24

Газонокосилка ревет так, будто находится прямо за кухонным окном. Я поворачиваюсь и какую-то долю секунды вижу высокую, темную фигуру, перед тем как она скрывается за углом дома.

– Что за?..

Я вскакиваю с дивана, подбегаю к боковому окну и сквозь стекло вижу голого по пояс, потного Корбана. Голова у него опущена, плечи напряжены, он толкает газонокосилку по той части лужайки, которая огибает дом и уходит на задний двор. Половина двора уже выглядит аккуратной. Другая половина пока остается заросшей высокой травой, быстро вытянувшейся из-за необычно сырой весны и стремительно повышающейся температуры.

Не раздумывая ни минуты, я распахиваю заднюю дверь, и воздух вспарывает визг сирены. Корбан удивленно вскидывает голову и замирает как вкопанный. Я прижимаю ладони к ушам.

– О, черт!

Из-за всего этого шума у него нет ни малейшего шанса услышать меня. Он наклоняется и щелкает выключателем на боку газонокосилки, как будто это может помочь.

– Погодите! – Я бросаюсь по коридору в переднюю часть дома и набираю код на панели. В то же мгновение визг стихает, на секунду или две воцаряется блаженная тишина, а потом звонит домашний телефон.

Я хватаю трубку с базы на кухонном столе по пути назад во двор, приказывая сердцу перестать биться так сильно. Хорошая новость – по крайней мере, я знаю, что сигнализация работает. Незваный гость, если только он не где-то на полпути во Флориду, уже должен был оглохнуть или умереть от сердечного приступа.

– Алло?

– Мы получили сигнал тревоги по адресу Эшленд-авеню, 4538. Вы хотите, чтобы мы направили к вам полицию?

– О нет, простите. Ложная тревога, и полностью по моей вине. Я пока еще не привыкла и забыла отключить систему, прежде чем открыть дверь.

– Подтвердите, пожалуйста, что это ошибка.

– Я думала, что только сейчас сделала это. – Я выхожу на залитый солнцем задний двор, где на краю террасы, уперев руки в бока, стоит Корбан. Я машу ему: «Все в порядке», и он идет обратно к косилке.

– Вы должны сказать кодовое слово, мэм.

Ну, конечно, кодовое слово. Большой Джим предупреждал, что его будут спрашивать каждый раз, когда будут разговаривать со мной по телефону, оно будет означать, что все в порядке.

– Рэгби.

– Благодарю вас, мэм. Хорошего дня.

Я бросаю телефон на каменный стол и с виноватым видом поворачиваюсь к Корбану:

– Что вы тут делаете?

Корбан выразительно смотрит назад, на полосу свежескошенной травы у него за спиной, потом поворачивается ко мне:

– Я кошу ваш газон.

– Я вижу, просто… Сотрудники фирмы по обслуживанию газонов будут очень удивлены, когда придут сюда во вторник утром. Они решат, что я над ними издеваюсь.

Ухмылка на лице Корбана, видимо, означает: «Ну и ладно».

– Лучше держать этих ребят в напряжении. Мужчины лучше работают, если думают, что участвуют в соревновании.

Прежде чем я успеваю ответить, он дергает за шнур, заводя косилку, и возвращается к прерванной работе.

Пока он заканчивает косить газон, я беру на кухне два «Хайнекена» и несу их на террасу, залитую лучами предвечернего солнца, где с удовольствием плюхаюсь в одно из кресел. Я вдыхаю запах свежескошенной травы и ощущаю вкус пива на языке, наблюдая, как Корбан легко толкает перед собой косилку по газону вперед и назад, словно она вообще ничего не весит.

Он являет собой прекрасный образец мужчины. Поджарый, темный и блестящий от пота, под кожей угадывается рельеф мышц. Может быть, Уилл потому и не хотел нас знакомить, что боялся конкуренции. Он не мог не видеть, как девушки падают к ногам Корбана в спортзале. Вероятно, он боялся, что со мной произойдет то же самое.

Я думаю о муже, и мое сердце трепещет от счастья и одновременно сжимается от боли, столь же невыносимой, как и прежде. От неприятного воспоминания жар пробегает по венам. Уилл предпочел мне – нет, нам – деньги. Хорошо. Злость – это хорошо. Потому что боль заставит меня плакать, а если начну, то, боюсь, уже не смогу остановиться.

Я беру вторую бутылку и помахиваю ею в воздухе:

– Пиво за хлопоты.

– Спасибо. – Корбан вытаскивает из заднего кармана майку и вытирает ею лицо, шагая по свежеподстриженному газону. – После того как покосил газон, нет ничего лучше холодного пива. Ничего.

С благодарным кивком он берет у меня из рук бутылку и слегка ударяет ею о мою.

– Ваше здоровье.

Мы оба делаем по большому глотку. Корбан опускается в кресло рядом со мной.

– Значит, – говорю я, – стрижка газона считается проявлением заботы обо мне?

– Ага, и, раз уж я здесь, могу сделать еще какое-нибудь нужное дело. Например, покрасить комнату или ликвидировать засор. Еще я могу почистить водостоки. А когда вы последний раз меняли масло в машине?

В памяти болезненным толчком сразу всплывает дождливое утро двенадцать дней назад – мы лежим в постели обнявшись, и Уилл задает мне тот же самый вопрос, – но я проглатываю его вместе с очередной порцией пива.

– А вы прямо мастер на все руки?

На его лице мелькает ироничная улыбка.

– Это одно из немногих преимуществ СДВ в детстве. Нужно научиться множеству вещей, в то время как ты не в состоянии высидеть на месте дольше тридцати секунд. Плюс отца не было рядом, чтобы позаботиться о нас. Я был старшим из пятерых детей, и маме нужна была любая помощь, какую она могла получить.

Мое психологическое образование дает себя знать прежде, чем я успеваю прикусить язык.

– Это слишком большая ответственность для ребенка.

Он в ответ пожимает плечом:

– Я не возражал. Мне нравилось быть за главного. Но не могу сказать, что сестры особенно меня слушались. Они и сейчас не слушаются. Упрямые как мулы, такие же, как наша мать. – Улыбка на его лице говорит, что именно за это он их и любит.

– Почему Уилл нас не познакомил? Я имею в виду, что он явно много рассказывал вам обо мне, но скрывал от меня вашу дружбу. Почему, как вы думаете, он это делал?

Если Корбана и удивило то, как резко я сменила тему, он ничем этого не выдает. Откидывается в кресле и протяжно вздыхает.

– Я задавал себе тот же вопрос миллион раз. Уилл не отличался особой спонтанностью, и я уверен, что у него был целый список хорошо продуманных причин, но я, хоть убейте, не могу придумать других объяснений, кроме одного. Может быть, наша дружба не была такой крепкой, как я думал. Я хочу сказать, что считал, будто мы неразлейвода, но, возможно, ошибался.

– И вы все равно приехали, чтобы покосить газон его вдовы?

– Ну, ехать не так уж и далеко. Мой дом находится почти в черте города.

Я понимаю, что Корбан шутит, стараясь преуменьшить силу морального обязательства, которое заставило его проделать долгий путь из предместья Атланты до моего дома, но резкость, которую я слышу в его голосе, говорит о том, что ему совсем не весело. Он обижен тем фактом, что мой муж скрывал их дружбу от меня, и это восхищает меня даже больше, чем его сегодняшний приезд.

– Благодарю вас, Корбан. Вам вовсе не нужно было этого делать, но я ценю вашу заботу обо мне.

– Мне это приятно. Потому что, если честно, теперь, когда я знаю то, что знаю… – Он мельком смотрит на меня, выражение его лица меняется, и оно вдруг начинает казаться робким. – Я думаю, что, возможно, проблема во мне.

Я ставлю пиво на каменную подставку.

– Что вы имеете в виду?

– Я уже говорил вам, что поведение Уилла казалось мне странным. Я видел знаки, видел, происходит что-то необъяснимое, но никогда не подавал вида, ни разу. Даже когда он заставил меня пообещать, что я буду приглядывать за вами. Давайте начистоту. Вы не просите друга позаботиться о вашей жене, если не опасаетесь чего-либо. Но я ни разу не усадил его рядом с собой и не сказал: «Эй, парень, что с тобой происходит? Тебе нужна помощь?» – Он резко пожимает плечами. – Похоже, это я был паршивым другом, а не Уилл.

Я делаю долгий глоток из бутылки, но холодная жидкость не помогает протолкнуть внезапно застрявший в горле ком. Может, Корбан и паршивый друг, но что тогда сказать обо мне? Что я за жена, которая не замечает, как ее муж влип в такие неприятности, что единственный способ выпутаться из них – это инсценировать собственную смерть? Я даже хуже Корбана. Эта новость оглушает меня, и мне начинает казаться, что земля уходит у меня из-под ног. Я сильнее упираюсь ногами в цементный пол, а руками в кресло, стараясь почувствовать твердую почву.

Признание Корбана ставит нас с ним на одну доску. Когда дело касается моего мужа, мы оба оказались преданными, оба потерпели фиаско. Это единственное оправдание тому, что я собираюсь сказать.

– Из компании Уилла пропали деньги, – говорю я, следя глазами за белкой, которая скачет по веткам на соседнем участке. Мне невыносимо видеть удивление на лице Корбана или того хуже – осуждение. – Много денег. Если верить его боссу, четыре с половиной миллиона только по предварительным подсчетам. Никаких обвинений пока не выдвинуто, но это вопрос времени. В «Эппсек» все, похоже, абсолютно уверены в том, что это сделал Уилл.

Повисает длинная пауза.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Корбан смотрит на меня со странным выражением на лице, напоминающим застывшую маску. Он сидит как истукан еще несколько секунд, а потом прижимает руку к голому животу и разражается хохотом.

– Я серьезно, Корбан. Это не шутка.

Он недоверчиво смотрит на меня.

– Уилл Гриффит водил старый драндулет с дырой в полу и дышащей на ладан трансмиссией. Если бы у него вдруг завелась такая куча денег, разве он не раскошелился бы на тачку получше? Или, ну, я не знаю, не купил бы себе хотя бы новый бумажник, вместо старого, заклеенного скотчем?

– Он раскошелился на украшение.

– Я вас умоляю! Единственное украшение, которое у него было, – это обручальное кольцо, которое вы ему купили. И прежде чем вы что-то скажете, часы не считаются. Я совершенно уверен, что они были из пластика.

– Для меня. – Я кручу рукой, и «Картье» сверкает на солнце. – Он раскошелился на украшение для меня.

Улыбка мгновенно сползает с лица Корбана.

– Кольцо ничего не доказывает. Уилл не любил тратить деньги на себя, но с радостью мог потратить их на вас. Возможно, он откладывал несколько месяцев или, может быть, удачно вложил деньги. Не важно. Суть в том, что у него была хорошая работа. Он зарабатывал достаточно, чтобы иногда позволить себе потратиться.

– Он заплатил наличными.

– Ладно, признаю, выглядит не очень, но я не знаю… – Корбан сглатывает, и на его лицо набегает тень сомнения. – Вы думаете, он взял их?

Я пожимаю плечами:

– Если это он, то на нашем банковском счете их нет. В доме тоже.

– Тогда где они могут быть?

Я не отвечаю, потому что внезапно на меня наваливается тоска по Уиллу. Я могу дожить до восьмидесяти лет, выплатить кредит за дом, который мы покупали вместе, но все равно буду одна. Его ноги не согреют мои ледяные ступни, а улыбка не склеит мое разбитое сердце. Как бы я ни была зла на него за то, что он предпочел мне деньги, чувствую себя раздавленной и потерянной без моего мужа.

– Я знаю, – мягко произносит Корбан. – Я тоже по нему скучаю.

Я киваю, пытаясь разбудить утихшую злость, но, похоже, она покинула меня. Единственное, что мне удается ощутить, – это еще больше жалости. К Уиллу, к себе, к Корбану, скорбящему по умершему другу.

– Я должна перед вами извиниться.

Корбан поворачивается ко мне, на лбу собрались морщины.

– За что?

– Я нашла записку. Вернее, две. Обе написаны рукой Уилла, обе появились после катастрофы.

Потрясенный, он молчит. Ему требуется несколько минут, чтобы прийти в себя.

– Что… что в них было?

– В первой было написано: «Мне очень жаль». Во второй говорилось, что я в опасности и чтобы прекратила копаться в прошлом Уилла. После катастрофы я ездила в Сиэтл. Разговаривала с людьми, которые его помнят. – Я качаю головой. – Там было много всего, но только ничего хорошего.

– Что? Что было?

– Наркотики. Поджог. В зависимости от того, кому и чему верить, возможно, убийство. Я видела его отца, которого считала умершим много лет назад, правда, он не в том состоянии, чтобы что-то рассказать. У него Альцгеймер, и довольно запущенный. Но дело не в этом.

А в том, что, когда мы встречались тогда утром за кофе, я вас подозревала. Я думала, это вы послали мне те записки, чтобы… ну, я не знаю, подшутить, или помучить меня, или еще что-нибудь.

От негодования Корбан выпрямляется в кресле.

– Я бы никогда…

– Знаю. – Я улыбаюсь ему. – Поэтому и извиняюсь.

Он улыбается в ответ.

– Забыто.

– Что, вот так просто?

– Вот так просто.

Мы сидим, погруженные каждый в свои мысли. Я откидываюсь на спинку кресла, Корбан делает то же самое, вытягивает свои длинные ноги и прикрывает глаза. Откуда-то доносится визг – это в одном из соседних дворов играют дети, и где-то далеко слышится знакомый гул машин, застрявших в вечерней пробке.

– Так, подождите, – говорит вдруг Корбан, открывая глаза, – если это не я, то кто тогда присылал вам записки?

Я не отвечаю или все-таки отвечаю. Корбан пристально изучает меня, и по тому, как сжимаются его губы, я понимаю, что он разгадал мое безмолвное послание.

Глаза у него лезут на лоб.

– Нет.

Я раздумываю не больше секунды. Я уже встала на этот путь и после того, как он повел себя сегодня, знаю, что ему можно доверять.

– Были еще сообщения на телефон.

– И что в них говорилось?

– Много чего. Но в последнем было признание, что это он.

– Нет. Нет. Это… – Он прижимает руку ко рту и мотает головой, словно собака, старающаяся урвать понравившуюся ей кость. – Этого не может быть. Это безумие!

– Конечно, это безумие, как и украсть четыре с половиной миллиона долларов у своего работодателя. Вы сами говорили, Уилл вел себя странно. Что, если перед ним встал выбор, сесть в тюрьму или исчезнуть? Что, если он не любил меня достаточно сильно, чтобы поступить правильно?

Когда я произношу эти слова, голос срывается и глаза наполняются слезами. Я была права, думая, что если я начну плакать, то уже не смогу остановиться, потому что именно так и происходит. Рана в моем сердце вновь начинает кровоточить, и я обхватываю себя руками, складываюсь пополам и начинаю рыдать. Но делать это тихо и сдержанно у меня не получается. Дыхания в легких не хватает, я задыхаюсь, лицо сморщивается, краснеет, из носа начинают течь ручьи. Потому что в этом-то все и дело, разве не так? Уилл просто не любил меня достаточно сильно.

Бедняга Корбан, он выглядит так, словно совершенно сбит с толку. Он мужчина, который не имеет ни малейшего представления о том, что делать с рыдающей псевдовдовой, поэтому он просто сидит, чувствуя себя не в своей тарелке, внимательно вглядываясь в мое лицо, словно что-то ища. Скорее всего, подсказку, как заставить меня перестать плакать.

У меня уходит целая вечность на то, чтобы рыдания постепенно стихли, из носа перестало течь, а завывания перешли в тихие всхлипывания. Когда я наконец могу сделать долгий, прерывистый вдох, он протягивает мне майку вытереть лицо. Ткань пахнет травой, туалетной водой и мужчиной, и от этого тоска по мужу становится еще сильней.

– Есть одна вещь, которую я не понимаю.

Все еще всхлипывая, я издаю ироничный смешок:

– Всего одна? Потому что я не понимаю миллион вещей.

Он делает последний большой глоток пива, осушая бутылку.

– Если Уилл не погиб, то где он? Куда он отправится?

Я снова пожимаю плечами:

– Туда, где деньги, конечно.