Что Стивен Кинг делает по любви

Когда редактор литературного отдела журнала «Семнадцать» обратилась ко мне с вопросом, не возьмусь ли я написать для них статью о книгах и чтении, я ответил, что можно попробовать, и попросил дать примерные указания, в каком направлении думать. В ответном письме Эдриан Леблан высказала интересную мысль, возникшую по ходу чтения читательских писем. Вот что она написала: «Похоже, у них [юных читателей журнала]… существует четкое разграничение между тем, что они читают по собственному желанию – журналы, книги, которые им нравятся и т. д., – и тем, что им задают читать в школе».

Меня как будто отбросило в прошлое. Вот он я, вновь старшеклассник, предаюсь предосудительным удовольствиям на четвертом свободном уроке – когда можно читать то, что хочется мне самому, – и с ужасом жду седьмого урока, а именно литературы, где нас заставляют читать то, что хочется им. В те времена для меня вся печатная продукция делилась на эти две группы. Мои книги и их книги.

С тех пор я часто задаюсь вопросом. Вернее, двумя. Первый вопрос: почему школьники почти всегда ненавидят те книги, которые им надо читать по программе? И второй: почему учителя литературы почти всегда ненавидят те книги, которые дети читают в свободное время для собственного удовольствия? Во всей ситуации есть что-то очень неправильное. На дороге стоит большой знак «Моста нет», и паром ходит крайне нерегулярно.

«Моби Дик» хороший пример кошмарного чтения по школьной программе. Помню, как я с ним боролся в одиннадцатом классе: это была сплошная вялотекущая мигрень. Дошло до того, что мне приходилось неимоверным усилием воли подавлять рвотный рефлекс каждый раз, когда при мне произносили слово «кит». Насколько я знаю, многие нынешние учителя литературы с трудом подавляют рвотный рефлекс, когда слышат мое имя, или имя Даниэлы Стил, или Дина Кунца. Понимаете, что я имею в виду? Моста нет, а в бурных водах, разделяющих эти два континента, кажется, водятся кусачие твари.

Практически все, что мне приходилось читать по программе – их книги, – было скучным старьем вроде «Гамлета», «Сайлеса Марнера», «Моби Дика» (также известный как Великая Белая Тоска) и нескольких сотен странных, совершенно невнятных стихотворений старой девы из Массачусетса по имени Эмили Дикинсон. Все, что я читал по любви – мои книги, – было ярче, живее и современнее. В моих книгах говорилось об окружающем мире, о мире, который меня одновременно и увлекал, и пугал. Я читал по любви книги Джона Д. Макдональда о Трэвисе Макги. По той же причине я читал серию Эда Макбейна «87-й полицейский участок»; жил и умирал вместе с детективами Кареллой, Клингом и особенно Майером Майером, полицейским, у которого было двойное имя и который полностью облысел от тревог и волнений.

Я целыми днями пропадал в странных, сумеречных мирах Ширли Джексон (особенно меня потрясли «Мы живем в замке» и «Призрак дома на холме»). Толкин и его хоббиты совершенно меня заворожили: это был исступленный восторг, буйство воображения, пребывавшего в тысячи световых лет – галактик – вдали от Великой Белой Тоски. Шекспира я не любил, но обнаружил в школьной библиотеке несколько сборников пьес для телеспектаклей и с головой погрузился в пьесы Реджинальда Роуза, Тэда Мозела и Рода Серлинга («Сумеречная зона»). Я так и не одолел заданную по программе сокращенную версию «Посмертных записок Пиквикского клуба» Чарлза Диккенса (учитель сказал, что это невероятно смешная книга, но я как-то не понял юмора, и к тому же все люди, над которыми потешался Диккенс, умерли сто лет назад), зато запоем прочел все книги – без сокращений – современника Диккенса и его близкого друга Уилки Коллинза. «Лунный камень», «Армадэль», «Без права на наследство» – вот это действительно было весело и интересно. Кстати, я до сих пор так считаю.

Я читал их по любви, вот в чем дело. Исключительно по любви.

И еще много всего другого: «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи; ранние статьи Тома Вулфа; около триллиона книг комиксов; все, что сумел найти, Роберта Говарда (Конан); а также Андре Нортон, Джека Лондона, Маргарет Митчелл (всего одна книга, зато какая), Агату Кристи, Маргарет Миллар и еще сотни других.

Я читал – за пределами школы, вдали от людей, стремившихся прицепить мне на лоб интеллектуальную капельницу и насильно вливать в меня литературу, – с упорством взбесившегося парового катка, сокрушающего всех и вся. Я читал книги о подростковой любви вроде «Субботнего вечера» и истории о храбрых собаках («Белый клык» и другие). Я читал книги ужасов, военные романы, вестерны, толстые тяжеленные тома, обещавшие «показать всю подноготную жизни маленького городка в Новой Англии» и иногда выполнявшие обещание. Я проглатывал по три руководства по сексу в неделю. Мне особенно нравились примеры из жизни с измененными именами участников (там было самое «вкусное»), и я прочел все, что сумел разыскать, от «Руководства по сексу для трудных подростков» до «Отчетов Кинси».

Я прочитал «Приключения Тома Сойера» по собственной инициативе, и мне очень понравилось. В школе нам задали читать «Приключения Гекльберри Финна», и я сразу их возненавидел и отложил после третьей главы. Они показались мне бледненькими и пресными после волнующей сцены, когда Том и Бекки заблудились в пещере, а где-то поблизости прятался Индеец Джо.

Да, паром ходит крайне нерегулярно, но иногда все-таки ходит. Иногда появляется книга, способная преодолеть бурное, кишащее хищными тварями море между двумя континентами Хочу-Читать и Надо-Читать. Одна из них: «Поправка-22» Джозефа Хеллера. Еще одна: «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Томаса Гарди. Мне было сказано, что «Тэсс» познакомит меня с «натуралистической школой в литературе». Меня совершенно не интересовала натуралистическая школа в литературе, как и любая другая; но меня глубоко тронула история Тэсс, простой сельской девушки, которая так мало знала, так упорно старалась и окончила жизнь в петле. Тэсс, столь наивной, что она даже не поняла, что ее изнасиловали. Я болел за нее сердцем и, попытавшись взглянуть на мир ее глазами, впервые начал осознавать, что жизненные уклады и системы морали – это огромные, опасные звери, спящие в своих берлогах. Они просыпаются медленно, но уж если проснутся, от них почти невозможно спастись.

Под впечатлением от «Тэсс» я прочитал почти все книги Томаса Гарди и встретил там персонажей почти таких же живых и ярких, как сама Тэсс, прежде всего – наивного Джуда из «Джуда Незаметного» и, наверное, самую отвратительную из всех женщин в английской литературе, бессердечную Сью Брайдхед. Влияние Гарди до сих пор ощущается в моих собственных книгах; особенно сильно оно проявляется в «Кэрри», «Куджо» и «Клатбище домашних жывотных». От Гарди я перешел к его в равной степени мрачным современникам из Нового Света, Теодору Драйзеру и Фрэнку Норрису. У «Сестры Керри» Драйзера я позаимствовал название для своего первого романа. О чем это говорит? Наверное, о том, что паром все же ходит, пусть и крайне редко, и иногда даже не тонет в пути. Но море все-таки существует.

Читают ли нынешние учителя «Семнадцать»? Если да, представляю, как они скривились, когда я назвал «Гамлета» – возможно, величайшую пьесу во всей мировой литературе – скучным старьем. Но раз уж я зашел так далеко, то пойду еще дальше, гордо выстукивая каблуками и размахивая сабелькой. В старших классах Эдгар Аллан По казался мне нудным, тоскливым и страшным не больше, чем приз-сюрприз в пачке попкорна. Роберта Фроста я считал заурядным жлобом, Эрнеста Хемингуэя – сволочью-мачо с дробовиком вместо сердца. «Голубиные перья», первая книга рассказов Джона Апдайка, была самой скучной, пустой и никчемной из всех прочитанных мною книг. Когда я все-таки ее домучил, я чуть было не побежал в поликлинику делать электроэнцефалограмму, просто чтобы убедиться, что у меня не атрофировались мозги.

Даже теперь, через двадцать четыре года после окончания школы, мое отношение к «Голубиным перьям» и «Моби Дику» нисколько не изменилось. Ко всему остальному? Это совсем другая история.

«Гамлет»? Шикарное произведение. Потрясающее исследование одержимости и безумия, которому, возможно, нет равных. И в придачу – отличная история с привидениями.

«Приключения Гекльберри Финна»? Тут вообще получилось забавно. Я прочитал своим детям «Тома Сойера», и они потребовали продолжения. Им хотелось знать, что было дальше. Я честно предупредил, что продолжение им не понравится, но все-таки взялся за «Гекльберри» по настоятельным просьбам общественности. И знаете что? Он действительно лучше «Тома». Глубже, текстурнее, да – но и смешнее. А когда Гекльберри решил для себя вопрос с рабством («Ладно, гореть мне в аду!» – восклицает он), меня прямо дрожь проняла. Детям тоже понравилось. Но опять же, строгий учитель не стоял у них над душой и не грозил санкциями, если они это не прочитают.

Диккенса я открыл для себя – вернее, открыл заново – во время болезни, когда мне было уже за двадцать. Помню, как я читал «Повесть о двух городах», искренне поражаясь тому, что ее написал тот же самый человек, из-под чьего пера вышли «Посмертные записки Пиквикского клуба». Это не представлялось возможным: «Пиквикский клуб» был ужасен, «Повесть о двух городах» – совершенно прекрасна. Как и «Приключения Оливера Твиста»… И если «Гамлет» – величайшая пьеса во всей англоязычной литературе, то «Большие надежды», возможно, величайший роман. Если вы думаете, я шучу, убедитесь сами. Могу поспорить, вы не бросите книгу после первых пятидесяти страниц. Это убойная вещь. Воодушевившись Диккенсом, я попробовал снова взяться за «Пиквикский клуб», и знаете что? Он по-прежнему никакой.

Что из этого следует? Выводы очень простые. Во-первых, похоже, некоторые учителя литературы считают своим священным долгом подбирать детям для чтения самые скучные, замшелые произведения из всех возможных – наверное, им кажется, что если данные книги так хорошо нагоняли скуку на них самих, когда они были детьми, значит, они сгодятся, чтобы нагонять скуку на вас. Во-вторых, все может быть по-другому. «Сайлес Марнер» и «Зверобой» по-прежнему кажутся мне откровенной нудятиной, но я открыл для себя совершенно роскошную и на удивление мощную красоту в коротеньких, странно сложенных стихотворениях Эмили Дикинсон и проникновенную, временами суровую правду в более традиционной поэзии Роберта Фроста. И все-таки мне до сих пор непонятно, почему мне задавали – не просто читать, а учить наизусть – фростовскую «Починку стены», а не «Смерть батрака», возможно, лучшее нарративное стихотворение во всей американской литературе. Я мог бы проникнуться Фростом на десять лет раньше. И поверьте, я жалею об этих потерянных десяти годах, потому что времени мало. Если сравнить годы, отпущенные человеку, с объемом всего, что хотелось бы почитать, времени действительно очень мало.

Вот еще один вывод. Моя мама часто говорила: «Можно привести коня к водопою, но пить ты его не заставишь». Я давно понял, что можно привести ребенка к культуре, но думать в нужном тебе направлении его не заставишь. Нельзя насильно впихнуть в него Кизи вместо Кинга или Стейнбека вместо Стил; дети будут читать то, что нравится им самим, они будут читать по любви, и Бог благословит их за это. Мышление – это одно, а любовь – совершенно иное; и то и другое по-настоящему важно, но они не всегда существуют совместно. Если бы мне давали по десять центов за каждую книгу, которую я прочитал не по указке учителей, а по собственному желанию, я мог бы купить машину. Им хотелось, чтобы я чинно вышагивал по дорожке и разглядывал достопримечательности, а мне хотелось бежать со всех ног и плясать на стене, как Фред Астер. Иными словами, мне дали линованную бумагу, а я стал писать поперек.

Мне кажется, эти противостоящие друг другу силы – эти парадоксы ума и сердца – и создают океан между двумя континентами Хочу-Читать и Надо-Читать. Мне кажется, что океан между ними всегда будет штормить и паром будет ходить крайне нерегулярно. Одним из самых больших удовольствий в жизни для меня было перечитать «Гамлета» и обнаружить, что это великое произведение, но обнаружить самостоятельно, без чьей-то подсказки. Возможно, в будущем вас ждут такие же удивительные открытия. А сейчас читайте то, что вам нравится. Читайте то, что вы любите. Читайте для собственного удовольствия: с головой погружайтесь в эту гремучую смесь, летите в этом пьянящем эфире. Почему нет? У сердца собственный разум, его дело – радость. Для меня эти две вещи – радость и чтение – всегда были связаны неразрывно, и вы даже не представляете, как приятно бывает узнать, что иногда они вместе взрослеют. Когда это случается, мы сдаем самый важный экзамен в счастливейшем месте на свете: в собственном сердце.