Вечер в Королевском фестивальном зале
Мюриэл Грей интервьюирует Стивена Кинга

Стивен Кинг: Я бы сказал, что фэнтези и вообще выдумка, в особенности такая, где есть атмосфера ужаса, выставляют обыденность в резком, новом свете. И в то же время, если ты можешь поместить историю ужаса в обыденное окружение, сверхъестественное становится более правдоподобным. Я всегда считал, что моя работа в каком-то смысле состоит в сшивании этих двух лоскутов. С одной стороны, у тебя есть все, что реально, обыденно, рутинно. С другой стороны, есть все, что нереально: вампиры, вервольфы и вообще все, чего мы боимся. Я не фрейдист и не очень высоко ставлю фрейдистскую идею символичности, но я думаю, что мы сами – символические существа, мы привыкли обращаться с символами. В вампире мы видим многое, чего мы боимся. В болезнях, стирающих с лица земли все население, мы видим другие болезни, вполне реальные. Мы от этих вещей получаем удовольствие, потому что понимаем: когда закроешь книгу, они исчезнут. По крайней мере до тех пор, пока свет не выключишь, и они, будем надеяться, вернутся. Работа писателя, если он хочет иметь успех, состоит в сшивании этих двух лоскутов, и шов должен быть такой тонкий, чтобы читатель не замечал, когда переходит границу между реальным и нереальным.

Мюриэл Грей: В рамках этой теории есть по-настоящему жуткий вопрос, потому что если это правда… Рэнди из Флориды говорит, будто вы в одном интервью сказали, что у вас какая-то дегенеративная болезнь глаз, которая приводит к слепоте. Я этого не знала. Он говорит, что его очень огорчила эта новость, и он хочет узнать, что вы по этому поводу делаете. Это все правда?

Стивен Кинг: Купил себе собаку! [смех] Эта болезнь называется «дегенерация желтого пятна», она наследственная, и у меня она есть. Пока что я вижу очень неплохо. Будем жить, пока живется, неизвестно же, что может случиться – можете мне поверить, по ужасам я эксперт. Не будем слишком волноваться по поводу глаз. Но эта болезнь у меня действительно есть. Связана с сильной близорукостью – я без этих штук не слишком хорошо вижу. Ну, а может, ничего еще не будет, да? Слышу в зале нервный смешок.

Мюриэл Грей: И неудивительно. Вот еще один вопрос, присланный по электронной почте: «Можете вы себе представить, как это – не писать? И если бы вы не писали, что бы вам хотелось делать?» Видимо, играть в крикет…

Стивен Кинг: Ну, я умею играть в крикет, но если ослепну, то и этого делать не смогу. Разве что судить – я читал о некоторых судьях… [смех] Может быть, и можно играть в крикет, если ослепнешь. Ничего больше я не умею делать настолько хорошо, чтобы делать это не для себя. Вместе с потребностью писать истории и рассказывать их приходит потребность занимать людей. Конечно, я люблю играть на гитаре и петь, но этим я вряд ли смог бы занимать людей долго. Короче говоря, я не могу себе представить, как это – не писать. Как не печататься – могу себе представить, а как не писать – не могу. Майк Нунэн в «Мешке с костями» говорит, что когда пишешь книги, происходит очень важная вещь: проходит время. Когда я работаю, то встаю в семь утра, начинаю писать в восемь и пишу четыре или пять часов, и эти часы проходят незаметно. Потоком. Когда я болтаюсь между двумя книгами – как вот сейчас, – это всегда наводит меня на мысль о той песни Джексона Брауна, «The Load-Out», где он говорит: «Что мы делаем – так это болтаемся за сценой, пока не услышим музыку и не вспомним, зачем пришли». Это – то, что мне полагается делать, и когда я этим занят, мне хорошо. И мне очень повезло, потому что – не стоит мне этого говорить, – я бы и бесплатно это делал! Покупают книги – отлично! [смех] У меня один ребенок в колледже, есть еще дети, которым время от времени то нужно или это. А у жены целая куча родственников. Но я бы писал и бесплатно, потому что не писать – не могу. Это занятие для меня как наркотик. И мне оно нравится.

Мюриэл Грей: Тут кто-то спрашивает: «Как вы относитесь к сексу в книге?»

Стивен Кинг: Предпочитаю в постели.

Мюриэл Грей: Но я все же хочу спросить. «Мешок с костями» – самая эротическая, самая откровенно сексуальная книга, а вы давно таких не писали. Что же случилось?

Стивен Кинг: Ну, в прошлом году мне исполнилось пятьдесят, и в такой момент говоришь себе: «Это мой последний шанс, и лучше я это сделаю сейчас, пока еще помню!» На самом деле я познакомился с Питером Страубом, мы стали работать вместе и написали «Талисман». Питер по-настоящему хороший друг. Он тогда жил в Крауч-Энде в Англии. Я как-то к нему приехал, заблудился в Крауч-Энде и написал об этом. Не такое место, где хотелось бы заблудиться. Питер читал все эти книги, и они ему нравились. Один раз мы были на каком-то конвенте, и Питер сказал: «Стиви так и не открыл для себя секс!» Это было не так, но сказать мне на эту тему было нечего. Никогда ни в какой истории, которую я хотел рассказать, он роли не играл. И когда я коснулся темы секса, то коснулся, так сказать. Не очень правильно звучит, да? Есть анекдот про ребенка, которого считали немым, пока он в пять лет не сказал: «Мама, передай, пожалуйста, картошку». Все страшно возбудились, набросились на него: «Отчего же ты раньше ничего не говорил?» И он ответил: «Мне нечего было сказать». До этой книги мне нечего было сказать о сексе. В этой – было. Я ничего не имею против секса, если он двигает вперед действие. Ничего не имею против, если он этого не делает! [смех] Ничего не имею против секса, если есть картинки. А если картинок нет – для чего Бог дал нам воображение?

Мюриэл Грей: Там довольно интересный секс. Он весьма романтический и при этом очень, очень некрасивый. Вы знаете, на какой эпизод я ссылаюсь – но не хочу раскрывать его читателям. Он куда более неприятен и куда резче обрисован, чем мне приходилось читать в любой из ваших прежних книг. И мне просто хочется знать, не является ли это некоторой новообретенной смелостью с вашей стороны и не было ли у вас раньше опасений соваться в эту сторону, потому что это так противно? Я не хочу сказать, что вы были трусом…

Стивен Кинг: Н-ну, позвольте сказать так: когда пишешь такие вещи, как пишу я, и столько лет, сколько я это делаю, то одна из причин, по которой это возможно, – прежде всего та, что между тем, что варится у тебя под черепной крышкой, и тем, что выходит изо рта, не слишком много цензоров. Моя мама говаривала: «У Стивена что на уме, то и на языке». Разумеется, это составная часть моего успеха. Я в какой-то момент заключаю с собой соглашение, что я работаю на книгу. Что не буду пытаться командовать ходом повествования или сворачивать его в другую сторону и что если есть что-то для него нужное, я буду изо всех сил пытаться это достать. Чтобы делать эту работу, нужна храбрость. Если не хочешь рассказывать правду – зачем вообще ею заниматься? Боже мой, ведь беллетристика есть вымысел. И если ты внутри вымысла не можешь найти правду, то ты аморален. Ты сам с собой нечестен. В этом случае именно сюда завел меня ход повествования, и я изо всех сил пытался за ним следовать.

Мюриэл Грей: И чертовски сильная получилась вещь. Еще вопрос из Интернета, мне кажется, очень личный. «Какова ваша вера? Верите ли вы в загробную жизнь и в Бога?»

Стивен Кинг: Да, я верю в загробную жизнь.

Мюриэл Грей: Правда?

Стивен Кинг: Да, верю, и причина, по которой, видимо, я верю, состоит в том, что мы слишком хороши, чтобы нас выбрасывать. Мы не бумажные стаканчики. У нас должна быть жизнь, в которой почти все мы – тонкий хрусталь. Хрустальные бокалы не выбрасывают после одного использования. Все, что мы делаем, во что верим, вся наша работа относится к выживанию на временном уровне. Мы верим, что вырастим своих детей, что продолжим наш род. Мы знаем, что мы смертны в том смысле, что и все земные создания. А вот насчет того, как выглядит загробная жизнь, я полностью открыт идеям. Если позволите, расскажу одну историю с участием Стэнли Кубрика. Когда запускался фильм «Сияние», я как-то утром брился в ванной, и приходит моя жена и говорит: «Стэнли Кубрик на телефоне!» Я тогда так и ахнул, побежал к телефону с пеной на лице. Семь утра, я мучаюсь легким похмельем. Беру трубку и говорю: «Алло, это Стивен Кинг. Вы в самом деле Стэнли Кубрик?» А он мне отвечает: «Да, это я. Вы верите в загробную жизнь?» Он, видимо, был включен на ту скорость, на которую я включен не был. Когда тебя вот так застают врасплох, первое, что у тебя вылетает изо рта – правда. «Да, – сказал я, – я верю в загробную жизнь». Он говорит: «А ведь все истории о призраках – очень оптимистичны. Они же говорят, что продолжение следует?» Я подумал и спросил: «Мистер Кубрик, а как же ад?» Была долгая пауза, а потом Стэнли Кубрик сказал: «В ад я не верю». [смех] Потом он спросил: «А вы?» Я ответил: «Не знаю, но если он есть, то загробная жизнь может показаться не слишком приятной, если под рукой не будет термостата».

В «Мешке с костями» для меня самый тревожный момент – когда Майк Нунэн возвращается в свой дом у озера, думая, что именно здесь он как-то расправится с творческим кризисом. И вскоре выясняется, что в доме он не один, что и другие существа там есть. И он думает: а если смерть делает нас безумцами? А если мы выживаем, но с поврежденным рассудком? Для меня эта мысль сама по себе ужасна, но я верю, что все возможно. И думаю, что мы бы, вероятно, выжили.

Мюриэл Грей: Вера в загробную жизнь имеет некоторый интересный аспект: никто вообще не верит, что жизнь была до рождения. Где я был три миллиона лет до появления на свет? А вот когда ты уже есть, то не можешь себе представить, что этот процесс прекратится.

Стивен Кинг: Мы так же не можем представить себя до того, как не можем представить и после. Нет никаких свидетельств. Время от времени – какие-то тревожащие намеки. В тот или иной момент у человека возникает подозрение, что он не один.

Мюриэл Грей: Вы когда-нибудь сталкивались со сверхъестественным? Видели призрака? Ощущали его присутствие?

Стивен Кинг: Это, собственно, и есть то, что делают писатели. Они создают призраков и смотрят, как те разгуливают по комнате.

Мюриэл Грей: Это не то же самое, как если вдруг ощутить предчувствие.

Стивен Кинг: По-моему, одно и то же. Не будем забывать, что люди, которым за ту же работу не платят и результаты не печатают, кончают сумасшедшим домом. Мы видим то, чего нет. Это и значит по определению – видеть призраки.

Мюриэл Грей: Хороший ответ. Точная мысль. Отличная формулировка.