XXI
Снегопад, начавшийся ночью, усилился и продолжался весь следующий день. Поскольку расчищать тропы не имело смысла, в подобных случаях жителям оставалось лишь одно – запереться дома, как следует топить печь и молиться, чтобы снегопад поскорее прекратился.
* * *
– Аминь! – громко произнес Каррер и откинулся на спинку.
– Аминь! – повторили Иоганн, Элизабет, Альбин и Софи.
Девушки поднялись и стали убирать со стола. Мужчины принялись набивать трубки.
– Нам, видно, повезло, не то что другим, – заметил Альбин. – Баварцы ведут себя мирно, кто бы мог подумать…
– Дурак! – процедил Каррер. – Думаешь, что им мешает? Как только снег чуть сойдет и им будет где развернуться…
– До тех пор они наберутся сил и уйдут, – вставил Иоганн.
– Опять умничаешь, кузнец… ты, видно, знаешь, как поладить с этим сбродом.
Лист спокойно выдержал его взгляд.
– Их командир с виду вполне благоразумный. Если б они хотели, то давно разграбили бы деревню.
Якоб не успел ответить. В дверь постучали, и через секунду в комнате появился Мартин Каррер. С его плотного шерстяного плаща сыпался сухой снег.
– Здравствуй, Якоб, – поздоровался он с сыном, потом кивнул Иоганну и Альбину.
– А тебя чего принесло в такую погоду? Или что, метель тебе нипочем?
– Просто хотел позвать к себе. Франц уже пришел. Можно было бы попеть старые песни… Давно мы не собирались.
– Я из дома точно не выйду, мне и тут неплохо, – грубо ответил Якоб.
– А остальные?
Хозяин дома с безразличием посмотрел на Иоганна и Альбина.
– Да пожалуйста.
Дверь отворилась. Вошли Элизабет и Софи.
– Но девки никуда не пойдут, – отрезал Якоб.
– Брось, Якоб. Без Элизабет это и смысла не имеет. У нее же голосок, как у ангела.
– Баварцам ее голосок тоже придется по вкусу, если они прознают, – возразил Каррер-младший.
– Единственный баварец сейчас сторожит у окраины. Он продрог до костей, и его даже мышь не испугается.
– Отец, прошу тебя! Ты ведь знаешь, как я люблю старые песни, – попросилась Элизабет.
Якоб закатил глаза.
– Господи… Иди, так уж и быть. Только чтобы недолго! Иоганн, Альбин, вы несете за нее ответственность. И…
Все смотрели на него.
– Софи останется. Не хватало еще, чтобы я сам хлопотал на кухне.
Он с довольной ухмылкой взглянул на Софи. Она поняла, что ее ожидало. Такое бывало уже не раз: ей придется прислуживать Карреру, словно какому-то вельможе, и все равно он найдет к чему придраться. Не отпустив ее с остальными, хозяин, конечно же, мстил ей за то, что она вызвалась ухаживать за солдатами. Но этого и следовало ожидать.
– Можешь сразу принести шнапса, Софи, – громко заявил Каррер-младший. – Только смотри, чтобы холодный был.
Девушка кивнула и поднялась. Все же одна хорошая черта у Якоба была – он никогда к ней не приставал. Но и этому имелось объяснение: однажды Каррер заявил ей, что не желает ничего брать, если прежде него к этому приложилось еще полдеревни. Это замечание очень ранило Софи. Тем более что правды в этом не было ни крупицы. С другой стороны, лучше остаться в его глазах шлюхой, чем терпеть от хозяина побои, как приходилось многим другим.
Софи вышла из комнаты.
* * *
Они шагали к дому Мартина Каррера. Промозглый ветер пробирал до костей. Стало совсем темно, и слабый свет из окон выхватывал узенькую тропу, стиснутую снежными стенами.
– Кто это расчистил тропу? – спросил Иоганн.
– Кто же еще? – отозвался Мартин. – Любимчик капитана, Франц. С одним батраком. Им ведь нужен проход, чтобы сменять караул.
Альбин не сдержал ухмылки.
– Не может Франц за языком уследить… Но чтобы это стоило ему половины уха, такого он и представить не мог.
– У него еще одно есть. Больше ему без надобности.
Комната в доме Мартина была обставлена довольно просто, но стены и потолок украшала резьба. Под распятием в углу стояли несколько лавок и грубый стол. Печь была хорошо натоплена и дышала приятным теплом.
Франц уже сидел за столом, голова у него была перемотана. Перед ним стояла кружка шнапса. Он поднял ее.
– Ваше здоровье. И твое, Элизабет, в особенности.
– Угощайся, Франц, ты сегодня хорошо потрудился, – с легкой усмешкой произнес Мартин.
– Будь они прокляты, собаки баварские… Еще повезло, что они мне второе ухо не оттяпали.
– Или еще кое-чего, – съязвил Альбин.
– Если вспомнить, как поглядывал на меня их капитан, с него станется… Он лично стоял у меня за спиной и следил, чтобы я чистил как следует. – Франц покачал головой.
– У него нет выбора. Он в ответе за своих солдат, и караул тут на первом месте. Без караула нечего и говорить о безопасности, – заметил Иоганн.
Он вдруг заметил, как тихо стало в комнате. Все смотрели на него.
Болван. Помалкивай.
– Безопасности? Ты на чьей стороне-то? И вообще, кто сюда придет? – с удивлением спросил Франц. – Эта деревня отрезана от мира.
– Это не помешало кому-то увести корову из сарая.
– Давайте-ка лучше рассаживайтесь. Выпьем, а потом будем петь, – вмешался Мартин.
– Печь, конечно, греет, но это снаружи. Надо бы добавить чего-нибудь изнутри… Иоганн, как насчет шнапса? – Франц ухмыльнулся. – Я слышал, у тебя к нему особая страсть.
Лист смиренно кивнул и закатил глаза. Остальные рассмеялись.
Франц налил всем понемногу. Они подняли кружки.
– За деревню!
– За деревню!
Иоганн выпил. Как ни странно, шнапс оказался яблочным.
* * *
Когда выпили еще по одной, Мартин хлопнул в ладоши.
– Ну, давайте начнем. Я читаю «Аве Марию», Элизабет, ты потом споешь, а ты, Альбин, бери цитру.
Элизабет кивнула.
– Хорошо, дедушка.
Альбин поднялся, взял висевшую над скамьей цитру и снова сел. Все сложили руки.
– Радуйся, Мария…
Иоганн задумался, что же последует после молитвы.
– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь.
С другой стороны, если местные жители даже молитвы заканчивали подобным образом, то и с песнями дело обстояло так же.
Лист не ошибся.
Все перекрестились и теперь в ожидании смотрели на Элизабет. Она негромко кашлянула и запела. Альбин подыгрывал ей на цитре.
Никогда еще Иоганн не слышал такого красивого голоса. Густой и выразительный, и в то же время мягкий. Элизабет пела старую песню о Тироле, однако куплеты перемежались псалмами и строками из молитв, и получалось нечто новое, самобытное.
Все это время девушка смотрела на Иоганна, и он отвечал ей тем же. Казалось, что-то связало их, и это…
Элизабет сделала паузу. Теперь к ней присоединились и остальные, запевая один и тот же припев всякий раз, когда она допевала.
Исполненное красоты, пение создавало в комнате особое настроение. И все-таки Лист отчетливо слышал истинный смысл звучавших куплетов – он словно врезался в саму мелодию. Просьба к Деве Марии защитить.
От них.
* * *
Из маленьких окон, различимые даже сквозь ветер, пробивались мелодичные голоса. В это самое время по занесенной снегом тропе шагал баварский солдат – его только что сменили на посту, и он возвращался в расположение отряда. Солдат остановился, посмотрел на освещенные окна, прислушался к пению. Его охватывала тоска. Он вспомнил собственный дом, жену и детей, с которыми так долго не виделся. Странно, подумал солдат. Стоит вот так, на мгновение, прислушаться к людям, против которых ты воевал, и только тогда понимаешь, насколько же вы в действительности похожи… Друзья или враги – всеми движет одно.
Мир и покой.
Любовь.
Или такие вот посиделки в морозную ночь…
Солдат вслушивался в пение, и на душе у него становилось тягостно. Было что-то тревожное и в мелодии, и в самой песне. Горло словно чем-то сдавило…
Солдат невольно перекрестился и пошел прочь. Старина Альбрехт прав, подумал он. Лучше убраться отсюда, как только появится возможность, что-то в этой долине не так, будь она проклята.
* * *
Было в этом что-то волшебное: метель за окном, теплая комната, песни, пусть и странные, но такие знакомые…
Хотя и без шнапса тут, конечно, не обошлось. Франц еще трижды подливал ему в кружку. Когда Иоганн попытался было отказаться от пятой, тот ехидно заметил:
– Ты же не хочешь, чтобы я один завтра в церкви мучился. К тому же скоро Рождество, а значит, Бихтер наговорится вволю. Тяжелая проповедь на тяжелую голову…
Когда они кончили петь, голова у Иоганна ощутимо кружилась.
В комнате воцарилась тишина.
– Лишь бы они только помогли, песни эти, – прервал молчание Мартин.
Иоганн взглянул на него.
– Дайте угадаю. Вы поете их только зимой, когда особенно холодно.
Старик промолчал.
– И они должны уберечь вас от изгнанных.
Мартин перевел взгляд на Альбина.
– У тебя, видно, язык подлиннее, чем у Франца…
– Это Игнац ему рассказал, в лесу, – стал оправдываться батрак. – И правильно сделал. Иоганн имеет право знать правду.
– Что ты в этом понимаешь? – недовольно проворчал Мартин.
Иоганн не унимался:
– Я слышал россказни про изгоев, про них, обитающих в лесу. Про Божью кару, бледную кожу и острые зубы, – тут он сделал паузу и заглянул в глаза старику. – Мне интересно другое. Если они действительно существуют, то откуда же они взялись?
– Они всегда были, – быстро ответил Мартин. – А больше я и сам ничего не знаю. – Он поднялся. – Думаю, вам пора возвращаться, пока Якоб ничего не подумал.
При этих словах он взглянул сначала на Элизабет, затем на Иоганна.
Лист чувствовал, что старик лжет и знает куда больше, чем пытается показать. Однако момент был не самый подходящий. Иоганну не хотелось допытываться при Элизабет.
Он поднялся. Его качнуло в сторону, голова готова была взорваться.
Суровый жнец в смертельной пляске со своими жертвами. Бледное лицо, мольбы о пощаде.
Откуда взялись эти голоса? Почему именно теперь перед глазами возникли образы, которые преследовали его в кошмарах?
Кровь забрызгала стену, стекает по фрескам, черная в блеклом свете луны, пульсирует точно в венах…
Альбин ухватил его за плечо и придержал.
Голоса и видения исчезли, в глазах прояснилось. Иоганн стряхнул с плеча руку Альбина.
– Спасибо. Я уже в порядке.
– Тебе лучше знать, – сказал с ухмылкой Альбин и подмигнул Францу. Тот подмигнул в ответ.
Элизабет поцеловала деда в щеку.
– До завтра, дедушка.
– До завтра, дитя мое.
Элизабет вышла. Альбин последовал за ней. Старик посмотрел Иоганну в глаза.
– Береги себя, парень.
Лист молча кивнул и вышел из комнаты.
