Глава 6
Дом без хозяина ветшает моментально. Инга вошла и огляделась: студия с крошечной кухонькой, разобранный диван. Какой необычной, богемной казалась ей мастерская Штейна раньше! Сейчас же это была просто комната с очень высокими потолками.
Баб-Люся с Гришей приехали минут через пятнадцать после них. Накануне Лиза позвонила им с просьбой помочь перевезти вещи Олега: Союз фотохудожников потребовал освободить помещение.
— Зачем вы собственной персоной-то? — обняв и поцеловав Ингу и Лизу, пробубнила баб-Люся. — Мы бы здесь и вдвоём справились. Грузовую машину же ты заказала, Лизок?
Лиза посмотрела на засохшую лужу на полу.
— Вон там шкаф, — быстро сориентировалась баб-Люся. — Иди, Лизок, одежду собери. Инга, ты технику по коробкам разложи. Я сейчас тут быстренько. Полы-то вымыть надо. У меня всё с собой.
Она сняла пальто, повесила его на вешалку у двери и раскрыла свою необъятную сумку. Надела голубые перчатки из особенной, плотной резины — они были ей почти по локоть.
— Пакет с тряпками куда? — уныло спросил Гриша.
— А вот сюда, сынок, на скамеечку, к рамкам твоим.
— Ма, что делать дальше-то? — Гриша засучил рукава. Двигался он как-то дёргано и неловко. Баб-Люся задумалась.
— Ну, снимай полки на кухне, что ли, — сказала наконец. — Всё, что в ящиках, — посуду там, ножи-вилки в коробку клади. Потом шкаф разберёшь, ещё диван. Бельё постельное снять надо.
— Я сделаю, — отозвалась Лиза.
Инга занялась штативами, блендами, осветительными лампами. Она раскручивала их шарнирные ножки, стараясь ни о чём не думать. Баб-Люся начала с засохшей лужи. Вспенила воду в большом оранжевом ведре и теперь с остервенением тёрла пол. Лиза тихо плакала над каждой футболкой, над каждой парой брюк. Работа у неё шла медленно, и Инга поняла, что, покончив с техникой, начнёт помогать Лизе. Гриша в кухонном углу, наоборот, ссыпал содержимое ящиков в коробки небрежно и быстро, не церемонясь.
Когда вся техника была сложена в коробки, Инга заклеила их прозрачным скотчем. Взяла совок с веником, которые у Штейна стояли под раковиной, — возле помойного ведра (сколько раз она тут подметала разноцветные конфетти, крошки от пиццы и прочий праздничный мусор), и пошла в угол, где стояла аппаратура.
— Не надо, не надо, — всполошилась баб-Люся. — Я там потом тоже с тряпкой пройдусь.
— Да тут прежде, чем мыть, нужно подмести сначала, — объяснила Инга. — Пыль комьями, да и осколки вон.
Она собрала мусор в совок, распрямилась: окна, стены, гулкая пустота.
Ну вот и всё, Олеженька. Где был ты, будут чужие.
Баб-Люся деловито снимала шторы.
— Это ведь тоже его, Олега, шторы-то были? — спрашивала она. — Да, Лизок?
— Да кому они нужны, пусть бы висели, — равнодушно сказала Лиза.
— Ну! Зачем новому жильцу-то отдавать? Пусть сам о своём уюте заботится! Тебе не нужны — я себе возьму.
— Бери, конечно, если хочешь, — согласилась Лиза. — Инга, скотч у тебя?
— На багетах в прихожей.
— Не найду никак.
— Посмотри у входной двери, я, кажется, его на пакет «Пятёры» положила, который с рамками.
— А я их это… выкинул, — смущённо сказал Гриша, — вместе с мусором. Подумал, не нужны уже.
— Ну выкинул и выкинул, ничего страшного, — устало сказала Лиза. — Скотч нашла. За лавку закатился.
* * *
Коробки с архивом, который Штейн завещал Инге, привёз Костик. Заносил в три захода, ворча:
— Ну и накопил Олег барахла. Еле в машину влезло. Только что на голове их не вёз.
Около пятнадцати коробок. Целый коридор.
— Вот в этой, отдельной, всякие железяки лежат, — говорил Костик, ставя последнюю коробку на стул в прихожей — на полу уже не было места. — Звенели, пока нёс, тяжеленные.
Инга вскрыла её канцелярским лезвием.
— Точно. Цифровой архив. — В коробке аккуратными стопочками, в специальных разделителях, были уложены флэшки, фотобанки и круглые серо-чёрные тарелочки с террабайтами информации.
— Слушай, пойду я? — спросил Костик. — Тут заказ рядом с твоим домом, думаю, взять не взять?
— Подожди! — остановила его Инга.
В других коробках, конечно, его фотографии. Документы к выставке. Проекты. Тысячи бракованных снимков. Какие-то старые архивы, взглянуть на которые спокойно я смогу ещё не скоро.
— Весь коридор, не выйти не войти. — Она беспомощно улыбнулась. — Костик, отвези их на дачу, а? Все, кроме этой, на стуле.
— Ты издеваешься, нет? — Костик поднял воротник куртки и глянул на коробки. — Я их полчаса сюда затаскивал, а теперь обратно нести? Раньше нельзя было сказать?
— Знаю, знаю, ну прости, ну давай я чаем тебя угощу, — сказала Инга. — Только не бери заказ. Отвези коробки. Ты тоже хорош — позвонил бы сразу, предупредил, что их так много, я бы, может, быстрее сообразила. Ключи дам.
— Ладно, — сжалился Костик, — наливай свой чай. Что ни сделаешь ради любви.
— Вечной любви, Костик. Вечной. Спасибо тебе. Прости, телефон! Алло?
— Ну что, с тебя пиво! Или что ты там мне обещала? Вечер пятницы и коньячок? — Холодивкер была в хорошем настроении.
— Женя, что? — Инга сразу же разволновалась.
— Достала я тебе результаты вскрытия Штейна.
* * *
Бар был тёмным, полуподвальным — жёлтое, красное и чёрное — Холодивкер такое любила. Музыка гремела слишком громко, мешала разговаривать. Женя улыбалась широко, пожала Инге руку и даже похлопала по спине.
— Пивасик или крепенькое? — спросила.
— А насколько плохи твои новости?
За спиной у Жени под самым потолком висела плазма — мелькали лица, какие-то люди немо орали друг на друга, журналист с микрофоном возбуждённо бегал по студии. Инга невольно переводила взгляд с Жениного лица на телевизор: яркое пятно отвлекало её.
— Есть тут невозможно, — сказала Холодивкер. — Сосиски, сырная тарелка, наггетсы, лук во фритюре — всё канцерогенная гадость! Зато пиво отменное. Шестнадцать сортов! Значит, давай так: лук, креветки, куриные крылышки, можно кольца кальмара — и по пол-литра тёмного для начала, идёт?
— Да у тебя, смотрю, план, — улыбнулась Инга. — Идёт. Правда, я по пиву не очень, но, так и быть, попробую, раз нахваливаешь.
— И не пожалеешь! — уверенно сказала Женя и позвала официанта.
Креветки в кляре, может, и были чересчур масляными, но оказались на удивление вкусными. Инга доела последнюю, вымыла пальцы в пиале с лимонной водой и вопросительно глянула на Женю. Холодивкер молча достала из чёрной кожаной сумки (она носила её через плечо на широком ремне, отчего смахивала на почтальона) папку с бумагами.
— Пятнадцать страниц, — сказала она, отпивая из высокого стакана в форме сапога. — Ты, конечно, можешь прочитать всё подряд, но Олег был твоим другом, потом спать не будешь.
Инга достала документы из папки. Перед глазами побежали страшные слова: глубина разрезов, временной интервал остановки сердца… Старалась читать вскользь, не впуская информацию внутрь.
— Не-не. — Женя замотала головой и отняла у неё бумаги. Не торопясь она начала листать страницу за страницей, попутно объясняя: — Вот здесь написано, каким ножом резали, вот здесь — сколько какой орган весит, это тебе всё не нужно.
Наконец, на шестой странице, она развернула документ к Инге и ткнула пальцем в третий абзац:
— Вот здесь читай.
Инга послушно начала читать: «…смерть наступила предположительно в два часа утра 14 сентября сего года. Судя по характеру деформации шеи и внутренних органов (лёгких, сердца, поджелудочной железы), летальный исход наступил через 4–5 минут после сдавливания шеи — от паралича дыхательного центра, в то время, как сердечная деятельность продолжалась некоторое время после остановки дыхания. Летальный исход вследствие смерти мозга от прекращения кровообращения при сдавливании сонной артерии: аноксия, усиленная компрессионной асфиксией».
— То есть повесился он, повесился, — кивнула Женя, не обращая внимания на то, что подруга закрыла глаза. — Или его повесили.
— Объясни, — потребовала Инга.
— А теперь я тебе расскажу, что меня смущает. — Холодивкер мгновенно стала серьёзной. — Во-первых, сюда посмотри: видишь эти цифры? Это результат анализа крови. Он означает, что содержание алкоголя в крови у него было таким, что на ногах он стоять не мог. Как он в таком состоянии петлю завязал и на стремянку залез? Во-вторых, посмотри сюда: тут написано «аноксия, усиленная компрессионной асфиксией».
— Что значит аноксия?
— Асфиксия от отсутствия кислорода.
— Не понимаю. Чем она…
— Знаешь, чем она отличается от компрессионной? При компрессионной происходит остановка дыхания, а тут — нехватка кислорода. Это разные вещи.
— Женя, дорогая, я ничего не понимаю, объясни! — взмолилась Инга.
Та вздохнула, сдула чёлку со лба:
— Ну, если ты хочешь совсем просто, то смерть от аноксии — это удушение пакетом, мешком или каким-нибудь предметом, который кладётся на лицо и полностью лишает человека кислорода. А смерть от компрессионной асфиксии — это повешение, удавление петлёй или руками. Штейн, согласно этому заключению, будучи в изрядном подпитии, сначала был лишён кислорода, и только потом у него произошла остановка дыхания. Поэтому перед нами два варианта: либо он напился в одиночестве, залез в петлю, немного повисел, испугался, попытался вылезти, но не смог; либо кто-то напоил его, придушил, например, подушкой так, чтобы он потерял сознание, и уже после этого сунул в петлю. И при таком раскладе это был физически сильный мужчина.
* * *
Ночью человек уязвим. Мало в чём была права в своей статье Джебраилова, но в этом — точно. Когда Инга была беременна Катей, именно по ночам на неё накатывали приступы паники, что случится выкидыш. Она тогда хотела принимать снотворное, но Сергей отговорил. Когда в Москве взрывали дома, Инга часто просыпалась от страха: спросонья ей казалось, что падает потолок. Любые ссоры, страхи и срывы вырастали ночью из пылинки в гору. Будто бы реальность раздвигалась, заваливалась набок и впускала в себя что-то тёмное и ненадёжное: ночь.
Но только ночью Инга снова решилась залезть в ноутбук Олега. Она совсем не хотела, чтобы Катя её за этим застала. Не хотела оправдываться перед дочерью, что-то объяснять. Инга терпеливо дождалась, когда дошумит в душе вода, хлопнет дверь в комнату, выключится свет.
Только после этого она снова достала компьютер Штейна. Расследование о сносе памятников на этот раз её не интересовало. Холодивкер развеяла последние сомнения: убит.
Придется копать до конца. Прости, Олег! У меня не остаётся другого выхода.
Под профилем Олега она зашла в соцсеть Nасвязи. Посмотрела на его страничку: все та же фотография — с могилы на аватарку. Не выдержала. Встала, поставила чайник плача. Полила кактус плача. Включила клип Radiohead Lotus Flower — её всегда успокаивало, как танцует в нём полуслепой Том Йорк. Худой, в белой рубашке, чёрной шляпе и джинсах, он впитывал в себя музыку, отвергая всё, что сковывает человека: комплексы, болезни, телесное несовершенство. Есть только музыка и только человек, который её написал и который внутри неё чувствует себя живым.
Каждый должен заниматься своим делом. Человек идёт за призванием, и призвание ведёт его в нужную сторону. Я должна выяснить, что случилось. Я должна это Олегу.
«О чём вы думаете?» — было написано в верхней строке Nасвязи. Инга обновила страницу. «Напишите что-нибудь». Вздохнув, Инга стала крутить колёсико мыши вниз. Бесконечные посты соболезнований: «Какое горе…» «Моя поддержка родным!», значки со сложенными для молитвы руками, фотографии свечей и ангелов. Инга видела всё это и раньше — со своей страницы.
Вот что остаётся от человека: страничка с ангелочками. Его нет, а соцсеть продолжает выпытывать: «что думаете?», продолжает настаивать: «напишите нам». Напишите нам что-нибудь о том, почему вместо того, чтобы сидеть сейчас рядом со мной и пить вино, вы уже две недели как похоронены, а, Олег Аркадьевич?
Лента новостей, мероприятия, группы… Вот то, что ей нужно. Верхние она уже видела: они были открытыми, членство в них Олег не скрывал. Ничего не говорил ей про «SOS Депрессия», но ведь не пытался утаить: заходи на мою страничку, смотри сколько хочешь.
Секретная группа была одна. Самая последняя строчка, мелкий шрифт: «Чёрные дельфины». Инга дёрнулась: за окном пронёсся мотоцикл, громко газанув. Она смотрела на это название, и внутри стало жечь. Она знала это чувство. Раздаётся звонок и по тревожности рингтона (который никогда раньше не казался тревожным), по дыханию звонящего человека — ещё до того, как он начал говорить, Инга вдруг понимала: случилась беда, и она непоправима. Здесь было то же самое: Инга смотрела на словосочетание «Чёрные дельфины», и ощущение, нет, даже уверенность ворочалась у неё в животе: это оно. Она кликнула на название и вошла в группу.
Первое, что она увидела, — пристальный взгляд хмурых глаз на coverphoto. На фотографии были одни глаза, они смотрели прямо на пользователя, спрашивая: «Что ты делаешь здесь? А ты заслужил?» Сначала Инге показалось, что это глаза Олега — цвет и разрез были схожими, но, вглядевшись, поняла: не он.
Везде Штейн мерещится.
Внизу, под coverphoto, надпись: «Группа безусловной поддержки». Надпись убаюкивала и успокаивала, и, хотя Инга понимала, что залезла сюда под аккаунтом Олега и никак не может себя обнаружить, ей вдруг захотелось что-нибудь написать, что-то сокровенное, даже болезненное, чтобы совсем не знакомые, а потому неопасные ей люди, пожалели её, успокоили и утешили. Инга скривила рот: внезапный порыв удивил её саму. Она начала читать посты в группе.
«Чёрные дельфины» была странной группой и совсем не такой, какой её ожидала увидеть Инга. Никакой символики смерти. Никакой нагнетающей музыки, таинственной нумерологии, депрессивной эмоциональности — ничего этого не было и в помине. Описание группы было высокопарным и весьма туманным: «Вы здесь, чтобы пробудиться. Вы — избранные, потому что интуитивно почувствовали жажду пробуждения. Вы идёте по элитарному пути. Оставьте в иллюзорном мире имя, навязанное вам при рождении, ваши суетные посты и комментарии. Сосредоточьтесь на цели!»
Какое-то время Инга листала ленту: больше всего это было похоже на рабочий чат.
Людей в ней было немного, всего двадцать семь человек вместе с модераторами, у каждого свой порядковый номер. Любой пост начинался одинаково: хештег и число. Обсуждения сухие, скучные. Пользователь ZoyaK. писала:
#21
В 21:30 сегодня сходила в магазин, купила всё по списку Харона. Спасибо, отлично подобран ассортимент.
Пост Jumeo был таким:
#4
Дочитал «Откровения Иоанна Богослова» («Апокалипсис»). Под впечатлением. Хочу обсудить. Когда?
Чаще всего в ленте появлялись посты пользователя с ником Харон. Он тоже, как и остальные члены группы, был немногословен. В основном публикации были такого содержания:
«#2
#Gebb, в четверг 19:30, Чистые пруды».
Или:
«#2
#Esenin, пижама, зонт и военные сапоги: 22:45, Теплый стан, суббота. Выспись».
Инга раскрыла комментарии к последнему посту: пользователь, которого тэгнул Харон — Esenin, в комментарии просто написал: «ок». Под другими постами Харона были похожие комментарии. Иногда люди задавали уточняющие вопросы: а какого цвета пижама, зачем нужен зонт. В этом случае Харон терпеливо и вежливо объяснял.
Инга порыскала по группе: приложенных текстовых файлов не было. Подкаста музыки — тоже. В тематике постов нигде не возникали ни смерть, ни самоубийство.
Она кликнула на закладку «Фотоальбомы» — пусто. На странице висел только один залоченный альбом: Инга видела его изображение со значком закрытого замка поверх фотографий. Просто наудачу, особо не задумываясь, она кликнула на замок. Выскочила надпись: «Доступ только для модераторов группы», песочные часы начали переворачиваться, ноутбук грузил изображения. Надпись быстро исчезла. Альбом открылся.
Самой последней загруженной в альбом фотографией была фотография Штейна. Та самая, с могилы. Инга открыла её.
«#7 пробудился. Радуемся вместе с ним».
Инга почувствовала, что руки совсем заледенели, скоро сенсорный экран ноутбука перестанет на них реагировать, будет принимать за железо или стекло. Подула на пальцы. В альбоме было пятнадцать фотографий. Все официальные, или почти официальные — студийная съёмка на документ. Мужчины и женщины. Все взрослые, есть пожилые. Подписи очень похожи: «#4 пробудился. Это было смело. Традиция древних инков», «#13 пробудился. Уважение и радость за друга. Древний индуистский обряд очищения».
Инга быстро создала на рабочем столе папку и начала копировать туда файлы с фотографиями. Она торопилась, будто боялась, что кто-то сейчас поймает её за руку. Как только она перетащила все фотографии, в группе появился новый пост. Инга вздрогнула. Она была готова прочитать: «Нам поступило сообщение о том, что кто-то только что скопировал все файлы из закрытого альбома. IP-адрес такой-то… высылаем группу реагирования…» Но публикация была следующей:
Харон: «#12 (Хемингуэй) пробудился. С 9:00 завтрашнего дня — тендер на поиск новичка».
Этот Харон, как его много в группе… Он, похоже, всем тут верховодит. Уверена, что он модератор и создатель «Чёрных дельфинов».
Справа внизу под названием группы была бледная надпись: модераторы. Инга кликнула. Всего три имени:
#1 4ern'
#2 Харон
#7 RobinWilliams
А ведь Робин Уильямс был любимым актёром Олега. Штейн обожал его грустные комедии. И он тоже повесился — об этом столько писали: страдал депрессией. Какое совпадение! Или…
Она кликнула на ник RobinWilliams, и ей открылся профиль: на аватарке — фотография Олега.
Она даже не удивилась.
Не только участник этой странной группы, но и модератор — вот, оказывается, кем ты был, Олег Штейн..
После тайн, которые вскрылись в последние дни, эта была лишь довеском. Причём достаточно логичным довеском. Инга поняла, что злится.
Взять бы тебя за грудки, а ещё лучше отвесить пощечину. Олег… Как это вообще случилось? Вот почему открылся альбом, ты — модератор.
Какое-то время она сидела молча, не шевелясь, как хищник в засаде. Но в группе никакой активности не было. Она свернула окно Nасвязи, начала поочерёдно открывать скопированные фотографии. Задний фон — бледно-салатовый, с серыми нитями. Такой же, как на похоронной фотографии Олега. Все эти люди из альбома были сфотографированы в его студии. А этот фон, эту бледно-зелёную простыню, она видела у Штейна тысячу раз.
Очень хотелось курить. Она сварила кофе. Но пить передумала: три часа ночи — вообще потом не уснёт. Глаза болели. Инга провела руками по лицу снизу вверх, запустив ладони в волосы. И развернула окно Nасвязи.
«#12 (Хемингуэй). С 9.00 завтрашнего дня — тендер на поиск новичка» — горело на мониторе.
Inga
подключён(-а)
— Indiwind, не спишь?
— мне нужен фейковый аккаунт Nасвязи.
Indiwind
— бот?
Inga
— Нет. Живой аккаунт — существует лет пять-шесть. Друзей — больше двухсот, группы по продаже и покупке вещей, заказ пиццы на дом, всякая мелочь, посты задним числом.
Indiwind
— необходимость в контенте.
Inga
— спасибо, сейчас сделаю.
Она отодвинула в сторону компьютер Штейна и открыла свой. Так. Фотография красивой дамы. Далеко за сорок. Фотобанки мне в помощь. Вот эта. Нет, эта — идеальна. Шляпа, красные губы. Елизавета Андреевна Печалина. Отлично. Coverphoto — закатное море. Группы: «Accessories sell and buy», «0 калорий», «Для жалоб, стрессов и грустинок». Так, что ещё? «SOS Депрессия»! Конечно! Не слишком ли говорящая фамилия?
Инга изменила фамилию на Сухова и создала профиль. Разместила пять объявлений от лица Елизаветы Андреевны в группах о продаже ювелирки, залезла на несколько открытых ресурсов, прокомментировала топовые статьи и публикации в блогах. Несмотря на поздний час, ей начали приходить запросы на дружбу. Дело пошло.
Самым муторным было писать посты за шесть последних лет. Инга искала картинки, которые могли бы понравиться её героине: «Спасите котят! Пьяная хозяйка выкинула их мать из окна!», «Чем женщина глупее, тем сложнее у неё маникюр», «Пятилетняя девочка поразила всех на шоу «Звёздное мгновение». Задорные публикации про погоду («Первая гроза! Наконец-то настоящая весна!») Инга миксовала с перепостами просьб о помощи потерянным и больным детям, найденным животным. Последние публикации сделала в очень минорных нотах: «Стоит ли жить, когда уходят близкие?», «Мы все уйдём, оставим еле видный след, как будто бы улитка проползла по тропке» и закончила цитатой из Марины Цветаевой: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали? Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли».
Inga
подключён(-а)
— я всё сделала. Посмотри, достаточно? Сможешь раскидать посты по датам начиная с 2011? И нагнать френдов?
Indiwind
подключён(-а)
— IP остался неизменным?
Inga
— да
Indiwind
— ничего не трогай на своём ноутбуке 15 мин — пожалуйста
Инга заворожённо смотрела, как курсор сам забегал у неё на мониторе. Замелькали цифры в счётчике друзей. Появились фотоальбомы, загруженные с телефона, теги Елизаветы другими людьми.
Вот ведь хитрый чёрт, я и не подумала об этом. Молодец.
Даты написанных Ингой публикаций начали меняться. Поплыли годы: 2011, 2012… к постам наросли комментарии: утешительные, поддерживающие, оскорбительные. Не по дням, а по часам. Елизавета Андреевна Сухова жила Nасвязи активной жизнью.
Ни в сказке сказать, ни пером описать!
Предстояла самая ответственная часть: к группе «SOS Депрессия» Инга под видом Суховой присоединилась сразу же, без труда. Сосредоточилась, нельзя ошибиться в датах: только на несколько недель назад — чтобы организаторы «Чёрных дельфинов» ничего не заподозрили. И посты должны быть такими, чтобы её точно пригласили.
Инга ещё раз прочитала, о чём пишут люди в «SOS Депрессии». Разделила жалобы на три типа: мелкий жемчуг (сломался каблук, нахамили в поликлинике); борьба за жизнь (проблемы с маленькими детьми, потеря работы, болезни — все эти жалобы содержали стойкое желание людей бороться); суицидальные мысли (депрессия, потеря веры, потеря близких, большие долги). Она сделала несколько публикаций, подражая постам третьей группы:
«Всем привет. Несколько раз писала этот пост и стирала, и снова писала. Начнём с того, что мне плохо. Внешне моя жизнь вполне благополучна, но мне плохо. Я боюсь. Когда это началось? Я не знаю. Я начала ощущать постоянную подавленность ближе к тридцати пяти, не понимая, что это она».
«Мой диагноз — реактивная депрессия. Это реакция на постоянный стресс. Череда мужчин-абьюзеров. Видимо, мне нужно было страдать. Я могла преодолевать старую боль, только вымещая её новой. Все мои отношения выстраиваются по одной и той же схеме. Только через боль, которую я черпала в другом человеке, я убеждалась в собственной нужности».
«Однажды я бросила антидепрессанты. Безо всякой схемы плавного выхода просто в одно утро я не стала их пить. Всё. Через месяц у меня умерла мама. Это последняя капля. Мне не хочется жить. Я устала играть в эту жизнь».
Инга остановилась и перечитала написанное. Получалось правдоподобно, она была довольна собой. Попросила Indiwind разбросать эти посты по недавним датам. Все-таки хлебнула холодный кофе и растёрла вспотевшие ладони.
Кажется, сейчас что-то начнётся!
