Глава 23
1
…Проснулся я неожиданно счастливым – должно быть, сон был хороший, светлый. И сразу стал перебирать в уме вчерашние события.
Диму Сказку увезла неотложка.
– Инфаркт, – сказал молодой врач. – Видимо, ваше Свидетельство так на него подействовало… Кстати, не хотите у нас на станции немножко поработать? Спирт, морфий… Вот с наличкой туго.
– Извините, – сказал я. – Все дни расписаны.
– Понимаю, – сказал врач. – Повезло вашему клиенту.
– Ну уж повезло, – сказал я.
– Конечно, – сказал врач. – У него химэйская страховка.
И показал на стену. Там в рамочке висела какая-то красивая бумага с печатями. Я думал – почётная грамота…
– Что значит – химэйская?
– А то и значит, что вашего Дмитрия Евгеньевича отправят сегодня же на Простор для излечения. Вне очереди. Могут же люди себе позволить подобную роскошь… Конечно, если флэт такой шикарный!
Что за дьявол? Неужели Дима поддался всеобщему безумию?
– И вы верите, что ему там помогут? – спросил я.
– А вы не верите? – спросил врач и подмигнул.
– Идите, идите, – напомнил о себе консьерж – к нему, деловому, я бросился в первую очередь. – Мне квартиру опечатывать надо…
И вытолкал нас с доктором из гарсоньерки.
Уже на крыльце врач сказал:
– Ну, помереть я ему не дал, а остальное… – он махнул рукой. – Я же не Мерлин.
Вот это да! Я и впрямь популярен!
– А Мерлин – это кто? – осторожно спросил я.
– Вот те на! Вы же не здешний! Мерлин – это такой наш народный целитель, в тайге проживает… Кажется, и сейчас жив. Глубокий старец. К нему сам Панин пациентов возил – из Штатов, из Японии… Сам-то я, конечно, в этих старичков не верю, но ведь некоторым помогает… Ладно, ехать пора, как бы мой клиент не загнулся по дороге…
– Спасибо! – крикнул я на прощание и, согнувшись под ношей прожитых лет, поплёлся в свой подъезд.
Дома меня ждал весьма неприятный сюрприз.
Во-первых, дверь была открыта.
Во-вторых, под тем самым окном, на которое претендовал киллер Климов, лежал мой спальный мешок, а на нём – моя «сайга», каковую я перед уходом разобрал и тщательно спрятал в кладовке. Мало того, к карабину привинчен был и оптический прицел – его-то я вообще не доставал из рюкзака. Хотя никакой нужды стрелку в оптике не было – до адвокатского окна не расстояние.
Меня подставляли – нагло, открыто, глупо.
Неужели вернулся проектировщик? Наколол дурачка, рассказал жалостную историю, а сам…
Тогда почему он не стрелял? Мне бы в таком случае совсем не отвертеться… А Дима, наверное, только увидел ствол – и брыкнулся… Сейчас сюда ворвётся, допустим, давешний майор с нарядом…
Ну да, ну да. Семеро царей правили в Риме: Ромул, Нума Помпилий, Тулл Гостилий, Анк Марций, Тарквиний Древний, Сервилий Туллий, Тарквиний Гордый… Боком ему вышла гордость…
Я не гордый. Я снова разобрал карабин и снова спрятал его в кладовке. Спальник положил на диван, освоенный Киджаной. Кстати, пора бы лайбону вернуться, темнеет уже… Ох! Ноутбук-то!
Ноутбук так и лежал в ящике стола, но доставать его я не стал. Не до аналитики. Всё равно я ни хрена не понимаю.
В том же ящике лежала у меня полоска одноразового мобильника. Вот как вызову майора Кырова да как сдамся ему… Надоело. Всё равно придётся как-то устраивать жизнь в ужасном новом мире, легализоваться… Ну да, ну да. А майор возьмёт и пристрелит бестолкового таджика…
Но не успел я позвонить, поскольку в прихожей снова заговорил звонок. Чёрт с ним, кто бы ни пришёл. Больше так нельзя.
В глазок я увидел что-то неопределённое – не то стена, не то баррикада…
То была упаковка облицовочной плитки в деревянном каркасе. Из-под упаковки виднелись ноги в розовых штанах.
За лайбоном следовала другая упаковка – её тащил студент Гордей Кулешов.
– Вы, ребята, слишком близко к сердцу приняли идею евроремонта, – облегчённо сказал я. – Может, вы ещё и джакузи приобрели?
– Уф, – сказал Горик. – Роман Ильич, это майор Кыров вам послал. Из конфиската. Не пропадать же добру!
– Он ещё жив? – спросил я.
– Был живой, – сказал Киджана. На шикарном его костюме не осталось ни пятнышка.
– А как вы всё это допёрли?
– Борис подвёз, – сказал студент. – Борюшка. Только пришлось объезжать. В центре всё оцеплено – сикхи, милиция, спецназ Минфина. В банке на Урицкого была большая стрельба – психанул какой-то должник. Допрыгались мироеды. Полнится чаша народного гнева…
– Поймали его? – спросил я.
– Так вот и ловят, – сказал Горик. – Говорят, профессиональный снайпер…
– Не очень-то он профессиональный, – сказал я. И поведал единственным моим друзьям о том, что здесь происходило.
Горик задумался.
– Придётся наш патруль выставить, – сказал он наконец. – С завтрашнего утра и назначим.
– Передайте Борису, – сказал я, – что с завтрашнего утра я нанимаю его в качестве личного водителя. Хватит мне тут торчать целыми днями. Надоело мне читать всякую брехню и её опровержения. Надоело и выдавать себя чёрт знает за кого. Арестуют – значит, так тому и быть.
– Роман Ильич, – укоризненно сказал Гордей. – Нельзя вам сдаваться – дурной пример для молодёжи… Я же вам объяснял – у силовиков полный бардак, они друг у дружки все базы данных попортили и перепутали, а наши хакеры помогли… Ладно, надеюсь, что ночью ничего не случится, а утречком мы все приедем…
– Плитку класть? – поинтересовался я.
– В том числе и плитку, – сказал Горик. – А сейчас мне пора.
Студент вышел, тихонько щёлкнув замком.
– Киджана, – сказал я. – А вот ты теперь отгадай мою загадку: какой гнусный доробо мимо магазина шёл, а бутылку взять не догадался?
Лайбон заржал:
– Это ты сам! Потому что Киджана – взял два!
…Но проснулся я, повторяю, легко и светло.
– Киджана, – сказал я. – Форма одежды – боевая. Не время пускать пыль в глаза легкомысленным девицам. Нас ждут великие… Что-то ведь нас ждёт!
Ветровое стекло Борюшкиного мини-вэна украшали многочисленные пёстрые бумажки.
– Дочки пропусков натырили на всякий случай, – пояснил счастливый отец.
Ушлые дочки во главе с бабушкой сидели тут же – в рабочей одежде, без макияжа, волосы под косынками.
– Пусть поработают, нечего по городу шастать, – пояснила Арина Геннадьевна.
– Да плюньте вы на этот ремонт, – безнадёжно сказал я. – Не надо мне никакого ремонта.
– Надо-надо, – сказала бабушка. – Им Горик сказал, а они его только и слушаются. Вот и выйдет им трудовое воспитание!
Малая бригада коммунистического труда покинула салон, а их места заняли мы с Киджаной и ассегаем.
– Борис Васильевич, – сказал я. – Едемте в университет. Попробую трудоустроиться…
– Роман Ильич, – сказал Борюшка, выезжая из двора. – Когда всё это гадство кончится?
– В смысле? – сказал я.
– В смысле Химэй, – сказал Трегубов. – Ну, избавятся они от пенсионеров и голожопых, а дальше-то что? Люди ведь всё равно будут и стариться, и нищать…
– Борис, это вы меня спрашиваете? – воскликнул я. – А где же мощь трудового коллектива? Ваши заводские, помнится, и дороги перекрывали, и кризисного минетжера на тачке вывозили…
– Коллектив… – скривился он. – И слово-то такое забыли. Начальство выбрало момент, когда народ совсем дурак стал, и подсунуло этот проклятый Биг Тьюб… А ваша интеллигенция поддержала!
– Борис, – сказал я. – Да какая уж нынче интеллигенция – одни слёзы. Кто её теперь слушает?
– Конечно, интеллигенция, – сказал он. – Кто песенки сочиняет, сериалы клепает, лекции читает? Работяги, что ли?
Возразить было нечего. Действительно, идеологическое обеспечение эвакуации, пусть и корявое, власть имущим явно не по силам и не по мозгам…
– Вот вы классный инженер, – сказал я. – Золотые руки, светлая голова, теперь таких мало. Вы же понимаете, что не может быть такого устройства, которое переносит материальные объекты в иное измерение или в небытие… Так докажите это!
– В том-то и беда, что переносит, – хмуро сказал он. – А в этом клятом Заколючинске люди обслуживают установку и помалкивают. Деньги им платят хорошие, а они привыкли кучеряво жить, пока бомбы клепали, и нынче обрадовались. Остальные-то люди для них – мусор! Так и при коммунистах было, так и сейчас есть…
– Так ведь даже американцев убедили, – сказал я. – Уж на что прагматичный народ…
– У Штатов своя линия, – сказал Трегубов. – Их террором и нищетой пугают. Чёрные и цветные – вперёд!
Как-то не брал я в расчёт Борюшку, думал – простец, пролетарий, хоть и с убогим высшим образованием, что с него взять… Нельзя презирать собственный народ. Ни при каких обстоятельствах!
– Всё равно жить в Африке больше некуда, – подал голос Киджана. – Земля нас проклянула… Проклянила…
– Прокляла, – подсказал я.
– Ну вот и ваш университет, – сказал Борис. – Может, мы тоже пойдём – подстрахуем?
– Нет, – сказал я. – Сидите и ждите. Если меня оттуда выведут под конвоем – тихонечко поезжайте домой и не рыпайтесь, пристрелят.
Они неубедительно пообещали. Господи, ну что я им, кто я им?
В знакомом вестибюле на доске объявлений красовалась фотография Димы Сказки – правда, без траурной каймы. В подписи сообщалось, что господин ректор срочно отбыл на Простор по состоянию здоровья, но его вклад в дело высшего образования никогда не будет забыт…
– Алала! Счастлив день, когда встречаем Достигшего! – вскричал вахтёр Иван Казимирович. По возрасту ему вроде бы давно полагался Химэй вне очереди, а вот поди ж ты…
– Кто замещает ректора? – строго спросил я.
– Так Прянников же, – ответил вахтёр. – Прянников и замещает…
Мог бы я и не спрашивать. Кто же больше?
– Он у себя? – спросил я ещё строже.
– У них посетитель, – сказал вахтёр. – Вам бы подождать…
– Бриарей не ждёт! – значительно сказал я и пошагал вдоль по коридору.
Мадам Бедокур тоже была вечной, как вахтёр, – и от проректорского кабинета доросла до ректорского.
– Алала, – сказала она. – Счастлив день… Нельзя к Павел Игнатьичу! У него посетитель!
– Мне – можно, – гордо сказал я. Ах, Паша, Паша, не ты ли Диму заказал? С тебя станется…
И открыл дверь с позолоченной табличкой – её ещё не успели сменить.
Прянников Павел Игнатьевич сидел за огромным столом, заставленным мониторами, а гость его скромно притулился на одном из боковых стульев – но всё равно было видно, кто здесь хозяин. Гость был облачён в некое подобие военной формы с причудливыми знаками различия. Глаза его были скрыты за тёмными очками, а лицо украшала крошечная молодёжная бородка в три волоса.
– Дисциплинка у вас… – недовольно начал гость, но увидев мой чвель, поспешно произнёс приветственную формулировку.
Прянников был растерян.
– Алала… Счастлив день… Вон отсюда… Простите, счастлив день…
– Я вам не помешал? – нагло спросил я.
– Достигший всегда приходит вовремя, – торжественно сказал гость и внимательно рассмотрел мою бирку, но именовать меня не стал. – Павел Игнатьевич, вы, в общем, всё поняли. Думаю, что недоразумений между нами больше не будет… Ваша работа по неандертальцам Комиссию чрезвычайно заинтересовала. А с вами, уважаемый Достигший, мы непременно встретимся… Все там будем!
С этими словами высокий гость покинул кабинет.
– Здорово, Паша, – сказал я. – Узнаёшь?
Лицо Прянникова из бледного стало багровым.
– Как тебя не узнать, Рома… Где ты – там и неприятности…
– Ну так звони куда следует, – сказал я. – Или почту пошли.
– Прямых распоряжений не было, – ответил он. – С тобой вообще всё непонятно. Характеристику на тебя, например, совсем недавно запрашивали… Ты что – действительно Достигший?
– Как видишь, – сказал я. – Янтарный чвель кому попало не нацепят.
– Я имею в виду… ты настоящий Достигший?
– Паша, Паша, – сказал я. – Ты же образованный человек. Ну какой же может быть настоящий Достигший? Я просто один из тех бездельников и бродяг, что пудрят мозги добрым людям рассказами о прелестях Простора…
Прянников покачал круглой головой:
– А говорят про тебя совсем другое…
– Кто говорит?
– Ну… вообще. Власть, Комиссия… Ты хоть знаешь, кто у меня сейчас был?
– Да козёл какой-то, – пожал я плечами. – Мундир, правда, незнакомый… Может, сейчас так пожарных одевают от Юдашкина?
– От Юдашкина… – повторил Павел Игнатьевич. – Если бы от Юдашкина! Мамышев это! Верховный Комиссар ООН по Российскому региону!
– Ничего мне это не говорит, – сказал я. – Мне что – следовало перед ним в струнку тянуться?
– Припечёт – так и вытянешься, – сказал Паша. – Не такие вытягиваются. Вон даже президент…
– Совсем я от жизни отстал, Паша, – сказал я. – Ну кто такой чиновник ООН? Свадебный генерал в лучшем случае…
– Свадебный? Да ему стоит, не побоюсь этого слова, пальцем пошевелить…
– А ты и так всю жизнь всего боялся, – сказал я. – В поле, правда, ты человек был, а в кабинете…
Прянников снова побледнел. Воистину, я приношу неприятности. Как бы и этого кондратий не хватил!
– Рома, скажи честно – где тебя носило все эти годы? – спросил Паша почти задушевно.
– Был я, Павел Игнатьевич, в долгосрочной и совершенно секретной загранкомандировке, – столь же задушевно ответил я.
– Ну вот! Я же знал, что это правда! – воскликнул Прянников.
– Что правда? – удивился я.
– Что ты – настоящий!
– Да я вообще настоящий, – сказал я. – Даже когда родился, уже был настоящим…
– Я имею в виду – настоящий Достигший! Ты же оттуда?
– Снова-здорово, – сказал я. – Паша, ты же учёный археолог считаешься. Ты же половину края перекопал. Ты любого питекантропа по имени-отчеству знаешь. И понимаешь, что не было никакого царевича Сайяпала, нет ему места в мировой истории… Вас всех лечить надо, Павел Игнатьич, да только некому…
– Я одно знаю, – сказал Прянников. – Знаю, что друг твой Панин построил где-то в тайге собственный Узел и отправил тебя… туда. А потом вернул. И край из-за этого три дня без электричества сидел… И все, кому положено, это знают…
Ну да, ну да. Ты обманывал нас, обезумевший Фриц, – Бог не умер, он просто так пахнет…
– Ты это говоришь, – ответил я по Писанию. – Лучше объясни, почему у меня в квартире ментовская засада сидит… Сидела, – последнее слово я подчеркнул, предоставив Прянникову гадать об участи засады.
– Да какая засада! – и.о. ректора всплеснул руками. – Обыкновенное дежурство! И наши там дежурили, и физики по графику… Ты же всем нужен теперь!
– А по-моему – только правоохранительным органам, – сказал я. – Я уж такого про себя наслышался – даже в тюрьму не возьмут…
– Это операция прикрытия, мне объяснили, – торопливо сказал Паша. – Потому что информация совершенно секретная, а ты же у нас непредсказуемый… Понесёшь в народ несогласованную правду-матку…
– Ладно, Паша, – сказал я. – Правда-матка тебе лично противопоказана. Не твой уровень. Меньше знаешь – шире рожа.
– Как хочешь, – обиженно сказал он.
– Значит, на работу ты меня не возьмёшь? – спросил я.
Прянников изумился:
– Зачем тебе это? Ты же теперь на всём готовом…
– Во-первых, я по натуре не бродяга, – сказал я. – И не халявщик. А есть-пить надо.
– Так тебя же в Москву должны забрать, – сказал Паша. – Ну, то есть не в Москву, Москва теперь, не побоюсь этого слова, вся у нас… В Комиссию, должно быть, введут… Мамышев, по-моему, всё понял…
– Понял – если ты ему знак подал, – сказал я. – Знакомы мы с ним в той жизни не были. Да и в городе меня никто не узнаёт – вот только ты почему-то узнал…
– Я все эти годы помнил о тебе, – грустно сказал Прянников. – Я виноват перед тобой, Рома. Все мы виноваты…
– Эдмон Дантес зарыдал и всех простил, – сказал я. – Да и не страдал я там, честно говоря… Во всяком случае, не из-за вас. Ладно, проехали.
– А работы полно, – сказал Павел Игнатьевич. – Хочешь возглавить кафедру химэйской истории?
– А что – уже есть и такая? – изумился я.
– Так ты и напишешь, напряжёшь коллектив, разработаете курс, нам грант обещали неслыханный… Теперь в каждом университете свой курс разрабатывают, не всё МГУ жировать…
Вот так номер! Эти всемирные аферисты не потрудились даже базовые основы своей брехни придумать! Сами себя обслуживайте, уважаемые граждане! Сами творите тесто для лапши, сами декорируйте уши…
Великий циник Борхес со своей «Энциклопедией Тлёна» был лучшего мнения о человечестве…
– Павел Игнатьевич, – сказал я. – Врать-то нехорошо. Дурно врать-то. Лучше промолчать. А русскую историю что – отменили?
– Российскую, – поправил он. – Нет, конечно. Просто рекомендовали пересмотреть и привести в соответствие… Происхождение славян от Чемелы и Гугальва, например…
– Это ещё кто такие?
– Ой, Рома, не притворяйся. Ты же всё понимаешь… – и Прянников сделал этакую заговорщицкую рожу. – Это же не для всех!
О подмигивающий в темноте, кто тебя увидит?
– Ладно, – сказал я. – Буду думать. До нового учебного года. А скажи, Павел Игнатьевич, кто нынче заправляет в «Фортеции»? Ты же у нас всё знаешь, всегда в курсе местной жизни…
Прянников задумался.
– Из Москвы прислали новую вдову Панина, – объявил он наконец. – Некая Криворучко Алиса Панкратьевна. Завещание на её имя… Сказка пытался доказать подлог – и где теперь Сказка?
– Вот оно что, – сказал я. – А я уж на тебя грешил… С Димой-то.
Всё окончательно перепуталось в бедной моей голове. Как они живут в этом информационном хаосе? Реки быстры – перевозов нет, леса часты – караулов нет, ночь темна и немесячна…
2
Я не мыслю Рая без моего императора.
Леон Блуа
…Просидеть в своей резиденции Лосю пришлось действительно почти три месяца.
Он тяготился бездействием, не хотел ни читать, ни музыку слушать, ни фильмы смотреть – тестировал оборудование, менял какие-то детали, пытался и Мерлина приобщить к своим занятиям и кое-что все-таки внушил. Каждый день ходил к своему вертолёту, следил, чтобы машина в любой момент была готова вывезти его на Большую Землю…
– Похудел ты, Сохатый, – весело сообщил Мерлин во время очередной лыжной пробежки.
– С таким поваром… – проворчал Панин. – Тех же мюслей да пожиже влей…
– Так вот и живи, – сказал Роман Ильич. – Иначе зачем деньги вкладывал? Там и без тебя обойдутся… Бери пример с меня – я вон даже маслом навострился писать… На случай, если твоя цифровая галерея крякнет…
– Ничего ты, Колдунбаев, не понимаешь, – вздохнул Панин. – Без меня всё угробят…
Лось действительно похудел, осунулся, сделался молчалив. Даже не пытался разъяснить Мерлину картину современного мира. Мог, в конце концов, и захворать с тоски несокрушимый Панин, если бы не испустил однажды его крошечный мобильник мелодию «Егерского марша».
– Победа, Колдунидзе! – вскричал Лось, выслушав сообщение. – Наша взяла! Скидавай штаны – власть переменилась! Все дела закрыты, все ломехузы зарыты! Теперь развернёмся! Везде свои люди! Нынче и тебе работа найдётся! Мы формируем будущее…
– У меня уже есть работа, – сказал Роман Ильич и обвёл рукою свою зону ответственности. – А будущее… Да, будущее наступает, и башмаки его подкованы стальными гвоздями…
Ему уже и вправду не хотелось никуда возвращаться.
– Тогда готовься, – сказал Панин. – Лето у меня будет напряжённое, не взыщи, поскучай…
– Не знает скуки праздный ум, – сказал Мерлин. – У меня ещё младогегельянцы не проштудированы…
– Тогда я полетел! – с восторгом сказал Лось.
