В комнате не было никого, кроме этого типа. Она была пуста, лишь во всех углах под потолком висели крупные чаши из поржавевшей стали иди чугуна. Стены были голубовато-зеленые, пол, темно-зеленый, слегка пружинил под ногами. В розовом свете заката я увидел на стене свою тень.

В комнате было две двери. У одной из них стоял этот тип в замысловатом головном уборе, съехавшем ему на глаза. Он прижался ухом к двери и к чему-то прислушивался, не обращая на меня никакого внимания.

Мне запомнилось худощавое лицо этого мужчины средних лет, необычайно настороженное; рубашка с кофейным пятном и длинные облегающие штаны красной фланели. Однако вскоре я понял, что малиновым оттенком они обязаны закатному солнцу.

Услышав мои шаги, этот тип повернулся и вдруг отчаянно заметался в нерешимости. Он пытался сделать несколько вещей одновременно: казалось, он хотел открыть дверь и бежать, и хотел позвать на помощь. Затем он решился все-таки вытащить свое оружие (последний довод полицейского) и убить меня.

В конце концов он подбежал ко мне, обхватил меня за пояс и вытолкал на балкон. Прежде чем я осознал, что происходит, мое тело опять повисло над бездной. Не думайте, что я не сопротивлялся. Но что может сделать амеба?

Он мог меня просто отпустить, и я бы упал, но он не делал этого. Казалось, я был для него чем-то вроде квадратной втулки или затычки, и он отчаянно пытался найти такое же квадратное отверстие, чтобы меня туда вогнать. Он пытался отправить меня в счастливую лузу.

Все это время он тревожно оглядывался вокруг, смотрел вниз, стараясь не выпустить меня из^рук, бросал взгляды через плечо, вверх на небо и постоянно встряхивал головой, пытаясь поправить свой шлем, который съезжал ему на глаза.

Мне все это казалось ночным кошмаром. Впрочем, смешно было оставаться пассивным и ждать, пока мной заткнут ту самую квадратную дыру. «Может быть, ему и удастся ее найти, — подумал я. — Мне за тридцать с лишним лет не удалось. Попадались лишь круглые».

На этом философском витке я овладел собой, изловчился, схватил моего противника за горло и вернулся в безопасное положение. Мы оба не подходили для десятираундовой схватки. Я нанес удар. Он выхватил из-за пояса оружие, похожее на маленькую гантелю, и я ударил его опять.

Он сжал концы этой гантели в руках и резко дернул их в стороны. Бесшумная голубая вспышка сверкнула между его сжатыми кулаками. Из-под его сползшего полосатого шлема на меня уставился один глаз, и тот выражал отчаяние. Тут он что-то увидел за моей спиной. На нас упала тень. Мой соперник замялся.

Я выбил оружие у него из рук. Два шарика упали и со щелчком соединились. Голубой свет погас. Мой противник, должно быть, сошел с ума: он нагнулся, чтобы подобрать эту штуковину, и тут я нанес ему быстрый короткий удар — у меня достало сил, чтобы он оказался действенным. Этот тип продолжал сгибаться, пока не рухнул лицом вниз.

Я оглянулся и увидел в небе некий воздушный корабль. Он был далеко и в тот миг напоминал галеон. На фоне красного полукрута он казался ажурным, словно сотканным из паутины.

А внизу лежал город с его куполами, разбегающимися улицами и шпилями. Бесконечные арки поддерживали колышущийся огненный шар.

Это был Малеско.

Я знал Малеско. Дядюшка Джим рассказывал о нем слишком часто, чтобы, увидев, я не узнал города.

Я с трепетом смотрел вниз на английский парк, ясный тенистый полумрак которого был подсвечен закатом, когда глубокий вздох поверженного врага заставил меня обернуться.

Он не шевелился, но я быстро вернулся в комнату и прислушался. Мне показалось, что снаружи слышны шаги, однако они стихли, и установилась тишина, нарушаемая время от времени дальним приглушенным рокотом голосов. Я приоткрыл дверь, у которой прислушивался этот кровожадный тип, и сквозь узкую щель увидел хорошо освещенный вестибюль.

Я закрыл эту дверь, открыл другую, что находилась в противоположном конце комнаты, и обнаружил там помещение примерно такое же, с ржавыми чашами под потолком в углах. Всю противоположную стену занимала какая-то машина. Во всяком случае, там на панелях были сплошь циферблаты, рычаги и тому подобное. Передняя часть машины была высотой примерно с мой рост. Я посмотрел на нее. Она, казалось, тоже посмотрела на меня. И ничего не случилось.

Кроме этого, я обнаружил в углу что-то вроде платяного шкафа, прикрытого занавеской. Посреди комнаты находился столик с остатками обеда: корка хлеба, чашка с зеленым осадком, а также какой-то плод размером с редиску, с червоточиной на розовом боку.

На полу возле стола лежали мятые черные одежды. Подойдя ближе, я нашел рядом с коркой хлеба пластину; на ней были какие-то кружочки, большинство из которых соединялось прямыми линиями, и вся пластина была перечеркнута несколькими жирными штрихами. Мне почему-то вспомнилась игра в крестики-нолики.

Я ходил вокруг машины, рассматривая ее со всех сторон, но это мне ничего не дало, да и не могло дать, будь то хоть фордовский двигатель или пылесос. Я оставил затею и вернулся, чтобы посмотреть, не очнулся ли мой противник.

Он еще не пришел в себя. Я перевернул его и осмотрел. На нем была легкая туника, тяжелые коричневые сандалии, плотные, немного запачканные белые штаны до щиколоток и полосатый головной убор.

О, да, еще у него был браслет на левом запястье, соединенный с кольцом на среднем пальце гибкой лентой из того же металла — голубовато-зеленого. На поясе была закреплена небольшая сумочка, и стоило мне к ней потянуться, как она издала звук, похожий на тот, что издает гремучая змея, предупреждая противника, а затем прозвучали слова, которые я автоматически перевел и понял раньше, чем осознал, что это был за язык.

«Верховное управление Храма. От жреца ночи, Фалви!»

Две мысли завладели моим сознанием; одна из них крутилась вокруг полосатого головного убора моей жертвы, а другая заставляла мои губы беззвучно шевелиться, повторяя слова, которые я только что слышал. Один и один — будет два. Один и один — будет Малеско.

Я сразу вспомнил истории дядюшки Джима и ту роль, которую в них время от времени играли эти головные уборы. Те, кто носили их, являлись… Кем же? Жрецами. И это означало, что…

Нет. Я отверг это как невозможное. Я поднялся и сделал глубокий вдох. Наступил момент, которого я старательно избегал, момент, когда, перестав суетиться, начинаешь осмысливать создавшееся положение.

Я в другом мире. (Каком мире? О нет! Я еще не был готов в это поверить.)

Возможно еще одно объяснение: я сошел с ума и на самом-то деле лежу на койке в Беллеву, а доктора задумчиво смотрят на меня и говорят: «Явно безнадежный случай. Может, применить лечение электрошоком, или попробуем новый метод, который, правда, дает летальный исход у макак-резусов?»

У моих ног по-прежнему лежал без сознания один из жрецов, и за балконными перилами расстилался город, уже не радужно-красный, а сумеречный, вечерний. Зашло солнце. Здесь быстро наступает ночь. Я окинул взором этот до боли знакомый вид, которым так часто грезил в детстве.

У меня не было ощущения чуда, как не было и недоверия к происходящему. Любой из нас, очутившись в какой-нибудь знакомой, но вымышленной стране типа Оз, рано или поздно начинает испытывать подобное недоверие, обнаружив, что она вполне реальна. Но со мной ничего подобного не произошло. Сомнения в реальности существования Малеско были бессмысленными он лежал передо мной. Я сказал себе, что удивляться начну потом и что сейчас у меня нет на это времени.

Больше всего меня тогда занимал сам дядюшка Джим, истории которого, как оказалось, вовсе не были сказками. Он действительно знал Малеско. Ну хорошо, а бывал ли он здесь сам?

Может быть, он просто нашел способ открывать дверь между мирами и таким образом обрел возможность наблюдать за другим миром и даже слышать его, раз уж он выучил язык Малеско. Не было времени все это обдумать как следует, события разворачивались слишком стремительно.

Одно было ясно: описание Малеско в рассказах дядюшки Джима явно сделано очевидцем. Тут действительно есть этот огромный колышущийся купол. Правда, дядя ничего не говорил об огнях, загорающихся по всему городу с наступлением темноты. Были среди них и цветные, а некоторые складывались в рекламные вывески, и я смог их прочитать.

«НИЧЕГО ЭТОГО НЕТ, МНЕ ПРОСТО СНИТСЯ СОН, И МНЕ СНОВА ДЕСЯТЬ ЛЕТ, А ВСЕ ЭТО ВЫДУМАЛ ДЯДЮШКА ДЖИМ», — твердил я себе.

Футляр на поясе жреца загудел, и снова послышался слабый голос:

— Falvi! Responde!

«Responde» произносится так же, как пишется. Это значит «отвечай». Слово Falvi я не знал. Это могло быть имя собственное. Возможно — имя моего противника. Если так, то Фалви не ответит, и я прикидывал, что за этим может последовать. Надо было уходить отсюда в город — там безопасней. Где есть огни, там найдется и темнота.