Книга: ЛЕГЕНДЫ И СКАЗАНИЯ КРЫМА
Назад: Биче
Дальше: В раю

Письмо Магомету (козская легенда)

Собиратель легенд И. Маркс в пояснениях к этой легенде сообщал, что в горных деревнях сохранялся во всей неприкосновенности древний уклад жизни, между прочим — и свадебный тойдугун. Богатая свадьба была целым событием для жителей долины. Свадебный пир продолжался целую неделю и больше. Невесту везли на покрытой коврами и разукрашенной повозке — мугудеке, в сопровождении конных джигитов и всего населения деревни, причем джигиты получали подарки, шитые золотом и шелками, платки и полотенца — юзбезы. При свадебном кортеже шли музыканты — чалгиджи.
Многоженство допускается религией Магомета, у которого была 21 жена. Однако в Коране сказано: если боитесь быть несправедливыми, не женитесь более как на трех или четырех женщинах; если все-таки убоитесь этого — то берите одну жену или невольницу. В конце XIX века у крымских татар многоженство встречалось лишь как исключение.
Азраил — ангел смерти, один из двух, особенно чтимых из бесчисленного сонма ангелов.
Татары говорят: мир людей — точильное колесо, оно выгодно тому, кто умеет им править.
Фатимэ, жена Аблегани, варила под развесистой орешиной сладкий бетмес из виноградных выжимок и думала горькую думу. Три года не прошло, как праздновали ее тойдугун. Первая красавица деревни, как персик, который начинает поспевать, она выходила замуж за первого богача в долине. Свадебный мугудек, обвитый дорогими тканями и шитыми золотом юзбезами, окружало более ста всадников. Горские скакуны, в шелковых лентах и цветных платках, обгоняли в джигитовке один другого. Думбало било целую неделю и чалгиджи не жалели своей груди.
Завидовали все Фатимэ, завидовала в особенности одна с черными глазами и сглазила ее. Как только вышла Фатимэ замуж, так и пришла болезнь.
Звали хорошего экима лечить, звали муллу читать — не помогло. Возили на святую гору в Кара-даг, давали порошки от камня с могилы — хуже стало. Высохла Фатимэ, стала похожа на сухую тарань. Перестал любить ее Аблегани; сердится, что больная у него жена; говорит, как сдавит вино в тарапане, возьмет в дом другую жену.
— Отчего так, — думала Фатимэ. — Отчего у греков, когда есть одна жена, нельзя взять другую; у татар — можно? Отчего у одних людей — один закон, у других — другой?
Плакала Фатимэ. Скоро привезут из сада последний виноград, скоро придет в дом другая с черными глазами. Ее ласкать будет Аблегани; она будет хозяйкой в доме; обидит, насмеется над бедной больной Фатимэ, в чулан ее прогонит.
— Нет, — решила Фатимэ, — не будет того, лучше жить не буду, лучше в колодец брошусь.
Решила и ночью убежала к колодцу, чтобы утопиться. Нагнулась над водой и видит Азраила; погрозил ей Азраил пальцем, взмахнул крылами, как нежный голос коснулся ее сердца, и унесся к небу, на юг.
Схватились старухи, что нет дома Фатимэ, бросились искать ее и нашли на земле у колодца; а в руках у нее было перо от крыла, белее лебединого.
Умирала Фатимэ, но успела сказать, что случилось с нею.
Собрались козские женщины, всю ночь говорили, спорили, ссорились, жалели Фатимэ, думали, что и с ними может то же случиться. И вот нашлась одна, дочь эфенди, которая знала письмо — ученой была.
— Скажи, — спрашивали ее, — где написано, чтобы когда жена больной, старой станет, муж брал новую в дом. Где написано?
— Захотели — написали, — отвечала дочь эфенди. — Мало ли чего можно написать.
— Вот ты знаешь письмо, напиши так, чтобы муж другую жену не брал, когда в доме есть одна.
— Кому написать? — возражала Зейнеп. — Падишаху? Посмеется только. У самого тысяча жен, даже больше.
Задумались женщины. Но нашлась, которая догадалась.
— Кто оставил Фатимэ перо? Ангел. Значит — пиши Пророку. Хорошо только пиши. Все будут согласны. Кто захочет, чтобы муж взял молодую хары, когда сама старой станешь? Пиши. Все руку дадим.
— А пошлем как?
— С птицей пошлем. Птица к небу летит. Письмо отнесет.
— Отцу нужно сказать. — говорит Зейнеп.
— Дура, Зейнеп. Отцу скажешь — все дело испортишь. Другое письмо напишет, напротив напишет.
Уговаривали женщины Зейнеп, обещали самую лучшую мараму подарить и уговорили. Села на корточки Зейнеп, положила на колени бумагу и стала писать белым пером ангела письмо Магомету.
Долго писала, хорошо писала, все написала. Замолчали женщины, пока перо скрипело, только вздыхали по временам.
А когда кончили — перо улетело к небу догонять ангела.
Завязала Зейнеп бумагу золотой ниткой, привязала к хвосту белой сороки, которую поймали днем мальчишки, и пустила на волю.
Улетела птица. Стали ждать татарки, что будет. Друг другу обещали не говорить мужьям, что сделали, чтобы не засмеяли их.
Но одна не выдержала и рассказала мужу. Смеялся муж; узнали другие, потешались над бабьей глупостью, дразнили женщин сорочьим хвостом. А старый козский мулла стал с тех пор плевать на женщин. Стыдились женщины, — увидели, что глупость сделали; старались не вспоминать о письме.
Но мужья не забывали и, когда сердились на жен, кричали: «Пиши письмо на хвосте сороки».
Выросла молодежь и тоже, за отцами, стыдила женщин. Смеялись и внуки и, смеясь, не заметили, как не стало ни у кого двух жен, ни в Козах, ни в Отузах, ни в Таракташе.
Может быть, баранина дорогой стала; может быть, самим мужчинам стыдно стало, может быть, ответ Пророка на письмо пришел.
Не знаю.
Назад: Биче
Дальше: В раю