Глава 16
И вообще неважно, кто взломал эти данные
В помещении не было никого, кроме Обамы, Путина и их переводчиков.
В начале сентября во время саммита Большой двадцатки в Гуанчжоу между Обамой и Путиным состоялась встреча из тех, которые дипломаты называют «на полях саммита». На ней не присутствовало ни одного помощника. Это был настолько приватный разговор, насколько подобное вообще возможно между лидерами двух ядерных супердержав. Беседа длилась полтора часа. Президенты покидали зал переговоров мрачными, с напряженными лицами. Не было сделано никаких заявлений для журналистов. Не было совместной пресс-конференции.
Один из высоких чинов Белого дома сказал репортерам, что переговоры были «прямыми и чистосердечными». Он сказал, что разговор был посвящен главным образом окончанию войны в Сирии, все еще тлеющему конфликту в Украине и «российским кибервторжениям». Американский президент проинформировал своих помощников о том, что он изложил Путину послание, составленное им вместе с советниками: мы знаем, что вы делаете, и, если вы не прекратите, мы введем небывалые, изнуряющие санкции. Одному из высших чинов в правительстве США, которого ввели в курс дела, было сказано, что президент выразился примерно так: «Вы гадите нам на выборах, а мы развалим вашу экономику».
Путин в разговоре с Обамой все отрицал — и, как он делал и раньше, упрекал Соединенные Штаты во вмешательстве в российскую внутреннюю политику. Его реакция ни для кого не была сюрпризом. Четырьмя днями ранее в интервью агентству Bloomberg во Владивостоке Путин уже отрицал причастность России к кибератаке на DNC. «Я ничего не знаю об этом, и на государственном уровне Россия никогда подобного не делала», — сказал он. Затем он повторил аргументы Джулиана Ассанжа: «И вообще неважно, кто взломал эти данные. Важно, что содержание документов стало известно публике». Путин, ранее не бывший замеченным в приверженности к прозрачности информации в России, теперь превратился в адвоката американской общественности, отстаивая ее право знать все.
Если Обама и был жестким в личном общении, то на публике он играл дипломатичного государственного деятеля. Когда на пресс-конференции после саммита его спросили о взломе избирательных кампаний, президент ответил в общих чертах и настаивал на том, что США не желают скандала по этому поводу. «У нас были проблемы с российскими кибервмешательствами в прошлом, были и вмешательства со стороны других стран, — сказал он. — Наша цель состоит не в том, чтобы внезапно и на киберарене повторить конфликт, подобный тому, что мы видели, когда речь шла о других гонках вооружений. Мы должны устанавливать нормы, чтобы все могли действовать ответственно».
Джон Подеста, председатель предвыборной кампании Клинтон, внимательно слушал пресс-конференцию Обамы по итогам встречи Большой двадцатки и был разочарован. Он хотел от Обамы большего, его не удовлетворял этот едва слышный ответ. Особенно трудно было с ним смириться в такой день, когда Washington Post сообщила, что разведка США и правоохранительные службы «расследовали дело, которое представлялось им крупной тайной российской операцией в Соединенных Штатах, нацеленной на то, чтобы посеять недоверие общественности к предстоящим президентским выборам и к политическим учреждениям страны».
Долгие недели кампания Клинтон пыталась убедить общественность в том, что они находятся под прицелом российского правительства, тесно связанного с их соперником-республиканцем. Но Подеста и другие сотрудники кампании понимали, что комментарий Обамы вряд ли выразил всю серьезность ситуации. А если президент не хотел публично признавать роль России во взломе, то это ставило их в крайне невыгодное положение. «Если бы Барак Обама вышел и сказал, что США подверглись атаке и мы будем принимать ответные меры, — говорил позднее один из старших советников Клинтон, — это оказало бы значительный эффект на то, как история освещалась в СМИ. Его слова заставили бы людей сесть, подумать и в конечном итоге устранить эту неприятность. В конце концов, если положение серьезное, то почему бы нашему правительству не сделать что-нибудь?»
Среди важных правительственных чиновников США был-таки один, который хотел бы громко заявить о российской хакерской атаке, но именно к нему кампания Клинтон обратилась бы за помощью в последнюю очередь: этим человеком был Джеймс Коми.
Директор ФБР решил написать статью и опубликовать ее в New York Times либо в Washington Post — во всеуслышание заявить о российском вмешательстве в выборы и объяснить массам, что вся история является угрозой делу национальной безопасности, а потому правительство и общественность должны воспринимать ее всерьез. Коми набросал черновик и уведомил чиновников в Белом доме о том, что он намерен передать статью в редакцию для выхода в печать в воскресенье после саммита G20. И тогда кто-то из сотрудников Белого дома осознал, что воскресенье совпадает с 11 сентября: это был не самый лучший день, чтобы директор ФБР говорил о чем-то, кроме памяти почти трех тысяч американцев, погибших в результате террористической атаки. Коми отказался от намерения опубликовать статью в воскресенье. А потом чиновники Белого дома и вовсе зарубили эту идею. Если правительство и собиралось говорить на эту тему, оно сделало бы это через чей-нибудь голос в разведывательном сообществе, не через газету. Статья никуда не пошла.
А Трамп по-прежнему не допускал мысли о российском вмешательстве. На той же неделе он дал интервью ветерану телевещания Ларри Кингу. «Я думаю, что демократы могут все это выдумывать, — сказал он, когда его спросили о слухах, что русские взломали выборы. — Кто его знает, но я думаю, что их версия практически невероятна». Помощники Трампа позже скажут, что кандидат полагал, что его интервью пойдет на подкасте Кинга. А на самом деле оно пошло на новом TV-канале Кинга — RT, российской пропагандистской станции.
Через несколько дней после возвращения из Китая Обама созвал четверых лидеров Конгресса — Митча Макконнелла, Пола Райана, Гарри Райда и Нэнси Пелози — в Овальный кабинет. Белый дом пытался организовать эту сессию вот уже пару недель, но Макконнелл и Райан ссылались на загруженный график. Помощники Обамы спрашивали себя, уж не дурили ли президента республиканцы.
В официальном графике Белого дома значилось, что поводом для этой встречи было желание ввести законодателей в курс дела по итогам встречи G20. Но реальная повестка предполагала обсуждение российской интервенции. Все четверо были проинструктированы Бреннаном, им сообщили разведывательные данные, показывавшие, что русские начали операцию по подрыву выборов в США, нанесению ущерба Клинтон и, возможно, помощи Трампу. И весь этот заговор, вполне вероятно, был одобрен, а может быть, и управлялся самим Путиным.
И вот на встрече в Овальном кабинете, куда ни одному из законодателей не было разрешено привести своих советников, Обама объяснял, что хочет, чтобы эти четверо объединились, забыли о своей партийной принадлежности и как лидеры Соединенных Штатов выработали бы совместное публичное заявление. В нем они бы подтвердили наличие потенциальной угрозы выборам и призвали чиновников в штатах и на местах сотрудничать с федеральным правительством, потому что только так можно было предотвратить попытки сорвать выборы. Обама надеялся также, что Россию назовут в заявлении источником угрозы.
Но ядовитая политическая атмосфера Вашингтона обрекла призыв президента на неудачу. Главным препятствием стал Макконнелл. Обама и его советники считали лидера большинства в Сенате бескомпромиссным приверженцем Республиканской партии и фанатиком. Он многие годы блокировал президентские инициативы и совсем недавно не позволил Сенату даже проголосовать за назначение Обамой Верховного судьи. Со своей стороны Макконнелл не верил Обаме и подозревал, что президент сотоварищи искажают разведданные, чтобы помочь Клинтон.
На этой встрече Макконнелл сказал президенту: ему кажется, что Обама политизирует вопрос. И он не будет помогать ему, подписывая двухпартийное заявление. «К нашему разочарованию и смущению, Макконелл сказал, что все это чушь и мы просто стараемся помочь Клинтон», — сказал позже один из помощников президента. Райан не был столь же непреклонен. Кроме того, шли выборы. Макконелл понял, что, если он согласится на просьбу Обамы, он тем самым подкосит позицию кандидата собственной партии. Любой ущерб кампании Трампа отрицательно сказался бы и на республиканских кандидатах в Сенат, угрожая позиции самого Макконнелла как лидера большинства. Отказ Трампа признавать российское хакерство не позволял Макконнеллу сотрудничать с Обамой.
В дни, последовавшие за встречей, Джей Джонсон и Лиза Монако ввели в курс дела остальных членов Конгресса. Одновременно Макдоноу и Монако пытались убедить Макконнелла изменить свою точку зрения. Райан старался им помочь. Он сказал посланцам Белого дома, что они должны позволить ему повлиять на Макконнелла: может быть, ему удалось бы обратить лидера большинства в свою веру. (Райан уже давно выступал в качестве посредника между Белым домом и Макконнеллом.) Однако Митч стоял на своем.
Белый дом был в затруднительном положении. Верхушка демократов в Комитетах по разведке была крайне обеспокоена. Вот уже два месяца, как разведывательное сообщество пришло к выводу, что Россия угрожает ходу выборов и стоит за сбросом WikiLeaks документов в период конвенции Демократической партии. А Белый дом все еще никак не высказался по этому поводу.
Бреннан также проинформировал сенатора Дайэнн Файнстайн, старейшего демократа в Комитете Сената по разведке, и конгрессмена Адама Шиффа, занимающего аналогичный пост в Комитете по разведке Палаты представителей. Они тоже были расстроены. Эти двое начали давить на Белый дом, чтобы тот наконец подал голос и объяснил публике, что происходит. Клинтон, по совпадению оказавшаяся в доме Файнстайн в Калифорнии, подталкивала престарелую сенаторшу к более активным действиям. Шифф смотрел на проблему под более широким углом: его вот уже некоторое время беспокоила неспособность администрации публично вменить кибератаки в вину государству, их спонсировавшему. Он говорил, что таким образом кибервойна превращается в «безнаказанное предприятие», и хотел большего, нежели просто публичное заявление. Он желал, чтобы Белый дом начал переговоры с европейскими союзниками о наложении санкций.
С точки зрения Файнстайн и Шиффа, обвинение не могло быть отложено до «после выборов». Они поговорили с другими демократами на Холме и пришли к согласованному мнению: американская общественность должна знать, ей следует рассказать всё. Если Белый дом будет хранить молчание, эти двое были готовы выпустить свое собственное заявление и самостоятельно возложить ответственность за атаку на русских.
Официальным лицам в Белом доме эта идея совершенно не нравилась. Они по-прежнему надеялись уломать Макконнелла. А если бы два главных демократа Конгресса высказались по этому вопросу, то это лишь усилило бы убежденность Макконнелла в том, что вся история имеет партийную подоплеку. Макдоноу поручили заставить Файнстайн и Шиффа воздержаться от каких-либо шагов.
Макдоноу упрашивал демократов не спешить с заявлением. Он рассказывал им, что Белый дом уверен: если обратиться к стране с однопартийным демократическим посланием, обвинив русских во взломах сети и сбросе информации, то это сыграет на руку концепции Трампа о подтасовке выборов и посеет еще большие сомнения в честности избирательной кампании. Макдоноу привел и другие возражения: публичное обращение конгрессменов к нации перечеркнет все усилия достичь сотрудничества с официальными лицами на уровне штатов и округов, особенно в красных штатах, где недоверие к администрации особенно высоко. Макдоноу настоятельно советовал Файнстайн и Шиффу подождать, пока Белый дом продолжает уговаривать Макконнелла и Райана подписать письмо к чиновникам на местах. Весь этот эпизод весьма нервировал Обаму, рассказывали потом его помощники.
Файнстайн и Шифф согласились подождать несколько дней. Но вскоре им надоело ждать, и 22 сентября они выпустили короткое, но мощное заявление из четырех параграфов. Там говорилось: «Основываясь на данных проведенных с нами брифингов, мы пришли к заключению, что российские разведывательные службы предпринимают серьезные и целенаправленные усилия, чтобы повлиять на выборы в США. Они направлены на то, чтобы посеять сомнения в надежности наших выборов и, вполне может быть, на изменение их итогов. Мы полагаем, что приказы российским разведслужбам на проведение подобных акций могут исходить лишь от самого верхнего эшелона российского правительства». Конгрессмены призвали Путина немедленно прекратить операцию.
Перед тем как опубликовать свое заявление, Файнстайн и Шифф попросили разведсообщество проверить его. Они хотели быть уверены, что не раскроют непреднамеренно каких-либо их источников или методов. Разведчики не нашли ничего не подлежащего огласке. И это показалось Шиффу более чем странным: Белый дом не хотел публично называть Россию виновницей атак, и при этом разведсообщество разрешило двум конгрессменам-демократам сослаться на брифинги, проводившиеся разведкой, и обвинить-таки Россию… и фактически объявить, что во главе операции стоял Путин.
Заявление Файнстайн — Шиффа, с упоминанием в нем брифингов, которые они прошли, было ясным публичным сигналом того, что спецслужбы США пришли к однозначному выводу: российская разведка по приказу Путина ищет способы подорвать выборы американского президента. Сообщая о заявлении, Washington Post отмечала: «Недвусмысленный язык документа идет гораздо дальше смутных характеристик, предлагаемых Белым домом и разведывательными службами США, которые до сей поры не желали открыто обвинить Москву».
Даже если и так, усилия Файнстайн и Шиффа не вызвали кругов на воде — так, мелкую рябь… Заявление было выпущено двумя однопартийцами-демократами и не имело официального разрешения разведки США на печать. Поэтому внимания документ привлек очень мало. Появилось несколько заметок в крупных газетах, в то время как сетевые новостные агентства проигнорировали заявление.
Не сумев добиться заявления от Макконнелла, администрация Обамы удвоила свои усилия, чтобы достучаться до чиновников избирательных кампаний на местах. Основной заботой все еще было опасение, что итоги голосования будут подтасованы. В середине сентября Джонсон выпустил свое собственное заявление, где указал, что Министерство национальной безопасности наблюдало «усилия по кибервторжению в регистрационные данные избирателей, содержащиеся в избирательных системах штатов». Он говорил, что DHS «готово помочь сотрудникам избирательных штабов в штатах и округах обеспечить защиту их систем». Джонсон добавил: «Мы настоятельно советуем всем в штатах и на местах заняться безопасностью сетей».
Это послание не было способно убедить кого-либо полноценно сотрудничать с федеральным правительством — даже из чувства страха перед взломом системы. Не могло оно передать и опасений, существовавших на высших уровнях правительства США, относительно приближавшихся выборов. Но это было все, что смогла сделать администрация в ожидании согласия Макконнелла. Все лучше, чем ничего.
А ожидание не оправдало себя. Через неделю после заявления Файнстайн и Шиффа четверо лидеров Конгресса, включая Макконнелла, наконец-то написали публичное письмо. Но оно не было тем четким предостережением, о каком мечтали в Белом доме. Письмо было коротким. В нем четверка лидеров заявляла, что «штаты стоят перед лицом серьезного вызова: злоумышленники при помощи кибератак пытаются нарушить руководство нашими выборами». Никакого упоминания о России. Письмо призывало штаты «воспользоваться всеми преимуществами доступных им мощных общественных и частных ресурсов, чтобы обеспечить безопасность и защиту от возможных атак сетевой инфраструктуры штатов».
Послание не несло на себе никакого отпечатка серьезности намерений. Оно было немногим более чем простым повторением мягких увещеваний в адрес штатов, чтобы они согласились принять помощь от Министерства национальной безопасности. И, подобно заявлению Файнстайн — Шиффа, этот жест ни на что не повлиял.
В сентябре Мэтт Тайт, британский эксперт по кибербезопасности, который помог раскрыть Guccifer 2.0 как прикрытие русских, разговаривал по телефону с Питером У. Смитом, базировавшимся в Чикаго руководителем частной инвестиционной фирмы и республиканским активистом-ветераном. (Давний заклятый соперник Клинтон, Смит в девяностые помог с финансированием расследования Трупергейта: подозревалось, что полицейские Арканзаса обеспечивали сексуальные связи Билла Клинтона в его бытность губернатором штата.)
Смит охотился за святым Граалем — уничтоженной почтой Хиллари Клинтон. Звонок был странным. Смит сказал Тайту, что с ним связался некто из Темной Сети — части интернета, невидимой поисковым машинам, позволяющей общаться анонимно, часто используемой для нелегальных транзакций. Этот контакт утверждал, что в его распоряжении имеются письма Клинтон, которые она удалила со своего частного сервера. Смит спрашивал, сможет ли Тайт определить подлинность писем.
Тайт предполагал, что Смит обратился к нему, потому что Тайт изучал тысячи писем Клинтон из Госдепа, которые Департамент партиями выкладывал каждый месяц. Тайта не интересовали партийные дела. В письмах он искал подсказки, как и что Хиллари думала о национальной безопасности и киберпроблемах. Он хотел выслушать мнение Смита, но вскоре кое-что показалось Тайту подозрительным как в самом Смите, так и в его предполагаемом контакте с Темной Сетью.
Смит очень уклончиво говорил о том, кем мог быть этот контакт. Он ни разу не назвал его имени и не объяснил, как они познакомились. После нескольких разговоров Тайт предупредил Смита, что его таинственный источник мог быть частью тайной российской кампании влияния: они могли пытаться увлечь Смита и снабдить его фейковыми письмами. Но Смит не хотел останавливаться.
Еще более занимательным Тайту показалось ощущение, что Смит каким-то образом вовлечен в кампанию Трампа: тот был в контакте с Майклом Флинном, сыном Флинна и другими высшими чинами кампании. Смит разговаривал как инсайдер Трампа, делясь внутренними байками. Он даже планировал организовать негласную операцию в интересах Трампа по сбору информации на конкурентов и прислал Тайту меморандум — как он говорил, по ошибке. Меморандум описывал компанию, учрежденную им как общество с ограниченной ответственностью в Делавэре под названием KLS Research. Задача организации состояла в сборе материалов по оппозиции, и при этом она не была подотчетна избирательной кампании Трампа. В меморандуме отмечалось, что в проекте участвовало несколько ведущих сотрудников Трампа, включая Стива Бэннона, Киллиан Конвэй, Майкла Флинна, Сэма Кловиса и Лизу Нельсон. Там фигурировало даже имя Тайта, хотя он и не давал согласия на участие в проекте — и не дал бы, если бы его спросили.
Тайт, для которого разговоры со Смитом потеряли актуальность, так никогда и не понял, был ли у Смита хоть когда-нибудь контакт внутри кампании Трампа. Бэннон и Конвэй впоследствии оба скажут, что не знают, кто такой Смит. Но Смит в своей гонке за письмами Клинтон ломился как танк, обращаясь к другим экспертам, даже к одному русскоговорящему исследователю из Европы. После выборов Смит сказал Wall Street Journal, что он обнаружил пять групп хакеров, утверждавших, будто они обладают письмами Клинтон; две группы были российскими. Смит сказал, что получил доступ к большому количеству писем, но не мог определить, подлинные ли они. Он посоветовал хакерам передать письма в WikiLeaks.
Весь этот эпизод был смутным, за исключением одного фрагмента интригующих сведений, которые обнаружил Journal, когда начал освещать эту историю. Разведывательные агентства США собрали информацию, указывающую на то, что русские хакеры действительно обсуждали, как обнаружить переписку Клинтон и как передать ее Флинну через некоего агента. Был ли этим агентом Смит — так никогда и не установили.
В мае 2017 года, через 10 дней после обсуждения проекта своей кампании с Journal, восьмидесятиоднолетний Смит покончил жизнь самоубийством в комнате отеля в Рочестере, штат Миннесота. Он повесился. Местные власти утверждали, что он оставил записку: «Никаких глупых игр».
