Конец послеоккупационного периода

В школе учителям стало не до нас. Все преподаватели стали очень подвижными. Бегали со слезами на глазах те, кому ничего до этого не грозило. Те же, кого еще на днях «клеймили позором», тоже бегали, но тихо и не плакали. Школьники удивленно смотрели на учителей. Разве они не знали, что люди иногда умирают? Такое бывает со всеми не менее одного раза в жизни — это мы усвоили твердо в своем юном возрасте.

Нас смерть товарища Сталина не беспокоила — еды не прибавилось и не убавилось. Но все же мы его немножечко жалели. Все-таки был он таким добреньким на школьных портретах и так сладенько улыбался с девочкой на руках…

Занятия в школе отменили, и мы весело помчались играть в футбол во двор школы № 117. Проходившие мимо взрослые иногда возмущались, видимо это были те, кто вправду сожалел о кончине «великого друга и вождя», или те, семьи которых почему-то не пострадали…

Иногда взрослые одесситы судили между собой о том, что хотел сделать со страной «великий учитель», и кем он был для народа:

— Это был всесоюзный пахан, перенявший у нас, уголовников, методы руководства лагерного типа — уставившись в наглые глаза бывшего зэка, пробасил угрюмый одессит.

— Это был очень умный пахан — не стал с ним спорить «сослуживец».

Друзья поровну разлили бутылку «Московской», и вдруг запели хорошими голосами:

Складывалось такое впечатление, что они участвовали в лагерном хоре много лет.

После смерти Сталина евреев не восстанавливали на утраченных должностях и резко сократили процент их приема в партию. Зато никаких репрессий не последовало, и даже «кремлевских врачей» вернули с полдороги на Колыму. Тогда сами евреи стали распространять слухи о том, что их перестали принимать в ВУЗы.

Возможно, приемные комиссии сменили состав или были какие-то указания сверху, но чтобы поступить в институт им теперь в самом деле были нужны знания…

Начались разговоры о выезде на постоянное место жительства в Израиль, во время которых мог подойти пожилой еврей, и невзначай сказать:

— Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо…

Рано утором тетя Зина Булатова обнаружила в туалете свежеиспользованную газету «Известия», со следами «гадости» на портрете Л. П. Берия. Мы, как и семья Талалаевских, на прессу не подписывались, и тетя Зина металась по коммунальной квартире в поисках тех, кто получал или покупал «Известия».

Никто не получал, никто не признавался, что покупал эту газету. Дотошная тетя Зина рассматривала через очки, чем питался «враг народа», но гавно было невыразительным, даже без помидорных семечек, а запах ни о чем не говорил. Тетя Зина очень любила почившего Сталина и его соратников. В своем великодушии она прощала соседям всё. Но такое!!!

Постепенно охота на врагов народа отходила на второй план, но особо преданным одесситкам это казалось почти предательством коммунистических идеалов. По их «сигналам» перестали по ночам забирать соседей, и они безрезультатно не спали, ожидая приезда «черного ворона».

А по репродуктору стали беспощадно критиковать безответственных бюрократов — их высмеивал Аркадий Райкин.

Что-то случилось с советской властью.

Вскоре правление взял в свои руки «верный ленинец» — Никита Сергеевич Хрущев, простивший всех «врагов народа», а заодно и нас, «побывавших на территории, временно занятой врагом…» С этого момента для нас окончился послеоккупационный период, и стали мы обычными гражданами СССР, с общими для всех проблемами. Статья в анкете, однако, осталась.