16
— Зачем было с ним оставаться, раз вы прекрасно понимали, что заблуждаетесь на его счет? — спросил Санджай.
— Потому что он оставался со мной, а не я с ним. Потому что я достаточно пострадала физически, чтобы к этому добавить еще одну боль.
— Его фамилия и вправду Шопенгауэр?
— Если со вчерашнего дня не изменилась, то да, — ответила Хлоя.
— Нужна изрядная смелость, чтобы влюбиться в мужчину с такой фамилией. Либо смелость, либо склонность к мазохизму.
— Какая связь между его фамилией и чувствами, которые я к нему испытываю — или не испытываю?
— В статье Шопенгауэра о женщинах больше женоненавистничества, чем в коллективном бессознательном моей страны!
— Я же встречалась не с оригиналом, а всего лишь с копией… Вижу, вы тоже читали Шопенгауэра?
— Вас это удивляет, потому что я из Мумбаи? Я не брошу в вас камень, поскольку сам больше всех удивлюсь, когда Запад перестанет воспринимать Индию только как край священных коров, чатни и карри.
— Я не то хотела сказать…
— Но подразумевали именно это.
— Вы прирожденный морализатор! Кто из нас двоих — патентованный лгун?
— Если бы я вам сообщил, что у меня здесь напротив назначена встреча, вы бы сочли, что чем-то мне обязаны. Но вчера я понял, что этого, как и многого другого, вы просто не выносите.
— Вы отлично знаете, что я ничего подобного не имела в виду. Давайте так: если вы когда-нибудь опять захотите со мной пообщаться, будем считать, что этого разговора не было.
— Хорошо, а потом вы мне скажете, кто из нас двоих первый лгун. Главное, чтобы вы захотели со мной увидеться теперь, когда знаете, что я простой лифтер.
— Как же нам не видеться, раз вы работаете в моем доме…
— И еще: мне не хочется, чтобы вы напрягались. Я буду обращаться к вам «мисс» и только если мисс понадобятся мои услуги. Сожалею, что вы ошиблись номером. Давайте договоримся, что этого звонка никогда не было.
— Никакая не «мисс», а Хлоя! — крикнула она вслед удалявшемуся Санджаю и проводила его взглядом до самого выхода из парка.
Дипак посмотрел на часы, надеясь, что Санджай проявит пунктуальность. Тот его не подвел: вписался в простительные пять минут.
— Я очень старался! — воскликнул запыхавшийся племянник.
— Тебя никто не упрекает. После полуночи, удостоверившись, что все уже дома, Ривера по привычке засыпал за конторкой. Никто не мешает тебе поступать так же, только не забывай заводить будильник, чтобы в шесть тридцать быть свежим и бодрым. Уильямс, случается, выходит за газетой уже в шесть сорок пять. Не бойся, твои ночные смены будут не такими напряженными, как мои дневные.
— Надо еще учитывать, что днем я тоже работаю.
— Днем Ривера постоянно был у жены в хосписе: поверь мне, это далеко не отдых, при ее-то состоянии… Он старше тебя на сорок лет. Полагаю, ты справишься.
— Достаточно было бы простого «спасибо»…
— Пора бы знать, что молчание часто значительнее бесполезных слов. До завтра, передаю рабочее место тебе.
Дипак спустился в подвал. Ривера ошибся, предположив, что поведение жильцов войдет в норму, как только ему найдется замена. Их холодность, тем более необычная, что ее проявляли все без исключения, не давала Дипаку покоя. Миссис Уильямс, эксперт по злословию, бросила, выходя из лифта: «Добрейшая миссис Зелдофф сочтет это чудом. Кто станет с ней спорить? В один миг найти лифтера, причем сразу после такого неприятного инцидента — прямо как в сказке! Да еще выходца из Индии! Можно подумать, в Америке не осталось квалифицированных работников!»
Инстинкт редко подводил Дипака, и он решил во всем разобраться. Переодевшись, он перешел в комнатушку напротив чулана, где работал видеомагнитофон, записывавший с 11 вечера до 7 утра все, что попадало в объектив камер наблюдения. Одна была направлена на тротуар под козырьком, вторая — на служебный вход, третья — на коридор в подвале. За двадцать лет со времени установки этого оборудования ни разу не произошло ничего достойного внимания. Кооператив довольствовался шестью старыми видеокассетами, которые Дипак менял местами.
Сев перед монитором, он поставил первую и включил ускоренное воспроизведение. Его интересовал поздний вечер прошлого вторника. Чутье его не подвело, он обнаружил нечто странное: миссис Коллинз в халате, спустившуюся в подвал с пульверизатором в руках. Что в нем за вещество, понять было невозможно, но не только профессиональный детектив мог бы догадаться, для чего использовали эту штуку. Вот и доказательство невиновности Дипака. Немного подумав, он перемотал пленку в начало и оставил кассету в видеомагнитофоне: новая ночная запись наложится на старую и сотрет следы неожиданного визита миссис Коллинз в подвал. Дипак станет его единственным безмолвным свидетелем.
Немного погодя Дипак поднялся из подвала. Навещать Риверу было уже поздно, и он отправился домой.
Мистер Моррисон вернулся живым и невредимым. Санджай, помня инструкции Дипака, не стал вмешиваться и только пожелал ему доброй ночи.
Близилась полночь, и его клонило в сон. Он закинул ноги на конторку и опустил спинку кресла. Спать так было неудобно, и Санджай стал искать средство от скуки. Найдя блокнот и карандаш, он долго медлил, подбирая слова.
В час ночи он поднялся на девятый этаж, сделал несколько шагов от кабины лифта до двери и сунул под нее сложенный вдвое листок бумаги. В три часа он все же уснул, растянувшись посреди холла и подложив руки под голову.
День, когда я почувствовала аромат роз
Папа вернулся уже днем и ничего не объяснил. Я была в гостиной, у окна. На вопрос, почему я провожу время, прилипнув к окну, я ответила, что от наблюдения за улицей мне становится лучше. Это для него неразрешимая загадка. Настоящая же причина состоит в том, что, когда я пишу, восстанавливать дыхание у меня лучше всего получается у окна. А когда он ко мне подходит, я прячу тетрадку под себя. Почему я не признаюсь ему, что веду дневник? Потому что дневник — тайный сад, вот и все. Но в тот день папа упрекнул меня за то, что я сижу взаперти. «Хочу, чтобы ты проветрилась. Чтобы духу твоего здесь не было не меньше двух часов!»
Я удивленно взглянула на него. Даже когда я была девчонкой, он не разговаривал со мной таким приказным тоном. Почему ему нужно, чтобы я убралась из дома? Я с невинным видом поинтересовалась, не завел ли он любовницу. Настала его очередь изумленно вытаращить глаза: он не понял, в чем тут связь! А я поняла, просто не собиралась ничего ему объяснять.
Раз меня выставили за дверь, я отправилась гулять по аллеям Вашингтон-сквер-парка. Сначала объехала фонтан, потом направилась к скамейке, где раньше слушала трубача, игравшего почти каждый день. Бывало, чтобы привлечь слушателей, он в шутку играл сразу на двух трубах, одновременно приложив их к губам. Вот это виртуоз!
Весна была в самом расцвете, распустилось целое море роз. Каких только сортов тут не было: Флорибунда, Гермиона, Пилигрим, Галуэй, Королева Швеции — я наслаждалась всеми ароматами сразу. И чувствовала, что живу.
Вернувшись домой, я поблагодарила отца и еще раз спросила, не завелась ли у него любовница. Ответа ждать не стала и быстренько удалилась к себе в комнату, к окну.
