Глава 19
Нас поимели 

Когда на следующее утро, 8 октября, Джей Джонсон доставал из почтового ящика New York Times, он ожидал увидеть вверху на первой полосе, под главным заголовком, статью о заявлении по России. Но вместо этого его ожидал большой материал о видео с Access Hollywood. Статья с обвинениями США в адрес России тоже была напечатана на первой странице, но в самом низу, ее загнали в «подвал». Она не получила должного освещения и на кабельных новостных каналах. «Пресса переместилась на другой край пастбища, — писал Джонсон. — Потому что ее интересовали жадность, секс и домогательства».

В частных апартаментах Трампа в здании, носившем его имя, заявление по России и вовсе никого не интересовало. Кандидат и его старшие помощники пытались сообразить, как им выжить в предлагаемых обстоятельствах. Собрался весь ближний круг: Бэннон, Конвэй, Босси, Хикс, Кристи и Руди Джулиани. Позже поездом из Вашингтона приехал Прибус. Трамп спросил его: «Что там слышно?» Прибус ответил: «При всем уважении, сэр… у вас есть два варианта. Первый: вы проигрываете с самым огромным отрывом за всю историю выборов в Америке… Или: вы сходите с дистанции». В комнате воцарилась тишина. Трамп нарушил ее первым: «Я справлюсь, это вообще не проблема. Но гораздо более важно, Райнс, что меня ждет победа». Когда Трамп прошелся по комнате и предложил своим помощникам оценить его шансы, Бэннон подбодрил его: «Без всяких вопросов, стопроцентная победа».

Бэннон составил Трампу план и на следующий день начал его реализовывать. За полтора часа до начала второго раунда дебатов, который проходил в университете Вашингтона в Сент-Луисе, репортерский пул, работавший на Трампа, пригласили в конференц-зал. Попавший в осаду республиканский кандидат восседал за столом, по обе стороны от него сидело по две женщины. Один из репортеров спросил: «Мистер Трамп, позволяет ли вам ваше звездное могущество прикасаться к женщинам без их согласия?» Со скучным выражением лица Трамп проигнорировал вопрос. Он представил четырех женщин: Кэтлин Уилли, Хуанита Бродрик, Паула Джонс — каждая из них несколько лет назад обвиняла Билла Клинтона в противоправном сексуальном поведении или домогательствах — и Кэти Шелтон, жертва изнасилования, обидчика которой защищала Хиллари Клинтон, когда сорок один год назад в Арканзасе суд назначил ее адвокатом защиты.

Задача состояла в том, чтобы радикально сменить сюжет и поставить Клинтон в тупик, как позднее говорил Босси: «Заставить людей говорить о Билле Клинтоне, а не о Дональде Трампе». Бэннон в течение нескольких месяцев обсуждал со Стоуном, когда и каким образом можно было бы использовать истории этих женщин. Они рассматривали вариант их участия в манифестации в поддержку Трампа. И отказались от этой идеи. Но вот теперь, в, казалось бы, безнадежный момент Бэннон пригласил их, чтобы отплатить Клинтон ее же монетой.

Каждая из приглашенных выступила с коротким заявлением, и через три минуты встреча уже была завершена. Эта уловка вполне могла быть жестом отчаяния, но впоследствии лагерь Клинтон признавал, что до какой-то степени прием сработал. «Все были смущены услышанным и агрессивной манерой Трампа, в какой он вытащил эти старые споры на свет, — вспоминал Фэллон. — Это был странный ход, не имевший прецедентов, но благодаря ему удалось замутить воду, подняв грязь с самого дна». Бэннон торжествовал. Когда уже позже он анализировал ход предвыборной кампании, то расценил эту встречу как переломный момент.

Никого не удивив, дебаты начались с вопроса о пленке Access Hollywood. Трамп отрицал, что он кичится тем, что сексуально приставал к женщинам. Клинтон придерживалась лозунга, что «видео изображает его точно таким, каков он на самом деле».

Примерно в середине дебатов Клинтон задали вопрос о письме Подесты, где говорилось о наличии у нее по каждому вопросу личной и публичной позиций. Сотрудники Клинтон сжались. Вопрос был разумным и оправданным, однако он был задан в сложный, переломный момент. Комментарий Клинтон лишь недавно увидел свет благодаря усилиям российской разведки. Кремлевская кампания влияния, основанная на взломе компьютерных сетей и сбросе уведенного материала, только что получила свой главный выигрыш: именно она определила ход дискуссии на американских президентских дебатах.

А именно это, настаивала Клинтон, и являлось проблемой, единственно достойной обсуждения. «Никогда еще в истории нашей страны не возникало ситуации, в которой соперничающая с нами иностранная держава действовала бы так активно, чтобы оказать влияние на исход наших выборов, — сказала Клинтон. — И поверьте мне, они делают это не для того, чтобы избралась я. Они делают это, чтобы добиться избрания Трампа». И она начала давить на Трампа, чтобы тот объяснил, почему он все время превозносит Путина.

«Когда бы ни случилось что-нибудь плохое, им они с готовностью говорят: это русские… Она не знает, русские ли совершили взлом. Может, и вообще не было никакого взлома. Но они все время обвиняют Россию. А причина, по которой они хулят Россию, в том, что они воображают, будто могут этим самым испачкать и меня, — ответил Трамп. — Я не веду там дел. У меня там нет бизнеса». Правда, он забыл упомянуть о двух своих недавних попытках заключить в России сделки на строительство Трамп-тауэра в Москве — одна из них имела место, когда он уже включился в президентскую гонку.

Смотря дебаты у себя дома, Джей Джонсон лишь качал головой. Похоже, вышедшее двумя днями раньше совместное заявление Министерства внутренней безопасности и Офиса директора национальной разведки не привело к разрешению ситуации.

После дебатов в Сент-Луисе советники Трампа считали, что преддебатный сюрприз и выступление Трампа на сцене вкупе привели к крупной победе. А теперь с письмами Подесты у кампании появился практически неисчерпаемый запас свежих боеприпасов и вооружения, чтобы накинуться на Клинтон. На следующий день во время ралли в Пенсильвании Трамп читал выдержки из речей Хиллари и кричал: «Я люблю WikiLeaks!» Толпа отвечала кричалками: «Заприте ее в тюрьме!» Еще два дня спустя WikiLeaks прислала младшему Трампу частное сообщение через Twitter: «Привет, Дональд! Приятно видеть вас с отцом говорящими о наших публикациях». К письму прилагалась ссылка на письма Подесты; WikiLeaksпросила поделиться ей с народом. Через несколько дней Дональд сделал это.

Помощники Клинтон также были удовлетворены результатом дебатов, но несколько меньше. Они осознавали, что этот раунд не был легким успехом. Невзирая на все предсказания о том, что кандидатура Трампа вот-вот отпадет, он все еще неплохо участвовал в гонке — как то, к своему вящему огорчению, обнаружил Джоэл Бененсон, отвечавший в кампании Клинтон за опросы мнений избирателей. Через пять дней после того как появилось видео Access Hollywood — плюс к этому моменту несколько женщин обвиняли Трампа в недостойном сексуальном поведении, — соревнование между кандидатами все еще было напряженным. Клинтон сохраняла небольшое преимущество в два-четыре пункта. «Мы слышали в фокус-группах: „Да, Дональд Трамп бросается бомбами. Он говорит ужасные вещи, но он так не думает. Он не будет таким, когда станет президентом. Он изменится“», — вспоминал позднее Бененсон.

После нескольких дней тишины WikiLeaks снова начал публиковать почту Подесты, выбрасывая партии примерно по две тысячи писем ежедневно, что в целом могло составить около шестидесяти четырех тысяч.

Ассанж изменил свою тактику. В июле WikiLeaks опубликовал разом все двадцать две тысячи украденных русскими почтовых отправлений Национального комитета Демократической партии. Это вполне соответствовало ранее принятым методам группы и их обещанию стать поборниками дела разоблачения незаконной деятельности и рекордсменами в нем. Если WikiLeaks не ставил перед собой никакой иной цели, кроме прозрачности, то не было никакой нужды в том, чтобы отдавать информацию по капле. Он вполне мог выбросить все документы на всеобщее обозрение за один раз.

На этот раз все было иначе. WikiLeaks предпринял стратегическую перестройку: он стал выпускать почту Подесты траншами, в каждой порции — какие-нибудь заманчивые детали. WikiLeaks хотел, чтобы история продолжалась. Хотели ли того же самого русские — неизвестно.

В любом случае, все сработало. Письма, которые публиковал WikiLeaks, все время мелькали в новостях. Когда сторонники Клинтон пришли на телевидение, им пришлось противостоять прежде всего последнему сбросу почты Подесты: какую бы риторику они ни пытались применить, все сразу же глушилось вопросами о последних разоблачениях. Сама Клинтон впоследствии сравнивала сбросы информации с китайской пыткой водой.

Были письма о гонорарах Билла Клинтона за публичные речи, о Фонде Клинтон и о непрекращающемся соперничестве внутри ее политического мира. Некоторые письма подчеркивали слабые стороны Клинтон, например ее склонность к секретности и тайнам. В одном из писем по поводу почтового сервера Клинтон Нира Танден, один из ближайших и самых искренних советников Хиллари, жаловалась Подесте: «Почему они не рассказали все это, скажем, полтора года назад?» Она порицала сотрудников Клинтон Черил Миллз и Филиппа Райнса: «Кажется, я знаю ответ: они хотели выйти сухими из воды».

Самые убийственные письма документировали непрекращающийся сбор средств и погоню за деньгами, которые СМИ уже давно окрестили “Clinton Inc”. Тридцатистраничный меморандум, составленный Дагом Бэндом, многолетним ближайшим помощником Билла Клинтона, в деталях повествовал о том, каким образом было устроено так, чтобы корпоративные клиенты его консалтинговой фирмы Теnео делали крупные пожертвования в фонд Клинтон, выплачивали Биллу огромные гонорары за выступления и предоставляли «в неденежной форме услуги для президента и его семьи — для личных поездок, на представительские расходы, отпуск и тому подобное». Бэнд хвастался тем, что обеспечил более 50 миллионов долларов в поддержку «коммерческой деятельности» Билла Клинтона плюс еще 66 миллионов во фьючерсных контрактах, подлежащих выплате в ближайшие девять лет.

Роль Хиллари Клинтон в Clinton Inc. также описывалась в письмах. Один комплект писем рассказывал о том, что советники Клинтон были обеспокоены намерением Хиллари лететь в Марокко на встречу Clinton Global Initiative в мае 2015 года. Мероприятие было намечено на даты, отстоявшие на несколько недель от ее объявления о своем участии в президентской гонке. Частично оно было гарантировано взносом в миллион долларов от марокканской фирмы по добыче фосфатов, которая эксплуатировала шахты на спорной международной территории в Западной Сахаре. Письма показывали, что король Марокко предлагал заплатить двенадцать миллионов долларов на счет мероприятия и в Clinton Foundation, если Хиллари будет присутствовать. Помощники были вне себя. Хума Абердин, старший помощник Клинтон, объясняла другим: «Это была идея Хиллари. Она всю эту кашу заварила, и она это знает». Мук был обеспокоен, насколько невероятна такая картина: его без пяти минут кандидат летит за тридевять земель, чтобы собрать иностранные бабки для своего фонда. «Мы во что бы то ни стало должны навсегда прикрыть все эти Марокко и платные речи», — писал он Подесте. (И это ему удалось, Клинтон не поехала в Марокко.) Трамп указывал на эти письма как на доказательства клинтоновской политики «деньги вперед».

Планировала ли так российская разведка или нет, но именно это задело Клинтон за живое. Люди Путина умело воспользовались уязвимостью, которое годы назад создала сама Клинтон, обзаведясь частным почтовым сервером.

Почту сбрасывали по частям, но урон был гораздо серьезнее, чем мог нанести любой неудобный материал, содержавшийся в очередном релизе. Когда кампания Клинтон собрала фокус-группы в ключевых колеблющихся штатах, они узнали, что избиратели не видели разницы между почтой с частного сервера Клинтона и почтой Подесты, взломанной российской разведкой. Когда избиратели увидели заголовки о взломанной почте на Gmail-аккаунте Подесты, «люди подумали, что речь по-прежнему шла о ее частном сервере, что письма как раз и были тем, что лично она пыталась скрыть», — вспоминал Мук. А потому избирателям было совершено непонятно, почему Клинтон все время говорила о русских. Она пыталась обвинить Москву в своих собственных махинациях с почтой?

Кое-кому из помощников казалось, что проблема неразрешима. Чем больше кампания реагировала на появление писем Подесты — даже если просто для того, чтобы обвинить русских, — тем более это усиливало в массах ощущение, что почтовый скандал разгорается с новой силой. Бененсон позже заметил: «Каждый день, когда в СМИ упоминалась Хиллари Клинтон и слова „электронная почта“, становился для нас плохим днем».

К большому разочарованию клинтонского лагеря, заявление разведывательного сообщества по России никак не повлияло на ситуацию. Когда кампания подняла вопрос российского вмешательства, политические репортеры, работавшие на президентскую гонку, практически проигнорировали его. Клинтон была подавлена. Она спрашивала своих помощников: «Почему вам не удается заставить журналистов всерьез заняться этой проблемой?» Практически каждое утро она вызывала к себе Салливана и спрашивала его, имея в виду российский вопрос: «Чем вы сегодня занимаетесь?»

Кампания изучала возможные пути оживить интерес к российскому вмешательству. Сразу после публикации заявления команда кампании, работавшая с социальными сетями и сетевыми СМИ, разработала огромный объем информации, касающийся российской проблемы: пояснительные видео, веб-сайты, графику с всплывающими матрешками, интерактивную карту — все для того, чтобы заострить внимание аудитории на реальных и предполагаемых связях Трампа с Россией и подчеркнуть, что сброс почты Подесты был частью российского заговора. Тексты писались с использованием приложения со сквозным шифрованием Signal — из тех соображений, что почта кампании могла быть перехвачена русскими. Но большую часть этой подготовленной информации положили на полку. «Мы опасались, что народ подумает, будто мы сумасшедшие. Все это показалось им слишком таинственным, слишком психоделическим», — писал позднее Роб Флаэрти, вице-директор кампании по цифровым коммуникациям. Взамен первого замысла кампания выпустила заявление и разместила в сети шестиминутный видеоролик о том, что Трамп находится в сговоре с русскими (или, по крайней мере, поощряет русских) в их попытках подорвать американские выборы.

Кампания также была недовольна поведением Белого дома. Совместное заявление ODNI / DHS по России было обнародовано, но не нашло никакого отклика или продолжения. Ни объявления о новых санкциях, ничего. Клинтон и ее помощники были заинтригованы отсутствием реакции Белого дома. «Мы никак не могли понять, почему совершенно самоустранился наш президент, — вспоминал один из помощников Клинтон. — Почему сразу же не прозвучал политический ответ?»

Сотрудники СНБ, работавшие над попавшими в корзину киберответами, тоже были разочарованы. Селеста Уолландер, эксперт НСБ по России, считала, что заявление 7 октября абсолютно не имеет значения: «Оно не было сфокусировано на том, что мы советовали. Русским все равно, что мы говорим. Их заботит лишь то, что мы делаем».

А в Трамп-тауэре старших советников кандидата Россия и вовсе не заботила. Они тоже думали, что и заявление, и ход клинтонцев не имеют значения, ведь публика не обратила на это никакого внимания. Они считали идею своих возможных связей или даже сотрудничества с русскими смехотворной. «Мы никак не могли договориться с Национальным республиканским комитетом, что же делать с Пенсильванией. Мы походили на кистоунских полицейских», — писал Бэннон. (Киногерои-полицейские из Кистоуна были смешны и некомпетентны.) Бэннон беспокоился о многом. России в его списке не было.

К середине октября, когда стало ясно, что даже видео Access Hollywoоd не стало нокаутом, которого многие ожидали, Бэннон нашел причину для оптимизма: Клинтон все время отставала по результатам опросов. Как все это виделось Бэннону, Клинтон была неполноценным кандидатом с серьезным обременением: она была стара, она устала, и она представляла собой совершенный образчик вашингтонского истеблишмента; многие избиратели считали ее продажной и неприкасаемой. В создании такого имиджа ему принадлежала не последняя роль; он это прекрасно осознавал. Год назад он подсуетился и помог издать книгу с исследованиями, оплаченными финансистом из консервативного хедж-фонда Робертом Мерсером; книга называлась «Клинтон и нал». Бэннон наплодил передовиц для New York Times и других изданий. И теперь, благодаря появлению почты Подесты, история получила новую жизнь.

Хотя Бэннон и считал Клинтон уязвимой, он понимал, что избирателям все еще нужно было «разрешение», чтобы проголосовать за Трампа; он понимал также, что и его кандидат имел немалый букет проблем. Обвинения в связях с мафией и жуликоватые бизнес-методы, пошлые разговоры, непристойные высказывания о женщинах… А более всего — вопрос о его умственной стабильности: не может ли Трамп развязать ядерную войну и уничтожить мир. По сравнению со всем этим, думал Бэннон, русский вопрос был абсолютным нулем. Все, что когда-либо Трамп сказал по этому поводу в ответ на вопросы: «Я не знаком ни с одним русским».

Во время третьих и последних дебатов между Клинтон и Трампом в Лас-Вегасе 19 октября оба кандидата все еще были во власти недавних дискуссий. Трампу вновь пришлось защищаться от обвинений в сексуальных домогательствах.

Когда Клинтон задали вопрос по поводу украденных писем Подесты, она вновь попыталась превратить его в дискуссию о Путине и российской операции. В ответ Трамп напомнил, что Путин говорил о нем «приятные вещи». Это спровоцировало шумный обмен репликами, в котором Клинтон не упустила случая укусить: «Что ж, это потому, что ему выгодно иметь марионетку на посту президента США». Трамп реагировал как маленький ребенок: «Я не марионетка, сами вы марионетка». Клинтон попыталась сослаться на официальное заявление американской администрации, Трамп продолжал отрицать вмешательство Москвы: «Наша страна не имеет ни малейшего представления (об этом). Да, а я в этом сомневаюсь». Российской разведке вновь удалось задать тон президентским дебатам, на этот раз — вызвав малоприятную сцену, представившую российский вопрос главной темой американской политики.

После дебатов советники Клинтон забеспокоились: их кандидат, хоть и шла по-прежнему с отрывом, становилась все более уязвимой. Кампания не набирала оборотов. «Мы потеряли ход, мы застыли на месте», — вспоминала Палмьери. Какой бы посыл ни генерировала Клинтон, он не разжигал внимания СМИ, не приносил голосов из колеблющихся штатов. Чтобы хоть немножко активизировать толпу, подхлестнуть интерес, Мук планировал 28 октября, пока Клинтон летела в Айову на ралли сторонников, сказать репортерам прямо во время полета, что через несколько дней она поедет агитировать в Аризону — надежный красный, республиканский штат. Это был типичный ложный замах конца кампании: заставить соперников думать, что ты знаешь что-то такое, чего они не знают, и поэтому захватываешь их исконную территорию. (Кампания не обращала внимания на призывы своих же организаторов на местах укреплять позиции Клинтон в ключевых штатах Среднего Запада, включая Висконсин.)

В ту пятницу Клинтон находилась в воздухе, когда внизу случилось политическое землетрясение, вызванное одним-единственным твитом. Представитель Джейсон Шаффетс, республиканский руководитель комитета по надзору за деятельностью Палаты представителей, написал: «Директор ФБР только что сообщил мне следующее: „ФБР стало известно о существовании электронной почты, имеющей отношение к расследованию. Дело вновь открыто“». Он имел в виду почту Клинтон. Это и стало самым крупным октябрьским сюрпризом.

В тот день Коми послал восьми республиканцам — председателям комитетов Конгресса — письмо, где объяснил, что должен дополнить свое предыдущее клятвенное заявление перед их комитетами, в котором он говорил, что следствие ФБР по делу почтового сервера Клинтон завершено. Он писал, что ФБР обнаружило новые письма, которые могут быть приобщены к ее делу. Бюро намеревалось «проанализировать эту почту на предмет содержания в ней секретной информации и оценить ее важность для следствия». Коми отметил, что не может предсказать, будет ли найденный материал значимым и как долго продлится его изучение.

До выборов оставалось одиннадцать дней. Одно из самых критичных уязвимых мест в повестке Клинтон — дело о ее почтовом сервере — вновь замелькало на страницах газет. В течение многих недель совместная операция русских и WikiLeaks непрерывно напоминала избирателям о проблеме частного почтового сервера Клинтон, создавая вполне конкурентный противовес обвинениям в адрес Трампа в связи с его отношением к женщинам. Может быть, сами того не желая, русские создали декорации для этого заключительного впечатляющего зрелища.

О существовании этих новых писем Коми узнал лишь накануне. Он не сообщил Конгрессу о том, что письма были обнаружены в ходе независимого расследования ФБР по бывшему члену Палаты представителей Энтони Вайнеру, мужу Хумы Абердин. Его обвиняли в обмене СМС сексуального характера с 15-летней девочкой. Изъяв компьютер Вайнера, ФБР обнаружила большое количество писем Клинтон. Скорее всего, письма предназначались Абердин, но каким-то образом оказались на компьютере ее мужа, которым они оба пользовались. Кстати, незадолго до этого Хума рассталась с Вайнером.

По мере того как Коми вводили в курс дела по Вайнеру, он начал понимать, что перед ним встала непростая дилемма. Он уведомил Конгресс о том, что следствие по делу Клинтон закрыто. А теперь было необходимо к нему вернуться — по крайней мере на время рассмотрения этих новых материалов. Письма вполне могли оказаться всего лишь дубликатами тех, что Бюро уже однажды читало, а могли быть и совершенно неизвестными. Если он ничего не скажет и его предыдущее свидетельство останется в силе, то это могло бы выглядеть так, как будто он скрыл от Конгресса имеющую отношение к делу информацию. Но если он начнет говорить, его могут обвинить во вмешательстве в президентскую гонку, в корне меняющем расклад сил. Он опасался и того, и другого.

Существовала и еще одна сложность. Чуть раньше агенты в нью-йоркском офисе ФБР спорили между собой о том, нужно ли открывать следствие против фонда Клинтон в связи с торговлей влиянием — использованием служебного положения в личных целях, и финансовыми преступлениями. Департамент юстиции решил, что достаточных оснований для открытия следствия нет. Дискуссия по этому поводу между агентами и департаментом временами становилась очень напряженной. Некоторые агенты просто закипали. Пошел слушок, что нью-йоркский офис стал пристанищем для всех, у кого были претензии к Клинтон. И вот в этой наэлектризованной обстановке сотрудники все того же нью-йоркского отделения Бюро обнаружили на вайнеровском компе письма Хиллари.

ФБР пока не получила ордер на обыск, чтобы начать исследовать всю почту. Однако Коми и его советники опасались, что, если не начать действовать быстро, агенты ФБР, имеющие зуб на Клинтонов, распространят слух о находке. Один из советников Коми говорил о том времени: «Мы стояли перед огромной кучей дерьма. Вопрос был только в том, с какой стороны начинать его есть».

Палмьери вместе с Клинтон куда-то летела бортом кампании, когда до нее дозвонился один репортер и спросил, слышала ли она о письме Коми. Палмьери не знала, о чем говорил журналист. Интернет не работал. Она смогла лишь загрузить заголовки статей о письме. Должно быть, это какая-то ошибка, думала она. Палмьери прекрасно знала правила: с приближением выборов ФБР и Департамент юстиции должны были избегать любых действий, которые могли бы повлиять на исход голосования.

Чтобы сообщить о происшедшем Клинтон, Палмьери взяла с собой Мука. Кандидат восприняла новость стоически. Она сфокусировалась на немедленных действиях — как отнестись к проблеме и как ее преподнести общественности. Палмьери вспоминала: «Как будто она знала заранее, что две последние недели не обойдутся без ужасных происшествий».

С борта самолета, с нестабильным доступом к сети, Клинтон и путешествовавшие с ней помощники почти двадцать минут пытались связаться с Бруклином. По телефону они обсудили с другими сотрудниками кампании, какой урон могло нанести им заявление Коми. Директор ФБР только что воскресил сложную тему, которая могла уничтожить всю ее избирательную кампанию, даже если Коми пока не мог назвать ни одного нового доказательства ее проступков. Подеста, чьи письма стали причиной столь значительных проблем этого месяца, был расстроен больше всех. Он думал: «Нас поимели».