Глава двенадцатая. Держи карму шире
Кто еще не получи-и-ил сандаль
собирайтесь в ку-у-учку,
у меня ма-а-ало вре-е-емени.
На столе была расстелена огромная карта, где чайным пятном растеклась столица, отпечатками кружки – большие города, над которыми мигали волшебные цифры. О! У кого регистрация! Еще одна! Над небольшим городком циферка менялась с завидной скоростью.
– Так, а это у нас что тут? Почему мы еще не здесь? – поинтересовалась я голосом главнокомандующего, рассматривая какой-то населенный пункт, куда еще не ступала нога сетевика. – И вот еще один… Их несколько таких… Надо приобщать людей к прекрасному!
- Здесь никто не работает, – мрачно заметили маги и переглянулись. – И лучше не начинать! Я когда работал с драконьими сердцами тоже думал…
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал, задыхаясь, одноглазый принц. Его парик съехал, глаз был круглым от испуга, повязка болталась на шее, а костюмчик, в котором впору обольщать непредвзятых принцесс был порван и окровавлен.
– Нас разыскивают! – задыхался гонец, протягивая мне порванный и потный лист. – Смотрите!
Я развернула бумагу и увидела свой портрет. Я бы вряд ли рискнула бы с такой фотографией регистрироваться на сайте знакомств! На меня смотрела агрессивная мадам с лицом – отпугивателем слабонервным мужиков. Хмурые брови, поджатые губы и взгляд, которым можно высверливать дырки в стенах. За мной стояла ватага молодцов – головорезов. Вид у них был свирепый и грозный.
«Внимание! В окрестностях орудует банда разбойников!» – прочитала я, чувствуя, как ползут наверх мои брови. «Они похищают людей, детей и животных! Требуют выкуп! Будьте предельно осторожны! Не разговаривайте с ними. При виде них – сообщайте страже!». Ага, и подпись: «Я знаю, как заработать деньги! Могу научить действенному способу!». В голове играло: «Га-а-аворят, мы бяки-буки… Как выносит нас земля! Дайте каталоги в руки, чтобы мы пошли в поля! Вуаля, вуаля! Завтра мы идем в поля…». Пока в голове играла шарманкой эта песня, брови ползли наверх, а рассеянный взгляд искал хоть какое-то внешнее сходство между бандой головорезов и солидной фирмой, я прикидывала, чьих липких от клея рук это дело.
– Они везде! … По всей… столице! – выдыхала жертва бана, опираясь руками на колени. – Стража…. едва завидев нас…. бросилась… А потом…. Еле отбились… Я троих убил… каталогом… четвертому плеснул в глаза…этим… бользамом… Как он орал! Еще бы! Глаза у него вытекли…
Надо будет добавить надпись, что при попадании в глаза – вытереть их с одежды. Ослепительный эффект гарантирован!
– Мы проводим срочное совещание! Собирайте всех! – приказала я. – Будем думать, как отбелить свою репутацию в глазах потребителей!
Судя по лицам и одиноким зевкам, отбеливать никто ничего не планировал. В глазах читалось: «Что? Опять?», намекая на то, что «все пропало, шеф!».
– А смысл? – пожали плечами маги. – Зачем проводить совещание? Тут и так все понятно. Нам уже работать не дадут! Страже люди верят! Бессмысленно!
– Я что-то не поняла! – возмутилась я, глядя на зевотный бунт. – Это что? Саботаж? Первая трудность и вы испугались? Мы найдем способ! Я знаю несколько способов, которые могут нам помочь!
– Прятаться? Работать из-под полы? – усмехнулся седой маг. – Да нас сожрут просто! Драконьи сердца принадлежат государству. У Золхимов есть мощное лобби! Я раньше на Гномьем золоте работал. Тоже сначала объявили вне закона, а потом все стали вешать! Сокровища Древних зажали так, что до сих пор упоминать бояться. Сразу на костер!
– Прекратите панику! Сейчас проведем Ассамблею! – возмутилась я, глядя на унылые лица присутствующих, которые роптали так, словно единственное, что они заработали у нас, так это геморрой, размером с кулак и нервный тик!
– А я говори-и-ил! – раздался позади меня голос Эврарда. – А кто эта краси-и-ивая де-е-евушка на карти-и-инке? Кто это у нас такой гро-о-озный? Неужели это – цвето-о-очек? И когда-а-а это ты успе-е-ела попози-и-ировать? Не подходи-и-и ко мне! Я начина-а-аю боя-я-яться! Стра-а-ашная ты же-е-енщина! А еще и храпи-и-ит!
Так! Есть целый список людей, с которыми я в разведку ни ногой! И возглавля-я-яет его… И возглавля-я-яет его… Кто же это мог быть?
На меня все посмотрели загадочными взглядами, как бы
– Это что за «внимание, я плету интригу»? – я поймала несколько очень заинтересованных моей личной жизнью взглядов. Если у кого-то в этот момент перед глазами мелькает жизнь, то вот в этих бесстыжих зеленых читалась вся Камасутра!
– Да-а-а, цветочек храпи-и-ит! Я просыпа-а-аюсь ночью от мысли, что сплю с медве-е-едем! – продолжал Эврард, коварно глядя на меня.
– Ты хочешь сказать, – взгляд у меня стал очень тяжелым, а в голосе прозвучал металл. – Что я еще и лапу сосу?
– Ну почему сразу ла-а-апу? – Эврард игриво приподнял брови. Зрители затаили дыхание, предвкушая свежие подробности. – Мо-о-озги сосать уме-е-ешь. Професси…
Он вздохнул, нежно глядя на меня.
– … она-а-а-ально, – мурлыкнул принц гадский, наслаждаясь звучанием этого слова.
– Ты что? Издеваешься? – вспыхнула я. У нас даже на собраниях не было такой тишины. – Когда это было?
– Когда ты меня нога-а-ами с дива-а-ана оттолкала! Сплю я, зна-а-ачит, сплю-ю-ю, лежу на кра-а-аюшке… А потом чувствую, то по-о-ол поднима-а-ается… Причем бы-ы-ыстро… Ба-а-ац! И мы слились с ним в до-о-олгом поцелу-у-уе! – томно вздохнул гениальный директор. – У меня доста-а-аточно то-о-олстый наме-е-ек?
– Не умеешь ты намекать! Ой, не умеешь! – парировала я, понимая, что за такую шутку можно легко кубарем скатиться по карьерной лестнице в подвал безработицы. – Две минуты намека и фисе! Зато пафоса, пафоса! Иногда даже вопрос не стоит!
– Что ты хо-о-очешь от ста-а-арого, больно-о-ого челове-е-ека? – пожал плечами Эврард, ничуть не обидевшись. – Кто хочет подро-о-обностей – пусть прихо-о-одит на собра-а-ание!
– Знаю я этого старого, больного человека! А потом на развалинах часовни… – усмехнулась я.
– Ты хочешь сказа-а-ать, что я – разва-а-алина? Я – разва-а-алина? – зеленые глаза нехорошо сощурились в мою сторону. Структура сделала несколько шагов назад, освобождая место для будущей воронки.
– Зря ты так, – прошептал мне одноглазый. – Прощай, цветочек…
Я что-то не поняла? Что значит «прощай»?
– Разва-а-алина… – повторил Эврард, скорбно поджимая губы. – Все с тобой поня-я-ятно…
– Эврард, – я вообще ничего не понимала. – Ты чего? Что я такого сказала?
Но он обиделся смертельно и покинул зал.
– Везучая, – принц Эрик похлопал меня по плечу своей медвежьей лапой. – Тут и за меньшее в порошок стирали!
– Собирайте всех лидеров! – глухо произнесла я, гипнотизируя дверь. – Будем решать, как быть!
Я просидела в кабинете, составляя повестку дня и тщетно пытаясь найти свою вину. Где я только ее не искала, но кристально чистая совесть разводила руками, мол, нет ничего!
– Цветочек! – в дверь бабахнули кулаком так, что чуть не вынесли ее вместе с петлями. – Все пришли.
Я взяла бумаги, расправила плечи и приготовилась поднимать боевой дух команды. Спустившись по лестнице, я увидела, как в холле раскинулся полевой госпиталь. Перемотанные тряпками, подволакивающие ноги, показывающие друг другу выбитые зубы и синяки, лучшие представители структуры обильно жаловались на произвол.
– У меня два жуба выбили! – хныкал бородатый мужик, а рядом охала какая-то женщина, баюкая руку в косынке. – Как накинутфя! Как накинутфя!
Почему-то в этот момент мне захотелось дать задний ход, но меня уже заметили и посмотрели на меня с некоторой неприязнью.
– Фто проифходит? – возмутился беззубый. – Фто творитфя! Я уфожу! Мне ждоровье дорофе!
– Разбойники! – выла сиреной женщина с финалом под глазом. – Так я и знала! Вот как чувствовала, что обманут!
Голоса сливались в один жалобный вой.
– Успокойтесь! – приказала я, чувствуя, как внутренности делают кульбит. – Я прошу вас, успокойтесь! Все в порядке! Все под контролем!
– Ыыыыы! – возмущались активисты, показывая где конкретно их недолюбили.
– Вот! – мне показали спину, на которой сохранились следы плети. – Недолюбили?
– Хорошо, конкретно вас – перелюбили! – в горле пересохло. Структура рушилась на глазах, и судя по уверениям, никаких денег им уже не надо!
– Мне обещали дом сжечь, если я еще раз кому-нибудь что-нибудь предложу! – слышался визгливый женский голос. В меня полетел каталог.
– … а потом как хлоп! Очнулся я в канаве! – басил кто-то, пока стоящий передо мной мужик размахивал руками, как шашлычник, забывший спрей от комаров.
– Успокойтесь! Сейчас все решим! Я придумала, как мы… Эй! – возмутилась я, глядя на то, как народ под руководством какого-то мужика, устремляется к выходу. – Сетевой – это образ жизни!
– Нездоровый, надо сказать, – закивал Носач, подходя с бумагами. – Это – провал. Я говорил Эврарду, что ему не дадут выйти на рынок. Говорил! А он мне что? А куда-а-а они де-е-енуться? Я ему говорил, что он начал опасную игру? Говорил! А он мне что? А что-о-о они мне сде-е-елают! Они мо-о-огут упасть и уку-у-усить меня за-а-а ногу!
Я нервно отмахнулась, следя за тенденцией. Срочно требовался Терминатор, чтобы остановить массовую терминацию.
– А у нас изменилась мотивация! – бодренько начала я. – Теперь с продажи на десять вы получаете не одну, а две монеты! Например, вы продали на десять золотых! Два золотых ваши! А еще у нас скоро появится коне-бонус! При обороте в пятьдесят золотых вы получаете коня на выбор! А еще у нас появились лидерские бонусы! Если ваша структура делает оборот в сто золотых, то вам сверху дают пять! И путешествия! Мы как раз разрабатываем туристические маршруты! За счет компании! У нас тут будет круиз!
– Лодку свою нужно иметь? – уточнила какая-то женщина под сорок, нахмурившись и пытаясь оценить наши преимущества.
– Пока да, но мы что-нибудь придумаем! – отмахивалась я, глядя, как все остановились и обдумывают выгоды. Некоторые даже стали загибать пальцы, пытаясь прикинуть прибыль. Я слегка подуспокоилась, чувствуя, что не зря просидела три часа над новым маркетингом. Почему-то слово «круиз» всех очень заинтересовало, поэтому забыв про раны и про боль, меня засыпали вопросами.
– Мы построим корабль и… – вдохновенно описывала далекое будущее я, представляя как самолично спускаю на воду какой-нибудь «Непотопляемый», разбивая об него все мечты на возвращение.
– Не кора-а-абль, а гале-е-еру! – послышался знакомый голос. – И вы будете выгреба-а-ать! Никаких бо-о-онусов! Кому не нра-а-авится – марш отсюда!
– Ты что творишь? – мои глаза округлились. – Эврард, ты что делаешь? Я их еле удержала!
– И никаких побла-а-ажек! А то раската-а-али губу! – продолжал Эврард, превращая нашу фирму в ЧП «Кидалово». – Совсе-е-ем обнагле-е-ели! Цвето-о-очек не согласова-а-ала со мной все измене-е-ения, так что это не счита-а-ается!
Большинство поползло к выходу, проклиная тот день, когда стали частью нашей дружной и молодой «команды».
– Ты зачем это делаешь? – я занервничала, глядя на Эврарда, который стоял с смотрел на спины моей структуры. – Ты что? Обиделся? Ты сам мне говорил, что я имею право изменять условия, если это будет выгодно для компании! Это даже в договоре прописано!
– Я то-о-оже уме-е-ею изменя-я-ять условия, если это вы-ы-ыгодно компа-а-ании! – ответили мне, глядя на меня с нехорошим прищуром.
– Ты обиделся на «развалину»? Это – шутка. И к тебе она не имела никакого отношения! Ты еще молод и энергичен, так что отдай плед дедушке, очки бабушке и вон из дома престарелых! – с укором посмотрела я на страдания тонкой душевной организации. Эврард молчал, глядя на меня холодным, директорским взглядом.
– Иди за мной. Сейчас наказывать буду. За самодеятельность. Сейчас тебе прилетит такой сандаль, что мало не покажется! – спокойно и холодно усмехнулся он.
Ага, кажется, я знаю, даже какого размера!
Я хотела взбрыкнуть, но молча поплелась за ним, собираясь в голове десяток веских аргументов, которыми буду отбиваться. Я сопела, как стадо ежей, с прищуром глядя на высокий силуэт, шествующий впереди меня. Гордо вскинув голову, как партизанка, которую ведут на допрос, запасшись слюной, чтобы в нужный момент плюнуть в лицо этому гению бизнеса, который одним движением руки разрушил плод моей кропотливой работы, я шла, сжимая кулаки. Сейчас-сейчас! Если меня сейчас собираются макать, как котенка в его авторские продукты жизнедеятельности, то будьте котенком до конца. Пусть потом начальство отстирывает свой коврик!
- Проходи, цвето-о-очек! – передо мной гостеприимно открылась дверь. Где-то среди мебели затаились неприятности, готовые в любой момент броситься на меня и покусать. Я подозрительно осмотрелась, пытаясь понять, откуда ветер дует.
А ветер дул со стороны стола, где стояла бутылка и два бокала. Дверь мягко закрылась, а полумраке вспыхнули свечи.
– Я так понимаю, – хмуро заметила я. – Что на столе рядом с будущим орудием убийства стоит моральная анестезия?
– Как-то та-а-ак, – мурлыкнули мне. – Сейчас у нас будет о-о-очень серьезный разгово-о-ор! Так что гото-о-овься! Я буду мыслить о-о-очень глубоко!
– Послушай, глубокомыслящий, меня глубина твоей философской мысли как-то не прельщает. Ты только что разогнал, мою структуру! Ты фактически лишил меня работы! Столько трудов и все насмарку! – я глубоко дышала, представляя, как прикрываю дверь, за которой покоится с миром мое бывшее руководство!
– Я все сделал пра-а-авильно. Приказы нача-а-альства не обсужда-а-аются. И не осужда-а-аются, – меня усадили на диван и налили полный бокал, который я поставила на стол. – Я хотел тебе сказа-а-ать, не привязы-ы-ывайся ко мне. Я все равно однажды уйду-у-у. Ра-а-ано или по-о-оздно.
– Кажется, я даже знаю, куда, – закивала я, глядя на вино, к которому не собиралась притрагиваться. – Могу отправить сейчас, а могу по-о-озже! Думаю, что тебя уже туда неоднократно посылали, поэтому дорогу зна-а-аешь.
– Как на счет того-о-о, чтобы оправда-а-ать слу-у-ухи, – спросили у меня, присаживаясь рядом.
– Какие слухи? – наигранно удивилась я. – Слух о том, что романтик с большой дороги, промышляющий грабежами и насилием? Ну это мы мигом! Структуры больше нет, так что завтра засяду к кустах и буду грабить прохожих! Надо же как – то делать личный товарооборот? Нет, постой! Есть еще слух, что у меня где-то спрятаны несметные богатства! Вот этот слух, я бы с удовольствием оправдала!
Руководство по моей коленке меня слегка настораживало. Руководитель смотрел на меня с усмешкой.
– Цвето-о-очек, не понима-а-ает наме-е-еков? – брови Эврарда вопросительно поднялись.
– Кактус в какус тебе, а не цвето-о-очек! – фыркнула я, вставая. – У меня просто сегодня голова болит!
На меня посмотрели так, словно под рукой было отличное средство от мигрени, прямое попадание которого надолго избавит меня не только от угрызений совести, но и от возможности философствовать на тему «добра, зла и одного козла-а-а».
– А если я тебе-е-е ее просто-о-о оторву-у-у? – послышался голос за моей спиной, когда я ускоряла шаг. – В догово-о-оре, между про-о-очим, это предусмо-о-отрено!
– Где?!! – заорала я, напрашиваясь на рифму.
– Пункт де-е-есять, – сладенько протянули мне вслед. Там написано «и е.т. с», – я уже дергала ручку двери. – Да-а-а… Я – ма-а-астер сокраще-е-ений! И не только шта-а-ата!
Где-то в коридоре раздались смешки. Отлично! Дверь распахнулась, но в коридоре было пусто и тихо.
– Я кому-у-у сказа-а-ал! Иди-и-и сюда-а-а! – послышался голос, а я понимала, что «сюда» это – понятие растяжимое, поэтому предложила идти «туда-а-а». Не знаю, знает ли он дорогу, но показывать ее я не собираюсь! Было нехорошее предчувствие, но после фразы: «Кто пойма-а-ает цве-е-еточка и принесе-е-ет ее сюда получит пре-е-емию!», сомнений не оставалось. «Я постара-а-аюсь в сле-е-едующий раз промахну-у-уться!». А вот это уже страшно!
Я бросилась по коридору, приподнимая подол, а за мной дружной толпой с топотом кавалерии скакали желающие увернуться от начальственного гнева! Через минуту меня настигли и, водрузив, как туземцы трофейный ужин, понесли вождю.
– Прости, цветочек, у меня и так с зубами беда, – бухтел кто-то внизу, пока я пыталась выкрутиться.
– А ты думаешь, как я глаза лишился? – оправдывался «охотник».
– Еще скажи, что у меня рука раньше так сгибалась! – буркнул еще один голос. Меня уже заносили в кабинет, не смотря на мои протесты и крики: «Предатели! Я вам еще припомню!»
– Учи-и-ись, цвето-о-очек, пра-а-авильно мотивировать люде-е-ей, – протянул довольный голос, когда меня сгружали на диван. – Де-е-ешево и серди-и-ито. Оста-а-альные – вон отсюда! Так и бы-ы-ыть, прома-а-ахнусь разо-о-очек!
Дверь с грохотом закрылась за теми, кто в ближайшее время очень не хотел испытывать боль и судьбу. Я села на диване, хмуро глядя на Эврарда.
– Внима-а-ание, санда-а-аль! Я не доволе-е-ен твоей рабо-о-отой! Так може-е-ет работать любо-о-ой! Я жда-а-ал от тебя чего-то бо-о-ольшего! – произнес Эврард, глядя на меня, как удав на кролика. – Но ты не оправда-а-ала ожида-а-аний. Я в тебе разочаро-о-ован…
Такое чувство, будто меня прихлопнули пыльным мешком из-за угла. И сейчас я тщательно подбираю слова. Нет, это – слишком мягкое словечко! Его мы брать не будем!
– А что ты хотел? Ты хотел, чтобы я за месяц подняла фирму на своих хрупких женских плечах? – возмутилась я, внутренне негодуя. – С нуля?
– Я дал тебе для э-э-этого все необхои-и-имое! – ответил гениальный директор. Не знаю, какая муха его сегодня укусила, но мне ее искренне жаль. Сдохла, бедная, поди!
– Сандали не считаются мотивацией априори! – огрызнулась я, обидевшись не на шутку. Моя рука потянулась к бокалу, и я залпом его осушила.
– Сла-а-абая и трусли-и-ивая структу-у-ура, которая пасу-у-ует перед незначительными тру-у-удностями. Люди, которы-ы-ым даже де-е-еньги не нужны-ы-ы. Лю-ю-юди, которые рабо-о-отают исключи-и-ительно с пинка-а-а, – продолжал Эврард менторским тоном, пока я делала еще один нервный глоток. – Лю-ю-юди, которые сами не зна-а-ают, чего хотят от жи-и-изни! Если бы они зна-а-али, что хотя-я-ят, если бы у них бы-ы-ыл настоящий ли-и-идер, то они бы никогда не ушли-и-и!
– Ты хочешь сказать, – я снова сделала глоток, пытаясь растворить ком в горле. – Что я – не лидер?
– Настоя-я-ящий ли-и-идер не покупа-а-ает людей обеща-а-аниями! Та-а-ак делают только неуда-а-ачники.
У меня сейчас такое чувство, что вино отравлено, иначе, почему так кружится голова, причем, настолько быстро, что перед глазами мелькают воспоминания. Если бы мою жизнь характеризовал автомеханик, то он бы назвал ее не иначе как «развал – схождение».
– Пока ты – не та-а-а, к тебе иду-у-ут не те-е-е, – негромко произнес Эврард, обводя пальцем ободок своего бокала. – У тебя нет це-е-ели – у них нет це-е-ели, у тебя нет хра-а-абрости – у них нет хра-а-абрости и так далее… Все-е-е, что ты де-е-елаешь обречено на неуда-а-ачу… Твои-и-им планам не суждено сбы-ы-ыться…
И в этот момент мир вместе с моей самооценкой рухнул в пропасть. Никогда не думала, что воздушные замки могут падать с таким грохотом, который до сих пор стоял в ушах.
– А если моя мечта не продается? – мои губы снова прикоснулись к вину. По щеке скатилась холодная слеза.
– Все в ми-и-ире прода-а-ается. Гла-а-авное – сойтись в цене-е-е. Если ты о любви, то она всегда прода-а-ажная, – меня взяли за подбродок и развернули лицом к себе. – Она прода-а-ается за ла-а-аску, не-е-ежность, внима-а-ание, сочу-у-увствие, забо-о-оту…
– Вот поэтому она многим не по карману? – моя слеза застыла на щеке, пока я смотрела куда-то в стену. – Слишком дорого?
– Я же, – прошептал Эврард, склоняясь к моему лицу. – Суме-е-ел…
Голос был близко-близко.
– Ее…
Невидимая точка отсчета магнитила взгляд, не давая возможности его оторвать.
– Купи-и-ить… – вдохнули мне на ухо.
К моей щеке прикоснулись теплые губы, осторожно осушая ту самую холодную слезу. Я сумела закрыть глаза, чувствуя, как его рука плавно скользит по моей талии, словно змея, обвивая ее. Слова, которые я слышала на своих губах, на своих щеках, на своей шее, были подобны яду, который медленно растекается в крови. «Ты – самая лучшая…», – шептали мне, нежно и отрывисто целуя губы. «Ни в чем никогда не сомневайся…». С моей шеи резко и больно рванули украшение.
– Ну что ты, де-е-етка, – задыхаясь, целовали мои губы, нежно поглаживая мою шею, сжимая в руке нитку крупных бус. – Где боли-и-ит? Дай поцелу-у-ую…
Я покачнулась вперед, чувствуя как то место, где только что оставила след нитка драгоценностей, нежно покрывают поцелуями и шепотом просят прощения. Долго и мучительно нежно, заставляя меня задыхаться и вздрагивать после каждого: «Как же сла-а-адко ты па-а-ахнешь, ма-а-аленькая…».
Бокал выпал у меня из рук в тот момент, когда я попыталась поставить его на стол и случайно промахнулась.
Резкое движение его руки, и в мою спину больно впился корсет. Еще один грубый рывок и мое платье безвольно повисло на бедрах.
– Тише-тише-тише-е-е, – шептали мне, гладя по щекам и нежно целуя в поджатые от внезапной боли губы. – Тише-е-е, де-е-етка… Тише-е-е, ма-а-аленькая! Я сдела-а-ал тебе бо-о-ольно? Не може-е-ет бы-ы-ыть… Как я мо-о-ог…
Нежная и прохладная рука гладила мою спину, прося прощение за внезапную боль. Эврард заглянул в глаза, медленно-медленно и сладко-сладко прикасаясь губами к моим губам.
Внезапно меня дернули за заколку, которая деражала прическу. Рука больно потянула за волосы, а потом вплелелась в них пальцами, даря им всю нежность. Он наклонился к ним и вдыхал их запах.
– Ну что такое, ма-а-аленькая, – на меня смотрели виноватым взглядом. – Что тако-о-ое… Я снова сде-е-елал тебе бо-о-ольно… Я неча-а-аянно…
Я взяла его лицо в свои руки и впервые погладила его пальцами, а потом приблизилась, чтобы поцеловать…
– Соблазня-я-яешь, цвето-о-очек? – я закрыла глаза, чтобы почувствовать на своих губах его дыхание. – Бессо-о-овестный цвето-о-очек…
Я чувствовала себя кроликом в объятиях удава, когда наивного маленького кролика душат, а он радостно улыбается: «Уря! Обнима-а-ашки!», а в тот момент, когда его пытаются проглотить, пушистик радуется: «Целова-а-ашки!». А пока изумленный удав понимает, что придется изменить гастрономические предпочтения, глядя на этот комочек меха, кролик тает… Через минут пять выяснилось, что кролик – это не только ценный мех, но и три – четыре поцелуя в секунду.
Покачиваясь на коленях и чувствуя, как прохладная рука меня слегка придушивает, чтобы тут же превратиться в самую нежную руку на свете, как губы то мучают и издеваются, то жалеют и нежат.
Эврард встал со мной на руках, отбрасывая в сторону ногой мое платье. Через мгновение стол, стоящий на его пути, был перевернут, и отлетел к стене. Звон разбитого стекла и упавшего на пол бронзового подсвечника.
– Какой у меня не-е-ежный цвето-о-очек, – шептали мне, укладывая на ковер. – Не-е-ежный и оче-е-ень соблазни-и-ительный…
– Может, не надо? – прошептала я, понимая, что так лучше не делать. – Отпусти меня… Пожалуйста… Это – неправильно… Я не…
– Ах, та-а-ак? – спросили меня, нежно целуя в ухо. – Я к тебе и па-а-альцем не прикосну-у-усь, пока ты сама не попро-о-осишь…
По моим губам, по моей шее скользили прохладные бусы, которые держали свой нежный и трепетный путь к моей груди. Обернув по очереди каждую, они снова вернулись на мою шею, слегка придушивая меня, а потом лаская… Подлое украшение змеей обвивало мою шею, мои запястья и ноги, оно скользило по животу, заставляя нервничать и переживать. Через мгновенье я поняла, что очень люблю украшения, а еще через пару мгновений я почувствовала, что любовь у нас взаимная, и отнюдь не платоническая…
– Прошу… – прошептала я, впиваясь пальцами в ворс ковра.
– Я не расслы-ы-ышал, цвето-о-очек, – Эврард склонился ко мне, однобоко улыбаясь. – Повтори-и-и…
– Прошу, – я закрыла глаза и закусила губу, чувствуя, дыхание на своих губах.
– Я не расслы-ы-ышал, – прошептали мне, дразня меня, но не целуя.
– Прошу, – вздрогнула я, обнимая его за шею и принимая с содроганием самый желанный поцелуй в моей жизни.
* * *
Я долго не могла уснуть, лежа на его груди. Потом я задремала. В мутном, тревожном сне вертелись слова: «Любовь – продается и покупается!». Почему-то представлялся грязный переулок, в котором торгуют любовью из-под юбки. Я застонала, пытаясь отмахнуться от этой грязи, а потом почувствала, как меня крепко обнимают и шепотом успокаивают.
– Что же сни-и-ится цвето-о-очку? – шептали мне в волосы, поглаживая рукой спине. – Наверное, рекру-у-утинг? Цвето-о-очка на костре из каталогов жгу-у-ут?
– Что? – встрепенулась я, открывая глаза и сонно глядя на умиротворенную комнату.
– Спи, давай, – заметили мне, укладывая меня себе на плечо. – Я кому-у-у сказа-а-ал…
– Любовь покупается и продается, – прошептала я, тяжело вздыхая. – Ты хочешь сказать, что я – продажная?
– Не-е-ет, цвето-о-очек, ты просто аттракцио-о-он невиданной ще-е-едрости, благотвори-и-ительный фо-о-онд по защите приро-о-оды! – усмехнулся Эврард, зевнув.
– Не поняла? – я тоже зевнула в ответ, а меня завернули в одеяло. Я никогда не отличалась любовью к дикой и домашней природе, беспощадно уничтожая комаров, тараканов и залетевших мух.
– Ко-о-озлов лю-ю-юбишь и защища-а-аешь. Так ма-а-ало того, спаса-а-аешь их от вымира-а-ания. Как, собственно, делает большинство же-е-енщин, – с моего лица скинули прядь волос. – Е-е-если бы не вы-ы-ы, то они-и-и вымерли бы-ы-ы. А тут вы-ы-ы, сердобольненькие, нахо-о-одите их, обогрева-а-аете, обсти-и-ирываете, ко-о-ормите, рабо-о-отаете на двух рабо-о-отах, чтобы козлы не вымерли с голоду. А козлы вас не лю-ю-юбят. Они умеют бле-е-еять три сло-о-ова «Я тебя люблю!», любя-я-ят капу-у-усту, которую вы им прино-о-осите и вести себя как будто ве-е-есь мир им до-о-олжен. А сегодня-я-я ты наста-а-авила ему рога-а-а… И все встало на свои места-а-а. Можешь сме-е-ело называть его козло-о-ом. Разреша-а-аю.
– Прекрати, – настроение испортилось, а совесть, которая пыталась меня укусить в этот момент, сплюнула и подавилась, пытаясь счистить с языка плесневелый налет настроения.
– Ты подари-и-ила одному козлу-у- любо-о-овь беспла-а-атно, по акции-и-и. Продала за три-и-и слова – моне-е-етки, – вздохнул Эврард, обнимая так, словно я вот-вот сбегу. – Я понима-а-аю, что тебе не нра-а-авится слово-о-о «цена-а-а», но за любовь либо пла-а-атят, либо распла-а-ачиваются. Лю-ю-юбовь – это иллюзия, игра, в которой постоянно поднима-а-аются ставки. А как в любо-о-ой игре, находится тот, кто умеет блефова-а-ать.
Пока мне это рассказывали, поглаживая по спине, я лежала и думала о том, что нашла в муже кроме трех слов «Я тебя люблю!». Я заботилась о нем, относилась с пониманием к его неудачам и безответственности, дарила нежность, внимание, участие. Но ни разу не получила ничего взамен кроме трех слов, которые со временем превратились в затычку в любой проблеме. Стоило мне только повысить на него голос, как раздавалось волшебное заклинание «Я тебя люблю!». Стоило мне попытаться в порыве здравого смысла вышвырнуть его из дома, как снова слышалось «Я тебя люблю!». И теперь, я понимаю, что если вытащить эти слова – затычку из ванны любви, которую я бережно наполняла долгие годы, не останется ничего.
– Ты то-о-оже купи-и-ила меня-я-я, – послышался голос, пока я заглядывала в зловонную канализацию обид и проблем. – Это – сде-е-елка. Поэтому я сейчас лежу и выбира-а-аю три слова, которые собира-а-аюсь сказа-а-ать тебе у-у-утром…
– Может, подбираешь? – мрачно заметила я, понимая, что, скорее всего, это будет что-то далекое от оптимизма.
– Подбира-а-ают с по-о-ола, – усмехнулся Эврард. – Обычно побира-а-ают с пола слова типа: «Я тебя люблю-ю-ю!». Но ты их не услы-ы-ышишь.
Ну все, приехали. А нам еще вместе работать. Какой кошмар. Я попыталась отвернуться и отползти по мере возможностей дивана.
– Иди ты на? – предположила я, понимая, что утро, которое началось с этих слов никто не назовет добрым.
– Я поду-у-умаю. Куда-а-а ползе-е-ет мой цвето-о-очек? – оживился Эврард, когда я пыталась отодвинуться.
– Эврард, а ты… Как бы тебе так помягче сказать? … Хм… редкостное удобрение, – шмыгнула носом я.
– Если челове-е-ека постоянно хвалить, ничего хоро-о-ошего не выйдет, – меня поймали и снова прижали к себе, не смотря на мои вялые протесты. Он накрыл нас одеялом.
– Во-о-от, я о тебе позабо-о-отился, – миролюбиво заметил Эврард.
– Ага, и о себе тоже! – согласилась я, понимая, что это – не та ситуация, когда я по-королевски развалилась на кровати, отжав все удобства, включая подушку и одеяло, оставив одного «зяблика» сиротливо ютиться в углу.
– Согла-а-асен, – усмехнулся Эврард. – Никто же меня не укро-о-оет…
– Разве что только ма-а-атом, – передразнила я, потершись об его грудь. – Знаешь, Эврард. Несчастными людьми и влюбленными женщинами очень легко управлять…
– Спи-и-и, несчастная влюбленная же-е-енщина, – меня накрыли одеялом с головой. – Что-то не вижу, чтобы ты поддава-а-алась на манипуля-я-яции. Я тут манипули-и-ирую, манипули-и-ирую, а ты не поддае-е-ешься.
– Я тебя слегка недолюбливаю, – надула губы я, снова попытавшись отвернуться.
- Бессо-о-овестный цвето-о-очек! – меня поцеловали в лоб, снова накрывая одеялом. – Я тебя-я-я то-о-оже…
* * *
Утро наступило мне на одеяло, поэтому оно сползло с меня, вызывая у меня недовольное бухчение в подушку. В качестве борьбы с возражениями был использован легкий шлепок по выпирающей сонной части тела. Одеяло мне так и не вернули, оставив прозябать до момента окончательного пробуждения.
– И где мои три слова? – зевнула я, протирая глаза. Солнечные лучи заставляли щуриться, а бессонная ночь – зевать.
– У цвето-о-очка нет со-о-овести! – услышала я, глядя, как на столе появилась тарелка.
– Не правда, там не три слова. Там есть еще и предлог! – запротестовала я, глядя на завтрак в элитном ресторане «Это я-я-я своими золоты-ы-ыми…».
– Ты права-а-а, это всего лишь – предло-о-ог, – сладко улыбнулись мне, когда я неловко натягивала платье. Сначала я его надела шиворот на выворот, потом запуталась в застежках. – Кста-а-ати, это были не те три сло-о-ова… Чтобы не было спле-е-етен, ты пониже-е-ена в до-о-олжности! Поздравля-я-яю!
– Чего? – удивилась я, ничего не понимая. – Что значит понижена?
– Вот такой пердюмонокль! – пожал плечами Эврард, мило улыбаясь. – Чтобы дру-у-угим непова-а-адно бы-ы-ыло! А то как пова-а-адятся, так хоть отбива-а-айся… А цвето-о-очек ревни-и-ивый…
Что-то я не видела в нашем коллективе желающих повторить мой подвиг, а сама мысль о том, что попытки наладить отношения с руководством уже поступали меня слегка озадачивала. Понимаю, что коллектив сугубо мужской, поэтому свадьбы у нас бывают редко, а на моей памяти не было еще ни одной, но не настолько же!
– Поверь мне, – ядовито ответила я, даря в ответ на улыбку не менее каверзную улыбку. – Я – не ревнива. Так что если увижу сидящего у тебя на коленях огромного потного мужика, я ничуть не обижусь…
– А вдру-у-уг за мной о-о-очередь стро-о-оится? – брови Эврарда взлетели вверх, а взгляд устремился к закрытой двери. Он продолжал коварно улыбаться. – И прямо сейча-а-ас, о неревни-и-ивый цвето-о-очек, сюда зайдет де-е-евушка мечты-ы-ы…
В дверь постучали, превращая меня в мастера спорта по застегиванию пуговиц и расправлянию юбки.
– Эврард! Там… – икнул принц Алан, засовывая голову и даже не догадываясь о том, что он – девушка чьей-то мечты. Хотя, если бы он и узнал, то судя по всему бы радостно согласился. – Там на складе все флаконы… Ни одного не осталось!
Вестник плохих новостей, тут же засунул голову, понимая, что летящий в дверь подсвечник – это прямое нарушение вчерашнего договора. Но подсвечник не полетел. На лице Эврарда расползалась кривая улыбка. Взгляд ядовитых, сощуренных глаз смотрел куда-то в сторону окна. Улыбка стала еще более мерзкой.
– Ладно, – коротко ответил он, бросая на меня взгляд. – Сейчас разберемся. Сиди здесь.
Дверь за Эврардом закрылась, а я осталась наедине с завтраком. Подойдя к зеркалу, я положила на него руку, вглядываясь в свое растрепанное отражение. Бессонная ночь передавала мне привет слегка одутловатым, после сна, лицом. Жесткий график работы тоже присоседился синеватыми тенями под глазами. Так что макияж в стиле «Трудоголик» у меня уже есть. Соблазнять начальство можно только таким макияжем. «Когда я говорила, что с проблемой нужно переспать, я имела в виду немного не это!», – странно смотрела на меня моя бабушка, поправляя очки. Ага, держи карму шире! Сейчас в нее очки напихают!
Я ждала угрызений совести, но совесть расплылась в улыбке, от которой стоматолог начинает мысленно выбирать себе новую машину, подсчитывая сколько будет стоит тридцать два импланта.
– Покажи мне моего мужа, – прошептала я, украдкой оборачиваясь. Зеркало безмолвствовало, показывая отражение прикрытой двери и мое лицо, которое вполне можно ставить на заставку фильма про секретных агентов на боевом спецзадании.
– Ну же! – прошептала я. – Покажи мою квартиру!
За спиной промелькнула, как мне показалось, чья-то черная тень. Резко обернувшись и холодея от ужаса, я ничего подозрительного не заметила. Стоя в напряжении, я прислушивалась к каждому шороху. Тишина.
Дверь открылась, и на пороге появился Эврард, глядя на меня, застывшую перед зеркалом. По его выражению лица я пыталась определить масштабы трагедии, но оно было насмешливым.
– Поня-я-ятно, – усмехнулся он. – Е-е-есть две но-о-овости, цвето-о-очек. Начну издалека-а-а… Я оши-и-ибся, цвето-о-очек отлично порабо-о-отала. И нашу компа-а-анию заме-е-етили. Я бы даже сказал, что результа-а-ат превзошел все ожида-а-ания. И на-а-ас решили поздра-а-авить первым разру-у-ушенным складом!
– Совсем все плохо? – поинтересовалась я, понимая, что это был тот самый случай, когда я бы согласилась на простую открытку с поздравлениями! Даже на почетную грамоту в рамочке. На худой конец сойдет и благодарственное письмо с ксерокопией печати.
– Да-а-а… – загадочно усмехнулся Эврард. – Все куда ху-у-уже, чем ты ду-у-умаешь, но куда-а-а лучше, чем я ожида-а-ал…
Я подошла к столу, накололаа кусок мяса на вилку и впилась в него зубами. Мясо было жестковатым, слегка подгоревшим, как шашлык любителей выпить на природе, но вполне сно…
Странная судорога пробежала по моему телу, заставив выронить вилку и схватиться за горло. Неожиданная слабость вынудила меня покачнуться и обвести глазами комнату, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Мне показалось, что рядом есть стол, но рука ударила по пустоте. Очертания мебели менялись, зубы застучали, пока я пыталась понять, что со мной происходит и почему все плывет, как в аквариуме. Внезапный спазм сдавил горло с новой силой, заставив рухнуть на колени и упереться руками в пол. Воздух… Почему я пытаюсь вдохнуть, а у меня… Ой! Все снова поплыло, оставляя звон у ушах и странное чувство невесомости.
– Бессовестный цвето-о-очек! – слышала я сквозь ватные подушки знакомый голос. – Ты-ы-ы что наду-у-умала! Та-а-ак! Куда-а-а от меня-я-я наце-е-елилась! В о-о-отпуск? Ага, сейчас! У на-а-ас рабо-о-отают без отпуско-о-ов!
– В кру…из… – выдавила я, чувствуя, как комната поплыла. – На… га… ле… ре…
– Сейчас ты у ме-е-еня отгре-е-ебешь, галерщица! – послышался голос, пока у меня по щеке что-то текло. – Сейчас на ве-е-есла ся-я-ядешь! И бу-у-удещь выгреба-а-ать… За все-е-ех! Пе-е-ей…
Я давилась, плевалась, чувствуя, как затекло уже за шею, но тело вывернутое судорогой отказывалось не то, что что-то понимать, но и принимать….
– Я кому-у-у сказал… Где заявле-е-ение на отпу-у-уск? Не-е-ет! Зна-а-ачит, и о-о-отпуска нет! – что-то звякнуло на полу, а меня приподняли…
– Отпуск… Грехов… Нужен… – кашляла я, чувствуя, как стучат зубы обо что-то стеклянное.
– Не дожде-е-ешься… – категорично заявили мне, а мне удалось сделать большой глоток и подавиться. – У на-а-ас новый марке-е-етинг… В слу-у-учае отравле-е-ения больни-и-ичный не полага-а-ается! Сра-а-азу карье-е-ера в карье-е-ере!
Я всхлипнула, чувствуя, как об пол разбилась еще одна склянка, а меня прижали к себе, баюкая, как ребенка и чихвостя так, что ад выписывал мне пропуск. Вздрагивая и млея от неожиданной слабости, вдыхая запах сандала и чувствуя, как меня обнимают и не отпускают, согревая от моего внезапно накатившего озноба, я слушала о том, какая я нехорошая, какая я бессовестная, что место мне на галере в первом ряду, причем весло выдадут только мне, а остальные будут пассажирами. Потом мне объясняли разницу между «погребут» и «погребут, как миленькие», пока моя голова обессиленно лежала на чьем-то сгибе логтя.
– Я не зна-а-аю, как это произошло-о-о, но это на-а-адо прекраща-а-ать. Сегодня-я-я в полночь будут переговоры, – меня прижали к себе и потерлись об меня подбородком. – О-о-очень тяже-е-елые…
