11
Студия звукозаписи располагалась на шестом этаже бывшего промышленного склада на 17-й улице. Хлоя поднялась туда на грузовой платформе, по сравнению с которой лифт у нее дома казался крохотной конурой. Здешний лифтер просто давил на кнопки: предлагать ему ночную работу было бы смешно.
Попасть в кабину звукозаписи было непростым делом: двойные двери открывались в неудобную сторону, а тамбур между ними был слишком тесным. Звукорежиссеру пришлось на руках нести ее к высокому табурету перед микрофоном. Во избежание трудного для нее и обременительного для других маневрирования она не стала покидать рабочее место в обеденный перерыв и довольствовалась едой, поданной ей на подносе. Двоим в студии было тесно, поэтому звукорежиссер деликатно удалился перекусить за стеклянную перегородку, оставив микрофоны включенными, чтобы можно было общаться.
— Пока что все получается удачно, — похвалил он ее работу, впиваясь зубами в сэндвич.
Микрофоны усиливали звуки жевания, превращая их в грозовые раскаты.
— Прямо комедийная сценка! — весело сказала она.
Поняв, что ее развеселило, он уменьшил звук.
— Мой двоюродный брат тоже инвалид-колясочник, — сообщил он.
Хлоя всегда недоумевала, что побуждает некоторых потчевать ее такими историями. Можно было подумать, что наличие родственника-инвалида превращало их в ее сообщников. Однажды, когда она ждала Джулиуса после лекции, кто-то из его студентов высказался в том смысле, что ездить в кресле — это круто. «Для меня нет никакой разницы», — обрадовал он ее. «До такой степени нет, что ты считаешь своим долгом мне об этом сказать», — ответила она студенту. Со временем она разобралась, что люди не имеют в виду ничего дурного, так они маскируют свое смущение, оправдываются за вопиющую несправедливость: сами-то они в порядке в отличие от нее…
— Хорошо, что ты знаешь текст наизусть, — продолжил звукорежиссер, — хотя лучше бы тебе его просто зачитывать. Понимаешь, закрываю глаза, и у меня впечатление, что я в театре. Надо говорить медленнее, как чтецы.
— Вы много читаете?
— Стоит мне открыть книгу, сразу начинаю клевать носом. Зато я часто записываю аудиокниги. Ты не тушуйся, это просто совет. Сейчас заберу поднос, и мы продолжим.
Фея чуткости явно обошла стороной его колыбельку, но он был человеком вполне симпатичным и хотел как лучше.
После обеда Грумлат попросил Дипака заглянуть к нему, когда выдастся минутка. Дипак не строил иллюзий о содержании предстоящей беседы и не стал тянуть с развязкой.
— Сейчас как раз спокойное время, — сказал он и последовал за бухгалтером.
Грумлат предложил ему сесть, но Дипак решил принять пулю стоя.
— Я ничего не смог поделать, — запричитал Грумлат, — вы должны понимать, с какими трудностями сталкиваются наши жильцы после несчастья с вашим коллегой…
Дипак подумал, что, говоря «наши жильцы», бухгалтер намекает на то, что они все втроем в одной лодке. И напрасно.
— Мне все равно, я заканчиваю рабочий день и ухожу, а вот они… они смотрят на это совсем по-другому. Поверьте, я сделал все возможное. Подумайте о бедной мисс Бронштейн, сидящей взаперти после того, как вы уходите домой! Так больше продолжаться не может. Ваш профсоюз упорно молчит. Поэтому принято решение о переоборудовании лифта в автоматический.
— Единогласное? — спросил Дипак, забыв о своей обычной сдержанности.
— Хаякава, конечно, не голосовали, они в Калифорнии, миссис Коллинз не почтила нас своим присутствием. Тем не менее решение принято значительным большинством голосов, — развел руками Грумлат.
— Сколько у меня еще времени?
— Вы это бросьте! — повысил голос бухгалтер и продолжал со смешком: — Вы говорите так, словно вам сообщили о смертельной болезни. Наоборот, вы уйдете на заслуженный покой и перед вами откроется совершенно другая жизнь. Я добился для вас высокой компенсации: жалованье за целый год! Это как-то сгладит углы, не правда ли?
— А какой выплаты вы добились для мистера Риверы?
— Он получит полугодовое жалованье. Выйдет почти как у вас, потому что страховая компания возместит ему жалованье за время лечения в больнице.
— Не возместит, если вы его уволите.
Грумлат изобразил задумчивость.
— Вы правы. Ну, шесть месяцев — это тоже неплохо.
— Как и тридцать лет беспорочной службы.
— Это максимум, что мне удалось выбить, видели бы вы их физиономии, когда я поставил вопрос о положенных вам выплатах!
— Вы не ответили на мой вопрос. Когда установят новое оборудование?
— Так случилось, что монтеры свободны в этот четверг. Работы займут два дня. В вашем распоряжении вся неделя, я бы предпочел, чтобы вы присутствовали при монтаже, им могут понадобиться ваши подсказки. Загляните ко мне в пятницу, и я выплачу вам причитающееся. Набирается неплохая сумма, скажу я вам!
Дипак попрощался с бухгалтером и бросился в чулан, горя желанием уничтожить две коробки, ломающие ему жизнь. Но он быстро подавил этот порыв и вскоре занял свое место за конторкой в холле.
Вернувшись из парикмахерского салона, мадам Леклер изменила своему правилу и не спросила у Дипака, что он думает о ее прическе. Лязг решетки и гул мотора — единственные звуки, сопровождавшие в этот раз ее подъем на седьмой этаж.
Миссис Уильямс, отправившаяся за покупками, пожаловалась, что ее приходящую прислугу разбил радикулит и она взяла отгул. Когда она вернулась, Дипак донес покупки до ее кухни. Она уже хотела предупредить его, что на следующей неделе принимает гостей, но в последний момент спохватилась и прикусила язык. После его ухода она с облегчением перевела дух, радуясь, что не совершила досадную оплошность.
Хлоя покинула студию звукозаписи в 4 часа дня и, несмотря на приятную весеннюю погоду, решила взять такси. После шести часов в жаркой кабине она совершенно обессилела.
Увидев ее, Дипак бросился к ней навстречу и решительно встал позади кресла.
— Не вздумайте возражать, у вас ужасный вид.
— Вы выглядите не лучше меня.
— По вечерам я навещаю Риверу, на сон остается очень мало времени, — объяснил он.
С ней бесполезно было хитрить. Уже во второй раз за день Дипак нарушил одно из своих непреложных правил.
— Знаю, вы голосовали против, — сказал он. — Ваш отец пробовал и так и сяк, но что поделать, вы остались в меньшинстве… Можете за меня не беспокоиться, мисс.
— Вы знаете, что сказал Иисусу Лазарь?
— Чего не знаю, того не знаю.
— «Встань и иди!» Перестать беспокоиться за вас было бы примерно таким же чудом.
Дипак, отодвигая решетку, смотрел на нее с недоумением:
— Что-то мне подсказывает, что это были слова Иисуса, обращенные к Лазарю…
Она улыбнулась, борясь с желанием намекнуть ему, что еще не сказала своего последнего слова. Но лучше было промолчать: если бы Дипак заподозрил, что она что-то замышляет, он бы все сделал, чтобы ей помешать.
После утомительной серии встреч Санджай простился с Сэмом, не объяснив, почему он сбегает в разгар очередных переговоров, и поспешно пересек Вашингтон-сквер-парк. Взглянув на заветную скамейку, он ускорил шаг, понимая, что опаздывает. Что за блажь, с какой стати он ввязался в эту историю? Он сказал себе, что лучше рассматривать любую ситуацию с положительной стороны, что поменять деловой костюм, в котором он чувствовал себя неуютно, на униформу лифтера — веселая и добрая шутка. Если у него когда-нибудь будут дети, он расскажет им эту забавную историю, — возможно, она послужит им полезным примером. Была у него и другая задумка: зайти по возвращении в Мумбаи в один из старинных лифтов, которыми гордится их отель-дворец, и продемонстрировать дядюшкам умение управлять этими капризными механизмами, приобретенное благодаря мужу их сестры! Только это будет уже не юмор, а ирония.
На подходе к дому № 12 по Пятой авеню Санджай думал уже о другом — о подлинной причине своего согласия оказать дяде эту услугу. Не кроется ли за этим что-то еще? И как прореагировала бы Хлоя, если бы узнала, что он согласился на это безумие ради того, чтобы быть ближе к ней? Вдруг испугалась бы?
Дипаку принесли отутюженную форму Риверы, и он повесил ее в свой шкафчик. Он сожалел, что не сдержал данное коллеге слово, но тому имелась убедительная причина: жильцам не следовало наталкиваться в лифте на незнакомца в облачении лифтера. Как бы он объяснил его появление? Разумнее всего было бы положить конец этой шутке, но Дипаку хотелось потянуть время, а Лали так радовалась, что спасла их будущее, что ему не хватило бы смелости открыть ей правду. Лучше они, дядя и племянник, сделают это вдвоем, когда вернутся домой в четверг после того, как приступят к работе монтажники.
Санджай ворвался в холл с получасовым опозданием. Дипака подмывало сделать ему выговор, но он счел за благо промолчать. Отведя Санджая в подвал, он стал учить его механике, тыкая пальцем в лифтовый механизм: блок предохранителей, ремень регулятора, натяжение которого необходимо время от времени проверять, смазка направляющих… Так продолжалось до тех пор, пока Санджай не сдался и не напомнил увлекшемуся инструктору, что обслуживание механизма в его обязанности не входит.
— Как насчет общей культуры? — нашелся с ответом Дипак. — Если вдруг перегорит предохранитель, тебе будет приятно самому найти неисправность и ее устранить.
— Насчет того, что будет приятно, я не уверен, — возразил Санджай, — особенно если лифт застрянет между этажами.
— На этот случай у тебя всегда должен быть при себе телефон. Между прочим, мисс Хлоя не дотягивается до кнопок; когда ей нужна наша помощь, она делает один звонок, тебе не нужно на него отвечать, достаточно подняться к ней на девятый этаж.
— Да, девушка с девятого этажа… — задумчиво проговорил Санджай.
— Ты видел ее у нас в холле и даже сажал в такси, помнишь? Вот и она, легка на помине, — улыбнулся Дипак, когда у него в кармане коротко провибрировал телефон.
— Езжайте за ней без меня, я тем временем понаблюдаю за этим вашим замечательным механизмом в действии. Для повышения общей культуры.
— Отличная мысль! — одобрил Дипак, не хотевший брать его с собой.
Он поднялся в холл, вошел в кабину. Как ни странно, телефон завибрировал снова. Он двигается с доступной ему скоростью, нечего его подгонять!
Он удивился еще сильнее, когда, приехав на девятый этаж, не застал перед лифтом Хлою.
Не иначе, она позвонила случайно. Но, прежде чем спуститься вниз, Дипак для очистки совести приник ухом к двери. До его слуха донесся зов о помощи.
Он сорвал с пояса связку ключей, отпер дверь и вошел.
— Кухня! — услыхал он.
Он нашел Хлою на полу, под перевернутым креслом. Взяв девушку на руки, он отнес ее на диван в гостиной.
— Вы не ранены?
— Думаю, нет. Просто потянулась за чашкой на полке, но она была слишком далеко, вот я и схватилась за ручку шкафа. А тормоз кресла не опустила, поэтому оно поехало назад, я попробовала его остановить, но поздно…
— Я вызову врача!
— Это лишнее. Наверное, завтра будут синяки. Поделом мне, в следующий раз воздержусь от акробатических трюков.
— Позвольте мне хотя бы удостовериться, что кресло не сломано, — сказал Дипак со вздохом. — Как же вы меня напугали!
Вскоре он вернулся, толкая перед собой кресло.
— Все в порядке, я даже отрегулировал тормоз, — успокоил он ее. — Хотите, я немного побуду с вами?
— Вы очень добры, но, уверяю вас, со мной все хорошо. В конце концов, кому не случалось зацепиться за ковер?
— Мисс никогда не упускает возможности сострить.
Своим ответом он намеренно вводил ее в заблуждение: он отлично знал ее и понимал, что она не шутит, а защищает свою гордость.
— Будь у меня средства, — продолжила она, — я бы с радостью сама платила вам зарплату, лишь бы вы от нас не уходили.
— Что вы, — сказал Дипак, гладя ее руку, — дело же не в этом, вы сами отлично знаете.
— Как я буду без вас обходиться?
— За последние четыре года я приходил вам на выручку всего два раза.
— Не два, а пять!
— В детстве вы причиняли мне гораздо больше беспокойства.
— Я сильно вас донимала?
— Нет, но ангелом вы не были. Усадить вас в кресло? Мне пора идти.
— Сама справлюсь. Говорят, после падения с лошади надо как можно быстрее снова сесть в седло.
Дипак попрощался и ушел. Не дождавшись звука закрываемой двери, она крикнула из гостиной:
— Не волнуйтесь, я справлюсь!
В этот раз она услышала щелчок замка.
— Что-то вы долго. Я думал, лифт сломался.
— Ты видел, чтобы заискрил блок предохранителей? Нет? Значит, все в порядке. А теперь за дело! Несколько ездок вверх-вниз, чтобы убедиться, что ты усвоил вчерашний урок, — и ты свободен. Сегодня вечером мне надо уйти чуть пораньше.
— В вашем обществе у меня появляется неприятное чувство, будто мне снова десять лет… — пожаловался Санджай.
— А я в твоем обществе чувствую себя столетним дедом!
Первые подъемы и спуски были довольно хаотичными, но потом у Санджая появилась уверенность. Несколько остановок подряд он совершил почти идеально: «недолет» или «перелет» не превышал двух-трех сантиметров. Через час Дипак проводил его к двери и записал в блокнот новые десятки метров. Между шестью и семью часами вечера жильцы стали возвращаться домой, все — с похоронным видом. Но больше всего Дипака рассердили не их лицемерные мины, а то, что мистер Уильямс позволил себе положить руку ему на плечо… Дипак фыркнул и, не прощаясь, задвинул решетку.
Дома Уильямс пожаловался на лифтера жене. Быстрее бы уж автоматизировали лифт, а то теперь в кабине чувствуешь себя словно в аду!
В 19:30 Дипак спустился в подвал и переоделся. Злые языки обвинили бы его в пренебрежении обязанностями и в том, что он покинул пост до истечения дополнительного времени, которое сам взялся отработать. Но его это не волновало, важнее было сдержать другое обещание. Последний подъем в этот день он совершил уже в повседневной одежде. И совсем скоро спустился вниз.
Успокоившись и отдышавшись, Хлоя пустилась в новую авантюру: чтобы перелезть с инвалидного кресла на откидное сиденье в душе, требовалась изрядная сноровка. Если не считать неприятность в кухне, день складывался удачно. Редактор, заглянувший к ней в студию, похвалил ее и дал прочесть еще одну книгу, посулив подписать новый контракт.
Она собиралась отпраздновать это с отцом, но пока что ей требовался отдых.
Теплая вода, полившаяся ей на плечи, принесла огромное облегчение.
Она надела халат, переехала в гостиную и заняла позицию у окна. Поведение Дипака — тот залез в такси, в которое только что села миссис Коллинз, — нисколько ее не удивило: она догадывалась о том, что происходит, кроме того, увиденное навело ее на интересную мысль.
День, когда я снова ехала в метро
Я тратила уйму денег на такси. Мне годятся только такие, у которых сдвигается дверь и имеется подножка. Водители остальных — а их, увы, большинство — вынуждены выходить из-за руля и класть в багажник мое кресло; по приезде эта манипуляция повторяется в обратном порядке. Большинство таксистов нарочно не замечают моих попыток их остановить, некоторые при виде меня даже прибавляют газу, как будто боятся, что иначе я повисну у них на бампере.
Я спустилась в метро, вспоминая, какую испытывала эйфорию во время первых, давних поездок по Нью-Йорку. Чтобы пользоваться в метро лифтом, надо обладать закаленным обонянием и, безусловно, изрядным терпением: эти лифты удивительно неторопливы, поэтому кажется, что спуску не будет конца. Я дождалась окончания часа пик и заехала в вагон на станции «Вашингтон-сквер». Пока что все было в порядке. Я поставила кресло на тормоз, чтобы ненароком не врезаться в дверь. Вагон был почти пуст, пассажиры уставились в свои телефоны и не обращали на меня никакого внимания. Но на Пенн-Стейшн положение ухудшилось. В вагон хлынула толпа, сидячие места люди брали штурмом, я всем мешала, мое кресло занимало слишком много места, и пассажиры, оставшиеся стоять, сгрудились вокруг меня. Полы пиджаков, майки навыпуск, пряжки ремней, кейсы и сумки образовали стену, которая смыкалась вокруг меня все теснее. Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь. Поезд развил большую скорость, на вираже плотный мужчина ненароком меня толкнул, но вовремя удержался на ногах, ворча себе под нос, зато другой, не такой любезный, чуть было не плюхнулся мне на колени. Мне не хватало воздуха, я была уже в панике, я плакала. Многих большой город страшит, мне ли не понимать, что они чувствуют! Когда в битком набитом вагоне раздается женский крик, эффект наступает немедленно. Так было и тут: началась толкотня, и мне стало стыдно, когда я увидела, как мамаша хватает на руки маленькую дочь в страхе, что ее затопчут. Но тут какой-то мужчина приказал всем успокоиться. Вокруг меня образовалась пустота, вид у меня был, наверное, безумный, я обливалась потом. Я судорожно разевала рот, пытаясь восстановить дыхание, люди в толпе переглядывались, я видела в их глазах смесь испуга и отвращения. Какая-то женщина протолкалась ко мне, опустилась на колени и велела дышать медленно, сказала, что мне нечего бояться, что все будет хорошо. Взяв меня за руку, она стала массировать мне пальцы. «Знаю, каково тебе, — шептала она, — у меня сестра колясочница, с ней много раз такое бывало, это совершенно нормально…»
Я не видела ничего нормального в том, что выставила себя на посмешище, дошла до того, что помочилась под себя в вагоне метро, напугала девчонку, все еще дрожавшую на руках у матери, ощущала на себе все эти взгляды… Мне было тошно от мысли, что все это будет повторяться, даже сочувствие незнакомки не казалось мне нормальным.
Но постепенно сердцебиение улеглось, я отдышалась, меня перестали рассматривать. Я поблагодарила свою защитницу, заверила ее, что мне полегчало. Но когда поезд наконец остановился, она вышла на перрон вместе со мной. Она не обманула меня насчет своей сестры, я поняла это по ее нежеланию везти мое кресло, она просто проводила меня к начальнику станции. Я отказалась от предложения вызвать подмогу, потому что хотела одного — вернуться домой.
Отец, придя после занятий, спросил, что интересного случилось у меня за день. Я ответила, что прокатилась на метро. Он счел это превосходной новостью и от души меня поздравил.
