Допустим, что протекционизм вреден для экономики. Как тогда получилось, что две самые успешные в истории экономики оказались настолько протекционистскими? Один из возможных ответов состоит в том, что хотя США и Великобритания и занимались протекционизмом, их экономические успехи объясняются тем, что другие страны были еще более протекционистскими. И действительно, вроде бы в других богатых странах, известных своими протекционистскими наклонностями, таких как Франция, Германия и Япония, существовали еще более высокие тарифные барьеры, чем в США и Великобритании.

Однако это не так. Больше ни одна страна, что ныне считается богатой, не была настолько протекционистской, как Великобритания и США, исключая Испанию в краткий период 1930-х годов. Во Франции, Германии и Японии — трех странах, которые обычно рассматриваются как оплот протекционизма, — тарифы всегда были ниже, чем в Великобритании и США, пока эти последние не добились экономического превосходства и не обратились в связи с этим в религию свободной торговли.

Францию часто изображают протекционистским антагонистом апологета свободного рынка — Великобритании. Но с 1821 по 1875 год, в особенности до начала 1860-х, французские таможенные пошлины были ниже британских. И даже когда страна стала протекционистской (1920–1950-е), ее средний тариф на промышленную продукцию никогда не превышал 30%, а в Британии и США он порой достигал 55%.

Таможенные пошлины в Германии всегда были относительно низкими. В XIX и в начале XX века (перед Первой мировой войной) средняя ставка тарифа на промышленную продукцию составляла 5–15%, то есть была куда ниже американских и британских (до 1860-х годов) показателей в 35–50%.

Даже в 1920-е годы, когда Германия озаботилась защитой своей промышленности, в среднем тариф не превышал 20%. В этом смысле крайне неверно отождествлять протекционизм с фашизмом, что постоянно делается в мифологии свободной торговли.

Если же говорить о Японии, то в ранние годы своего промышленного развития она вообще практиковала свободную торговлю. Но это было не сознательным выбором, а результатом целого ряда неравноправных договоров, которые западные страны заставили ее подписать сразу же после открытия для внешнего мира в 1853 году. Эти договоры до 1911 года не давали японским таможенным пошлинам подняться выше 5%. Но даже после восстановления тарифной автономии и повышения пошлин средняя ставка составляла всего лишь 30%.

И только после Второй мировой войны, когда США стали безоговорочным мировым лидером и либерализовали свою торговлю, такие страны, как Франция, стали считаться протекционистскими. Даже в это время разница была не столь велика. В 1962 году средний тариф на промышленную продукцию в США по-прежнему равнялся 13%. Нидерланды и ФРГ установили тариф в 7%, то есть были значительно ниже, чем в США. Тарифные ставки в Бельгии, Японии, Италии, Австрии и Финляндии были чуть выше и варьировались от 14 до 20%. Единственным исключением в 1959 году была Франция с 30%-ным показателем. К началу 1970-х годов оказалось, что США уже не лидер в области свободной торговли. К этому времени другие богатые страны сравнялись в экономическом плане со Штатами и смогли позволить себе снизить тарифы на промышленную продукцию. В 1973 году американский средний тариф составлял 12%. Сравнимые показатели были в Финляндии — 13%, Австрии — 11% и Японии — 10%. В странах ЕЭС (Европейского экономического сообщества) средняя тарифная ставка была значительно ниже американской и составляла всего 8%.

Итак, два главных защитника свободного рынка, Великобритания и США, не подходили под определение экономики свободной торговли, были самыми протекционистскими среди богатых стран, конечно, до того момента, как стали доминирующими индустриальными силами.

Конечно, тарифы — лишь один из множества инструментов, к которым страна может прибегнуть для поддержания развивающихся отраслей. Изначальные рекомендации Гамильтона, например, содержали 11 вариантов мер поддержки новых отраслей, включая патенты, стандарты качества продукции и государственные инвестиции в инфраструктуру. Великобритания и США предпочитали в основном повышать тарифы, а другие чаще прибегали к иным средствам государственного вмешательства в экономику: создавали государственные предприятия, занимались субсидированием, оказывали поддержку в маркетинге экспорта.

На заре индустриализации, когда не хватало частных предпринимателей, готовых пускаться в рискованные, масштабные проекты, почти все правительства современных богатых стран (за исключением как раз США и Великобритании) создавали государственные предприятия. В некоторых случаях они выдавали столько субсидий и оказывали столько иных видов помощи (например, переманивали квалифицированных специалистов из-за рубежа) некоторым вроде бы частным предприятиям, что эти компании на деле можно назвать предприятиями с участием государственного капитала. В XVIII веке Пруссия, флагман индустриализации Германии, развивала производство стали, чугуна и текстиля именно такими методами. В Японии сталелитейная, судостроительная и железнодорожная отрасли тоже начинались на госпредприятиях и компаниях с целевым субсидированием (подробнее об этом в главе 5).

В конце XIX века шведское правительство возглавило развитие железных дорог. По состоянию на 1913 год оно владело третьей частью железных дорог по протяженности путей и 60% — по грузообороту. Между тем в это время самые развитые в железнодорожном плане страны, то есть Великобритания и США, почти полностью опирались на частный сектор. Сотрудничество государственного и частного капитала в Швеции относилось и к области телеграфной и телефонной связи, а также гидроэнергетики. Кроме того, шведское правительство с самого начала субсидировало научные разработки.

После Второй мировой войны усилия большинства богатых государств по развитию промышленности значительно возросли. Наиболее серьезный сдвиг в этом плане случился во Франции. Вопреки распространенным представлениям, французское государство не всегда вмешивалось в экономическую жизнь. Разумеется, во Франции уже были традиции активной государственной помощи экономике, представленные деятельностью Жана-Батиста Кольбера, многолетнего министра финансов при Людовике XIV (1661–1683), но после Великой Французской революции все изменилось. В результате с конца правления Наполеона I до Второй мировой войны, исключая тот период, когда у власти был Наполеон III, французское государство в экономической политике придерживалось принципа полного невмешательства. В крупном историческом исследовании французской экономической политики утверждается, что стратегические меры правительства по развитию промышленности «заключались в основном в организации выставок, содержании торгово-промышленных палат, сборе экономической статистики и выдаче предпринимателям наград».

После 1945 года французское государство признало, что консервативная и пассивная политика — причина относительного экономического упадка Франции, а следовательно, и поражения в двух мировых войнах. После этого оно стало играть гораздо более активную роль в экономике. Было введено индикативное планирование (в отличие от обязательного — коммунистического), национализированы ключевые отрасли промышленности, государственные банки инвестировали в стратегические сферы. Чтобы приобрести жизненное пространство для роста новых отраслей, до 1960-х годов тарифы на промышленную продукцию поддерживались на относительно высоком уровне. Такая стратегия работала очень хорошо. К 1980-м годам Франция стала технологическим лидером во многих отраслях.

В Японии прославленное Министерство международной торговли и промышленности организовало программу промышленного развития, ставшую в наши дни уже легендарной. После Второй мировой войны японские тарифы на промышленную продукцию были не столь высоки, но импорт очень жестко контролировало государство, следившее за обменом валюты. Экспорт поддерживался для увеличения поступлений иностранной валюты, которая была необходима для покупки более совершенных технологий (путем либо непосредственной закупки оборудования, либо оплаты лицензий). Это делалось благодаря прямым и косвенным экспортным субсидиям, а также информационному и маркетинговому содействию со стороны JETRO (Японской внешнеторговой организации), государственного агентства по торговле.

Япония прибегала и к другим мерам для создания пространства, необходимого для сосредоточения новых производственных возможностей для развивающихся отраслей. Правительство направляло субсидируемые кредиты в ключевые сектора посредством «направляемых кредитных программ». Кроме того, жестко нормировались зарубежные инвестиции со стороны транснациональных корпораций. В большинстве ключевых отраслей иностранные инвестиции попросту запретили. Даже если они были вообще возможны, существовал фиксированный потолок иностранной доли владения, обычно в 49%. От иностранных компаний требовали перевода в Японию технологий и приобретения установленной доли производственных компонентов на местном рынке (так называемое требование местного компонента). Японское правительство контролировало также ввоз технологий, чтобы избежать импорта устаревших или чрезмерно дорогих вариантов. В отличие от XIX века, в Японии не создавались государственные предприятия в ключевых производственных отраслях.

Такие страны, как Финляндия, Норвегия, Италия и Австрия, к концу Второй мировой войны были относительно отсталыми и считали необходимым быстро индустриально развиваться. Их стратегии поддержки национальной промышленности были схожи с французской и японской. До 1960-х годов все они сохраняли сравнительно высокие тарифы. Чтобы осовременить промышленность, активно создавались государственные предприятия. Особенно удачным оказался опыт Норвегии и Финляндии. Кроме того, в Финляндии, Норвегии и Австрии государство активно участвовало в направлении потока банковских кредитов в стратегические отрасли. В Финляндии жестко ограничивались иностранные инвестиции. Во многих провинциях Италии местное правительство оказывало мелким и средним местным предприятиям поддержку в маркетинге и научных разработках.

Таким образом, практически во всех современных богатых странах использовалась политика защиты национальных интересов (таможенные пошлины, субсидии, ограничения для зарубежной торговли) для поддержания своих неокрепших отраслей, хотя, разумеется, конкретный список мер, их соотношение, время введения и продолжительность применения различались. Были и страны-исключения, последовательно придерживавшиеся свободной торговли, из которых особенно стоит отметить Нидерланды (имевшие с XIX века репутацию самой свободной страны в отношении торговли) и Швейцарию (вплоть до Первой мировой войны).

Но и они не до конца соответствуют современному неолиберальному идеалу, поскольку до начала XX века в этих странах не обеспечивалась защита патентов. Нидерланды приняли соответствующий закон в 1817 году, но в 1869 году отменили его, а нового не принимали до 1912 года. Швейцария приняла свой первый патентный закон в 1888 году, но он касался только механических устройств. Общий патентный закон появился в стране только в 1907 году (подробнее об этом в главе 6).

Вопреки всем историческим свидетельствам, которые приводятся в данной главе, теоретики свободной торговли утверждают, что одно только сосуществование протекционизма и экономического развития не доказывает, что последнее вызвано первым. Вообще говоря, это верно. Но я хотя бы пытаюсь объяснить один феномен (экономическое развитие) другим, существовавшим с ним в одно время (протекционизмом). А вот неолибералам придется объяснить, как свободная торговля может быть причиной экономического успеха современных богатых стран, если они к ней вообще почти не прибегали до того, как, собственно, и стали богатыми.