Глава 9. Ленивые японцы и вороватые немцы.
Действительно ли некоторые культуры не способны к экономическому развитию
Посетив множество заводов в одной развивающейся стране, австралийский консультант по менеджменту сказал пригласившим его правительственным чиновникам: «Я был впечатлен дешевизной вашей рабочей силы, но вскоре разочаровался, когда увидел этих людей за работой. Безусловно, им мало платят, но и труд их стоит немного. Посмотрев на рабочих, решил, что вы подобны медленному бегуну-марафонцу, для которого хороший результат — не самоцель. Я поговорил с некоторыми менеджерами, и они сказали, что национальные привычки искоренить невозможно».
Разумеется, австралийский консультант был обеспокоен тем, что рабочие в стране, куда он приехал, не обладали нужной трудовой этикой. Он был еще довольно вежлив — в противном случае мог просто назвать их лентяями. Неудивительно, что эта страна была бедной (не то чтобы совсем бедной, но уровень ее дохода составлял примерно четверть австралийского). Промышленники, в свою очередь, соглашались с иностранцем, но были достаточно умны, чтобы понять, что «национальные привычки», или культуру, изменить не так-то просто, если вообще возможно. Как отмечал немецкий социолог и экономист XIX века Макс Вебер в своей ключевой работе «Протестантская этика и дух капитализма», существуют культуры, например протестантская, которые лучше, чем остальные, приспособлены для экономического развития.
Однако страной, о которой идет речь, была Япония 1915 года. Сейчас кажется довольно странным, чтобы кто-то из Австралии (сейчас эта нация известна своим умением отлично проводить время) мог назвать японцев лентяями. Но именно так большинство людей западных стран видели Японию всего век назад.
В своей книге 1903 года Evolution of the Japanese («Развитие японцев») американский миссионер Сидней Гулик отмечал, что многие японцы «производят впечатление… ленивых и совершенно безразличных к течению времени». Меж тем он не был поверхностным наблюдателем. Гулик прожил в Японии 25 лет (1888–1913), хорошо знал японский и преподавал в университетах этой страны. После своего возвращения в США прославился кампанией за расовое равноправие, которую вел от лица американцев азиатского происхождения. Тем не менее он получил достаточно подтверждений культурного стереотипа восприятия японцев как людей «беспечных» и «эмоциональных», которым присущи такие качества, как «легкомыслие, отсутствие малейшей заботы о будущем, жизнь по большей части сегодняшним днем». Сходство между этим наблюдением и тем, что было сделано в Африке сегодня, в данном случае самим африканцем — камерунским инженером и писателем Даниэлем Этунга-Мангеле, просто поразительно: «Африканец, укорененный в культуре своих предков, настолько убежден, что прошлое может только повторяться, что о будущем он заботится только поверхностно. Но ведь без понимания будущего в динамике нет планирования, нет предвидения, нет созидания сценариев; другими словами нет средств повлиять на течение событий».
Вернувшись из поездки в Азию в 1911–1912 годах, Беатриса Уэбб, известная руководительница Фабианского общества британских социалистов, заявила, что у японцев «ужасные представления о досуге и совершенно невыносимые взгляды на личную независимость». Она утверждала, что в Японии «совершенно очевидно, стремление учить людей думать не существует». Еще более язвительно она высказалась о моих предках. Корейцев она описала так: «12 миллионов грязных, вырождающихся, мрачных, ленивых, лишенных религии дикарей, которые болтаются без дела в грязных белых одеяниях самого неуместного сорта и живут в грязных земляных хижинах». Неудивительно, что, по ее мнению, «если кто-нибудь и сможет вырвать корейцев из их нынешнего варварского состояния, так это японцы», хотя и о них она была невысокого мнения.
И дело было не просто в западном предубеждении против восточных народов. Британцы говорили подобные вещи и о немцах. До немецкого экономического подъема середины XIX века британцы привычно считали немцев «тупыми и мрачными людьми». «Лень» — вот то слово, которое часто связывали с немецкой натурой. Мэри Шелли, автор «Франкенштейна», после особенно досадной перебранки со своим немецким кучером в раздражении писала: «Немцы никогда не торопятся». И не только британцы. Французский производитель, нанявший немецких работников, жаловался, что они «работают как и когда им заблагорассудится».
Кроме того, британцы считали немцев тугодумами. По словам Джона Рассела, писателя и путешественника 1820-х годов, немцы были «работящими, непритязательными людьми… не наделенными ни остротой восприятия, ни живостью чувств». В частности, они не были открыты новым идеям: «Проходит много времени, прежде чем немец приходит к пониманию смысла того, что для него внове, и трудно пробудить в нем рвение в постижении оного». Неудивительно, что они «не отличались ни смекалкой, ни энергией», по замечанию другого британского путешественника середины XIX века. Немцев также считали слишком большими индивидуалистами, неспособными к сотрудничеству друг с другом. По мнению британцев, эта черта наиболее ярко проявилась в плохом качестве и плохом содержании своей общественной инфраструктуры, которая была настолько ужасна, что Джон Макферсон, вице-король Индии (то есть человек вполне привычный к опасным дорогам), писал: «Я обнаружил, что дороги в Германии столь дурны, что обратил свой путь в Италию». Опять же можно сравнить эти ремарки с замечанием африканского автора, которого я уже цитировал выше: «Африканские общества — это футбольная команда, в которой из-за личного соперничества и отсутствия командного духа один игрок не пасует другому из страха, что последний может забить гол». Британские путешественники начала XIX века считали немцев еще и жуликоватыми: «Ремесленник и лавочник обманывают вас, где только могут, хотя бы и на невообразимо мелкую сумму, лишь бы только обжулить… Такое мошенничество повсеместно», — писал британский военный врач сэр Артур Брук Фолкнер. Наконец, британцы находили, что немцы чрезмерно склонны к проявлению эмоций. Сегодня-то многие считают, что у немцев практически генетическая эмоциональная недостаточность. И тем не менее, говоря о чрезмерных немецких эмоциях, тот же Фолкнер писал, что «одни смехом разгоняют все свои несчастья прочь, а другие неизменно предаются меланхолии». Сэр Артур, кстати, был ирландцем, так что тот факт, что он называет немцев эмоциональными, сродни тому, как если бы финн назвал ямайцев мрачным народом — в соответствии с современными культурными стереотипами, конечно.
Вот тебе раз! Всего век назад японцы были ленивыми, а не трудолюбивыми; чрезмерно независимыми (даже для британского социалиста!), а не преданными «тружениками-муравьями»; эмоциональными, а не непроницаемыми; беспечными, а не серьезными; живущими сегодняшним днем, а не строящими планы на будущее (что проявляется в зашкаливающих показателях сбережений). Полтора столетия назад немцы были праздными, а не эффективными; индивидуалистами, а не склонными к сотрудничеству; эмоциональными, а не рациональными; туповатыми, а не толковыми; бесчестными и вороватыми, а не законопослушными; беззаботными, а не дисциплинированными. Эти характеристики озадачивают по двум причинам. Во-первых, если у японцев и немцев были такие «плохие» культуры, как они разбогатели? Во-вторых, почему тогдашние японцы и немцы так отличаются от своих потомков? Как они смогли полностью изменить «национальные привычки»?
В свое время я отвечу на эти вопросы. Но сначала хочу развеять некоторые широко распространенные заблуждения о связи между культурой и экономическим развитием.
