ГЛАВА XV
СТРАННЫЕ ПРИЗНАНИЯ ПАПАШИ КОКЕ
– Если позволите, Луиза, я заеду повидать нашего старого слугу!
С еще влажными глазами Зефирина вышла под руку с Луизой с маленького кладбища, где священник только что прочел последние молитвы над могилой Пелажи. Роже де Багатель не явился на похороны своей домоправительницы. И никто из Сен-Савена не приехал. Зефирина испустила вздох. Она все более отдавала себе отчет, насколько ее милый и очаровательный отец был игрушкой в руках жены. Однако, нежно любя маркиза, она отказывалась его судить.
– Спасибо, что пришли, барышни!
Бастьен, единственный родственник Пелажи, поклонился девушкам. Он надел свой колпак и уже хотел исчезнуть на улицах деревни. Зефирина схватила его за шнурок колета:
– Ты едешь в Сен-Савен?
– Да, барышня.
– А Каролюс? – прошептала Зефирина так, чтобы Луиза не могла услышать.
– Все в порядке. Мадемуазель больше во мне не нуждается?
Казалось, Бастьен торопился установить между ними должную дистанцию.
– Нет, останься!
– Но дело в том…
– Садись впереди вместе с Ла Дусером! – приказала Зефирина, которая не привыкла к тому, чтобы кто-то оспаривал ее желания.
Гигант-оруженосец приближался, правя повозкой, в которую были впряжены два мула с вплетенными в сбрую бубенчиками.
– Мы возвращаемся в замок барышни Луизы? – спросил Ла Дусер, в то время как обе девушки усаживались на заднее сиденье с помощью Бастьена.
– Да, но сначала остановись у папаши Коке! – сказала Зефирина.
Так как она была погружена в свои грустные мысли, то путь до конца деревни показался ей коротким; там она увидела бедную лачугу, чья соломенная крыша спускалась почти до самой земли.
– Подождите меня, пожалуйста, несколько минут, Луиза, – сказала Зефирина, которой не хотелось брать с собой подругу.
Не дожидаясь ответа, она дала знак Бастьену следовать за ней внутрь хижины. На закраине, у окна, находившегося на уровне земли, только несколько цветов напоминали о том, что владелец хижины был когда-то садовником.
Зефирина спустилась вниз по четырем ступенькам и попала в помещение, прямо вырытое в земле, которое и представляло собой единственную комнату в этом жилище.
– Здравствуйте, папаша Коке. Я приехала нанести вам короткий визит. Вы меня узнаете?
Задав этот вопрос, Зефирина с трудом узнала в этом опустившемся человеке, в этой жалкой развалине, старого балагура. Папаша Коке, сидевший с тусклым взглядом, с перекошенным ртом, не подавал никаких признаков понимания.
– Зефирина… Зефирина де Багатель! – настаивала девушка.
Она подтащила расшатанную табуретку и уселась напротив несчастного садовника.
– Бедняга совершенно парализован. Никто не знает, понимает ли он что-нибудь. Он может только шевелить двумя пальцами правой руки, и его невестка мне говорила, что иногда он возится с цветами. Это единственное, что он еще умеет делать! – прошептал Бастьен.
– Как это случилось? – спросила Зефирина.
– Бедняга выпил ледяного сидра на кухне в Багателе – и упал как подкошенный.
– Знаешь ли ты, кто дал ему этот напиток? – вновь спросила Зефирина.
Заинтригованный Бастьен пристально посмотрел на девушку:
– Что вы на самом деле ищете, мадемуазель?
– Отвечай! – выказала нетерпение Зефирина.
– Я очень хорошо помню, я тогда был там, – это была Беатриса, несчастная немая, но…
Приказ был отдан очень сухо:
– Замолчи! Никому больше этого не говори!
– В моем положении я привык молчать! – просто сказал Бастьен.
«Беатриса… немая, которая говорит… Но почему, почему моя мачеха могла бы заставить ее совершить это преступление? Она не была заинтересована в том, чтобы избавиться от папаши Коке! От этого можно сойти с ума. Если только он, конечно, не раскрыл какую-нибудь ужасную тайну! Но какую?» – думала Зефирина, удрученная своими зловещими открытиями.
В комнате повисла гнетущая тишина. Девушка смотрела вокруг и видела земляной пол, нищую обстановку, единственной роскошью были медный подсвечник и квашня. Этот запах бедности заставлял ее чувствовать себя неловко.
Зефирина ощутила на себе иронический взгляд Бастьена, который угадал ее смущение. Она быстро опомнилась.
– Я прикажу прислать вам хорошего белого хлеба, папаша Коке…а также покрывало из овечьей шерсти, чтобы вашим коленям было тепло.
Говоря так, Зефирина ласково взяла узловатую руку калеки в свои руки.
– Я уверена, что вы не забыли вашу маленькую Зефирину. Я – Зефирина де Багатель, которую вы однажды спасли при пожаре. Вспомните!.. О, вы вспоминаете!
Два пальца бедняги-паралитика пошевелились в ее руке.
– Папаша Коке, дайте мне какой-нибудь знак, что вы меня понимаете!
Пожатие пальцев стало сильнее.
– Бастьен, Бастьен, он меня понимает! – воскликнула Зефирина. – Папаша Коке, я бы хотела…
Взглянув на Бастьена, Зефирина вдруг остановилась:
– Оставь-ка нас наедине с папашей Коке… Скажи мадемуазель де Ронсар, что я иду!
Без рассуждений Бастьен вышел из лачуги. Зефирина подождала, когда юноша закроет за собой дверь, и с жаром продолжала:
– Папаша Коке, послушайте меня, будьте очень внимательны к тому, о чем я вас попрошу. Прежде всего, для того, чтобы ответить мне «да», нажмите один раз мне на ладонь, для того, чтобы ответить «нет» – два раза… Повторим… да… нет… отлично, вы поняли папаша Коке… – Зефирина инстинктивно понизила голос, – это очень важно. Я подозреваю, что в моей собственной семье творятся ужасные вещи. Не думали ли вы когда-нибудь, что моя мачеха хочет от вас избавиться? – закончила Зефирина, с трудом проглотив слюну.
Старик два раза нажал ей на ладонь.
– Нет? – удивилась Зефирина. – Вы хорошо поняли мой вопрос?
Папаша Коке один раз легонько стукнул по пальцам Зефирины.
– Да… хорошо… Но не подозревали ли вы, что Беатриса, ее служанка, влила вам какую-то отраву в стакан?
Ответ последовал без колебаний. Нет.
– Нет! – повторила удивленная Зефирина, – однако подумайте хорошенько, папаша Коке, быть может, вы, перед вашей болезнью… узнали что-нибудь о моей мачехе?
– Да… А! – победно воскликнула Зефирина. – А что это было? Я хочу спросить… это было плохое?
– Нет?.. Нет… Это не было плохое? Тогда… это было хорошее?
– Да.
– Вы узнали что-то хорошее о донье Термине? – повторила ошеломленная Зефирина.
– Да.
– Что… Что… Боже мой, как мне спросить у него?
– Вы узнали, что донья Гермина настоящая великосветская дама?
– Да.
– Благородная?
– Да.
– Она не авантюристка?
– Нет.
– Она набожна?
– Да!
– Она никогда не причиняла зла?
– Нет!
– Но, папаша Коке, – застонала Зефирина, – я-то ее подозреваю в самых худших злодеяниях… даже в том, что она убила Пелажи…
– Нет.
– Это не она?
– Нет.
– Я должна ее любить?
– Да.
– Вы, папаша Коке, вы любите мою мачеху? – настаивала Зефирина.
– Да.
– А… моего отца? – спросила Зефирина, поколебавшись.
Ответ последовал быстрый и ясный: нет.
– Вы не любите моего отца? – пролепетала Зефирина.
– Нет.
– Но почему?.. У вас есть причина?
– Да.
– Он был несправедлив к вам?
– Да.
– Это все?
– Нет.
– Но что… есть что-то еще?
– Нет.
– Как это нет… А! Вы не хотите мне сказать?
– Нет.
– Я вас умоляю, папаша Коке, я…
– Нет.
У Зефирины появилось желание немедленно уйти, прекратив этот допрос, который истощал ее нервы, однако она не хотела оставлять старого калеку, не задав ему последний вопрос.
– Хорошенько посмотрите на этот медальон, папаша Коке! – прошептала Зефирина.
Она вытащила из-за своего корсажа драгоценную безделушку, демонстрируя перед безжизненным взглядом старика большой изумруд, зажатый в лапах золотого орла.
– Вы узнаете это украшение?
– Да.
– Оно из шкатулки моей матери?
– Нет.
– Однако у моей матери было такое же?
– Да.
– Но не совсем такое?
– Нет.
– Со змеей?
– Да.
– Медальон со змеей был украден служанкой Бертиль в день, когда я родилась?
– Да.
– Это вы нашли его спрятанным в тюфяке у этой Бертиль?
– Да.
– Но тогда… кому же принадлежит этот, с орлом? – простонала Зефирина… Подождите, папаша Коке, я по-другому задам вопрос. Если этот медальон не принадлежал моей матери, то не принадлежал ли он моему отцу?
– Нет.
– Нет?
– Моей мачехе?
– Нет.
– Соседям?
– Нет.
– Друзьям?
– Нет.
– Королю?
– Нет.
– Он был украден?
– Нет.
– Но кому я должна его отдать? Послушайте, я нашла его в монастыре Сен-Савен…
– Нет.
– Как это нет? Да… действительно, мне его дала одна старая женщина.
– Да.
– Да? Вы знаете мамашу Крапот?
– Да.
– Она сумасшедшая?
– Нет.
– Она говорила мне о моей матери.
– Да.
– Она знала мою мать?
– Да.
– Она ее любила?
– Да.
– Итак, возможно, медальон принадлежал моей семье?
– Да… Нет…
– Что вы хотите сказать, папаша Коке? Да и нет? «Может быть, он сошел с ума или впал в детство?» – подумала Зефирина, прежде чем вновь сказать вслух:
– Смотрите, папаша Коке, это украшение было спрятано в монастыре Сен-Савен, то есть в родовом владении. Как вы думаете, могу ли я оставить у себя этот изумруд?
Старый калека опять трижды нажал на ладонь Зефирины.
– Я могу его оставить… на три года? На три месяца? На три недели? – пришла в отчаяние Зефирина. – На три века? Так… на три века?
– Да… Нет… Да… Нет…
Все более и более опечаленная Зефирина смотрела на папашу Коке, стараясь угадать за гримасой лица несчастного какой-либо признак разума.
Но делать было нечего, ибо старый калека, возможно обессиленный этой слишком долгой «беседой», забылся сном.
Зефирина тихонько встала. У нее в поясе было несколько экю. Она положила их на стол из светлого дерева. Спрятав медальон с изумрудом обратно себе за корсаж, она придала своему лицу подобающее выражение и вышла из лачуги.
Последующие дни пролетели для Зефирины в предотъездной лихорадке. Держа свое слово, маркиз де Багатель посылал к своей дочери лучших мастеров, ювелиров, вышивальщиц, швей и торговцев пухом и пером, чтобы они изготовили приданое «барышни, лично приглашенной самим его величеством». Дамы из семейства Ронсаров, очень взволнованные этими приготовлениями, щебетали наперебой во время бесконечных примерок.
Зефирина не имела никаких известий о Гаэтане… В конце концов откуда им взяться! Она знала, что он уехал по крайней мере на два месяца. Мысль о нем никогда не покидала ее, так же как и прядь волос, которую она хранила, как драгоценность, у себя на груди. Они совершали с Луизой длительные прогулки. Единственной темой их разговоров был Гаэтан, Гаэтан и еще раз Гаэтан. Зефирина хотела знать все о молодом человеке. Он был пажом с восьми лет, и как младший сын в семье он уже два года был королевским гонцом. Король, казалось, очень ценил Гаэтана, все время проводящего в дороге и в силу этого могущего сделать хорошую карьеру.
– Зефирина де Ронсар… Что вы на это скажете, Луиза? Зефирина, супруга рыцаря де Ронсара!
– Это имя вам так пойдет, Зефи! – блаженно восторгалась Луиза.
Возглас госпожи де Ронсар прервал мечты девушек:
– Идите быстрее, вот мастер Маромато!
Луиза и Зефирина быстро возвращались на ежедневную примерку. Мэтр Маромато со всем своим штатом закройщиков и портных был сейчас самой важной персоной при дворе. Это он одевал больших вельмож и благородных дам для предстоящего события!
Вертясь вокруг Зефирины, стоявшей в юбке, рубашке и корсете, господин Маромато не прекращал свою речь:
– Мадемуазель носит свой туалет с редким изяществом. Но она должна выбросить свои мягкие, вышедшие из моды юбки, чтобы отдать предпочтение нашим божественным фижмам, которые производят фурор!
– Но все это очень жестко! Я не могу ходить, я не могу сидеть, – возражала Зефирина, в то время как непреклонный господин Маромато заставлял ее надевать жесткую, негнущуюся юбку в форме колокола, на которую были нашиты сделанные из прутьев обручи.
– Ну уж нет, ну уж нет, барышня! Все наши дамы хорошо привыкают к деревянным обручам, которые служат нам для того, чтобы создавать фижмы, этот шедевр элегантности… Ну-ка, теперь «тело»! – приказывал мастер Маромото.
В корсаже, натянутом на металлическую проволоку, который придавал ее бюсту почти геометрический вид и сжимал ее юные груди, Зефирина, опьяненная тем, что она превращается в настоящую даму, все же тем не менее почти задыхалась.
– А что скажет мадемуазель об этой хлопчатобумажной ткани из Индии?
Вопрос был излишним. Зефирина не могла больше ничего сказать…
– Вот шелк из Персии, – продолжал неутомимый мастер Маромато, – вот шелковая узорчатая сирийская ткань. Для головного убора я предлагаю золотистый муслин. Прогресс нельзя остановить, любезные дамы! Благодаря господину Христофору Колумбу и господину Васко да Гама для нас открыты морские пути. Подумайте, всего лишь двадцать лет назад у нас не было всех этих новых тканей! А что вы скажете об этом сукне для безрукавки из Антиохии? О прекрасных перьях для султана на головном уборе? Сам убор будет из бархата и украшен выкованным из серебра чертополохом. Для этого короткого жакета, украшенного шнурами с металлическими наконечниками, я думаю, прекрасно подойдет мех куницы, а муфта будет из горностая или из лисицы…
Зефирина преображалась в руках Маромато. Прелестная девочка-подросток, с изящными формами, превращалась в настоящую молодую девушку, уже почти в женщину. Ощущая на себе расшитые ткани, кружева и разноцветный бархат, Зефирина осознавала свою ослепительную красоту. С природным кокетством она вертелась, ходила, изящно садилась – этому она быстро научилась – и изысканным движением приподнимала золотистую волну своих рыжих волос. Котенок становился кошечкой и начинал оттачивать свои коготки на драгоценных шелках.
Зефирина была почти готова со своими шестью сундуками, набитыми самыми красивыми нарядами, когда маркиз де Багатель прислал ей карету, которой правил Бастьен. На заднем сиденье восседала девица Плюш, старая дева из Сен-Савена, которую маркиз де Багатель посчитал себя обязанным предоставить в распоряжение своей дочери в качестве дуэньи. Обнаружив это «подарок», Зефирина нахмурила свои тонкие золотистые брови. Она поклялась как можно скорее избавиться от столь стесняющего присутствия старой девы.
– Папаша Коке умер! – известил ее Бастьен.
Мучаясь угрызениями совести, Зефирина заметила, что в предотъездных волнениях она почти забыла о старом калеке.
Она оставила записку и прядь своих кудрей для Гаэтана (на тот случай, если он вернется раньше, чем предполагалось) у Луизы, затем, распрощавшись со всей семьей де Ронсаров, собравшейся на крыльце, она в сопровождении Ла Дусера двинулась по дороге, ведущей в Пикардию.
