Глава 6

— Сысоев! — вызвал я рядового, оставленного на связи в БМП.

— Я, товарищ старший лейтенант!

— Передай приказ всем трем механикам-водителям. Машинам перекрыть выход из ущелья. Никого не впускать и не выпускать. Кроме своих, естественно. На вас может выйти целая банда. Если такое произойдет, приказываю стрелять на поражение. Но перед этим тебе следует поставить в известность меня. Все понятно? Вопросы есть?

— Все понятно, товарищ старший лейтенант. Вот только механик-водитель спрашивает: можно ли прямо сейчас включать двигатели и начинать маневр?

— До бандитов далеко. Не услышат, — сказал я и посмотрел на подполковника Звягинцева.

Он, как и всегда, прислушивался к переговорам, но разобрать мог только те слова, которые произносил я.

— Машины могут переехать в укрытое место и окопаться с помощью бульдозерных отвалов. Но лучше постоянно горючку не жечь. Она нам еще на обратную дорогу понадобится.

Я специально говорил так, чтобы Евгений Андреевич мог понять, о чем речь, возразить или согласиться в зависимости от обстоятельств. В этот раз он ничего не сказал. А молчание обычно считается знаком согласия. Поэтому я ничего не добавил к своим словам.

Мы с подполковником находились впереди взвода. Но мои ребята уже выступили. Я видел это на мониторе своего планшетника. Череда красных точек приближалась к нам.

Самого себя я тоже видел, а вот подполковника на мониторе, разумеется, не замечал. Однако и никакой нужды в этом не было. Он находился там же, где и я, среди камней. Я и без монитора видел его даже сейчас, ночью. Темнота редко бывает полной, даже когда небо закрыто тучами.

Дождь со снегом так и продолжали только грозить нам. Небо никак не могло разродиться влагой.

Когда взвод оказался рядом, я сделал знак Евгению Андреевичу и сказал:

— Выходим.

Подполковник дождался, когда я встану, и зашагал вслед за мной. Я спиной ощущал его движения и перемещения ничуть не хуже, чем в те моменты, когда смотрел на него прямо. Так вот, вдвоем, мы и заняли место во главе первого отделения, которым командовал сержант Ким Махалов. Вся взводная колонна растянулась позади нас.

В таком передвижении был и другой смысл. Если вдруг начнется обстрел, то взводу недолго будет перестроиться в боевой порядок. Когда бойцы идут кучно, поражающая сила любой очереди может оказаться довольно значительной.

Когда мы оказались рядом со скалой, на которой располагались часовые, уничтоженные снайперами, я отдал приказ командиру первого отделения:

— Ким, возьми пару человек, поднимись на скалу! Там трое убитых часовых. Забери документы, если таковые у них имеются, телефоны, затворы автоматов и пулемет. Затворы можно забросить подальше в скалы, чтобы никто не нашел. Постарайтесь доставить сюда побольше патронов к пулемету. Это крупнокалиберный «Утес». Весит он много. Захвати с собой веревку, чтобы спустить его со скалы. Слезать с такой тяжестью вам будет трудно.

— Понял. Работаю, — стандартной фразой отозвался командир первого отделения, махнул рукой двум бойцам, идущим следом, и скомандовал: — За мной!

Привычка общаться жестами и знаками осталась у парней с тех времен, когда у нас не было экипировки «Ратник» и внутривзводной связи, которую та обеспечивает. Я по себе знаю, как трудно отвыкать от того, что стало частью твоей жизни. Я раньше даже дома при общении с женой и детьми часто пользовался знаками. Не потому, что не умел говорить, а просто по укоренившейся привычке. Да и не я один. Соседи, взрослые и дети, живущие в батальонном городке, мои знаки понимали. Значит, они тоже предпочитали такой же способ общения.

Но вот у нас появилась внутривзводная связь. Изначально и бойцы, и командиры были даже излишне болтливы, старались насладиться непривычной игрушкой. Но постепенно мы к этому привыкли. Солдаты срочной службы, как правило, наших знаков даже не знали, потому что их никто этому уже не обучал. А вот опытным контрактникам отвыкнуть было сложно. Поэтому они совмещали одно с другим.

Знак часто сопровождался приказом. Это вовсе не говорило о том, что боец или младший командир имеет нездоровую склонность без толку размахивать руками.

Три человека покинули строй, но сам взвод не растянулся от этого. Между бойцами не образовался разрыв. Свободное место тут же заняли другие ребята, которые шли в колонне следующими. Они просто совершили несколько стремительных скачков, вот и все. Дистанция по-прежнему строго соблюдалась. Это было отработанным маневром на случай непредвиденного начала боевых действий, внезапной атаки противника.

— Товарищ старший лейтенант! — вызвал меня старший сержант Ничеухин. — Мы обыскали убитых на тропе. Тот из них, который первым шел, от других отличается наличием бронежилета. Так вот, у него в руке зажат телефон. Я проверил. Он многократно звонил по трем номерам. Я так думаю, что с ликвидированным постом пытался связаться. У троих других тоже мобильники с собой. Мы их реквизировали вместе с документами. Но от того типа, который был в бронежилете, им звонок не поступал. Я номер проверил.

— Каким образом проверял?

— На свой аппарат позвонил.

Этот способ, на мой взгляд, был самым простым и естественным.

— Нормально. Допустимый вариант.

— Товарищ старший лейтенант! — вмешался в разговор сержант Махалов. — Мы уже на скале. У пары из трех убитых часовых есть телефоны. Третий лежит ближе к краю. Он руки за голову отбросил, сам чуть не упал как раз туда, где телефон под скалой валялся. Тот самый, в который Сухогоров стрелял. Экран светился, когда разводящий звонил, хотел проверить пост. Может, это был даже начальник караула.

— Номер скажи, с которого звонили! — потребовал мой заместитель.

Махалов назвал его. Тот был с кодом плюс девяносто, то есть турецкий.

— Точно, он самый и есть, — подтвердил старший сержант Ничеухин. — Других звонков примерно в одно и то же время не было? И входящие проверь, и исходящие.

— Других звонков нет. Если их не стерли. Только какой смысл это делать, я не понимаю.

Я сразу уяснил суть расспросов старшего сержанта. Если бы начальник караула или разводящий подняли тревогу, то могли бы быть и, скорее всего, присутствовали бы попытки попробовать перезвонить с другого телефона.

Для выяснения подробностей я остановился, повернулся в сторону Звягинцева и спросил:

— Товарищ подполковник, у бандитов часовых выводит разводящий или начальник караула? Кого мои парни уничтожили, хотелось бы знать. И еще вот что. Если караул остался без начальника, он дееспособен?

— Разводящего они принципиально не держат. Начальник караула у них постоянный, из боевой шестерки, то есть опытный бандит. Сам караул даже вместе с начальником ни на что не годится. Причина, по-моему, заключается в том, что в банде даже инструктаж нормальный отсутствует, не говоря уж про обучение. Эмир считает, что его люди и без этих излишеств все знают. Без начальника караула они тем более мало на что пригодны.

— Был бы он опытным бойцом, предупредил бы эмира о странном положении на посту, где ни один телефон не отвечает. Но этот фрукт, судя по всему, эмиру не звонил. Я не думаю, что начальник караула удалял звонки выборочно, оставлял только те, которые были на пост адресованы.

— Это, я думаю, вопрос отнюдь не опытности, а, скорее, мужского самолюбования. Речь идет о твоей готовности рискнуть, не показать, что боишься кого-то или чего-то, самому во всем разобраться. Среди тех людей, против которых мы действуем, такое поведение считается совершенно естественным и самым правильным.

— Вот он и разобрался. Лежит сейчас на тропе, отдыхает.

— Он же ни разу не сталкивался со спецназом военной разведки, — сказал Евгений Андреевич и хитро усмехнулся.

Он выложил мне комплимент и, наверное, ожидал, что я на него поведусь, растаю от счастья.

— Пойдем, старлей, посмотрим на личности убитых, — сказал подполковник. — Кстати, в составе производственной бригады были и такие рабочие, которых бандиты насильно от семей увезли. Они, я думаю, даже за оружие не возьмутся. Но их, насколько я слышал, эмир даже часовыми не ставил.

— Тогда почему он от них не избавился, товарищ подполковник? Ведь для банды это было бы естественным, даже воспитательным моментом.

— Это квалифицированные рабочие, которых некем было бы заменить.

Ничеухин, естественно, не слышал предыдущих слов подполковника, но впечатление у меня сложилось совершенно обратное, потому как в этот момент старший сержант сообщил:

— Двоих опознать практически невозможно. Пули в головы попали, разворотили их. Лица не сохранились.

— Но на документах-то фотографии остались. Разберемся, — решил я.

— Следователи разберутся, — добавил подполковник Звягинцев.

С этим мне трудно было не согласиться. У спецназа своя задача, нам нет особого дела до хлопот следователей. У нас на разборки времени не отведено. Особенно в боевой ситуации.

Случается изредка, что взвод проводит самостоятельную операцию. Вот тогда мне приходится в каждую мелочь вникать, ко всему прислушиваться, во всем самостоятельно разбираться. Здесь же от меня и моих парней требовалась только боевая сила, способная победить врага.

— Идемте, товарищ подполковник, — сказал я и снова направился в ущелье.

Евгений Андреевич сразу шагнул следом за мной. Взвод, тоже было остановившийся, двинулся за нами.

Вскоре мы догнали снайперов. Я приказал им идти сбоку, по центру ущелья, и внимательно смотреть не только вперед. Такое дело для снайперов является привычным при выдвижении взвода в любую точку, где планируется вести боевые действия. Парни должны были поглядывать и себе под ноги.

В самом деле, почему начальник караула со сменой часовых не шел посреди ущелья? Чего ради он предпочел двигаться под самой стеной, хотя там тропа извивалась среди камней разной величины, а по центру можно было идти прямо, по мелкой гальке? Не потому ли, что путь был заминирован?

Скоро такие вот мои подозрения получили конкретное подтверждение.

— Товарищ старший лейтенант, здесь противотанковая мина! — доложил младший сержант Катков.

— А вот еще одна, — добавил младший сержант Агафонов.

— Да и третья рядом, только на пару метров в стороне, — объявил о своей находке сержант Сухогоров. — Четвертая через шаг, пятая там же.

— Спасибог, ты слышал? Твоя работа, — сказал я саперу. — Наши снайперы сами не справятся.

— Понял вас, товарищ старший лейтенант. Перехожу к снайперам.

Мы между тем не останавливались, поэтому быстро догнали разведгруппу во главе с моим заместителем. У старшего сержанта Ничеухина опыта работы с взрывными устройствами было, пожалуй, побольше, чем у ефрейтора Спасибога. Только действовал он заметно медленнее. Поэтому и взвод в глубину ущелья продвигался не особенно быстро.

Я решил помочь своему заместителю. Вдвоем у нас дело пошло куда лучше.

Телескопический щуп с защелками на каждом звене был у меня в рюкзаке, как и у Ничеухина. Внешне он напоминает автомобильную антенну. Только она при давлении на тонкую часть начнет складываться, а щуп благодаря защелкам-фиксаторам, попросту говоря, сухарному механизму, выдерживает даже столкновение под землей с жестким корпусом мины.

Работа эта в минном деле не самая сложная. Ты видишь подозрительный бугорок или камень, лежащий как-то неестественно, и начинаешь вводить в грунт щуп. Звук его соприкосновения с металлом или пластиком, из которого может быть сделан корпус мины, обычно бывает слышен, сопротивление — ощутимо. Сами саперы благодаря долгой практике говорят, что щуп начинают ощущать как собственный палец.

Естественно, ни я, ни тем более старший сержант Ничеухин соответствующей практики не имели, как и достаточно длинных пальцев. Поэтому нам требовалось больше времени на то, чтобы осознать, есть ли под ногами взрывное устройство или нет его. Тем не менее вдвоем мы давали возможность взводу передвигаться с той же скоростью, с какой он шел за ефрейтором Спасибогом.

Я уже обследовал пять подозрительных мест, а в шестом нашел-таки мину. Почти сразу обнаружил свою и старший сержант Ничеухин. Мне оставалось удивляться везучести подполковника Звягинцева.

Он только плечами пожимал в ответ на мои косые взгляды и бормотал себе под нос едва слышно:

— Но я же здесь проходил, точно помню это место. Кажется, прямо сюда и наступал. Тогда тут ничего не было.

Что-то в этом роде Звягинцев повторил несколько раз, глядя на меня и Ничеухина.

— Товарищ подполковник, у меня к вам просьба. — Я решил наконец-то прояснить ситуацию. — Присядьте на камень, закройте глаза и попытайтесь как можно точнее вспомнить, как вы здесь проходили, куда наступали.

— А какое это, старлей, имеет значение? Везучесть — она даже в Африке везучестью остается. Пример твоего отца — тому подтверждение. Как раз из Африки.

— Хорошо, если это так.

— А ты чего-то, старлей, опасаешься?

— Дело в том, что если мины установлены здесь уже после вашего бегства из ущелья, то это значит, что бандиты сейчас заманивают нас в хитрую ловушку.

— Поясни, старлей!

— Извините уж за подозрения такого рода, но я допускаю, что бандиты просчитали вас. Они намеренно дали вам возможность бежать, будучи уверены в том, что вы вернетесь с подкреплением. Я даже допускаю, что у них есть информация о силах, которые присутствуют поблизости. Например, эмир Мухетдинов имел телефонную связь с главарем той самой банды, с которой мы трое суток вели бой. Он сообщил уважаемому коллеге, товарищу по оружию, о том, какими силами мы располагаем. Естественно было предположить, что вы, товарищ подполковник, постараетесь именно нас задействовать. Бандиты понимают, что против них действует только один взвод, и готовятся нас встретить. Разумеется, они вызвали подкрепление и сейчас попытаются запереть нас сзади.

И тут же, словно в подтверждение моих опасений, на связь со мной вышел рядовой Сысоев, находящийся в БМП.

— Товарищ старший лейтенант! — позвал он меня каким-то неестественным, очень уж таинственным шепотом.

Мне этот шепот, честно сказать, сильно не понравился. Он был весьма неспокойным и предрекал некие неприятности. Если прислушиваться к интонациям, то можно не только ситуацию просчитать, но и получить информацию о характере этого человека, о его немалой опытности или, наоборот, об отсутствии таковой.

— Что случилось, Андрюша? — спросил я слегка насмешливо и совершенно спокойно, пытаясь вселить в него ту уверенность, без которой не бывает настоящего бойца, не готового идти ни на какие компромиссы с противником. — Почему шепотом говоришь? Боишься, что тебя механики-водители услышат? Можешь не переживать по этому поводу. Они не из болтливых, раз служат в непосредственном контакте с военной разведкой. У них тоже отбор строгий.

Видимо, мой тон подействовал.

Рядовой заговорил нормальным голосом:

— Товарищ старший лейтенант, к воротам ущелья выдвигаются бандиты. Двумя большими группами с обеих сторон. В каждой больше двух десятков человек. Стараются идти неприметно. Открытые места преодолевают ползком. Похоже, они знают о нашем присутствии, часто в нашу сторону оглядываются. Я бандитов в тепловизор автомата рассмотрел.

— Молодец, солдат! Хорошо, что предупредил. Немедленно передай мой приказ наводчикам-операторам! В каждой БМП есть по три термобарических снаряда к стомиллиметровым пушкам. Начинать следует с них. Потом пустить в ход фугасные снаряды, тридцатимиллиметровые пушки и пулеметы. Гранатометы у бандитов есть?

— Не знаю, товарищ старший лейтенант. Я не видел. Не успел рассмотреть. Поторопился вам доложить.

— Внимательно в свой прицел наблюдай. В простую ночную оптику БМП не все видно. Если появятся гранатометчики, бить по ним на опережение. Выдюжите?

— Конечно, справимся, товарищ старший лейтенант. Мы броней прикрыты.

— Командуй там. На тебе лежит ответственность за весь взвод. Пропускать бандитов в ущелье нельзя ни в коем случае. — Эти слова были сказаны для поддержки молодого, практически не обстрелянного солдата.

Минувший трехсуточный бой был для Сысоева одним из первых.

Подполковник Звягинцев положил большущую руку на мое плечо.

— Дай-ка бинокль, старлей! — Судя по тону, это была не просьба, а приказ.

Я, человек, уважающий воинскую субординацию, подчинился, молча снял с шеи ремень, передал бинокль и принялся наблюдать за тем, как Евгений Андреевич рассматривал небо впереди и чуть в стороне. Увидеть что-то в темноте невооруженным глазом было сложно. Это было бы тяжело сделать даже с помощью тепловизионного прицела автомата.

Но, прежде чем увидеть, следовало, наверное, услышать. Мне и моим бойцам различить шум, видимо, мешали шлемы с плотно прилегающими наушниками. Звягинцев в этом аспекте имел перед нами преимущество, поскольку был без головного убора.

Я снял свой шлем и только тогда услышал характерный гул. Подполковник подтвердил мои соображения по идентификации этого звука.

— Три беспилотника-штурмовика летят, — заявил он. — Но похоже на то, что операторы, которые ведут их, желают, чтобы аппараты обогнули нас, ушли в сторону хребта и спрятались за ним. Я так думаю, они хотят разбомбить наши БМП. Автоматическая пушка с ними не справится. Она только по вертолетам стрелять может. Наш REX 1 в темноте тоже бесполезен. Что будем делать?

— Снайперы сработают, — сказал я, протянул свой шлем Звягинцеву и попросил: — Товарищ подполковник, пожалуйста, объясните им, где искать цели.

Большая голова Звягинцева в шлем не поместилась. Можно было, конечно, распустить крепежные ремни, но на это тоже ушло бы какое-то время. А Евгений Андреевич спешил. Я показал ему, как надо держать шлем, чтобы микрофон выполнял свою прямую функцию и голоса из наушников тоже были бы слышны и ему, и мне. Я приблизил голову вплотную к шлему и включил звук на полную мощность.

— Внимание, снайперы! Говорит подполковник Звягинцев. Три дрона-штурмовика облетают нас слева. Думаю, что они хотят разбомбить БМП. Вы сможете уничтожить их?

— А где наш командир, товарищ подполковник? — невозмутимо спросил сержант Сухогоров, не желая, видимо, принимать командование постороннего человека, пусть и старшего офицера, но чужого ведомства.

Не знаю, что хотел сказать Звягинцев, но я, чтобы время не терять, довольно грубо выхватил шлем из его большой руки, водрузил себе на голову и заявил:

— Здесь я, Вася! Товарищ подполковник, давайте координаты.

— От нас на одиннадцать часов.

Я коротко глянул на монитор планшетника и проговорил в микрофон:

— Снайперы, слушай координаты! Цели от вас на одиннадцать часов. Нельзя их пропустить!

— Работаем, — заявил Сухогоров. — Не пропустим. Цели боковые, довольно удобные.

Через пять секунд ущелье накрыл сильный грохот. Я понял, что был это звук выстрела снайперской винтовки «Корд». Теперь мне и всем моим бойцам стало предельно ясно, что бандиты оповещены о нашем появлении и ждут нас во всеоружии. Потому смысла прятаться и маскироваться уже не было.

Сам я при этом понимал, что выстрел «Корда» был не единичным. Одновременно с ним прозвучали еще два. Но эхо, разгулявшееся по ущелью, заглянуло даже в наши микрофоны и нам помешало услышать их.

Понял это и Евгений Андреевич.

— Где ты таких снайперов, старлей, набрал, на которых полностью полагаешься? — не отрывая от глаз бинокля, спросил подполковник Звягинцев.

— Я на каждого своего бойца полагаюсь точно так же, как на самого себя. А чем мои снайперы вам не угодили, товарищ подполковник? — Я не сразу увидел результат работы моих ребят, но по опыту предыдущих таких же отстрелов мог предположить, что он окажется стопроцентным.

Тут же в подтверждение моих самых радужных надежд в небе одна за другой полыхнули две вспышки. Потом, с небольшим опозданием, поскольку скорость звука намного ниже скорости света, до нас донесся и грохот взрывов. Они раздались не одновременно, и я смог различить, что их было три.

— Все, беспилотников в воздухе больше нет, — опустив бинокль, сообщил подполковник. — Твои снайперы — молодцы, больше ничего добавить не могу! Даже завидно, ей-богу! Они ведь ночью стреляли. Два дрона взорвались сразу. Видимо, пули попали в подвески с ракетами. Один упал на склон и там грохнул. Кажется, ему пулей часть крыла оторвало. В штопор сорвался. Мне бы отделение таких снайперов под команду! Не желаешь поделиться?

— Никак нет, товарищ подполковник! Сделайте официальный запрос в нашу школу снайперов. Там ваших людей основательно подготовят. У нас существует целый курс обучения действиям против беспилотников. Ночью с тепловизором этот аппарат найти даже легче, чем днем, с простым прицелом. Но мои бойцы неплохо умеют и засветло их отстреливать.

Звягинцев только хмыкнул в ответ.

Тут же за всех трех стрелков сделал доклад первый снайпер взвода сержант Сухогоров:

— Товарищ старший лейтенант, задание выполнено! Все дроны уничтожены. Экипажи БМП могут чувствовать себя в безопасности.

— Спасибо, ребята, — сдержанно поблагодарил я.

Экипажи БМП, видимо, чувствовали себя именно так, как предложил им сержант. Потому что до нас, не ушедших далеко от ворот ущелья, тут же донесся звук артиллерийской канонады. Грохот стоял еще тот.

Стомиллиметровые пушки БМП-3 сначала, как я и приказал, стреляли термобарическими снарядами. Их объемные взрывы легко распространяются по окрестностям. Вспышек мы из-за скал не видели, но грохот слышали очень даже хорошо.

Помимо четырех термобарических снарядов каждая такая пушка имела в запасе еще тридцать шесть осколочных. Десяток таковых вылетал из ствола за минуту. То есть на подготовку к каждому выстрелу уходило всего шесть секунд. Свой боекомплект стомиллиметровые пушки должны была израсходовать быстро.

Но на БМП-3 стояли и тридцатимиллиметровые автоматические пушки. Каждая из них могла дать по пятьсот выстрелов. Судя по звуку, именно этим наводчики-операторы теперь и занялись.

В третьем акте этого спектакля должен был произойти расстрел остатков банды из пулеметов и полное уничтожение ее гусеницами БМП. Обычно все это именно так и происходит.

Но на сей раз обстановка сложилась немного иначе.

На связь со мной вышел рядовой Сысоев и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, перед нами бандитов не осталось. Первых мы попросту пожгли термобарическими зарядами. От этих взрывов, кстати, в самих воротах, прямо по центру, детонировали три мины. Вы их как-то не заметили. А потом, когда мы уже стреляли из пулеметов, чуть больше десятка бандитов смогли прорваться в ущелье. Бежали они очень шустро. Если не устанут, то вот-вот вас догонят.

— Понял. Зря вы их пропустили, конечно, но мы встретим гостей. Да, Сысоев, я запрещаю БМП входить в ущелье. Передай этот приказ своим подопечным! Ущелье заминировано. Что-то мы дезактивировали, но ты и сам понимаешь, что это не наша основная задача. Мы могли пропустить некоторые мины. Боюсь, что довольно много. Так и передай. Бандитов не преследовать! Третье отделение! Стразаридзе! Ты разговор слышал? Задача понятна? Выставить заслон!

— Есть выставить заслон! Понял вас. Ищу место, — с характерным акцентом отозвался командир третьего отделения старший сержант Тенгиз Стразаридзе. — Здесь пока ничего подходящего не вижу. Может, надо чуть подальше поглядеть?

Это был не самый лучший вариант продолжения наших действий, но необходимость требовала временного разделения взвода. Я посмотрел на карту, опять выведенную на монитор планшетника. Дальше, метрах в тридцати впереди меня, проход между скалами заметно сужался. Выставить заслон там было куда проще.

— Стразаридзе, проведи отделение вперед на семьдесят метров. Там ущелье сужается. Занимай позицию. Можешь нас обогнать.

— Понял, товарищ старший лейтенант! Иду. Отделение, за мной!

Микрофоны у бойцов взвода были чуткие. Они легко улавливали топот ног по камням, но вот дыхания парней я почти не слышал.

Это обстоятельство радовало меня. Отсутствие таких характерных звуков говорило о хорошей физической подготовленности солдат. А ведь третье отделение по большей части состояло из призывников, среди которых время от времени попадаются даже покуривающие.

Эту вредную привычку в спецназе ГРУ принято относить к числу совершенно неприемлемых. У нас в батальонном городке даже солдатских курилок не существует. Мы быстро отучаем наших парней от этого грешного дела. Здоровье в боевой обстановке необходимо бывает каждому солдату.

Поэтому ни один другой спецназ не в состоянии сравниться с нами. Наши нагрузки сами по себе становятся лучшим средством от курения. Курящему человеку они не под силу. Не вынесет их и ни один субъект, слабый характером, любящий себя пожалеть.

Наша система подготовки, сложившаяся за долгие годы, позволяет солдатам-призывникам за шесть месяцев приобрести тот уровень сил и умений, который дает им возможность принять участие в боевой командировке. Но я тут же должен сказать, что современная годичная продолжительность службы явно маловата для полноценной подготовки бойца спецназа.

Может быть, в других частях это и возможно, но в спецназе годичного срока службы никак не хватает. Полгода мы солдата готовим. По истечении этого срока он уже вроде бы может принимать активное участие в боевых действиях, по уровню подготовленности превосходит профессиональных бандитов.

Наверное, это в какой-то мере отражает реальность. Но никак не на все сто процентов. Сами наши солдаты постоянно говорят о том, что во время боевой командировки они отдыхают от напряженных тренировочных занятий. Однако я вполне могу себе представить, насколько увеличилась бы боеспособность спецназа ГРУ, получи мы разрешение готовить людей хотя бы год. Это все подтверждается разницей в подготовке призывника и солдата контрактной службы, то есть дилетанта и настоящего профессионала.