Глава 9

После очередного выстрела «Корда» в ущелье опять грянул гром. Я не успел подготовиться, заранее навести прицел, чтобы сразу увидеть результат работы снайпера. Когда я прильнул к нему, то глаз перископа уже не увидел.

Тут же в наушниках у меня прозвучал выстрел «Винтореза», намного более тихий. Его результат я уже увидел, даже сам хотел было опередить снайпера, дать короткую прицельную очередь. Уж очень соблазнительно бандит высунулся из-за камня, аж до самого пояса. Он словно хотел что-то возмущенное выкрикнуть или кулаком нам погрозить.

Я так понял, что именно этот субъект сидел за перископом, когда в тот угодила пуля. Видимо, то, что осталось от этого прибора, сильно бандита по лбу ударило. Настолько ощутимо, что он испытал такую жестокую обиду, которая оказалась сильнее осторожности. Пуля «Винтореза» отбросила его за камень, на спину, навсегда отучила возмущаться во время боевых действий.

Если ты в самом начале схватки получил от противника по лбу, так потри его хотя бы для приличия, посмейся над собой, порадуйся тому обстоятельству, что тебя промеж ушей не пуля ударила. Она бьет намного сильнее, хоть в лоб, хоть в грудь. Никакой боли ты тогда не почувствуешь, но вот возмущаться отучишься точно. Не будешь больше иметь такой возможности.

— Агафонов, что с перископом?

— Трудно сказать. Мне в оптику видно не было. Только показалось, что он почти со скоростью пули вверх по ущелью полетел.

— Крылышками на прощание не помахал? — спросил старший сержант Стразаридзе.

Его грубый низкий голос из-за акцента опять прозвучал зло, хотя все во взводе знали, что Тенгиз от природы человек добрый и отзывчивый.

— Не помахал, но сопатку наблюдателю расквасил, — сообщил младший сержант Катков. — Может, даже и оторвал. Я видел только кровавое пятно на месте носа. Туда и стрелял. Добивал, попросту говоря, чтобы парень не мучился. Человек без носа скверно себя чувствует, очень страдает от боли. В носу много нервных окончаний. Пришлось страданиям этого типа конец положить!

Я такую вот болтовню, вроде и пустую, во взводе никогда не пресекал. Она позволяла бойцам расслабиться, сбросить напряжение.

Особенно это касалось снайперов, которые всегда испытывают повышенное давление на нервы. Только со стороны кажется, что застрелить человека издалека можно совершенно спокойно, с небрежной улыбкой на устах. Нет, я сам видел у снайперов и скверное настроение после продуктивной работы, и даже тяжелые психологические срывы.

В обязанности командира взвода входит оценка психологического состояния своих бойцов. Поддержать снайпера можно только одним утверждением: «Если бы ты его не пристрелил, то он мог бы убить тебя или кого-то рядом с тобой, твоего товарища, лучшего друга. Разве это легче?»

— Как будем дальше продвигаться? — спросил Звягинцев, плохо знакомый с тактикой работы спецназа ГРУ.

В Росгвардии своя собственная тактика. Подполковник не желал диктовать ее мне и моему взводу, за что я ему был весьма благодарен.

— Тенгиз, пришли ко мне Макеева! — распорядился я. — Есть работа для его рук.

— Иду, товарищ старший лейтенант, — отозвался рядовой.

Он не стал дожидаться команды сержанта или получил ее беззвучно, с помощью изящного тычка локтем в бок. Это, впрочем, значения уже не имело.

— Ничеухин! — позвал я, глянув на монитор планшетника и убедившись в том, что мой заместитель уже находится недалеко. — Оставь своих бойцов прикрывать тылы, а сам двигай ко мне! И в темпе, задание срочное!

— Что ты задумал, старлей? — снова спросил Звягинцев.

— Пошлю двух наших лучших метателей ручных гранат. Пусть подберутся к позиции наших друзей и по паре лимонок за камни перебросят. У бандитов сейчас нет перископа. А если кто просто так высунется, природой, скажем, вздумает полюбоваться, то снайперы его сразу и уложат отдохнуть. Гранатам меньше работы.

— Думаешь, бандиты этого не ждут? Любой человек такого финта опасаться будет. На мой взгляд, ты парнями неоправданно рискуешь. Лучше бы еще раз, мне кажется, «Вампир» использовать.

— У «Вампира», товарищ подполковник, осталось только две гранаты, которые могут нам сгодиться. Особого риска для своих бойцов я не вижу. Если бандиты жить не желают, то пусть высовываются. Они все равно сообщить ничего не успеют. Снайперы отработают так же точно, как и всегда.

Это наша обычная тактика, товарищ подполковник.

— Смотри, тебе виднее.

— Так точно, товарищ подполковник! Мне виднее. Я знаю, что мои бойцы умеют.

К нашему обоюдному счастью, Звягинцев не стремился распоряжаться мной и моим подразделением. Я ведь мог и не воспринять его как своего командира, несмотря на подчеркнутое уважение к армейской субординации. Тогда мог бы возникнуть конфликт между нами, двумя офицерами.

Мне подумалось, что наш начальник штаба майор Рыженков в общих чертах обрисовал Звягинцеву мой характер. Подполковник под него легко и очень тактично подстроился. Он ведь прекрасно понимал, что оказался у меня во взводе непонятно на каком положении, да еще и в цивильном костюме.

Евгений Андреевич уже убедился в том, что мои солдаты могут не послушаться его, когда я рядом. Так вышло, когда он попытался дать моим снайперам команду расстрелять бандитские беспилотники, и запросто могло повториться в другой, куда более сложной обстановке. Это было бы унижением для его звания, и сам подполковник прекрасно это понимал.

Он знал, что группа старшего сержанта Стразаридзе находится по другую сторону ущелья, поэтому, не поднимая бинокль, старательно высматривал рядового Макеева. Подполковник Росгвардии рассчитывал увидеть, как тот будет пересекать коридор.

Он очень удивился, когда Макеев вдруг встал из-за камня рядом с ним и спокойно сказал в полном соответствии с уставом:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту?

Евгений Андреевич только отмахнулся и буркнул:

— Обращайся.

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Макеев по вашему приказанию прибыл!

— Товарищ старший лейтенант, старший сержант Ничеухин по вашему приказанию прибыл! — доложил мой заместитель из-за другого камня.

Похоже было на то, что он не желал обращаться за разрешением к человеку, не носящему в данный момент офицерские погоны.

Я сел между двумя камнями на землю, повернул к бойцам свой планшетник с открытой картой, ткнул в нее пальцем и проговорил:

— Вот здесь засада. Необходимо незаметно подобраться к этим камням и забросить за них по паре «Ф-1». Сделаете?

— Без проблем, — за двоих ответил старший сержант. — Это все, товарищ старший лейтенант?

— Все.

— Разрешите выполнять?

— Идите. С богом!

Известное дело, когда ты сам выполняешь какое-то сложное задание, время идет своим чередом. Иногда тебе даже кажется, что оно шевелится излишне быстро. А когда что-то выполняют по твоему приказу другие люди, время почти останавливается.

Нам осталось только ждать. Мы с подполковником Звягинцевым проявляли терпение, никак не показывали бойцам своего волнения.

Но еще до того, как прозвучали взрывы гранат, от ворот ущелья до нас донеслись звуки выстрелов тридцатимиллиметровых пушек. Все три боевые машины пехоты отстреливали последние, как я понимал, запасы снарядов. Эти орудия давали по триста выстрелов в минуту. Поэтому остатков боекомплекта никак не должно было хватить надолго. Так и случилось.

Потом наводчики-операторы БМП пустили в ход даже противотанковые ракеты. Они не имеют осколочных зарядов, но все же уничтожить живую силу противника могут. Для этого достаточно, к примеру, расколоть и обвалить на головы бандитов какую-то скалу. Да и сам разрыв ракеты особого удовольствия никому не доставит.

Только после этого заговорили пулеметы БМП.

Теперь мне стало слышно, как синхронно с ними бьет крупнокалиберный пулемет «Утес». Значит, сержант Махалов успел добраться до скалы и занять позицию на ней. Наверное, автоматы помогали пулеметам, но их пальбу нельзя было разобрать даже через наушники.

Не было слышно и стрельбы бандитских автоматов, не имеющих глушителя. Видимо, боевики прорывались в ущелье, не ведя огня. Они предпочитали без остановки, на максимальной скорости преодолеть открытые, самые опасные участки.

— Сысоев, доложи обстановку! — приказал я.

— Товарищ старший лейтенант, большая банда подошла. Не менее пяти десятков боевиков. Большую часть мы уничтожили. Остальных рассеяли.

— В ущелье кто-то прорвался?

— Не могу точно сказать. У нас здесь дождь идет проливной. Да еще со снегом. Видимость минимальная. Мушку на пулемете уже не разглядеть. А ствол у него короткий.

— Махалов, ты что видел?

— Я думаю, товарищ старший лейтенант, что почти половина банды прорвалась, если не больше. По крайней мере два десятка с лишним, это точно. Я их сбоку из пулемета расстреливал, знаю, что основная часть ушла. Просто проскочили бегом от камня к камню. Сысоев правильно говорит, видимости никакой. Ориентироваться сложно. Предполагаю снять пулемет со скалы и двинуться с ним в преследование.

— Сысоев, почему механики-водители БМП не применяли гусеницы?

Последовала короткая пауза. Видимо, Сысоев зажал ладонью микрофон и отправил мой вопрос по адресу.

— Бандиты, товарищ старший лейтенант, шли под скалами, среди камней, — сказал он через несколько секунд. — Мой механик-водитель говорит, что там БМП сразу брюхом на камни сядет, разогнаться никак не сможет. А без скорости от гусениц толку нет. От них и отскочить недолго.

— Понял. Не покидайте пост. Махалов, выполняй, что задумал, но сам в бой вступай только в крайнем случае, если тебя обнаружат. Дождись момента, когда мы бандитов встретим. Только тогда действуй. Ударь по их открытым тылам. Сначала из автоматов, чтобы не так заметно было. А потом уже и пулемет используй, чтобы панику вызвать. Когда «Утес» заработает, можно будет и с автоматов глушители свинтить.

— Что там?.. — с беспокойством спросил Звягинцев.

До этого он внимательно слушал меня, старался только по одним моим фразам понять обстановку.

— Еще одна банда. Судя по количеству, даже не одна, а две или три объединились. В ущелье прорвались больше двух десятков боевиков. Там, внизу, идет проливной дождь со снегом. Видимости никакой. Потому точной информации нет. Махалов снимает пулемет со скалы, начинает преследование. В бой он вступит только одновременно с нами.

В этот момент как раз и начали работать старший сержант Ничеухин с рядовым Макеевым. С какой дистанции полетели гранаты, я не видел, слишком поздно начал смотреть в прицел своего автомата. Но сами взрывы я успел очень даже неплохо рассмотреть и невооруженным глазом.

Яркие букеты огня поднялись строго через пять метров один от другого, чтобы захватить как можно большую площадь. Это даже при том, что у бандитов не должно было хватать людей на такую мощную засаду. Осколки наверняка должны были уничтожить все живое на этом пространстве. Выжить при такой густоте взрывов гранат «Ф-1» можно было только чудом.

Недавно я читал в Интернете про такую случайность. Граната взорвалась в башне танка. Не произошло не только детонации боезапаса, что само по себе нонсенс, но и от осколков никто из экипажа не пострадал. Только одежду всем порвали осколки, летящие по касательной.

Но это не правило, а только исключение. Осколок гранаты «Ф-1» летит со страшной ударной силой на дистанцию до двухсот метров. При этом страшны не только прямые попадания, но и рикошеты. А среди камней они обязательно должны происходить.

В прицел автомата мне было отлично видно, как старший сержант Ничеухин первым заскочил в пространство между двух больших валунов, заглянул за них и сделал знак рядовому Макееву. Тот сразу последовал за ним.

Уже через несколько секунд заместитель сообщил мне:

— Товарищ старший лейтенант, проход свободен. Тут красиво. Семь трупов. Шесть из них — наша работа, один — Каткова. Двое, кстати, еще дышат. Но допрашивать бесполезно. Они не жильцы. Проще добить.

— А я и не знал, что трупы дышат, — сказал я и услышал смех бойцов взвода.

Если парни веселятся, значит, они сбрасывают напряжение, не зажимаются в собственном тесном мирке. Смех солдат в боевой обстановке всегда радует командира, если, конечно, он не истеричный.

Но приказа добивать раненых бандитов я не дал. Нет, не по причине гуманности своего характера. Я не привык церемониться с противником. Только вот я, офицер, командир взвода, хорошо знаю, как погано будет себя чувствовать тот солдат, который такой приказ выполнит. А этим ребятам не до старости придется воевать. Они еще и в мирной жизни ой как могут пригодиться. Ни к чему им иметь дополнительные синдромы.

— Взвод, слушай мою команду! Прежним маршрутом, двумя колоннами, вперед! Снайперы — на следующую позицию. Контролировать пространство перед собой!

Если говорить честно, последней команды снайперам я мог бы и не давать. Они и сами уже переходили, вернее, перебегали на новую позицию именно для того, чтобы с помощью своих мощных тепловизионных прицелов контролировать пространство впереди. Но мне требовалось что-то говорить, чтобы сгладить момент встречи с ранеными бандитами и отсутствие с моей стороны команды добить их.

Подполковник Звягинцев опередил меня на пути к засаде, уже не существующей. Потом он попросил старшего сержанта Ничеухина поочередно посветить в лица бандитов, валявшихся на земле.

После чего офицер Росгвардии подошел ко мне и тихо сообщил:

— Здесь тоже только рабочие остались. Не понимаю, почему Мухетдинов не послал в засаду опытных бойцов. Для чего он их бережет? Задумал что-то?

— Скоро мы это узнаем, товарищ подполковник. Когда до логова эмира доберемся, тогда и выясним.

— Есть и еще один важный вопрос. Почему Мухетдинов не запускает против нас свои беспилотники? У него есть еще четыре действующих пульта.

— После того как снайперы уничтожили три дрона, эмир боится потерять остальные, — предположил я.

— Нет, не то, — не согласился со мной подполковник Звягинцев. — Я по крайней мере думаю, что это не совсем точно. Насколько я знаю, те банды, которые помогают в настоящий момент эмиру Мухетдинову, стоят в очереди за беспилотниками. Эмир постоянно кормит их обещаниями. Сами эти машинки он поставить в состоянии. Но у него нет комплектующих для сборки пультов управления. А для штурмовика это даже не пульт, а сложная многоуровневая система, позволяющая видеть сам момент бомбометания, с земли вести процесс прицеливания. Бандиты, как я думаю, согласились прийти на помощь Мухетдинову при условии поставки им комплекта, состоящего из беспилотника и управляющей системы. В настоящее время, насколько я знаю, у Мухетдинова имеется еще четыре пульта, готовых к использованию. Он пустит их в ход только в самый критический момент.

Я ненадолго задумался и сформулировал план, который созрел у меня в голове:

— Товарищ подполковник, попутная мысль пришла. Вы и сами знаете, что мои снайперы сбили три беспилотника. Но пульты от них остались у бандитов. Могут они их использовать с другими летательными аппаратами?

— Если только кто-то возьмет на себя смелость, попробует совместить их программы. Без меня это, пожалуй, никто не в состоянии сделать. Разве что Даниял Гадисов, если сильно постарается. Другие просто откажутся, да и при желании сделать это не смогут. А он, говоря честно, из четверых самый толковый. Единственный такой умник. Этот фрукт, как я предполагаю, в состоянии синхронизировать программы. Тогда у эмира будет семь комплектов систем, готовых к атаке. Но мы же не знаем, сколько беспилотников Мухетдинов должен поставить в банды. Я так думаю, что все семь машинок должны уйти туда. Использовать их против нас он может решиться только в самом крайнем случае, если не будет другого выхода, когда мы крепко припрем его к стенке.

— У нас в спецназе ГРУ есть своя метода на этот счет. Если мы хотим кого-то припереть к стенке, то расстреливаем его раньше, чем он что-то против нас сумеет сделать. Это однозначно.

— Вот я и думаю, что бы такое учинить, чтобы не позволить Мухетдинову использовать дроны.

— Что-нибудь придумаем, товарищ подполковник. Подойдет время, тогда и начнем соображать.

— А сейчас? Идем дальше?

— Ни в коем случае. Эмир ждет от нас именно этого, а мы пока не пойдем. Пусть клиент понервничает, — проговорил я и снова посмотрел на монитор планшетника.

Карта показывала, что теперь перед нами лежал сравнительно открытый участок, чистый от больших камней, который вызывал у меня законное опасение. После чего я поднял автомат и стал рассматривать профиль самого ущелья в тепловизионный прицел. Проблема состояла в том, что карта, составленная с помощью спутниковой съемки, показывала его только сверху.

Я видел лишь значительное сужение коридора, которого понизу вообще не было. Сверху ущелье выглядело узенькой извилистой лентой. При взгляде снизу оно вовсе таковым не казалось. Виной всему были скалы, под углом нависающие над проходом. Поверху они были различной конфигурации. Оттого мне казалось, что ущелье извивается, хотя внизу оно было относительно прямым между поворотами. Там можно было пройти удобно и быстро, но не имелось камней, укрытий от пуль и осколков гранат.

Потом я подумал вот о чем. Если эмир Мухетдинов прятал от подполковника Звягинцева перископ, значит, дорожил им. Тем не менее он выставил этот прибор в засаду, доверил его своим неумелым бойцам. Видимо, он строго предупредил их о том, что это самая настоящая драгоценность, обеспечивающая безопасность всей банды.

Потому, наверное, тот человек, от лица которого пуля и оторвала перископ, расстроился до такой степени, что сам себя подставил под выстрел. Очевидно было, что после потери прибора этот бедолага уже не решался показаться Мухетдинову на глаза.

Наличие перископа в этой засаде намекало на то, что в следующей может оказаться бинокль эмира или даже он сам вместе с этой штуковиной. Мы уничтожили уже практически треть банды. Я подумал, что пора было бы самому эмиру выступить против нас со всеми силами, оставшимися у него.

Я давно уже понял, что дураком Мухетдинов ни разу не был. Он уже наверняка понял, что потеряет всю свою банду, если станет и дальше дробить ее, использовать по частям. Даже начало его действий подсказывало мне, что основные силы боевиков вскоре должны были вступить в бой. Эмир сейчас дожидался, когда к нему подойдет подкрепление, о присутствии которого он, скорее всего, уже знал. Сотовая связь в ущелье, как это ни странно, работала.

Кроме того, эмир обязан был давно тщательно изучить свое логово, увидеть самые слабые и сильные места. Вот сейчас перед нами лежал участок ущелья, идеально подходящий для ведения оборонительного боя. И именно потому эмир не особенно волновался за свою участь, не выставлял сильную охрану.

Я был абсолютно уверен в том, что среди этих скал, нависающих над нашими головами, заложены мощные фугасы. Стоит только нам двинуться вперед, как эмир прикажет активировать взрывные устройства, чтобы нас завалило камнями и целыми скалами. Похоронить здесь весь взвод вполне возможно. Так я оценил существующее положение.

— Снайперы, что видно впереди? Агафонов!..

— Вижу человека с биноклем, лежащего между камней, — доложил младший сержант. — Аппарат большой, похоже, с тепловизором. Сбоку еще один человек. Он с автоматом. Больше там никого нет.

— Больше там никого не видно, — дал куда более точную формулировку сержант Сухогоров.

— Возможно, никого и нет. С биноклем, скорее всего, сам эмир. Хорошо бы его ликвидировать. Это возможно?

— Нет проблем. — Микрофон донес до меня вздох младшего сержанта, после которого последовала положенная остановка дыхания.

Вслед за этим гром нового выстрела «Корда» заполнил ущелье.

У меня, признаться, была надежда на то, что от грохота выстрела и последующего разгула эха детонируют фугасы. Но такого, к сожалению, не произошло.

— Дело сделано, — сообщил мне старший группы снайперов сержант Сухогоров, в прицел оценивший результат выстрела коллеги. — Этот человек больше никогда в бинокль не посмотрит. Ему нечем будет глядеть. Голова вдребезги, на мелкие осколки.

— А второй? — спросил я. — Слинял?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Второй, похоже, за камень залег, спрятался и к убитому подполз. Свечение тела сдвинулось в сторону покойничка. Может, этот тип помощь напарнику надеется оказать, хотя после удара такой пули она совершенно бесполезна. Или же он сдвинулся, чтобы бинокль забрать, — проговорил Сухогоров. — Этот тип над грядой камней светится.

— Все правильно. Он и не должен уйти. Это их сапер. Появится такая возможность, снимайте и его. Он обязательно высунется. Не из любопытства, работа у него такая. Будет ловить момент, когда мы вперед двинем. А мы пока никуда не пойдем, дождемся тут, когда нас преследователи атакуют. Снайперы, продолжать наблюдение! Возможно, вся банда скоро подойдет.