Глава 23
Ева незаметно заснула на подоконнике, но смешки и шепоты в коридоре внезапно разбудили ее. Когда она открыла глаза, то увидела, что небо снова прояснилось и стало безмятежно-лазурным.
– Говорю тебе, это он! Я видела его раньше. Посмотри вниз, на улицу!
– Он такой красивый и знаменитый! Какого дьявола ему нужно от Марсель?
Голоса доносились из-за тонких стен, разделявших маленькие комнаты. Ева выглянула наружу и увидела Пикассо, стоявшего у дверей пансиона в темном костюме, шляпе и черном шелковом галстуке. В руках он держал букет цветов: маргаритки, нарциссы, ландыши и белые розы, перевязанные ярко-желтой лентой. Цвет ленты напомнил ей о материнском кимоно. Сначала она была слишком потрясена и не могла прийти в себя. Даже после всего, что произошло между ними, казалось невероятным, что он придет сюда ради нее.
Ева спрыгнула с подоконника и посмотрелась в зеркало на стене рядом с кроватью. Она ущипнула себя за щеки, уже покрасневшие от волнения. Потом она быстро надела туфли и распахнула дверь с такой силой, что створка отлетела в сторону и с глухим стуком ударилась о стену. Смешки и шепоты стихли, когда Ева появилась в коридоре и торопливо прошла мимо любопытных девушек, собравшихся вокруг.
– Думаешь, это правда? – услышала она голос одной из танцовщиц, спускаясь по крутой изогнутой лестнице в прихожую с голыми каменными стенами. Ева торопилась выйти на улицу.
Ева совсем запыхалась, когда наконец подошла к нему.
– Поедем вместе со мной, любовь моя, – нежно произнес Пикассо.
– Уехать из Парижа?
– Да, и от всех этих драм.
– Но я хочу работать. Мне нравится моя работа, и я горжусь тем, что всего добилась сама.
– Я не собираюсь тебе мешать. Скорее, я хочу, чтобы мы помогли друг другу осуществить наши мечты. Тебе предстоят новые планы и еще более великие достижения.
– Но мне придется оставить «Мулен Руж».
– Я тоже расстанусь со своим прошлым, – сказал Пикассо, и она поняла, что он имеет в виду Фернанду.
– Ты уверен, что уже готов к этому?
– Совершенно уверен.
Пикассо протянул ей цветы, и Ева поднесла их к лицу. Потом он привлек ее к груди и легко поцеловал в подбородок. Она ощутила в этом прикосновении почтение, как будто была для него драгоценностью.
Ева слышала наверху голоса танцовщиц, выглядывавших из соседних спален, но ей было все равно. Ничто, кроме них двоих, больше не имело значения.
– Куда мы уедем?
– В Пиренеях есть славный городок под названием Сере. Там я буду свободно работать, и мы сможем быть вместе.
– Хорошо. Тогда мне нужно вернуться к себе и собрать вещи, – с довольной улыбкой отозвалась девушка.
– Оставь все как есть, ma jolie. Я сделаю то же самое.
Она опять-таки поняла, что он имеет в виду Фернанду, и хотела спросить, известно ли ему о Убальдо Оппи или о том, что привело к окончательному разрыву. Но независимо от ответа это ничего не меняло. Ева отправилась бы куда угодно за Пикассо, потому что теперь верила, что он любит ее так же сильно, как и она его.
– Я никогда не была в Пиренеях.
Она будет для него замечательной спутницей, куда бы ни привело это новое странствие, и найдет способ для применения своих талантов. Ева пообещала себе сделать это, когда он взял ее за руку и повел по узкой аллее. И она не будет пренебрегать любовью, которую он заслуживал, как это сделала Фернанда. Несомненно, она станет последней, самой большой любовью Пабло Пикассо.
Он держал ее за руку, когда они миновали каменную церковь Сен-Пьер и направились к обрамленной тенистыми деревьями площади Равиньян со скамьями, уличными фонарями и множеством голубей.
– Я думала, что ты собираешься увезти меня, – сказала она, когда он распахнул входную дверь в Бато-Лавуар.
– Мы уедем завтра утром, – с улыбкой отозвался Пикассо.
Ева продолжала сжимать букет цветов и почувствовала, что краснеет. Она видела лукавые огоньки в его глазах, но ничего не сказала, когда он вел ее внутрь. Она знала, что еще неопытна в мирских делах, хотя они уже были любовниками, и надеялась, что он не устанет от нее, прежде чем она научится доставлять ему настоящее удовольствие.
Ева сознавала, что лишь отдаленно представляет себе всю силу его желаний. Но она уже доказала себе, как быстро может учиться, когда хочет чего-то добиться в жизни.
Как только они вошли в студию, Пикассо закрыл дверь и с силой привлек ее к себе. Она услышала свой сдавленный вздох, и букет цветов упал на пол. Ее глаза инстинктивно закрылись, когда она ощутила его дыхание, а потом и его губы, прикоснувшиеся к мочке ее уха. Опытные руки Пикассо скользнули по ее телу вверх и вниз, оглаживая все изгибы. Потом он обхватил обе ее руки своей рукой, поднял их над головой, прижал ее спиной к двери и сам прижался к ней.
– Dios mio, eres hermosa… que te quiero, – прошептал он ей на ухо.
Когда они разделись, он двинулся через комнату с величавой непринужденностью, от которой у Евы возникло желание смотреть и смотреть на него. Она моргнула от удивления, когда увидела свое желтое кимоно, аккуратно сложенное на железной кровати в алькове. Оказавшись в плену собственного возбуждения, Ева с трудом понимала, что происходит, когда Пикассо взял кимоно и направился обратно. Она по-прежнему стояла у двери, подняв руки над головой.
– Но как…
Он прижал палец к ее губам, а потом заменил его своими губами – раскрытыми, теплыми и требовательными.
– Надень его для меня, милая Ева. Только для меня.
Осознание того, что он видел ее в этом кимоно на сцене «Мулен Руж» и нашел его достаточно соблазнительным, чтобы каким-то образом доставить сюда из пансиона, было необыкновенно прекрасным и волнующим. Еве хотелось продлить это мгновение и насладиться всеми его нюансами. Как и раньше, он снова показался ей великим шаманом, извлекающим магию из ее существа, особенно из ее сердца.
Пикассо продел ее руки в рукава, но держал кимоно раскрытым, когда прижался к ней обнаженным телом. Сначала он нежно целовал ее губы, щеки, шею, но поцелуи быстро становились все более жадными, и Ева затрепетала.
– Ты для меня все, – прошептал он ей на ухо. – А я хочу быть твоим мужчиной.
Он уложил Еву на кровать и опустился на колени между ее ногами.
– На этот раз ты не должна закрывать глаза. Наблюдай за тем, что происходит между нами, вместе со мной.
Ева подчинилась, когда он сначала провел пальцами от ее шеи до пупка, а потом мягким движением закинул ее руки за голову. Мириады ощущений затопили ее, когда Пикассо наконец вошел в нее. Она обхватила ногами его бедра, инстинктивно желая привлечь его как можно ближе к себе, но понимая при этом, что для нее никогда это не будет достаточно близко. Она чувствовала, как ее тело движется над гладким шелковым кимоно, пока они занимались любовью, а потом забыла обо всем.
Его дыхание было хриплым, он снова и снова шептал:
– Te quiero, te quiero…
Когда Ева проснулась в его объятиях, они были окутаны жемчужно-серым утренним сиянием и лежали под прохладной шелковой тканью. Она пересчитала веснушки на его переносице, прикоснулась к завиткам черных волос на груди и отогнала прочь гнетущие сомнения, которые испытывала перед сегодняшней ночью, наслаждаясь тем, что теперь она была единственной женщиной Пикассо.
Тем не менее она понимала, что нельзя совершенно терять бдительность. Пикассо славился своей неверностью.
Но может ли он изменить ей теперь, когда они наконец вместе?
Ева встала с кровати и накрыла Пикассо яблочно-зеленым одеялом. Наклонившись, она легко поцеловала его в лоб, а потом набросила кимоно и подошла к окну. Было так приятно вернуть материнское кимоно из «Мулен Руж» и снова обрести эту частицу семейного наследия, которая теперь имела собственную историю! Ева посмотрела на красные шелковые манжеты, которые сама пришила, гордясь своей находчивостью. Она понимала, что в предстоящие дни ей понадобится гораздо большая изобретательность. Но перспектива новых приключений более волновала, чем пугала ее.
Потом Ева подумала о родителях, и ей захотелось рассказать им о том, что они с Пикассо уезжают на лето из Парижа. Несмотря на желание освободиться от их опеки, зрелость научила ее уважению. Теперь она понимала их непреклонную решимость обеспечить ей нормальную жизнь. Она была их дочерью в полном смысле этого слова.
– Какие мысли бродят в твоей голове?
Ева повернулась к Пикассо.
– Dios, от тебя дух захватывает, – сказал он, когда кимоно заблестело в лучах утреннего солнца.
Он вскочил с кровати и направился в другой конец студии.
– Мне нужно сфотографировать тебя прямо сейчас, чтобы запечатлеть твою красоту.
– Сфотографировать?
– Да, у меня есть камера. Это моя любимая вещь, если не считать кистей для живописи.
Он подошел к ней с коробкой, обитой светлой кожей, с черной гармошкой, латунным объективом в центре и кожаной ручкой сверху. Ева до сих пор не видела таких аппаратов. Этот выглядел дорогим, элегантным и определенно современным. Она невольно почувствовала себя польщенной.
Пикассо поцеловал ее в щеку и подмигнул.
– Mа́s vale tarde que nunca, ma jolie Ева, – сказал он, смешивая два языка.
– Меня еще никогда не фотографировали.
– Значит, теперь все изменится. Я собираюсь хранить эту фотографию до конца своих дней, – он посмотрел в видоискатель. – Ты не представляешь, как я мечтал увидеть тебя в этом кимоно, которое Мистангет носила на сцене… когда узнал, что оно принадлежало тебе. А потом, в тот вечер, когда ты вышла на сцену в роли гейши – Dios mio, como me queria que…
Ей нравилось, как он неизменно обращался к испанскому, когда французского не хватало для выражения его чувств.
– Сейчас у окна слишком светло. Лучше встань у двери; в сочетании с тенями это будет похоже на картину, – она слышала нотки творческого волнения в его голосе, поэтому с готовностью подчинилась. – А теперь подними руку к подбородку, как будто ты размышляешь о каком-то важном решении.
– Ах, но оно уже было принято за меня, – она тихо засмеялась в надежде, что он поймет намек на их общее будущее.
– Тем не менее фотография получится лучше, если ты будешь позировать для меня с немного таинственным видом, хорошо? Это не слишком большая просьба, поскольку я не могу убедить тебя позировать для одной из моих картин.
– Пока еще нет, – она как будто со стороны услышала свой тихий голос, окрашенный нотками юмора. Потом Ева увидела, как Пикассо отреагировал на ее слова. Широкая улыбка, морщинки в уголках прищуренных глаз над копной черных волос – все это производило впечатление настоящего счастья, и Ева знала, что никогда не устанет от этого. Она изобразила задумчивую позу, упершись пальцем в подбородок, как и просил Пикассо. Сейчас она чувствовала себя настоящей красавицей. Потом камера издала тихий щелчок, сопровождаемый шипящим звуком.
– Это все? – спросила она в наступившей тишине.
– Как видишь, от тебя понадобилось совсем немного.
– Когда я смогу увидеть фотографию?
– Я попрошу Канвейлера проявить пленку и прислать фотографии в Сере вместе с другими моими вещами.
Ева вспомнила короткую встречу с Канвейлером в тот день, когда он принес ей картину Пикассо.
– Он продает все твои работы?
– Есть еще Амбруаз Воллар, но Канвейлер гораздо моложе, и он к тому же увлечен кубизмом. Воллар слишком прославился работой с Ван Гогом и Тулуз-Лотреком, чтобы интересоваться новыми направлениями в живописи, но его по-прежнему интересуют мои скульптуры.
Пока они разговаривали, Пикассо положил камеру и подошел к ней. Он распахнул кимоно, прижался обнаженным телом к ее телу, как и в прошлый раз, наклонился к ее шее, а потом обернул шелк у себя за спиной, таким образом соединив их. Вместе они попятились к двери.
После очередной близости, когда они оделись для поездки в Сере, Ева поцеловала Пикассо в щеку.
– Мне нужно сделать две короткие остановки, прежде чем я позволю тебе окончательно похитить меня.
– Мы пропустим поезд, но, разумеется, я ни в чем не могу тебе отказать.
– В первую очередь, мне нужно уведомить мадам Люто, а потом повидаться с Сильветтой.
Лицо Пикассо внезапно омрачилось. Он отступил в сторону и начал перед зеркалом завязывать шейный галстук.
– Пожалуй, ни в чем, кроме этого.
– Не понимаю. Мне казалось, что она тебе нравится.
– Я не разделяю твоего отношения к больницам.
– Да будет тебе, – отмахнулась она в надежде, что он уступит. – Ты хорошо знаешь, что это не больница, а санаторий. На самом деле она лечится от депрессии.
– Но пациенты все равно больны, не так ли? – Пикассо схватился за голову, и на его лице отразилась паника. – Даже если все происходит в воображении, я не выношу присутствия любых болезней рядом с собой.
Его тон стал резким, и Ева ощутила первый укол неприязни с его стороны. На какое-то мгновение она растерялась, не зная, как реагировать на это.
– Тогда я пойду одна и встречусь с тобой на вокзале. Но я должна это сделать. Сильветта была моей лучшей подругой в Париже, а ее сестра недавно погибла в ужасной катастрофе. Сейчас ей очень тяжело, и с моей стороны будет скверно не попрощаться с ней, – решительно заявила она, изо всех сил стараясь удержаться от резкости в голосе.
Ева села на край кровати и стала надевать туфли. Она ощущала, что между ними возникло напряжение, но секунду спустя Пикассо со вздохом опустился рядом с ней.
– Прости, любовь моя, – сказал он и немного помолчал, прежде чем продолжить. Когда он снова заговорил, его голос звучал глухо и размеренно, словно на его плечи вдруг опустился тяжкий груз и он пытался объяснить, каково это. – Когда я бываю в таких местах, в любых больницах, то чувствую себя так, словно меня кто-то душит, и ничего не могу с этим поделать. Я теряю контроль над своими чувствами и реакциями.
– Это из-за Кончиты, – тихо добавила она.
В тот момент любовь к Пикассо позволила ей ощутить его боль так же остро, как если бы она была ее собственной болью. Ева вглядывалась в его глаза, пока они не превратились в два огромных, блестящих черных шара, от которых исходило впечатление такой нежности и беззащитности, что ей захотелось плакать.
– Si. Я никогда не забуду, как она лежала там, хрупкая и совсем не похожая на веселую девочку, какой она была раньше. Сиделка стояла у изголовья, как ангел смерти, готовый забрать ее, а мой отец, сидевший рядом с ней, то и дело шарил в карманах и прикидывал, как скоро он сможет вернуться к работе и к своим шлюхам.
Ева видела эскиз этого описания в папке, лежавшей под кроватью. Должно быть, он пользовался жуткими сценами из прошлого как средством для изгнания демонов, осаждавших его.
– Всю свою жизнь я убегал от болезней и особенно от смерти. Я просто… просто не могу этого вынести.
– Смерть – это часть жизни, Пабло, – тихо произнесла Ева.
– Только не моей жизни.
Ева снова ощутила барьер, промелькнувший между ними, и поняла, что сейчас ей лучше остановиться.
– Я просто загляну к ней, мы немного поболтаем, и все, – сказала она и начала подниматься. Пикассо схватил ее за руку. Она понимала, насколько он силен, и не стала противиться, поскольку хотела, по крайней мере, попытаться понять его.
– После смерти Кончиты, когда родители отослали меня в деревню, они думали, что это каким-то образом исцелит меня. Но мне тогда уже было так плохо, что они могли с таким же успехом оставить меня дома. Я возненавидел Бога. Но себя я ненавидел еще больше, потому что нарушил обещание, данное своей сестре.
– Мать всегда говорила, что Бог считает нас падшими созданиями. Он не может мстить, если знает, чего можно ожидать от каждого из нас.
– Разве тебе не кажется, что отобрать жизнь у маленькой девочки – очень похоже на возмездие?
Он передернул плечами от этого воспоминания, и Ева обняла его так сильно, как только могла.
– Никому из нас не дано избавиться от прошлого, мой дорогой Пабло, но мы можем выбирать будущее. Я понимаю, что в тебе живет тьма, но знаю, что со мной ты становишься другим человеком. Ты никогда не обидишь меня. Это просто невозможно представить. Я верю в это душой и сердцем. Никакое прошлое не в силах изменить наше будущее.
В конце концов он улыбнулся.
– Скажи, mi amor, когда ты стала такой мудрой? – спросил он и поцеловал ее с такой страстью, что она не смогла ответить на его вопрос.
…Пикассо положил пистолет в карман. Ева в этот момент надевала шляпку и не видела, что он взял оружие. Он отвез ее на такси в пригород Отей, поцеловал в щеку и попрощался перед входом в больницу, а потом велел шоферу отвезти его обратно к дому Ларуш.
Он надеялся, что Луи еще не уехал на работу в редакцию, так как предстоящая сцена не предназначалась для чужих глаз, но если придется покончить с этим типом, он был готов отправиться следом. Когда Пикассо тихо шел по коридору, то держал руку в кармане, где лежал пистолет. Это было оружие Касагемаса, то самое, из которого он застрелился. Не постучавшись, он распахнул дверь студии. Луи был один и работал над очередной карикатурой на маленьком чертежном столе у окна.
– Пикассо? – он поднял голову с удивленной улыбкой и быстро выпрямился. – Чему я обязан такой честью?
Пикассо был немного выбит из колеи. Он забыл, каким добродушным может выглядеть Луи. Этот человечек был похож на скользкую ящерицу с белесыми глазами, бледными бровями и тонкими бескровными губами. Он всегда казался Пикассо воплощением слабости. Несмотря на гнев, он осознал, что не может совершить того, что еще недавно собирался сделать ради Евы. Будет достаточно всего лишь напугать Луи.
– У меня почти ничего нет, но могу я предложить вам бокал вина?
– Я пришел поговорить о Еве.
Приятное выражение моментально слетело с лица Луи.
– О моей Еве?
– Она не твоя, Маркуссис, и никогда не была твоей.
Тон разговора резко изменился. Челюсть Луи слегка отвисла, когда Пикассо холодно уставился на него своими черными глазами.
– Вы и Ева? Определенно, вы шутите.
В следующую секунду Пикассо достал пистолет из кармана пиджака и направил ствол на Луи.
– Тебе кажется, что я шучу?
– Значит, вы с Евой сошлись у меня за спиной? А я считал нас друзьями.
– Мы никогда не были друзьями.
– Вы обманули меня!
– А мне кажется, что вы с Фернандой кое-что знаете о том, как обманывать других.
– Но мы с Евой собирались пожениться. Все было обговорено с ее отцом.
– С тобой, но без ее участия. Ты видишь перед собой единственного мужчину, который когда-либо женится на Еве Гуэль.
Глаза Луи угрожающе сузились, когда он уловил нотку неуверенности в голосе Пикассо.
– Вы не женитесь на ней. Вы же волокита, и женщины для вас – всего лишь игрушки.
– Ты меня не знаешь.
Пикассо понимал, что его ответ был чересчур поспешным. Чувства слишком часто подводили его. Он утратил первоначальное преимущество и теперь стремился восстановить равновесие. Он положил указательный палец на спусковой крючок и расставил ноги. Двое мужчин молча смотрели друг на друга. Наконец Пикассо медленно взвел курок большим пальцем до негромкого щелчка. Звук был похож на фальшивую ноту.
– Рад видеть, что ты испугался, – холодно сказал Пикассо. – Уверен, Ева чувствовала то же самое после того, как ты ударил ее.
– Вы не знаете, о чем говорите. Все было совсем не так!
Страх Луи быстро перерастал в отчаяние, в то время пока Пикассо продолжал целиться в сердце противника. Луи задрожал всем телом; его глаза от беспомощности наполнились слезами. Пикассо немного подождал и опустил взведенный курок. Луи облегченно вздохнул, но в следующее мгновение Пикассо устремился вперед и выбросил кулак, вложив весь свой гнев и желание защитить Еву в один мощный удар. Луи отлетел к чертежному столику; бумаги, ручки и чернильницы посыпались на пол.
– Если ты еще когда-нибудь подойдешь к Еве или тем более прикоснешься к ней, я убью тебя. И никто меня не заподозрит. Не забывай об этом.
Сильветта сидела в тростниковом шезлонге в саду большого госпиталя Валь-де-Грас в Отее. Ева опустилась на каменную скамью рядом с подругой, взяла ее за руку и ласково пожала.
– Ты выглядишь гораздо лучше, – сказала она, изображая жизнерадостность.
Сильветта все еще была очень изможденной, и черты ее лица стали более жесткими. Под глазами залегли густые серые тени.
– Это было так тяжело. Я очень тоскую по сестре и никак не могу вспомнить, часто ли я говорила ей о своей любви и знала ли она о моих чувствах.
Ева крепче сжала ее руку.
– Уверена, что знала… как она могла не знать? У тебя самая щедрая и добрая душа на свете.
– Хорошо, что ты приехала повидаться со мной. Врачи говорят, что завтра я могу отправиться домой.
– Прости, что не приезжала раньше. За это время много чего произошло, события развивались просто стремительно.
Ева вдруг почувствовала себя виноватой за желание поделиться своим счастьем после тяжкой утраты, которую переживала ее подруга. Но молчать было бы нечестно, потому что она все равно собиралась уехать. Потом она заметила слабый намек на улыбку и понимание, блеснувшее в глазах Сильветты.
– Боже мой, ты теперь вместе с Пикассо, не так ли? Это написано у тебя на лице.
– На этот раз он навсегда расстался с Фернандой, и мы уезжаем вместе. Меня словно затянуло в водоворот, Сильветта. Мы собираемся пожениться, как только все успокоится.
– Пожениться? Верится с трудом. Пикассо не из тех мужчин, которых можно укротить супружескими узами, но я все равно рада за тебя. Скажи, как Луи воспринял эту новость? Насколько я понимаю, не слишком хорошо.
– Думаю, он даже еще не знает об этом. Мы поссорились как раз перед… – Ева замолчала, не в силах сказать о гибели «Титаника», но обе понимали, что она имеет в виду. – Пабло не хочет, чтобы я снова встречалась с ним, и я согласилась.
– О Господи. Я не раз говорила Луи, что характер не доведет его до добра. Не знаю, что он сделал, но судя по всему, ничего хорошего. В тот последний день, когда он велел мне выйти из комнаты, то был ужасно сердит на тебя.
Ева выпрямила спину.
– Теперь это не имеет значения. Мы с Пабло открываем новую главу в нашей жизни. Он полностью разделяет мои мысли.
– А ты, разумеется, разделяешь его… Я буду скучать по тебе, Ева. Без тебя «Мулен Руж» уже не будет прежним… Кто теперь осмелится подшучивать над Мистангет или Мадо Минти?
Они обменялись улыбками. Потом Ева вздохнула.
– Мне еще предстоит разговор с мадам Люто, и эта перспектива меня не радует.
– Наверное, она никогда не признается в этом, но на самом деле ты с первого дня понравилась ей. Не говори ей об этом, но идея назначить тебя первой помощницей исходила от нее, а не от мсье Оллера.
– Она выбирает необычные способы, чтобы выказать свое расположение, – заметила Ева.
– Хорошо, что ты была такой решительной.
Ева рассмеялась.
– Да уж…
– Пикассо заметил в тебе эту искру. Мы все заметили.
– Спасибо, дорогая, – внезапно к глазам Евы подступили слезы, и она часто задышала. – О, я тоже буду скучать по тебе! Как жаль, что я не смогу заботиться о тебе, когда ты вернешься в Ларуш!
– Можешь не сомневаться, со мной все будет хорошо. Просто напиши мне о твоих приключениях этим летом и пообещай, что я буду первой, кого ты посетишь после возвращения в Париж.
– Обещаю, – сказала Ева, и обе от души расплакались.
Посещение Сильветты вызвало целую бурю эмоций, и Ева была не уверена, что теперь ей хватит сил для встречи с мадам Люто. Однако это необходимо было сделать. Суровая главная костюмерша предоставила ей невероятную возможность, изменившую ее жизнь, и она будет всегда благодарна ей за это. Ева гордилась своими достижениями в «Мулен Руж», и какая-то часть ее существа изо всех сил противилась отъезду, особенно потому, что у нее появилось много хороших знакомых среди актрис и танцовщиц. Но она знала, что ее жизнь и будущее связаны с Пикассо. Каким бы трудным ни оказалось прощание, у нее не было иного выбора, кроме движения вперед.
Она нашла мадам Люто на стремянке в большом гардеробном чулане за кулисами. Она рылась в шляпах, перьевых горжетках и всевозможных костюмах с блестками и стеклярусом, разлетавшихся в разные стороны и дождем падавших на пол. Ева немного постояла, сжимая и разжимая кулаки, чтобы успокоиться.
– Мадам, можно с вами поговорить?
– Не сейчас. Мне нужно найти котелок для нового певца. Он выступает первым номером в новой программе, а Алан забрал свой костюм с собой после того, как мсье Оллер уволил его сегодня утром.
– В сундуке за гримерными столиками есть котелок, я еще вчера видела его.
Мадам Люто смерила Еву взглядом и слезла со стремянки. Жесткое выражение ее лица немного смягчилось.
– Ты настоящая спасительница, Марсель. Никогда не перестаешь удивлять нас, – она облегченно вздохнула и одарила Еву искренней улыбкой. – Сейчас я могу сказать, что не знаю, как бы обходились без тебя.
– Боюсь, мадам, поэтому я и пришла сюда.
Улыбка мадам Люто мгновенно исчезла, и их взгляды встретились.
– Тебе нужно очередное повышение зарплаты? Это все, чего ты хочешь?
– Мне не нужны деньги. Только свобода. Я вам безмерно благодарна за все.
– Не шути со мной. Это совсем не смешно.
– Прошу прощения мадам, я вовсе не собиралась шутить, – поспешно заверила Ева. – Я многому здесь научилась и радовалась каждому дню. Но теперь я влюбилась, и мы с моим возлюбленным собираемся уехать. Надеюсь, вы будете за меня рады.
Ева слышала умоляющие нотки в своем голосе, но не могла от них избавиться. Пожилая женщина фыркнула, словно не могла поверить собственным ушам.
– Если ты здесь многому научилась, то разве не поняла, что любовь – это вещь ненадежная? Разве ты не узнала, что любовь переменчива, как и все остальное? Кто бы ни вскружил тебе голову, он вряд ли имеет серьезные намерения, а тем более хочет сделать тебя респектабельной женщиной. Что за мужчина может увезти тебя из Парижа, не женившись на тебе?
– Но он сделал мне предложение.
– Женщины любят сладкие песни и становятся податливыми.
Эти слова уязвили Еву, и она перешла к более решительной обороне.
– Мадам Люто, мне жаль, если вам пришлось узнать это на собственном опыте, но Пикассо не такой человек.
– Ты уезжаешь с Пабло Пикассо.
– Да, и скоро выйду за него замуж.
– У тебя есть обручальное кольцо?
– Еще нет, но будет.
– Обещания – это лишь пустые слова, Марсель, особенно от такого повесы, как он.
Ева задержала дыхание, решившись промолчать. Она боялась сказать что-то, о чем потом пожалела бы. Мадам Люто не хочет задеть ее; она просто не знает Пикассо.
– Моя новая ассистентка Сюзанна – очень способная девушка. Она станет мне прекрасной заменой.
– Нет, она еще не доросла до этого. Все мы здесь во многом полагаемся на тебя.
Ева была удивлена, услышав намек на мольбу, пробившийся через внешнюю оболочку гнева.
– Я тоже обрела себя здесь, среди вас. Это было первое место, где я чувствовала себя по-настоящему нужной и где меня искренне ценили. «Мулен Руж» изменил мою жизнь, и я буду вечно благодарна вам. Но я всем сердцем люблю Пабло и хочу быть рядом с ним.
Ева почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, когда мадам Люто смотрела на нее в неловкой тишине. Секунду спустя выражение ее лица снова смягчилось.
– Я сердита, Марсель, но я благоразумная женщина. Если ты чувствуешь, что должна, поезжай с ним, но здесь для тебя всегда будет открыта дверь. Хотя мне неприятно это признать, на самом деле я немного завидую тебе: ты умело воспользовалась предоставившимися тебе возможностями. Только посмотри, что с тобой произошло!
– Благодарю вас, мадам.
Гардеробщица взяла Еву за руку и крепко пожала ее.
– Теперь ты можешь называть меня Шарлоттой, поскольку подозреваю, что когда мы встретимся в следующий раз, к тебе нужно будет обращаться «мадам». Тогда мы будем на равных. Желаю удачи, дорогая. Думаю, теперь тебе предстоит настоящее приключение.
