Октябрь
Чем глубже горе пробивает вашу душу, тем больше радости сможет она вместить.
Халиль Джебран
89
Раз в неделю минибус, наполненный седоголовыми пассажирами, отправляется к городскому бассейну. В программе – аквагимнастика. Когда Грег спросил, хочу ли я к ним присоединиться, я хихикнула, надеясь, что он пошутил. Но он был как никогда серьезен.
– Поехали, нельзя упускать такую возможность. Ты должна воспользоваться последними деньками, проведенными здесь, – произнес он.
Видимо, он обладает редким даром убеждения, раз ему удалось уговорить меня.
На сегодня я запланировала приведение в порядок некоторых дел, но они могли и подождать. Короче говоря, я согласилась при условии, что не буду заниматься вместе с ними физкультурой. Он спросил, не будет ли мне скучно в течение полутора часов, на что я ответила, что способна проплавать в теплой воде бассейна для начинающих три дня подряд, не испытывая скуки.
Именно этим я и собиралась заняться. И вот я плаваю. Голос преподавателя физкультуры, приглушаемый водой, затекающий в уши, баюкает меня. «Хлопайте руками, да, правильно, очень хорошо, быстрее, как собака, нет, Густав, лаять при этом не требуется». Я пребывала в экстазе, когда чья-то рука надавила мне на голову. Вода попала в нос, рот, глаза. Караул: цунами, я кашляю, отплевываюсь, а Грег смотрит на меня, в восторге от собственной шутки.
– Хочешь прокатиться с тобогана? – предложил он мне.
Видимо, у меня в мозгах что-то повредилось, но я согласилась и пошла за ним. Только поднявшись вверх по ступенькам, я осознала, что водяная горка в бассейне не имеет ничего общего с маленьким симпатичным тобоганом, с которого скатываются трехлетние дети. Тобоган в бассейне – это длинная голубая гора с виражами, пролетев по которым, оказываешься в мелководном бассейне. Меня бьет озноб, дыхание становится прерывистым, как у бульдога-астматика, преодолевшего крутой подъем, кроме того, у меня кружится голова.
Одно из двух: либо я спущусь по ступенькам, сразу же уняв дрожь в ногах, либо скачусь по тобогану, протягивающему ко мне свой желоб. Именно так и поступил Грег, унося в своем скольжении остатки моего мужества.
Я бросила взгляд на группу наших стариков. Они не сводили с меня глаз. Они должны сохранить достойное воспоминание о том единственном случае, когда я вместе с ними занималась спортом. Я должна внушить им веру в себя, чтобы они не подумали, будто я, как последняя слабачка, ни на что не способна.
Я подошла к краю тобогана, поправила купальник, глубоко вдохнула, поставила ногу на пластик, полагая, что у меня будет время устроиться поудобнее. Но не тут-то было: вода захлестнула меня и понесла, как щепку в потоке. На каждом вираже мне казалось, что я сейчас окажусь на Плутоне или любой другой, не менее далекой планете. Я попыталась приподняться и сесть, но скорость прижимала мое тело к стенкам, я чувствовала, что мышцы живота и таз сейчас разорвутся в клочья, но у меня даже не было сил кричать. И когда я решила прекратить всякую борьбу и покориться судьбе, желоб выплюнул меня в бассейн. Мне показалось, что я карлик, только что вылетевший из жерла пушки. Сразу же наступила темнота, а если точнее, я лежала в голубой яме.
Я открыла глаза. Надо же, я все еще жива. Напротив меня группа стариков по-прежнему не сводила с меня глаз. Мне показалось, что в их взглядах читалось уважение. Ведь они видели, как женщина, которой не откажешь в уме, рискнула подвергнуть себя опасности и вышла победительницей из этого испытания. Грег предложил мне повторить, но я отказалась, потому что тобоган, видишь ли, это такие пустяки, что и говорить не стоит. Из бассейна я вышла с высоко поднятой головой и ощущением, что я сделала это, хотя ноги все еще дрожали.
90
От: Рафаэль Марен-Гонкальвес
Тема: Новости.
Хелло, Джулия.
Как дела?
Здесь у меня гонка на выживание. Прошел два собеседования по приему на работу, и все впустую. Хозяин квартиры отказывается отсрочить плату, пока я не найду работу. Все эти проблемы требуют безотлагательного решения, и поэтому я не смогу, как обещал, приехать в следующие выходные. Мне очень жаль, мне так хотелось тебя увидеть.
С ужасом отдаю себе отчет в том, что, когда приеду в следующий раз, тебя там больше не будет. Мне хотелось бы продолжить наши отношения, хотя я знаю, что не все так очевидно и просто: ты – в Париже, я – в Лондоне. Но если ты согласна, мы могли бы попробовать.
Как там моя бабушка? Не уверен, что ей меня не хватает, судя по тому, что она мне говорит. Но что касается меня, я очень скучаю по ней.
Целую,
Надеюсь на скорую встречу!
Рафаэль.
От: Джулия Римини
Тема: С разочарованием повторяю твое имя.
Привет, Рафаэль,
Полагаю, что бабушка очень нуждается в тебе и что твое отсутствие в эти выходные разобьет ей сердце. Удар, нанесенный тобой, будет тем более чувствительным, что она сейчас не в лучшей форме. Твой визит придал бы ей сил, а без тебя она проплачет весь день, лежа одна-одинешенька в своей постели, а ты в это время будешь ДАЛЕКО, ДАЛЕКО.
Надеюсь, что ты окончишь свои дни в нищете на улице и у тебя выпадут все зубы.
Прощай.
Джулия.
91
Я сидела в кабинете Анн-Мари и мы с ней занимались административными формальностями по завершению контракта, когда за нами пришла Марин: обитатели «Тамариска» требовали нас к себе на беседу.
Они все собрались в общем зале и сидели рядами, как в первый день нашего знакомства. Тогда я подумала: что бы такое сделать, чтобы быстрее запомнить их всех по именам? А теперь я спрашиваю себя, что сделать, чтобы скорее забыть их.
Сначала я думала, что они собираются сообщить мне о своих идеях для свадьбы Луизы и Густава, как они это делают по сто раз в час. Свадьба состоится через несколько дней, и каждый счел своим долгом принять участие в ее организации. Но когда мой взгляд упал на плакат на стене, я поняла, что речь совсем не об этом:
«Не забирайте от нас Джулию!»
Марин первой взяла слово и принялась читать текст, который она держала перед собой.
– Мы собрались здесь, чтобы выразить протест по поводу увольнения Джулии Римини, психолога дома престарелых «Тамариск». И вот почему.
Элизабет встала со стула:
– Потому что она, не считаясь со своим свободным временем, делает для нас все, чтобы мы чувствовали себя счастливыми.
Она села, за ней встал Пьер.
– Потому что она не просто качает головой, слушая нас, она проявляет к нам истинный интерес.
Слезы предупредили меня о своем появлении: «Мы уже здесь», – шепнули они. Наступила очередь Люсьенны:
– Потому что ей нравится «Самая прекрасная жизнь».
Затем Мохаммеда:
– Потому что она без слов догадается, что у вас не все ладно.
И Арлетты:
– Потому что она отчетливо произносит слова.
Я то плакала, то смеялась. Их слова, их внимание тронули меня за живое.
Поднялся Жюль:
– Потому что она обожает купаться в ледяной воде.
Далее взяла слово Роза:
– Потому что ее высоко ценит мой внук.
Этот момент я хотела бы навсегда зафиксировать в памяти. Как было бы здорово, если бы у меня на лбу оказалась камера, чтобы запечатлевать лучшие эпизоды моей жизни и потом пересматривать их в дни печали и тоски!
Каждый постоялец объяснил, почему он против моего увольнения. Даже Леон внес свою лепту:
– Потому что другой психолог мне нравится еще меньше.
Густав взял слово:
– Потому что я еще не встречал никого, чьи шутки были бы еще хуже, чем мои.
И наконец, со своего места поднялась Луиза:
– Потому что каждый из нас хотел бы иметь такую внучку, как она.
Я не просто плакала, я утопала в слезах. Не знаю, что меня тронуло больше всего: слова, которые они говорили обо мне, рыдания, которые слышались в их голосах, то, что они организовали все это ради меня, или понимание, что я значу для них столько же, сколько они для меня.
У Марин по щекам струились слезы. Она положила перед собой текст и дрожащим голосом продолжила чтение:
– Принимая во внимание вышеперечисленные причины, а также другие доводы, которые мы здесь не приводим, потому что их было бы слишком долго перечислять, мы требуем, чтобы Джулия осталась. В противном случае мы устроим забастовку, отказавшись совершать утренний туалет.
Все повернулись к Анн-Мари, которая сидела рядом со мной. Она вынула карандаш из кудрей и крутила его в руках, явно нервничая.
– Я услышала вашу просьбу, и поверьте мне, хорошо понимаю вас. Но, к сожалению, я ничего не могу сделать. Джулия покинет нас 10 октября.
Я вытерла нос рукавом свитера. Я тоже хотела бы произнести длинную и прочувствованную речь. Я хотела бы им сказать, как я взволнована и как сильно я дорожу каждым из них. Но вместо этого мне удалось выдавить из себя всего лишь несколько слов:
– Своими словами вы рвете мне душу, старики.
92
От: Раф
Тема: Вопрос
Скажи, Джулия, я все еще буду представлять для тебя интерес, если стану беззубым?
Раф.
93
Элизабет, Луиза и Роза исчезли. Я была последней, кто их видел.
Этим утром они сидели на своей обычной скамейке. Я улыбнулась, понимая, что Роза нашла свое место в группе бабушек. Когда я спросила, чем они собираются сегодня заняться, они упомянули о гончарной мастерской. На этом наш разговор закончился. Когда я еще раз все проанализировала, мне ничто не показалось странным, кроме спортивной сумки на коленях у Луизы.
Весь персонал был мобилизован на их поиски, а постояльцы брошены на подкрепление. Мы проверили каждую комнату, осмотрели каждое дерево в парке, допросили с пристрастием Пьера, Густава и остальных обитателей, объездили на машине Биарриц вдоль и поперек. Ничего. Они как будто испарились.
Приближалась ночь, а три наших бабушки все еще были вне досягаемости. Анн-Мари уже собралась позвонить в полицию, когда я попросила ее подождать несколько минут и подошла к Густаву и Пьеру, сидящим на той же скамейке.
– Я уверена, что вы знаете, где они.
Они покачали головами. Ни дать ни взять десятилетние мальчишки, отрицающие, что съели весь шоколад, хотя это в буквальном смысле написано на их перемазанных лицах.
– Тем хуже. Мы обязаны предупредить родственников, и они, разумеется, будут беспокоиться, – проговорила я, удаляясь.
– Подождите, – крикнул Пьер. – Я вам скажу.
Густав зверем посмотрел на своего подельника:
– Хорошо, что нам не приходилось вместе брать банк…
Через час, предупредив Анн-Мари и успокоив пансионеров, я припарковала машину возле горы Девственницы и пошла по мосткам.
Никого здесь не было, если не считать трех женщин, сидящих на складных стульях лицом к океану. Я не видела их лиц, но одна была рыжей, другая брюнеткой, а третья блондинкой, все три – с длинными волосами, и поэтому не могли быть нашими бабушками. На всякий случай я решила подойти поближе: всякое бывает, может быть, они их видели. Блондинка повернулась, когда я поравнялась с ними. Я вскрикнула, две других обернулись на мой возглас, и я чуть не задохнулась от смеха. Нужно было их видеть, этих трех беглянок с их хитрыми улыбками и невинными взглядами под синтетическими париками.
– Что все это значит?
– Это? Это всего лишь похороны моей девичьей жизни, – гордо ответила Луиза.
Я рассмеялась еще громче. Они последовали моему примеру.
– А парики зачем?
– Ну, не переодеваться же нам в медсестер, – ответила Элизабет, – поэтому мы решили переодеться в молодых.
– И что вы делали целый день?
– Мы как пришли сюда, так больше с места не сдвинулись, только сбегали за сандвичами. Мы собирались обойти ночные клубы, но решили, что будет благоразумнее провести время возле океана.
– Почему вы никого не предупредили? Ведь вы же имеете право свободно перемещаться!
– Адреналин! – ответила Роза. – Организовав этот небольшой побег, мы почувствовали себя молодыми девушками, а мысль о том, что вы нас ищете, лишь усилила драйв.
– Ну вот что, девчата, становится холодно, пора по домам, давайте я отвезу вас к родителям!
– Об этом не может быть и речи! Мы захватили с собой пальто. Неужели вы хотите, чтобы мы пропустили закат солнца?
Их было трое, а я одна, и мне совсем не хотелось, чтобы они накостыляли мне. Я села рядом с ними на скалу. Солнце почти касалось горизонта.
Роза вытащила бумажник из кармана и, порывшись в нем, достала старую фотографию. На ней были изображены женщина и маленький мальчик, позирующие на фоне скалы Девственницы.
– Это мой Рафаэль и я. Давно это было. Мы часто приходили сюда. «Бабуля, пойдем навестим даму на скале» – просил он меня постоянно. Какой он здесь хорошенький, правда?
Я взяла фотографию.
– Даже очень хорошенький. Если бы я училась с ним в одном классе, я бы отдавала ему свои завтраки.
Бабушки ухмыльнулись. Луиза сказала:
– И сейчас еще не поздно…
– Джулия, – продолжила Роза, – я думаю, вы подходите Рафаэлю.
Я в ответ расхохоталась. Это им не понравилось. Они посмотрели на меня так, будто я оскорбила их в лучших чувствах.
– Если бы Марин была здесь, она бы сказала, что вы умом тронулись. Ведь мы с Рафаэлем едва знаем друг друга, и я даже не уверена, что он действительно хочет быть со мной…
– А вы? – прервала меня Луиза. – Вы уверены, что хотите быть с ним?
Эти старые дамы не производят впечатление нормальных.
– Не знаю, пока не знаю, может быть, да… а может быть, и нет! Мне нравится его общество, я часто думаю о нем, когда он не со мной, но сказать, что я хочу провести с ним всю свою жизнь… Не мучайте меня! Вы заставляете меня говорить о своей личной жизни, а я к этому не привыкла!
– Зато мы привыкли, – вмешалась Элизабет. – Через несколько дней вы уедете, и у нас больше не будет ни времени, ни возможности поделиться с вами опытом.
Две других утвердительно качнули головами. Не бабушки, а гуру-всезнайки.
– Вы не в состоянии посмотреть на все со стороны, чтобы дать объективную оценку, – продолжила Луиза, – а мы наблюдаем за вами уже несколько месяцев. Если вы упустите этот шанс, то совершите большую ошибку.
– Признаюсь, – добавила Роза, – я преследую свои эгоистические интересы. Мне будет гораздо приятнее видеть его в ваших объятиях, чем с этой противной англичанкой, которая разбила ему сердце.
Да, Роза не теряла времени даром, и ей удалось занять достойное место в ряду наших бабушек. Но неужели она думает, что упоминание о его бывшей обеспокоит меня?
Только бы не показать виду, что мне это не безразлично.
– Если он вам действительно нравится, – заявила Луиза, – не упускайте свой шанс. Не поворачивайтесь спиной к любви.
– Но я и не собираюсь поворачиваться к ней спиной. Просто я не хочу пускаться во все тяжкие. Тем более что он живет в Лондоне, а я переезжаю в Париж. Все складывается не слишком удачно для начала отношений.
– Мы об этом уже поговорили, – ответила Элизабет. – Жизнь вдвоем – это дорога, выстланная препятствиями. Но если молодой человек стоит того, вы все преодолеете, а когда достигнете нашего возраста, будете раздавать молодым дельные советы.
– А что касается меня, то я умру спокойно, – подвела итог Роза с таким видом, будто речь шла о сущих пустяках.
Солнце склонилось к закату. Осталось лишь небольшое оранжевое пятно, которое исчезало на наших глазах. Я никогда этого не забуду.
– Однажды мы все исчезнем, – произнесла Луиза. – Мы, вы, все, кого мы знаем… И только солнце будет продолжать радовать людей, хотя нас уже больше здесь не будет. Время уходит, и мы уходим вместе с ним. Иногда бывает слишком поздно, и понимаешь, что прозевала свою жизнь. Не упускайте свой шанс, моя дорогая Джулия.
– Мы говорим все это не для того, чтобы вас расстроить. Наоборот, мы затеяли этот разговор, потому что вы нам очень дороги.
Я встала и хлопнула в ладони.
– Ну, все, собирайтесь, мы уходим! А не то я утоплюсь в океане. Благодарю вас, теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Три старых дамы встали и сложили стулья, которые я подхватила. Я замыкала процессию, наблюдая, как они в своих нелепых париках неуверенно ступали мелкими шажками по металлическому настилу. И вдруг меня как молнией пронзила мысль, что скоро я с ними распрощаюсь навсегда. Лишь бы они не обернулись.
94
Жюль решил отпраздновать свое девяностодевятилетие.
По этому поводу его семья и пансионеры собрались за круглым столом в общем зале. Он хотел подождать следующего года, чтобы достойно отметить столетие, но потом изменил свое мнение: «В нашем возрасте каждый день рождения, как, впрочем, и каждый наступивший день, следует праздновать как последний».
Жюль – старожил «Тамариска», хотя по виду этого не скажешь, потому что он выглядит моложе многих. Он не носит очков, свободно ходит без посторонней помощи и сохранил живость ума молодого человека, несмотря на вздор, который он иногда несет.
– Почти сто лет. Нужно особое мужество, чтобы пройти такой долгий путь, – пробормотала Люсьенна.
– Да, это правда, – сказала Мина. – Для его возраста он в прекрасной форме, и это очень приятно!
Я улыбнулась: они были всего на десять лет моложе, но воспринимали его как человека намного старше их. Мы всегда старше кого-нибудь. Мне было двадцать три года, когда меня впервые назвали «мадам». Помню, что в тот день я чуть было не решила, что жить больше не стоит.
Грег вставил свечи в шоколадный торт, который каждый год пекут Жюлю по рецепту его матери.
– За свечами и торта не видно! – веселится Густав.
Мы могли бы нарисовать белым шоколадом на темном фоне две девятки, но девяносто девять свечей, выглядели, как нам показалось, более впечатляюще. Жюль вобрал в себя воздух, дунул на свечи и повторил несколько раз эту операцию. Некоторые из них все еще горели. Отдохнув немного, Жюль позвал на помощь младшего правнука, и вместе они их загасили. Девяносто девять огоньков потухли. Девяносто девять лет. Какая огромная жизнь!
– Речь, речь, требуем речь! – хлопая в ладоши, закричала Элизабет и, наклонившись ко мне, добавила:
– Каждый год он повторяет почти слово в слово одно и то же. Но это так красиво, что мы готовы слушать его без конца.
Старик встал со своего места и откашлялся. Он дрожал от возбуждения, напоминая хрупкий карточный домик, который вот-вот развалится. Но когда его дочь показала ему знаком, чтобы он сел, он сделал вид, что не заметил ее жеста, и продолжал стоять.
– Вчера вечером, когда я лег спать, мне было двадцать лет. Сегодня, когда я проснулся, мне уже стукнуло девяносто девять. Жизнь, даже такая длинная, как моя, всегда кажется короткой. В детстве моя бабушка, которая мне тогда казалась древней старухой, хотя она была много моложе меня сегодняшнего, не уставала повторять: «Жизнь коротка, мой мальчик, и другой у тебя не будет, так трать же отведенное тебе время только на то, что действительно того стоит». Все эти годы я придерживался ее совета и хранил его в памяти, как редкое сокровище. У нас нет времени, чтобы уделять внимание всему, что наполняет жизнь. Нужно уметь делать выбор. Чему я отдам сегодня предпочтение: любви или работе? Своим детям или досугу? Чтению или рыбалке? Что действительно стоит того, чтобы посвятить этому свое время и силы? Некоторые ответы очевидны, другие вызывают вопросы. Я, разумеется, совершал ошибки, но я всегда пытался прислушиваться не к разуму, а к сердцу.
Он прервался и выпил глоток воды. Все слушали его, затаив дыхание, как в первый раз.
– Я постоянно спрашивал себя, был бы я доволен своей жизнью, если бы он она закончилась прямо сейчас. Секрет в том, чтобы спросить себя: а испытывал бы ребенок, которым каждый из нас был когда-то, гордость за себя нынешнего. Я уже не в том возрасте, когда люди строят планы, мне пора подводить итоги. И когда я вижу улыбки вокруг себя, улыбки людей, дорогих моему сердцу, я не испытываю никаких сожалений. Я знаю, что сделал правильный выбор.
Аплодисменты раздались еще до того, как Жюль произнес последнее слово. Гости обнимали его, желая счастья в день рождения. Его впалая щека прикоснулась к моему лицу, он улыбнулся мне и перешел к следующему гостю, не сомневаясь, что урок, который он мне преподал, надолго останется у меня в памяти.
Да, я не хочу прийти к жизненному финалу, сожалея о том, что мной руководил страх. Не об этом я мечтала, когда была маленькой. Настало время сделать правильный выбор.
95
Шофер черного такси привез меня в лондонский боро Ислингтон и остановился перед домом, адрес которого мне дала Роза. Несколько минут я в нерешительности стояла перед дверью, не зная, что делать: то ли позвонить, то ли позорно сбежать. Первое решение мне показалось более благоразумным, учитывая, что я никого не знаю в этом городе, кроме Рафаэля.
Я его не предупредила и совершила этот необдуманный поступок очертя голову. Сначала мне все это показалось отличной идеей. Я представила, как появлюсь перед ним: «Ку-ку, это я! Ты не мог приехать, так что я решила сделать тебе сюрприз». Но сомнения охватили меня еще в самолете, а в такси я уже пребывала в панике. А если его не будет дома? А вдруг он не захочет меня видеть? А что, если он живет с женщиной, ее тремя детьми и попугаем?
Я позвонила в домофон. Щелчок – дверь открылась. Я поднимаюсь по лестнице в поисках двери 2В. И вот я уже стою перед ней, судорожно сжимая влажной рукой чемодан.
Дверь открыл высокий рыжий парень. Либо Рафаэль изменился до не узнаваемости, либо это не он…
– Hello!
– Hello, I’m looking for Rafael, – произнесла я с акцентом, который не оставлял никаких сомнений в моем происхождении.
– А, ты француженка! Я – Лоран, мы живем вместе. Входи, он сейчас выйдет.
Я осталась в прихожей, а Лоран прошел по коридору и постучал в дверь. Я едва держалась на ногах, боясь представить себе, какой может быть реакция Рафаэля.
– Джулия?
Он неожиданно появился передо мной, вид у него был взволнованный.
– Что-то случилось с бабушкой?
– Нет, нет, все хорошо! Это со мной случилось невероятное: думаю, я сошла с ума. Я сказала себе, что это будет отличная идея – устроить тебе сюрприз, хотя, наверное, я должна была предварительно позвонить…
Он улыбнулся, и я начала приходить в себя.
– Хорошо сделала, что приехала, мне действительно очень приятно видеть тебя! А что это? Подарок? – спросил он, указывая на маленький пакет, в который я вцепилась обеими руками.
Я протянула его Рафаэлю. Вытащив подарок из пакета, Рафаэль расхохотался.
– С ней, даже лишившись последнего зуба, ты мне будешь нравиться еще больше, – произнесла я.
Нимало не смутившись, он сделал вид, что вставляет челюсть в рот. Лоран покачал головой с видом человека, чувствующего комичность ситуации.
– Ты мне все наврал про нее. Она не просто классная, она – супер!
Мои ставки повысились. В награду за мои труды меня пригласили в гостиную и помогли снять пальто. Я окинула взглядом комнату.
– Тебе нравится декор? – спросил Лоран.
– Да, сделано с большим вкусом.
И я не солгала, декор действительно был выполнен с большим вкусом – со вкусом десятилетнего ребенка. Видимо, удовлетворенные моим ответом, они пригласили меня сесть на диван, обитый черной кожей, между космическим кораблем LEGO и небольшой витриной с миниатюрными машинками. Эх, зря я не захватила домашние тапки с кошачьими мордами!
96
Выходные мы провели, осматривая лондонские достопримечательности. Букингем, Вестминстер, музей мадам Тюссо, Британский музей, Лондонский глаз. Мы бегали по городу, высунув языки и останавливаясь на минуту, чтобы проглотить гамбургер или чашку кофе.
Так я бы сказала всем, кто спросил бы, как прошел мой визит в Лондон. Но на самом деле мы все выходные не вылезали из постели. Лоран предложил оставить квартиру в нашем полном распоряжении, сказав, что проведет два дня у своей герлфренд. Мы сделали вид, что не можем принять такую жертву с его стороны, «нет, нет, очень мило, но ты не обязан делать это для нас». Он настаивал, мы отказывались под предлогом того, что не хотим его стеснять, и пока наши возражения звучали все менее убедительно, он, складывая вещи в сумку, посоветовал нам обратить внимание на уникальные возможности их кухонного стола.
Но мы предпочли кровать. Нужно ли говорить, что матрас мы сбросили на пол? Едва Лоран закрыл за собой дверь, как Рафаэль набросился на меня и начал целовать так страстно, как будто его только что выпустили из тюрьмы. Моя блузка валялась на диване, бюстгальтер – на полу в гостиной, джинсы – в коридоре, трусы – у входа в спальню, а мыслями я была уже в постели. В течение выходных мы много раз начинали все сначала, как бы желая удостовериться, что не ошиблись в выборе друг друга. А еще мы очень много разговаривали.
Мы занимались любовью, говорили о работе, мы занимались любовью, и я все без утайки рассказала о своем отце, мы занимались любовью, он рассказал мне о планах на будущее, мы занимались любовью, и я поделилась своими планами. Когда я разговаривала с Марком, у меня часто возникало неприятное ощущение, будто он с нетерпением ждет, когда я закончу, чтобы завести разговор о себе. Но, по правде говоря, он никогда и не ждал, чтобы я закончила. Я была его зеркалом. А Рафаэль проявлял ко мне искренний интерес, задавал вопросы, сочувствовал мне, смеялся над моими шутками. Он так расположил меня к себе, что я откровенно и без стеснения говорила о своих чувствах, о Мамину, о переосмыслении собственной жизни, о матери и причинах моего пребывания в «Тамариске». А он мне рассказывал о своих родителях, о бабушке, о своей бывшей, о себе самом. И мне было так же приятно его слушать, как и смотреть на него. Я не скучала с ним; я могла бы проводить дни напролет в этой комнате, занимаясь любовью и разговаривая, с перерывами на завтрак, обед и ужин.
– Слушай, у меня есть идея, – сказал он, когда мы за обе щеки уписывали последнюю пиццу, найденную в морозильнике. – Обычно, когда люди знакомятся, они стараются произвести самое лучшее впечатление. А если мы поступим наоборот?
– Это как?
– А что, если нам составить список своих недостатков? Так мы сможем избежать сюрпризов, зная, чего нам ждать друг от друга!
Я ухмыльнулась, думая, что он шутит. Но он был серьезен.
– Ты в курсе, что потребуется несколько выходных, чтобы составить список моих недостатков?
– А я никуда не тороплюсь.
И тогда я принялась перечислять.
Когда мы покончили с пиццей, он знал, что я ленива, ворчлива, что мне нравятся глянцевые журналы, что я чемпионка мира по откладыванию на завтра того, что можно сделать сегодня, что у меня одна нога короче другой, а одно ухо выше другого (что, видимо, объясняется разницей в длине ног), что меня тошнит, когда я долго еду в машине, что я люблю овощи, только если их посыпать натертым сыром. Своими волосами я часто забиваю сливное отверстие в ванной, я много курю, люблю, когда последнее слово остается за мной, я транжирка и обладаю черным поясом по тревожности. Я смеюсь над собственными шутками, собираю коллекцию дисков Лары Фабиан, в последнюю минуту перед уходом из дома мне всегда хочется в туалет, и я не каждый вечер перед сном снимаю макияж. Я не могу удержаться, чтобы не рассказать, чем закончится фильм, и иногда у меня с языка срывается нечто такое, что приносит мне неприятности, и об этом я могла бы догадаться заранее.
Что касается Рафаэля, то он сообщил: ему свойственна некоторая небрежность в работе, иногда у него по утрам дурно пахнет изо рта и он храпит. Но это последнее замечание я добавила от себя.
– И это все?
Все.
– Думаю, ты забыл упомянуть о скромности.
Он привлек меня к себе и поцеловал. Я почувствовала, что у меня нет никакого желания здесь и сейчас узнать о всех его недостатках.
– Может, испробуем стол на кухне?
В такси, в котором мы ехали в воскресенье вечером в аэропорт, он всю дорогу держал меня за руку. Закрыв глаза, я положила ему голову на плечо. Допускаю, что Марин права, когда говорит, что в жизни случаются не только драмы.
97
Бернадетта – парикмахер. Раз в неделю она приходит причесывать наших постояльцев. Но сегодня именно над моей головой она занесет свои ножницы.
В это утро, как всегда, первыми поздоровались со мной члены клана бабушек. Сидя на скамье, три женщины приветствовали меня с обычным дружелюбием.
– Судя по всему, вы не теряли времени даром в Лондоне в эти выходные, – сказала Элизабет.
– Особенно волосам досталось, у них такой утомленный вид, – вставила свое слово Роза.
– Надеюсь, вы не придете ко мне на свадьбу с такой головой? – забеспокоилась Луиза.
Через три дня мой контракт заканчивается. Через четыре дня Луиза и Густав сыграют свадьбу, и я уеду в Париж. Сегодня я займусь своими волосами.
Роза составила мне компанию. Накладывая черную краску на ее шевелюру, Бернадетта спрашивает, что бы я хотела изобразить на своей голове. Я попросила ее подстричь мне кончики, но не слишком коротко, так, чтобы волосы доходили до плеч. Я – спасибо большое! – не хочу никаких укладок, перманентов, мелирования. И главное – чтобы она не дотрагивалась до моей челки, а то я ее прибью на месте.
– А что мы будем делать с седыми волосами? – спросила она, изучая мою голову.
Какая же она противная, эта Бернадетта!
– У меня нет седых волос.
– Как же нет, есть! И если бы только один. Если вы их не видите, это не значит, что их не видят окружающие. Я вам подкрашу корни?
В шоке от ее заявления, я задумалась.
И тут вмешалась Роза.
– Думаю, небольшой балаяж ей не повредит.
– Полностью согласна с вами! – кудахчет Бернадетта. – Это придаст сияния ее грустному каштановому цвету.
Ты сейчас сама станешь грустной, если будешь продолжать в том же духе.
– Посмотрите, – настаивает она, вынимая из сумки альбом с фотографиями. – Я вас вижу вот в таком варианте.
На фото изображена молодая женщина с каре на длинных волосах в сиянии естественного блеска.
– И вы можете мне сделать такое?
– Разумеется, могу, ведь я же парикмахер!
Я не отрывала от зеркала глаз, пока она колдовала над моей головой.
– Ну как, Роза, вы продолжаете посещать гоголя? – спросила я.
– Вы хотите сказать – «Гугл»? Дня не проходит, чтобы я на нем не побывала.
– Вы пользуетесь интернетом? – спросила Бернадетта, причем в ее голосе звучало восхищение, смешанное с удивлением. – Я в этом полный профан. Мой сын пытался мне объяснить, как все это работает, но я ничего не поняла и оставила эту затею. А для чего вам это нужно?
– Знакомлюсь с мужчинами.
Бернадетта застыла в изумлении. Я спросила, все ли с ней в порядке, опасаясь, как бы она меня не поранила. Она кивнула и продолжила работу.
– Ну и как? Вам удалось найти свою любовь? – спросила я.
– Еще нет. Но я нашла нечто более ценное: компанию близких мне по духу людей. Я не знаю ничего страшнее одиночества. Я познакомилась с несколькими мужчинами, которые, как и я, пытаются избежать одиночества и не ждут от жизни ничего, кроме возможности общаться.
– Но ведь они же не существуют на самом деле! – воскликнула Бернадетта. – И в любом случае они не заменят настоящих людей.
– А как же я? Вы хотите сказать, что я тоже не существую? Уверяю вас, по другую сторону экрана живут настоящие люди. Вам это, может быть, покажется странным, но когда наши пансионеры расходятся по своим студиям, я начинаю чувствовать себя одинокой. Возможность общаться с людьми, которые проявляют ко мне интерес, доставляет мне огромную радость. Когда мой муж умер, я замкнулась в себе, но ничего хорошего мне это не принесло, даже наоборот. Окружающие играют большую роль в нашей жизни, и лучше открыть им дверь, чем захлопнуть ее перед их носом.
Они продолжали беседовать, а я думала о своей матери. Ведь я захлопнула дверь перед ее носом. После выходных, проведенных у нее, мы регулярно созванивались. Пару раз я навещала ее, как раньше, и нам было хорошо вдвоем. Однажды в субботу пришли сестра с моим крестником. Вчетвером мы возились на кухне, смеялись, смотрели фотографии, отправились на прогулку, всплакнули и чувствовали себя счастливыми в этот день. Мы были одной семьей. А мне казалось, что этого больше не существует.
Сестра надеялась, что я воспользуюсь моментом и все расскажу матери, но я не смогла. Слова Розы натолкнули меня на мысль, что пора объясниться с матерью. Теперь я готова открыть перед ней дверь – и лишь бы она меня простила.
– Вам нравится? – спросила Бернадетта, взяв в руки фен.
Я посмотрела на себя, потом на девушку на фотографии. Потом опять посмотрела на себя – и на девушку. Я не заметила большой разницы между тем, что было и стало, и ничего общего с тем, о чем я ее просила. Но будучи воспитанным человеком, я изобразила искреннюю радость и заплатила ей за работу, не забыв про щедрые чаевые. В качестве благодарности Бернадетта одарила меня последним советом:
– Жаль, что вы уезжаете. Вам нужно найти в Париже мастера, который бы подкрашивал отросшие корни седых волос.
98
Сегодня мой последний день работы в «Тамариске».
В последний раз я пью утренний кофе на балконе напротив океана.
В последний раз я спускаюсь по лестнице, прокручивая в уме план консультаций, которые меня ждут.
В последний раз я останавливаюсь перед скамьей, чтобы переброситься несколькими словами с членами маленького клана бабушек.
В последний раз я стучу в эти двери, зная, что с другой стороны меня ждут, чтобы поделиться наболевшим.
В последний раз я вздыхаю, прочитав вывешенное перед дверью столовой меню.
В последний раз я окидываю взглядом эти стены, коридоры, мебель, окна, деревья, эти лица, которые стали для меня родными.
Я бы никогда не поверила, если бы восемь месяцев назад мне сказали, что я буду чувствовать себя здесь, как дома.
Время летит быстро, как будто хочет, чтобы этот день скорее прошел. В последний раз я закрываю на ключ свой кабинет. Шестнадцать часов. Сегодня рабочий день заканчивается раньше, потому что администрация устроила прощальный ужин.
– Джулия, – кричит появившаяся в конце коридора Марин, – пойдем, тебя все ждут!
Все утро я искала предлог, чтобы уклониться от этого мероприятия, но выбора у меня не было. Я приклеила на лицо притворную улыбку и вошла в столовую. Меня встретили мертвая тишина и мрачные лица. Было ощущение, что я присутствую на собственных похоронах.
Верный себе Густав произнес: «Спасибо, Ливия», я преувеличенно громко засмеялась, за мной последовали остальные. Особой радости никто не испытывал, но если бы мы не засмеялись, то заплакали бы. Нельзя, чтобы об этом вечере у нас остались печальные воспоминания.
По очереди они все подходили ко мне. Они говорили банальности о погоде, о том, что завтра у них будет большой праздник, что птифуры великолепны – но слова их звучали не как обычно. Они были милы, приветливы, на мгновение задерживались возле меня, пристально смотрели мне в глаза, взяв меня за руку. Они окружали меня облаком нежности и симпатии, и эмоции переполняли их.
На столе стояла коробка, которую я должна была открыть.
– Это наш маленький подарок, чтобы вы не забывали нас.
Как будто можно забыть их.
Коробка была доверху заполнена поляроидными снимками – по одному на каждого пансионера и каждого коллегу. На фотографиях были они все – с серьезным, задорным или смущенным выражением на лицах. Они хотели, чтобы я унесла с собой частичку каждого из них. На оборотной стороне фотографий они черкнули по нескольку слов.
«Спасибо за все».
«Я счастлив, что познакомился с вами».
«Желаю вам счастья, которого вы заслуживаете».
«Вы мне очень много дали».
«Мне будет вас очень не хватать».
Сквозь слезы я пробежала строчки глазами. Их слова лишали меня последних сил, я боялась, что могу разрыдаться в полный голос. Все следили за моей реакцией.
– Может, скажешь пару слов? – спросила Изабелль.
Я вспомнила о нейтральной и профессиональной речи, которую я произнесла в первый день, когда знакомилась с ними. Она и тогда мне казалась хуже некуда, а сегодня тем более была бы неуместна. Что бы там ни говорили, гораздо легче держать речь перед посторонними людьми. Я откашлялась, подбородок дрожал от нахлынувших чувств.
– В первый день моего приезда в «Тамариск» я не раз спрашивала себя: что я здесь делаю и зачем сюда приехала? Сегодня у меня есть ответ на этот вопрос: я приехала, чтобы познакомиться с вами. Вы говорите, что я вам много дала, и мне приятно это слышать, но на самом деле это вы мне очень много дали. Вы помогли мне повзрослеть. Вы, Густав, с вашими шутками дурного тона; вы, Элизабет, с вашей мудростью…
У меня перехватило дыхание, я глубоко вдохнула и продолжила:
– Вы, Луиза, с вашей нежностью и добротой; вы, Люсьенна, с вашим юмором; вы, Жюль, с вашим отношением к жизни; ты, Марин, с твоей откровенностью и дружбой; вы, Анн-Мари, с вашим великодушием; ты, Изабелль, с твоей непосредственностью, и ты, Грег, чьи сочувствие и доброжелательность так помогли мне в первые дни. Вы все мне очень много дали, вы обогатили меня и преподали мне урок на всю жизнь. «Тамариск» – это не дом престарелых, а дом, где живут люди со своей историей, философией, характером и особенностями, которые делают их такими привлекательными. Мне будет очень вас не хватать.
На глаза у некоторых навернулись слезы. Если они сейчас заплачут, я не смогу больше бороться с собой. Я всхлипнула. В качестве прощального подарка я дарю им свое искаженное горем лицо. Чья-то рука легла на мое плечо. Это Густав.
– Побольше поплачешь, поменьше пописаешь, – произнес он с сочувствием в голосе.
Ко мне подошел Грег.
– Мы подготовили одно небольшое мероприятие на твой последний день. Надень купальник, мы будем ждать тебя на парковке.
Через час большинство пансионеров и почти все мои коллеги с телами, едва прикрытыми купальниками, дрожали от холода, насквозь продуваемые свежим октябрьским ветром.
– Вы с ума сошли, – сказала я.
– С чего начали, тем и закончим! – ответила Элизабет.
– Ладно, но в этот раз вам не удастся меня провести.
На старте мы выстроились в шеренгу, держась за руки, и все вместе одновременно бросились в волны. Вода была ледяная, мы орали на все голоса, но продолжали погружаться в океан, пока вода не дошла нам до пояса.
– Черт подери! Какая же она холодная, – вопила Марин.
– Вы правы, черт подери! – подтвердила Элизабет на глазах изумленного мужа.
– Ты не боишься, что тебе это навредит, дорогая?
Мы смеялись и брызгали друг в друга водой, холод сковал наши тела и нашу боль. В уме я как бы фотографировала каждое мгновение. Вот Густав прижимается к Луизе, а вот Изабелль, которая предложила всем вместе помочиться в океан, чтобы вода стала теплее. В нескольких метрах от нас плавает Леон, Грег бросает Марин в волны, Роза смеется, как девчонка, Элизабет посылает привет в небеса своей подруге Мэрилин, а вот Люсьенна скачет по волнам. Я хочу навеки сохранить все это в памяти.
99
Я приготовила себе одежду на завтра – комбинезон керосинового цвета и желтые лодочки. Косметику и средства макияжа я оставила в ванной, все остальное сложила в сумки и часть из них отнесла в машину. Завтра после свадьбы я отправлюсь в Париж.
Фотографии сняты со стен, вещи упакованы. Мне осталось только выбросить все ненужное и убрать из студии то, что сделало ее моим домом. Это было нелегко. В качестве утешения я составила список позитивных моментов, которые меня ждали в Париже.
1. Диван Марион очень удобный, хоть и не такой, как моя здешняя кровать. Но в любом случае он лучше, чем тротуар на улице.
2. Мне потребуется всего лишь час, чтобы добраться до работы. Это в шестьдесят раз больше, чем здесь, но гораздо меньше трех часов, которые многие тратят на дорогу.
3. Мне нравится вид на площадь Нации. Конечно, это не то, что вид на океан, открывающийся с моего балкона. Но все лучше, чем если бы окна упирались в соседнюю стену.
Я искала четвертый позитивный пункт, когда кто-то широко распахнул дверь без стука. Марин и Грег стояли на пороге с бутылками вина, коробками конфет, пирожных и прочих лакомств.
– Не думала же ты, что мы дадим тебе уехать, не устроив последнюю вечеринку? – спросила Марин.
Я была так рада видеть их, что сказала бы «да», даже если бы они предложили мне заняться сексом втроем.
– Вау! Как здесь пусто, – сказал Грег, оглядывая мою комнату. – Надеюсь, тебе было не слишком тяжело?
– Тяжеловато, но это пройдет. Я буду навещать вас!
– Обязательно, – произнесла Марин. – Не думай, что ты так просто от нас отделаешься.
Мы провели вечер, делая вид, что он ничем не отличается от наших прошлых посиделок. Они мне рассказывали, как им живется вместе, спрашивали о Рафаэле, а я говорила о своих рабочих планах в Париже. Ничто не напоминало, что это наша последняя вечеринка, если бы веселье не отдавало фальшью.
Прощаясь со мной около полуночи, Марин больше не могла притворяться. Она обняла меня, заплакала и застыла в таком положении.
– Я тебя по-настоящему люблю, – шепнула мне она.
– Я тоже, – пробормотала я между двумя всхлипываниями.
Даже у Грега появились слезы на глазах. Я сказала ему, что, снимаясь в рекламе, он притворяется гораздо естественнее. Он обнял меня.
– Нам будет тебя не хватать.
Они исчезли на лестнице, я закрыла дверь. Тоска вольготно устроилась у меня в душе. Я была подавлена, мне казалось, будто меня с корнями вырвали из родной почвы. Я не хочу перебираться в Париж и работать с людьми, которые будут мне рассказывать о своих волосах! Я вообще ничего не хочу. Даже перспектива завтрашней свадьбы меня не радует.
Я вышла на балкон и закурила. Черт возьми, что я вытворяю над собой? Неужели все это так и не послужило мне уроком? Я опять корчусь от боли, сокращая свою зону комфорта, проклиная судьбу и видя во всем только негатив. Много месяцев я жила бок о бок с прекрасными людьми, которым тоже пришлось переживать трагедии и невзгоды, но, несмотря на это, они продолжают радоваться жизни и видят луч солнца, пробивающийся сквозь облака. Мне надо брать с них пример.
Я грущу. Мне будет их так не хватать. Но я отдаю себе отчет, как мне повезло, что я встретила их на своем пути.
100
Их смех долетел до меня, когда я загасила сигарету. Сегодня пятница, им, разумеется, нужно расслабиться перед свадьбой. Мне бы это тоже не помешало.
Густав, Луиза, Элизабет, Пьер, Роза и еще кто-то, кого они, видимо пригласили, сидели за столом возле огорода. Гостем оказался Леон, который как раз затянулся косячком, когда я подошла. Увидев меня, он запаниковал и бросил сигарету Розе. Остальные тут же включились в игру.
– Послушайте, мы вам все сейчас объясним! – сказал Густав. – Это все Леон – он нас заставил.
Обвиняемый покраснел до корней волос и невнятно пробормотал:
– Уверяю вас, нет! Я ничего не делал! Я сюда только второй раз прихожу. Это они здесь собираются регулярно.
– Густав говорит правду, – вмешалась Элизабет. – Леон угрожал нам и пообещал расправиться с нами, если мы не будем приходить сюда курить марихуану, которую он выращивает в огороде.
Глаза Леона вылезли из орбит. Он посмотрел на своих товарищей, надеясь на сочувствие. Я решила положить конец его страданиям и, взяв косяк и глубоко затянувшись, сказала:
– Не волнуйтесь, Леон, если бы вы регулярно курили, это было бы видно: вы бы стали совершенно другим человеком – миролюбивым и приятным.
Остальные пятеро засмеялись. Леон тоже ухмыльнулся. Я села за стол, держа в руках косячок. Сегодня мне это необходимо, чтобы заснуть.
– Ну что, Леон, – спросила Роза, – вы не изменили свое мнение насчет завтрашнего дня?
– С какой стати мне его менять? Я не приду.
Никто не настаивал. Мне почти стало жалко его, одинокого и замкнувшегося в своей язвительности.
– Жаль, – сказала я. – Для вас это было бы возможностью немного открыться другим. Я никогда вас не пойму… Вас окружают очаровательные люди, и можно подумать, что вы специально делаете все для того, чтобы окончить свои дни в одиночестве.
На несколько секунд он задумался, а я в это время опять затянулась косячком и передала его Элизабет.
– Вы по-прежнему наивны… Перестаньте думать, что в глубине моей души притаился простачок-добрячок. Вы этим только облегчите жизнь себе и остальным, и все наконец вздохнут свободно. Мне наплевать на окружающих, мне наплевать на то, что я окончу свои дни в одиночестве. Я живу так, как мне хочется, и мне очень хорошо. Я никогда не стану другим. Если вы этого не понимаете, советую вам опять засесть за учебники. На этом я с вами прощаюсь, желаю всем спокойной ночи.
Он встал и удалился. Роза пожала плечами.
– Жаль, что в нем любезности не более, чем в налоговом уведомлении. Он мог бы быть очень приятным человеком.
Было два часа ночи, когда мы решили отправиться спать.
– Напоминаю, завтра у нас свадьба. Наша свадьба!
Все, кроме Густава, который решил меня проводить, пошли к главному зданию. Мне казалось, что я плыву на облаке.
– Мне позвонила дочь, – сказал он.
– Неужели? Она придет завтра?
– Нет, она не придет. Она приняла окончательное решение и не хочет больше меня видеть. Она попыталась мне объяснить, что ей движет, и в каком-то смысле мне стало легче. Ей слишком больно. Я не могу осуждать ее, у нее есть основания для этого.
– Какие основания? – воскликнула я. – Я не могу себе представить, в чем она может вас упрекнуть, ведь вы – воплощенная доброта!
– Я совершал ошибки, не нужно думать, что я такой белый и пушистый. И за один мой поступок она не может простить меня. Я ее понимаю, потому что сам себя не могу простить.
– Но что такого вы могли сделать, чтобы она на всю жизнь затаила на вас злобу?
Он вздохнул.
– Когда наш сын попал в аварию, Мартине было двадцать лет. Как раз в это время она отправилась отдыхать с семьей жениха. Сын не сразу умер, он три дня пролежал в коме. Моя жена хотела, чтобы мы дали знать дочери о случившемся, но у меня не хватило духу испортить ей каникулы. Из-за меня она не попрощалась с братом.
– Не знаю, что вам сказать, Густав. Вы сделали то, что посчитали лучшим в этот момент…
– Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, я бы поступил по-другому. Я бы сразу же сообщил ей о трагедии. Люди, которых мы любим, заслуживают того, чтобы знать правду.
Он наклонился над ходунками и звонко поцеловал меня.
– Спокойной ночи, Джулия! Завтра у нас великий день!
Кое-как я поднялась по лестнице на ватных ногах, в голове стоял туман. И только его фраза крутилась у меня в мозгу: «Люди, которых мы любим, заслуживают того, чтобы знать правду».
Еще не дойдя до своей студии, я начала составлять текст эсэмэски:
«Готова все рассказать. Свидание завтра в десять часов утра на парковке. Люблю тебя».
Я отправила ее сестре.
101
От: Рафаэль Марен-Гонкальвес
Тема: Сегодня
Джулия,
Я думал о тебе весь день. Надеюсь, все прошло хорошо. Не терпится обнять тебя.
Все мои мысли о тебе.
Крепко целую,
Рафаэль.
От: Джулия Римини
Тема: Re: Сегодня
Спасибо, Рафаэль, твоя поддержка много значит для меня. Было тяжело, но все это полная ерунда по сравнению с тем, что меня ждет завтра. Помнишь, я говорила тебе об этом в прошлый раз? Я решилась все им рассказать. Мне бы так хотелось, чтобы ты был рядом.
Не могу дождаться следующего месяца, чтобы увидеться с тобой.
Крепко целую.
Джулия.
102
Мне нужно выспаться. Завтра в десять часов утра мне потребуется много сил и энергии. Но уснуть не удается.
Я ворочаюсь в постели минуты и часы, я стараюсь сконцентрироваться на дыхании, на больших пальцах ног, на баранах, которых нужно пересчитать. Но все бесполезно, мысли так и лезут в голову. И тогда я встаю, беру ручку и даю возможность мыслям свободно излиться на бумаге.
Письмо самой себе, достигшей восьмидесятилетнего возраста.
Дорогая восьмидесятилетняя Джулия,
Пишет тебе Джулия, которой тридцать два года. Не знаю, прочтешь ли ты однажды это письмо, но если это произойдет, я представляю, как ты улыбнешься, вспомнив ночь, когда я тебе его писала, сидя за столом в бумазейной пижаме. Мой мозг кипел, я не могла поверить, что однажды мне будет восемьдесят лет, и, пребывая в сомнениях, я решила обратиться к тебе.
Надеюсь, у тебя все хорошо. Пытаюсь представить, как ты будешь выглядеть, но это нелегко. Появились ли у тебя морщины вокруг рта, как у папы, или мамины гусиные лапки? Уделяешь ли ты внимание корням волос? Что стало с твоим телом, над которым я измывалась как могла: много курила, ела нездоровую пищу? В хорошей ли ты форме? Но на самом деле это не имеет никакого значения. Единственное, что меня волнует, и что мешает мне заснуть, – это желание убедиться, что ты счастлива.
Надеюсь, что так оно и есть. Надеюсь, ты вспоминаешь свою прошлую жизнь с благодарностью и смотришь в будущее с энтузиазмом. И еще надеюсь, ты не утратила все то, что я узнала за последние месяцы, и этот опыт помогал тебе на протяжении всей твоей жизни.
Надеюсь, ты сохранила живость чувств и тебя все еще очаровывает вид расстилающегося перед тобой океана, смех ребенка, форма облака или хороший фильм.
Неважно, где ты будешь жить: у себя дома или в любом другом месте – лишь бы оно тебе нравилось и ты чувствовала себя в нем хорошо. Если «Тамариск» все еще существует, напоминаю тебе, что из студии № 8 открывается великолепный вид, даже несмотря на то, что когда-то в ней жил скандалист и склочник…
Надеюсь, что ты не одинока и у тебя есть дети. Хотелось бы верить, что у них также все хорошо и они присутствуют в твоей жизни. Иногда мне хочется сделать прыжок и, на несколько минут переместившись в будущее, опять вернуться назад. Больше всего меня волнует неизвестность. Надеюсь, что твоя дорогая сестра рядом с тобой и вы регулярно устраиваете девичники с Марион и Марин. И напоминаю, что в огороде «Тамариска» растут довольно милые растения.
Я также надеюсь, что ты познала любовь. Большую любовь, о которой ты всегда мечтала. Может быть, с Рафаэлем или с другим мужчиной. Лишь бы, ложась вечером спать, ты благодарила судьбу за то, что тебе выпал шанс встретить его. Один великий мудрец по имени Пьер давным-давно дал мне понять, насколько это важно.
Надеюсь, ты избавилась от страхов и такое состояние, как безмятежность, тебе знакомо не понаслышке. Ты знаешь, что я работаю над этим, но мне все еще не удается заставить себя не опережать события и не тревожиться понапрасну. Надеюсь, ты растеряла свои страхи на долгом жизненном пути.
И надеюсь также, что ты дорожишь воспоминаниями, как сокровищем. Стараюсь для тебя производить их по одному каждый день.
Сегодня 10 октября 2015. Я нахожусь на перепутье. Надеюсь, я не совершу ошибки и ты мне однажды скажешь, что я сделала правильный выбор.
Целую тебя, позаботься о себе, до скорого,
Джулия.
Я положила ручку, сложила вчетверо листок и убрала его в бумажник. Потом я бросилась в постель и заснула как убитая.
103
Десять часов. Мы уже на месте.
Момент, который я отодвигала целый год, наступил. Кароль ждет меня перед дверью флигеля. Я повела ее в глубину парка, и мы сели на скамью лицом к океану. Сегодня он разбушевался. И у меня в душе тоже может грянуть буря.
– Ты уверена, что хочешь сделать это именно сегодня? – спросила она.
– Думаю, да.
– Все будет хорошо.
– Надеюсь, но мне страшно.
– Чего ты боишься?
– Что мои доводы не будут поняты. Я боюсь разочаровать.
– Это, конечно, выведет тебя из равновесия, но я совершенно не волнуюсь. Через несколько минут в объятиях тех, кого ты любишь, ты забудешь о своих страхах. Пойдем?
– Пойдем.
Мы прошли коридорами до голубой двери. Сердце стучит так сильно, что я его больше не чувствую. И, по правде говоря, я сейчас вообще ничего не чувствую.
104
Моя мать исчезла, увлекаемая сестрой. «Джулия тебе все позже объяснит», – сказала она. Я поблагодарила ее взглядом. Мне нужно было остаться наедине с Мамину.
Я плакала, не сдерживая себя. Рыдания сотрясали мое тело, как будто мне было пять лет. Напротив меня бабушка держится с большим достоинством, но и у нее все лицо в слезах.
– Слава богу, я еще не наложила макияж! – сказала она, чтобы разрядить обстановку. – Приготовить тебе горячий шоколад?
Я покачала головой. Сейчас я не способна проглотить ни крошки.
– Ты знала, кто я? – выдавила я из себя между двумя всхлипами.
Она подвела меня к дивану, усадила рядом с собой и взяла мои руки в свои.
– Я не сразу тебя узнала. В день твоего приезда я подумала, что у тебя то же имя, что и у моей внучки, но дальше этого не пошло. Ты носишь фамилию своего отца, которую я забыла, поскольку твоя мать оставила девичью фамилию. Поэтому у меня не возникло никаких ассоциаций.
Она ласково погладила мою руку.
– Но каждый раз я чувствовала что-то особенное, когда видела тебя, – продолжила она. – Я не сомневалась в себе и замечала, что и ты чувствуешь ко мне особое расположение. Но я подумала, что между нами просто возникла дружеская близость, как это бывает между людьми. А потом вдруг это фото…
– Не говори, что узнала меня по этой семейной фотографии! – я кивнула на снимок, стоявший на буфете. На нем мне было семнадцать лет, я весила на десять кило меньше и у меня были черные волосы до талии. Сейчас я неузнаваема!
Она улыбнулась. Мои слезы постепенно иссякли. Теперь я сдерживала себя, чтобы не броситься ей в объятия и почувствовать тепло ее рук, которого мне так не хватало.
– Не по этому фото, – ответила она. – Помнишь тот день, когда ты пришла меня навестить, а я в это время собиралась на шестидесятилетний юбилей своего сына, твоего дяди?
– Хорошо помню. Ты тогда надела все свои драгоценности и вся так и сияла. Мне тоже хотелось приехать, но я не могла, иначе бы все открылось. Как обычно, я отказалась под предлогом, что у меня много работы и мне нужно быть в Париже.
Она покачала головой.
– Твоя мать решила сделать особый подарок своему брату, и ей понадобились фотографии всех членов нашей семьи. Она вспомнила, что у меня был твой отличный снимок. Естественно, я о нем забыла, но, по словам твоей матери, я сама сфотографировала тебя на пляже два или три года назад.
Я хорошо помнила тот момент. Я приехала на выходные к родителям и решила воспользоваться хорошей погодой, чтобы погулять по пляжу вместе с Мамину. Я посмеялась над ней, когда она вытащила фотоаппарат-мыльницу. Она нажала на кнопку в тот момент, когда я расхохоталась, – и никогда не видела результата.
Она продолжила свой рассказ. Я могла бы слушать ее часами, как в детстве, когда перед сном она рассказывала мне сказки. Ну, еще одну историю, Мамину, пожалуйста.
– Твоя мать нашла фото в моих альбомах. У меня их много, они хранятся в буфете. У меня не хватило смелости пересмотреть их после удара. Когда она показала мне твое фото, я чуть в обморок не упала. Это была ты, Джулия, моя внучка!
Я уставилась на нее, вытаращив глаза.
– Да, твоя внучка, собственной персоной… Мама ни о чем не догадалась?
– По ее виду я поняла, что она не в курсе, и решила ни о чем ей не говорить. Я сказала себе, что у тебя были для этого основания, и что однажды придет время…
Я изо всех сил сжала ее руки.
– Я знала, что она навещает тебя каждое воскресенье, и в эти дни я старалась не попасться ей на глаза. Хотя меня всегда охватывал ужас при мысли, что могу столкнуться с ней в коридоре. Я с ней потом поговорю. Но сначала я должна объяснить тебе, почему я пошла на это.
И я начала свой рассказ.
Когда год назад мать позвонила мне и сказала, что у Мамину случился удар, я сразу же решила приехать. Мое решение оставалось неизменным, пока я не узнала, что сорок лет жизни выпали из ее памяти. Я думала целыми днями, не смыкала глаз по ночам, сотни раз я кликала мышкой на «Резервирование билетов», но в итоге сдалась. Правда заключалась в том, что я боялась. Ведь с Мамину были связаны воспоминания, которыми я так дорожила. Одна только мысль, что она забыла наши лучшие минуты, проведенные вместе, наши встречи по средам, наши ласки и проделки, болью отзывалась в сердце. Пытаясь излечиться от раны, нанесенной смертью отца, и уже находясь в состоянии ремиссии, я больше всего боялась рецидива.
– Я не хотела быть для тебя чужой, – сказала я, обливаясь слезами. – Это было выше моих сил. А потом вдруг я наткнулась на это объявление: дом престарелых искал психолога. Я недолго колебалась и даже не отдавала себе отчета, правильно ли я поступаю. Мне очень тебя не хватало, и тут представилась возможность оказаться рядом с тобой, не будучи твоей внучкой.
Она улыбнулась той улыбкой, которую я так любила. Я больше не могла себя сдерживать: я кинулась в ее объятия и сжалась в комок в руках этой женщины, которую я так боялась потерять навсегда. Она посмотрела на меня с удивлением.
– Мы всегда так с тобой сидели, когда ты приходила ко мне по средам, это было частью нашего еженедельного ритуала.
Она крепко обняла меня.
– Я рассчитываю на тебя. Думаю, ты поможешь мне оживить воспоминания. И, кроме того, у нас еще будет много других, не менее приятных воспоминаний, моя дорогая.
Несколько минут мы продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, пока не раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнула Мамину, которая, как и я, не хотела разжимать наши объятия.
На пороге появился Густав в элегантном сером костюме и с розой в петлице.
– Моя будущая супруга уже готова? – спросил он, входя в комнату.
– Малышка поделилась со мной своей тайной, – сказала Мамину.
Он покачал головой, улыбаясь:
– Наконец-то! Отныне она может называть меня Папину!
105
Мы ехали с матерью в машине к мэрии. Я сидела на пассажирском сиденье и чувствовала себя провинившимся ребенком в своих лодочках без каблуков.
– Мама, ты сердишься на меня?
– Нет… Хотя, думаю, мне потребуется время, чтобы все понять. Ведь ты мне сказала, что не сможешь присутствовать на свадьбе твоей бабушки. Для меня было шоком, когда я тебя увидела, а потом Кароль рассказала, что ты была здесь все это время…
Она пыталась это скрыть, но я чувствовала грусть в ее голосе. Я опустила голову, понимая, как сильно я ее ранила.
– Сожалею, мама, я не хотела тебя обижать. Мне просто нужно было побыть одной, чтобы вновь обрести себя и быть рядом с Мамину. Чтобы все было как раньше. И потом я не хотела беспокоить тебя. Я сама не понимала, что со мной и где я нахожусь. Надеюсь, ты простишь меня…
– Я не сержусь на тебя, моя взрослая дочь. Ты поступила так, как считала нужным. Я не могу тебя судить. Сейчас тебе лучше, и это главное. Но мне грустно от того, что ты опять уезжаешь.
– Я буду часто приезжать к тебе, обещаю. И ты приедешь ко мне, мы побродим по Парижу, и это будет здорово!
Томительная тишина повисла на несколько долгих минут. Уголком глаза я видела, как она время от времени поворачивает голову и смотрит на меня. Один раз она чуть было не открыла рот, но тут же закрыла его. Я знаю, что она хотела мне сказать. Слова застревали у нее в горле, жгли глотку, но она их так и не произнесла.
Я вспомнила напутствие Мамину. Здесь и сейчас.
Не нужно ждать наступления каких-то экстраординарных событий, чтобы сказать эти три слова тем, кто так много значит в твоей жизни.
Для этого как раз наступил момент.
Срывающимся от волнения голосом я произнесла эти три слова той, которой я дорожу больше всех на свете.
– Я люблю тебя, мамочка.
Я не отрывала глаз от дороги. Больше того, что я сегодня совершила, я не могла от себя требовать…
106
В мэрии было полным-полно народа. Вся семья Мамину в сборе. И это моя семья. Моя мать, сестра, крестник, мои дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Я никогда не видела Густава таким серьезным. Мне показалось, что он навсегда сбросил с себя маску клоуна. Проходя мимо меня к своему стулу, стоящему напротив стола мэра, он прошептал мне на ухо:
– Многие рады, что я вхожу в вашу семью, и желают мне счастья. У меня голова идет кругом, но я уже чувствую себя счастливым среди всех вас! А ведь я думал, что у меня никогда больше не будет семьи…
Мать крепко держала меня за руку. Мамочка, не бойся, я больше не сбегу от тебя. Только что она поправила мне волосы и долго и пристально посмотрела мне в глаза. Моя сестра сфотографировала нас в этот момент, потом мой крестник выхватил у нее фотоаппарат: «Я вас сейчас сниму всех троих!» – заявил он неокрепшим голосом. Он сделал четыре снимка. Все они были размытыми, плохо откадрированными, несовершенными, но зато правдивыми. Однажды я буду перебирать их морщинистыми руками, вспоминая этот магический момент, когда мы собрались вместе: моя мать, сестра и я, и в каждой из нас жила частичка отца.
Среди приглашенных были и пансионеры. Они пришли почти все, не считая Леона и Мины, которая плохо себя чувствовала. Они вытащили на свет божий из шкафов свои праздничные наряды и костюмы, которые, как они думали, им больше не пригодятся. Они посетили парикмахера, с гордостью сообщив ей, что будут присутствовать на свадьбе. В их взглядах светилось нечто особенное, что свойственно всем великим моментам: смесь гордости, счастья и усталости. Они сидели в глубине зала, предоставив первые ряды членам семьи. Обитатели «Тамариска» носили разные фамилии, у них не было общих родственников и общих воспоминаний, но все они, чинно восседающие на стульях, тоже были семьей. Именно так я их и воспринимала.
Контингент работников прибыл в полном составе. Они-то уж точно не предполагали, что однажды в «Тамариске» сыграют свадьбу. Оригинальное мероприятие, с их точки зрения. Грег и Марин перебрасывались взглядами, и я бы не удивилась, если бы вскоре получила приглашение на их свадьбу. Одно меня беспокоило: лишь бы диджей не поставил музыку из «Грязных танцев».
И музыка зазвучала в мэрии. Изабелль захлопала в ладоши. Послышался голос Франка Михаэля. Люсьенна тут же пришла в возбуждение:
– Это «Поговорим о любви», его лучшая песня! Где он?
– В магнитофоне, – ответила Марин, одним махом сокрушив ее мечты.
Все взгляды были обращены на дверь. С минуты на минуту должна была появиться Луиза под руку с моим дядей. Когда мэр спросила их, какую церемонию они предпочитают: сокращенную или в более традиционном духе, с музыкой и украшением зала, – они в один голос заявили, что хотят, чтобы все было в полном объеме.
Сначала я увидела дядю и только потом – хрупкий и изменившийся до неузнаваемости под длинной белой вуалью силуэт Мамину. Она уверенно ступала по центральному проходу и не спускала глаз с взволнованного Густава. Слезы текли у меня по щекам. Ведь я думала, что она уже исчезла, я была уверена, что, лишившись воспоминаний, она станет чужим для меня человеком в оболочке бабушки. Но живя рядом с ней и не будучи при этом ее внучкой, я узнала ее с другой стороны. Я увидела в ней женщину, я открыла для себя Луизу. Она отличалась от Мамину, это были другие, новые отношения, но она здесь, живая и счастливая. Я, как и раньше, могу обняться с ней, я могу слушать ее голос, пить горячий шоколад, приготовленный ее руками. А что касается воспоминаний, то я их сохранила для нас обеих, и, кроме того, у нас еще будет много других прекрасных моментов, которые навеки останутся в нашей памяти.
– Луиза Маргарита Дютисс, согласны ли вы взять в мужья Густава Мариуса Жака Шампаня, здесь присутствующего?
– Да!
– Густав Мариус Жак Шампань, согласны вы взять в жены Луизу Маргариту Дютисс, здесь присутствующую?
– Да, хочу, пока смерть не разлучит нас. Но предупреждаю тебя, я больше не хочу заводить детей.
– Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться!
Они с явным удовольствием исполнили ее просьбу. Раздались аплодисменты. Затем последовали поздравления и дружеские объятия со стороны приглашенных. Когда наступила моя очередь, Мамину сжала меня в своих объятиях, потом немного отстранилась и пристально посмотрела мне в лицо.
– Я горжусь, что у меня такая великодушная и отважная внучка. Моя внучка, собственной персоной…
Хорошо, что я догадалась накрасить ресницы водостойкой тушью.
Мамину и Густав вышли последними, осыпаемые розовыми лепестками под вспышки фотоаппаратов. Я отошла в сторону, чтобы снять видео на телефон, и вдруг на экране высветилось сообщение. Это Рафаэль.
Как ты думаешь, моя бабушка все еще нуждается во мне?
Я улыбнулась. Я была права насчет Помпонетты.
Уверена. Ей бы очень хотелось, чтобы ты был здесь.
Новое сообщение.
Тогда скажи ей, чтобы она посмотрела на противоположную сторону улицы.
107
– Ты приехал…
– Как я мог не приехать! Мне хотелось быть рядом с тобой в такой торжественный момент, но не было более раннего рейса. Все прошло хорошо?
– Даже лучше, чем я представляла себе. Спасибо, что ты здесь…
Он обнял меня и поцеловал.
– Ты когда едешь в Париж?
– Сегодня вечером, после праздничного ужина.
– В твоей машине найдется для меня местечко?
– Если поискать, то да! А почему ты об этом спрашиваешь?
– Утром в понедельник у меня в Париже собеседование, и я подумал, почему бы мне не стать вторым пилотом, если на тебя, например, нападет акула?
Я не знала, что ему ответить, и изобразила на лице глупую улыбку.
– Ладно, ты меня представишь своей семье?
Я взяла его за руку, и мы перешли дорогу, направляясь к группе, охваченной всеобщим ликованием. Сердце прыгало у меня в груди от радости. Нужно посмотреть в «Гугле», больно ли это, когда счастье переполняет тебя.
