XXV
Он осторожно спускался по влажным, скользким ступеням. Вначале была кромешная тьма, и Иоганн с трудом нащупывал ногами ступени, то и дело придерживаясь правой рукой о стену, чувствуя холодные, грубо вытесанные камни.
Внизу неожиданно забрезжил слабый свет. Лист резко остановился, но свет не приближался. Должно быть, это горел факел, закрепленный в стене. Иоганн стал спускаться к свету.
Снизу веяло холодом, с каждым шагом Лист острее ощущал его дуновения. Последняя ступень – и он оказался в сводчатой комнате. В стене был закреплен факел, а под ним – массивная дверь. Что бы за ней ни скрывалось, об этом оставалось только догадываться. На двери, на уровне лица, висело железное кольцо.
Иоганн приложил ухо к двери, прислушался – ничего; лишь где-то монотонно капает вода. Тогда он осторожно потянул за кольцо, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Коридор, едва освещенный, уходил куда-то во тьму. От этого коридора тянулись другие, создавая впечатление мрачного лабиринта. Казалось, никому, кто войдет сюда, не суждено выйти обратно.
Иоганн чувствовал опасность.
Он сделал глубокий вдох и шагнул в коридор.
* * *
Коридор был узкий, но факелы в стенах давали хоть какой-то свет, так что Иоганн видел, куда ступает. Над головой нависала каменная толща, справа и слева то и дело попадались комнаты.
Из любопытства он вошел в одну из комнат. В воздухе стоял запах плесени и гнили, на утоптанном земляном полу стояло несколько дощатых коробов. Лист шагнул ближе, заглянул в один из коробов.
Внутри, сложенные друг на друга, обнаружились несколько караваев хлеба, подернутых плесенью. Рядом лежало что-то еще, завернутое в холстину. Иоганн приподнял отсыревшее полотно и увидел кусок мяса, кишащий личинками.
Значит, здесь изгои хранили запасы еды, если это вообще можно было назвать едой. Излишки, на которые так скупились жители деревни… Лист ощутил прилив злобы; жадность некоторых из крестьян приводила его в бешенство.
Часто невежество и глупость неразделимы.
Иоганн накрыл испорченное мясо холстом. У него мороз пробежал по коже – он вспомнил, как в плену его кормили гнилой едой, которую не стали бы давать даже скотине. И как он был благодарен своим палачам за то, что его вообще чем-то кормили…
Лист выпрямился. Если крестьяне называли это жизнью, то сами они воистину жили на широкую ногу. И если однажды им придется ответить, это будет вполне заслуженно.
Он вышел из комнаты и двинулся дальше по коридору.
* * *
Через некоторое время Иоганн услышал голоса. Они становились все громче. Коридор оканчивался тяжелой дверью, чуть приоткрытой. Сквозь щель падала полоска света – должно быть, оттуда и доносились голоса.
Лист неслышно преодолел оставшееся расстояние. Оказавшись перед дверью, он осторожно заглянул в узкую щель и затаил дыхание.
Сквозь щель была видна лишь небольшая часть комнаты. Иоганн увидел большой открытый очаг посередине; пол был выложен крупными плитами, местами потрескавшимися. Факелы на стенах отбрасывали неверные отсветы, и потолок комнаты терялся в непроглядном мраке.
Перед очагом стоял Кайетан Бихтер. Он с кем-то разговаривал – Лист не видел собеседника, но слышал его голос. И этого оказалось достаточно, чтобы по спине пробежали мурашки. Голос этот, несомненно, принадлежал человеку и в то же время звучал как-то иначе: холодно, с присвистом.
– Какое-то время вам придется довольствоваться этим мясом, Ансельм, – говорил Бихтер. – В деревне объявились баварские солдаты и изъяли все наши запасы.
– И поделом им. Nunc и они узнают, что есть нужда, – голос стал громче. – Usus, с коим мы миримся изо дня в день!
Иоганн не слышал до сих пор ничего подобного: этот тип говорил на странной смеси архаичной латыни и немецкого. Должно быть, прежняя жизнь среди монахов оставила в них свой след, и в результате родился новый, их язык. А если учесть место их обитания, то язык этот как ни один другой подходил для того, чтобы шелестеть под мрачными сводами и теряться в подземном лабиринте…
Голос священника прервал его размышления.
– Вы забрали останки коровы? – спросил Бихтер.
– По-вашему, мы позволим пропадать добру?
– И все-таки воровство неугодно Господу. Как вам известно, это противно Его заповедям… – наставительно произнес священник.
– Всего одно из ваших пастбищ – и нам не пришлось бы забирать корову. Вам это известно, и Ему тоже!
– Знаю, Ансельм, знаю… – Бихтер опустил голову. – Господь подвергает вас суровым испытаниям…
– Воистину, – последовала короткая пауза. – Маттеус уже несколько дней не появляется. На прошлой неделе умерли двое старших, Исайя и Маркус. От них остались лишь кожа да кости. Et Марии не стало прошлой ночью – она была слишком слаба, чтобы справиться с простудой, – в голосе прозвучала горечь. – На что Господу отнимать жизнь, даруя ее лишь на три месяца? Cum vita innocenti?
В комнате повисло молчание.
– Не тревожьтесь, Он примет ее к себе, – проговорил наконец Бихтер.
– Мы ее уже похоронили, вместе с другими. Вы произнесете над ней последнее слово? – Голос слегка дрожал.
– Конечно, сын мой, конечно.
Вновь повисло неловкое молчание, прерванное в конце концов Ансельмом.
– А кроме того, мы решили, что в этот раз заявим о себе. Скоро минует пять лет, и он снова явится.
Бихтер при этих словах сердито нахмурился.
– Но вам же известно, что иезуит приходит, лишь чтобы наблюдать. Чтобы наблюдать и докладывать. Не вмешиваться. Не примирять! Не отпускать грехи!
– Так было до сих пор, – невозмутимо продолжал Ансельм. – Но в этот раз у нас для него unam notiam. Донесение. И быть может, нам удастся восстановить справедливость, в которой нам так долго отказывали.
– Не смешите меня! – вскинулся на него Бихтер. – Неужели вы решили, что кто-то обратит внимание на вас? Что же вы можете предложить? Или святой отец в Риме должен сойти с престола и протянуть вам руку?
– Только мертвые ближе, чем мы, apud Christum, – робко возразил Ансельм.
Бихтер успокоился и положил собеседнику руку на плечо.
– Ансельм…
Иоганн наклонился вперед и при этом задел дверь.
Дверь чуть приоткрылась, медленно и со скрипом.
Лист оцепенел, сердце подскочило к самому горлу. Эти двое не могли не услышать шум. Он уже перебирал в голове возможности к бегству, но тут священник снова заговорил.
– Я постараюсь повлиять на своих прихожан, – сказал он.
Иоганн опять наклонился к двери. Теперь он смог заглянуть в другую часть комнаты. Слева от очага вырисовывалась человеческая фигура. Ансельм подался вперед, и Бихтер невольно отпрянул.
– Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima, ваши люди ответят за свои деяния.
На него упал свет одного из факелов. Теперь Иоганн мог разглядеть это лицо. У Листа перехватило дыхание. То, что он увидел, мгновенно врезалось в его сознание – этой картины ему не забыть уже никогда.
Мертвенно-бледная, восковая кожа, сплошь иссеченная.
Глаза стеклянные, безо всякого выражения.
Рот в струпьях, сквозь черные губы выглядывают острые желтые зубы.
На голове ни единого волоса. Черные сосуды ясно проступают сквозь бледную кожу. Они словно пульсируют и плотной паутиной расходятся от ушей вниз.
Тощее тело, закутанное в ветхую монашескую рясу.
Иоганн затаил дыхание. Столь схожи они были с людьми в своих страданиях и так мало человеческого осталось в их облике… Сам того не желая, он с шумом втянул воздух.
Бихтер и Ансельм резко замолчали. И стали медленно поворачиваться в сторону двери.
Лист бесшумно скользнул назад, развернулся и побежал со всех ног по коридору. Им овладела паника, он не думал ни о чем, кроме спасения. Домчался до большой комнаты и бросился вверх по ступеням, не останавливаясь, пока над головой не показался проем.
Уже задыхаясь, Иоганн преодолел последние ступени и выскочил на свет.
Теперь в безопасности.
Он сделал глубокий вдох и с трудом взял себя в руки. Потом бросил взгляд на провал – бездну, в которой не было места свету.
В безопасности?
Он смотрел на ступени, ведущие вглубь, в коридоры…
К ним.
Иоганн прислушался, но кругом стояла тишина. На небе уже занималась первая заря, блеклый свет тонул в холодном тумане, окутавшем руины и лес.
Лист выждал еще немного – но нет, никто его не преследовал. Он торопливо пересек поляну и по своим же следам двинулся обратно в долину.
* * *
Когда Иоганн добрался до деревни, уже рассвело. Оставалось только порадоваться, что в лесу никто не устроил ему засаду. Полусонный он спустился по склону. Происшедшее в подземелье не выходило у него из головы.
Изгнанники действительно существовали: теперь сомнений на этот счет не возникало. Иоганн мог с уверенностью сказать, что наряду с Бихтером он единственный воочию смог узреть положение этих несчастных. И, Господь свидетель, тут нечему было завидовать – оно резко противоречило тому, что рассказывали в деревне. Там, в развалинах, жили никакие не монстры, а обреченные на гибель существа, которым каждый день приходилось бороться за жизнь. И все-таки оставалось неясным – кем они были? Людьми? Демонами?
Иоганн остановился.
Должно быть, и то, и другое вместе. Как и всякая Божья тварь…
И о какой справедливости они говорили? Погруженный в раздумья, Иоганн двинулся дальше.
Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima, ваши люди ответят за свои деяния.
Как следовало понимать его слова? Относились ли они к настоящему? Или он имел в виду Судный день, когда каждому придется ответить за свои деяния? С последним Иоганн готов был смириться – а вот в первом случае под угрозой оказывалась вся деревня.
И Элизабет…
Мартин Каррер, похоже, и не догадывался, насколько верны его слова.
* * *
Элизабет взяла несколько поленьев и как раз несла их в дом, когда заметила Листа.
– Где ты был? Отец уже спрашивал про тебя.
Иоганн оставил ее вопрос без внимания.
– Священник ходил этой ночью к ним, в развалины. – Он посмотрел в сторону леса. – Твой дед говорил правду.
Элизабет выронила дрова.
– И ты пошел за Бихтером? Ты с ума сошел? – Она схватила его за руку.
– Но они его принимают. Священник обманывает всех вас.
Тут из дома донесся раскатистый голос Каррера:
– Элизабет! Ты чего там копаешься?
Девушка торопливо подобрала поленья.
– Иоганн, если ты и вправду хочешь увести меня отсюда, то не ходи туда больше. Обещай мне.
– Но…
– Обещай!
Лист помедлил, потом кивнул.
– Хорошо.
– Спасибо.
Элизабет быстро огляделась, а затем неожиданно поцеловала Иоганна в щеку. Она начала уже разворачиваться, но Лист удержал ее и привлек к себе.
Они смотрели друг другу в глаза. Сердце у девушки учащенно забилось, так долго она…
– Элизабет! – вновь раздался голос Каррера.
Иоганн выпустил ее из объятий. Они по-прежнему смотрели друг на друга: Элизабет – разочарованно, Иоганн – со злостью. В конце концов она развернулась и скрылась в доме.
Иоганн с силой пнул по поленнице.
Недолго еще, Каррер, недолго…
* * *
Софи сидела в небольшой комнатке и мыла руки. До нее долетали приглушенные стоны. Вода в жестяном тазу стала красной, загустела, так что дна не было видно. Отмыть кровь оказалось непросто.
Софи открыла окно и выплеснула воду на улицу. Потом налила в таз чистой воды и принялась с усердием оттирать пальцы.
За спиной выросла чья-то тень. Софи вздрогнула.
– Готова, сударыня? – послышался голос Готфрида.
Девушка обернулась и хихикнула.
– Так меня еще никто не называл…
– У меня дома тебя все так называли бы.
– Да брось, даже твоя жена? – съязвила Софи.
Готфрид смотрел на нее с задором. «Эта за словом в карман не полезет, – подумал он. – И хороша, ко всему прочему». Солдат понял по ее взгляду, что она ждет от него объяснений.
– Она умерла шесть лет назад. Под телегу попала.
– Мне жаль, – искренне сказала Софи.
– Если все будет хорошо, я смогу через пару-тройку недель оставить службу. Мне пригодилась бы в хозяйстве женская рука…
Софи шагнула к нему и ткнула его в грудь.
– Ты каждой встречной эту историю рассказываешь? – спросила она возмущенно.
Готфрид ухмыльнулся.
– Может, и так… Только до сих пор не срабатывало.
Софи почувствовала, как сердце начинает биться сильнее. С виду он был порядочный малый. Быть может, ей наконец подвернулся шанс оставить это все позади? Деревню, Каррера…
Их.
– А как наиграешься, бросишь меня где-нибудь, так? – спросила она.
Готфрид взял ее за руки и привлек к себе.
– Нет, я бы на тебе женился.
Софи не поверила своим ушам.
Он притянул ее еще ближе. Девушка отвесила ему слабую пощечину.
– Я тебе не какая-нибудь…
– С какой-нибудь я и не связывался бы, – отпарировал Готфрид и поцеловал ее.
У нее и в мыслях не было сопротивляться. Она ответила на поцелуй и отдалась объятиям Готфрида.
Казалось, минула целая вечность. Наконец Софи отстранилась.
– До завтра, – сказала она негромко и выскользнула из комнаты.
