мира за тоннами железа, «кенгурятниками», тонированными стеклами и лошадиными силами. Танк — это образ мышления распадающегося общества, симптом болезни под названием социальная аномия.

Ранним утром 19 августа 1991 года я проснулся оттого, что тряслась земля. Звенели чашки в буфете, вибрировали стекла. По Минскому шоссе в добрых десяти километрах от нашей дачи на полной скорости шли в Москву танки. По всем каналам телевизора показывали «Лебединое озеро», затем начали передавать пресс-конференцию ГКЧП. Я наскоро позавтракал и поехал к город. Танки стягивались на Манежную, тогда еще по-имперски строгую, не обезображенную церетелиевскими балюстрадами и фонтанами. Сияло солнце, вокруг стояли зеваки и скучали милиционеры, танки казались совсем не страшными рядом со старым зданием МГУ. Я подошел к одному из них, залез на броню и постучал. Неожиданно для меня люк открылся, и оттуда, щурясь на солнце, вылез щуплый светловолосый парнишка лет девятнадцати. «Есть закурить?», — спросил он неуверенно. Я дал ему пачку сигарет и одну из ельцинских листовок, что раздавали у Белого дома. Подумав, он ее взял и скрылся в люке.

Одним из тех, кто помогал в обороне Белого дома, организовывал радиосвязь, готовил возможную эвакуацию Ельцина, был лейтенант запаса Сергей Шойгу, за что и получил медаль «Защитнику свободной России». Он еще раз помог свободной России в октябре 1993-го, согласившись выдать тысячу автоматов москвичам, вышедшим к Моссовету по призыву Егора Гайдара. Теперь времена изменились, и Сергей Шойгу заказывает исследование о том, как противостоять «цветным революциям». По его словам, «мы не имеем права повторить ситуацию коллапса 1991-го и 1993 года» и «не должны допустить, чтобы армия стояла в стороне, как в 1991 году». Видимо, лучшей гарантией против «оранжевой угрозы» является все тот же танк, выведенный на площадь — русский Тяньаньмэнь.

Я думаю о том, как быстро летит время и меняется мир. За эти годы Сергей Шойгу из лейтенанта запаса стал министром обороны, в США был избран черный президент, на Западе был побежден СПИД и готовятся победить рак, случилась сланцевая революция, Илон Маск строит электромобили и частные космические корабли, Google готовится раздавать интернет на всю планету со спутников, а Россия — что Россия? Мы сидим все в том же танке, играем в войну и боремся с вымышленными фашистами.

Пока снаружи не постучат.